1000 и 1 смерть

МОДИЛЬЯНИ Амедео

(1884-1920) - итальянский скульптор и живописец.

Болезни преследовали Модильяни с детства. Когда ему была 2 года, он перенес плеврит, в 14 лет - тиф с осложнением на легкие, в 17 - обострение легочной болезни. В конце концов, он умер от туберкулеза.

С 1906 г. Модильяни постоянно жил в Париже. В январе 1920 года болезнь его резко прогрессировала, и 14 числа он окончательно слег в постель.

22 января Модильяни, потерявшего сознание, перевезли в больницу для бедных. Через двое суток, так и не приходя в себя, около 9 часов вечера художник скончался.

Его смерть повлекла за собой две других - утром 26 января покончила с собой, выбросившись из окна шестого этажа, Жанн Эбютерн, 22-летняя возлюбленная Амедео Модильяни, беременная на девятом месяце.

МОЛЬЕР Жан-Батист

(1622-1671) - французский драматург.

Мольер предпочитал сам играть первые роли в своей театральной труппе. И в свой последний день 17 февраля 1671 г. он играл роль в собственной пьесе "Мнимый больной".

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Однако сам он был болен отнюдь не мнимо. Еще в декабре прошлого года у него начался кашель, порой он испытывал головокружение и сильную слабость. А в театре он играл роль здорового человека, страдающего от боязни умереть.

В тот вечер в доме Мольера попросили пристанища монашки - всего лишь на ночь. Пока Мольер готовился к отъезду в театр, они пели свои псалмы, мешая ему сосредоточиться.

Незадолго до отъезда заглянул Барон - воспитанник Мольера, актер. Он высказал сомнение: стоит ли в таком состоянии идти на сцену. Но, как пишет биограф, Мольер "не мог лишить рабочих их дневного заработка, публику - ожидаемого ею удовольствия, а главное, он не мог не подчиниться зову сцены, которой он не изменял никогда...

И вот снова поднялся занавес в театре Пале-Рояль, и снова звучные голоса, музыка, танцы, как по волшебству, преобразили хмурые стены старинного зала, где все еще, казалось, витала тень старого Ришелье, и неудержимое веселье, словно солнечный свет, разлилось по лицам людей.

Доктора в черных колпаках и аптекари с клистирами в руках танцевали вокруг Аргана, посвящая его во врачи, и, превозмогая боль, Мольер весело кричал им в ответ слова нелепой клятвы, составленной из забавной тарабарщины латинских и французских слов.

Два раза поклялся Арган в верности медицинскому "факультету".

Настало время третьей клятвы, и вдруг вместо ответа Мольер застонал и повалился в кресло, но тотчас же, превозмогая страшную боль, он рассмеялся и крикнул: "Юро!"

Он не слышал дружных рукоплесканий, которыми зрители провожали со сцены аптекарей и докторов, лихой пляской заканчивавших это веселое представление.

Закутанный и притихший, засунув руки в нарядную муфту Барона, он сидел в портшезе, который носильщики быстро несли по направлению к его дому.

Мольера уложили в постель. Послали за врачом и за священником. Ни один врач, ни один священник не пришли к умирающему. По его просьбе ему принесли подушку с хмелем.

- Люблю все, что не надо принимать внутрь, но боюсь лекарств. Зачем мне портить остаток жизни? - Он закашлял кровью. - Не бойтесь, бывало хуже. Только сходите за женой. Пусть придет. Темно что-то. Хотелось бы еще сыру пармезану.

Монашки суетились и, как могли, помогали больному. Пока несли свечи и искали сыр, он умер.

Хлынувшая горлом кровь залила постель и тело умирающего. Когда Арманда с дочерью вошли в спальню, они уже не застали его в живых. Монашки печально пели псалмы.

Лежа на своей красной от крови постели, Мольер, казалось, как никогда, был спокоен и умиротворен.

Остается добавить, что церковь не разрешила хоронить Мольера по христианскому обряду, и потребовалось вмешательство самого короля Людовика XIV, чтобы тело драматурга и актера упокоилось на кладбище Святого Иосифа, где хоронили самоубийц и некрещеных детей.

МОР Томас

(1478-1535) - английский писатель, гуманист, государственный деятель.

Томас Мор был канцлером Англии в 1529-1532 гг. Король Генрих VIII потребовал, чтобы Мор принес ему присягу как главе англиканской церкви, но Мор, будучи католиком и признавая в церкви только власть папы, отказался это сделать.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Тогда его заключили в Тауэр, обвинили в государственной измене и приговорили к смертной казни. Текст приговора был таков:

"Вернуть его при содействии констебля Уильяма Кингстона в Тауэр, оттуда влачить по земле через все лондонское Сити в Тайберн, там повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском мосту."

После приговора констебль Тауэра Уильям Кингстон сопровождал Мора из Вестминстера к причалу "Старый лебедь" близ Тауэра.

Кингстон был искренним другом Мора. С тяжелым сердцем и не сдерживая слез, он простился с Мором.

Впоследствии Кингстон признавался Уильяму Роперу:

"Честное слово, мне было стыдно за себя; уходя от Вашего отца, я почувствовал такую слабость духа, что он, которого я должен был утешать, был столь мужествен и тверд, что сам утешал меня"...

Казнь состоялась через четыре дня после суда. И каждый день Маргарита Ропер посылала в Тауэр к отцу свою служанку Дороти Колли, чтобы передать с ней письмо и получить от отца ответную записку. Вместе с последним письмом к дочери и всем близким Мор передал Дороти Колли свою власяницу, которую он носил до последних дней и свой бич для самобичевания.

Последнее письмо Мора к дочери явно написано в спешке. В нем Мор прощался с семьей, посылал свое благословение близким, с любовью вспоминал последнее свидание с дочерью после суда по дороге из Вестминстера в Тауэр, утешал как только мог и сообщал о своей готовности и желании "идти к Богу" не позднее, чем завтра, т.е. 6 июля, в канун праздника Фомы Кентерберийского и на восьмой день после праздника святого апостола Петра.

Рано утром 6 июля 1535 г. в Тауэр прибыл друг Мора Томас Поп, служивший в канцелярском суде. Поп сообщил Мору о том, что он должен быть казнен в 9 утра и король заменил ему мученическую казнь в Тайберне отсечением головы.

Мор спокойно выслушал сообщение своего друга и поблагодарил короля за его "милость".

Даже враги Мора отмечали силу духа и мужество, с которыми он готовился к смерти, словно вовсе ее не боялся. Он находил в себе силы, чтобы шутить в чисто английском духе и перед свиданием с плахой.

"Так, по прибытии в Тауэр, - пишет помощник шерифа в лондонском Сити Эдуард Холл, - один из служащих потребовал верхнюю одежду прибывшего в качестве вознаграждения. Мор ответил, что тот получит ее, и снял свой колпак, говоря, что это самая верхняя одежда, которую он имеет.

Мимо людской толпы, как всегда сопровождавшей подобные процессии. Мор спокойно шел на казнь.

Долгие месяцы тюрьмы и мучительные допросы совершенно подорвали его здоровье. Он сильно исхудал, и от слабости ему трудно было идти. Но, когда изредка он останавливался, чтобы передохнуть, и бросал взгляд на толпу, в его серых глазах, как и прежде, светилась необычайная ясность и сила духа, в них была мысль и даже юмор.

И на эшафоте, в последние предсмертные минуты он не утратил способности шутить.

Подойдя к наспех сколоченному эшафоту, он попросил одного из тюремщиков:

"Пожалуйста, помоги мне взойти, а сойти вниз я уж постараюсь как-нибудь и сам".

Ему запретили перед смертью обращаться к народу: по-видимому, король опасался, что все поймут чудовищную несправедливость этой казни настоящего убийства.

Свои последние слова Мор сказал палачу: "Шея у меня коротка, целься хорошенько, чтобы не осрамиться".

И уже в самую последнюю минуту, став на колени и положив голову на плаху, добавил:

"Погоди немного, дай мне - убрать бороду, ведь она никогда не совершала никакой измены".

Спустя мгновение голова Томаса Мора покатилась по помосту.

По другой версии он с горьким юмором воскликнул: "Избави, Боже, моих друзей от подобного королевского милосердия!"

МОРО АЛЬДО

(1916-1978) - премьер-министр Италии, председатель национального совета Христианско-Демократической партии.

16 марта 1978 г. на "Фиат-128", в котором ехал Моро, было совершено нападение террористов из "Красных бригад". Шофер и охранники премьера были убиты автоматными и пистолетными выстрелами, а сам он похищен.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

55 дней Альдо Моро находился в положении заложника.

"5 мая жена Моро получила от мужа прощальное письмо, а в "коммюнике 9" террористы сообщили о приведении приговора в исполнение. Теперь известно, как это произошло.

Лидер был убит не 5, а 9 мая. В этот день рано утром в тесный чулан на виа Монтальчино, где тюремщики прятали Моро, вошли двое: "бригадисты" Просперо Галлинари и Анна Лаура Брагетти.

Женщина держала в руках отглаженный костюм, который был на лидере ХДП в момент похищения. Моро оторвался от прощального письма жене и детям, которое ему разрешили написать.

Неожиданно Галлинари торжественно объявил, что "по гуманным соображениям" Моро решили сохранить жизнь.

Пленнику предлагают переодеться и даже выдают несколько монет, чтобы он смог, когда его выпустят, позвонить родственникам по телефону.

Видимо, это было сказано для того, чтобы Моро и в самом деле поверил в скорое освобождение.

Затем все трое спускаются в подземный гараж. Там их ждал Марио Моретти один из организаторов похищения.

Лидеру ХДП предлагают залезть в открытый багажник красного "рено". В городе полно полиции, и это необходимая предосторожность, объясняют тюремщики.

Моро согласно кивает и послушно лезет в багажник. Его накрывают пледом, а мгновение спустя в грудь пленника впиваются острые жала пуль.

Под сводами гаража гулко грохочут выстрелы.

Террорист Антонио Саваста - еще один член банды похитителей садится за руль, и через несколько минут машина с трупом Моро брошена на узкой виз Гаэтани, на равном расстоянии от двух зданий - ЦК итальянской компартии и руководства ХДП

МУСОРГСКИЙ Модест Петрович

(1839-1881) - русский композитор, член "Могучей кучки".

В середине февраля 1881 г. Мусоргский серьезно заболел. Его как бывшего военного в начале марта поместили в Николаевский военный госпиталь, где находились больные белой горячкой.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Художник Е.Репин получил возможность навестить его и написать портрет умирающего композитора. Скончался Мусоргский 16 марта.

Один из его друзей, музыкальный критик Михаил Иванов писал в некрологе:

"...Смерть Мусоргского явилась неожиданною для всех, как и смерть Н.Рубинштейна. Его организм был так крепок, что о серьезной опасности вряд ли можно было думать. Врагом Мусоргского была несчастная склонность (к употреблению спиртных напитков. - АЛ.), погубившая стольких даровитых русских людей. Эта пагубная страсть крепко держала его: она и довела его до могилы вместе с артистическими занятиями, всегда обусловливающими более или менее неправильную жизнь и, сверх того, усиленно действующими и на нервную систему.

Мусоргский заболел, приблизительно, около месяца назад... Болезнь его была весьма сложная. У него оказалось расстройство печени, ожирение сердца, воспаление спинного мозга.

Уход требовался большой, а для него домашняя обстановка Мусоргского не представляла никакой возможности. Трудно представить, в какой удручающей обстановке находился композитор при начале своей болезни. Он всегда жил богемой, но в последние два или три года отшатнулся чуть не ото всех и вел совсем скитальческую жизнь.

Перед болезнью он занимал комнатку в chambres garnies**, где-то на Офицерской. Оставить его, больного и одного, в меблированных комнатах было немыслимо. Друзья решились поместить его в такое место, где бы за ним присматривали тщательно. Его передали на попечение доктора Л.Бертенсона.

Чтобы изолировать больного и поставить его в наиболее удобные условия для лечения, его отвезли в Николаевский военный госпиталь. Доктор Бертенсон заботился о нем самым тщательным образом. Мусоргский лежал в отдельной комнате, г.Бертенсон приходил к нему для осмотра ежедневно два раза.

Друзья композитора, разумеется, тоже не оставляли его одного. Его постоянно навещали. Лечение пошло успешно. Он стал быстро поправляться и так решительно, что положительно не узнавали его; все надеялись, что он встанет совершенно на ноги и что прежняя жизнь сделается для него немыслимой. Для него были уже собраны деньги, чтобы обеспечить его поездку в Крым или за границу, где он должен был отдохнуть, оправиться как следует... И всё-таки организм его от природы был столь крепок, что, поставленный в рациональные условия, при заботливом лечении он стал быстро поправляться.

Надеждам его друзей, однако, не суждено было оправдаться... Сделалось ясно, что рассчитывать на выздоровление более уже было невозможно. Руки и ноги его были парализованы.

При других условиях и это бы еще не представляло большой важности, но при совокупности его недугов эти симптомы предвещали конец.

Два последние дня жизни Мусоргского собственно были для него продолжительной агонией. Паралич все более и более захватывал его дыхательные органы: он дышал с трудом, все жалуясь на недостаток воздуха. Умственные силы, однако, не оставляли его до последней минуты.

В субботу положение его было безнадежно. Но сам он не хотел верить в близость своей кончины. Когда зашла речь, каким образом оформить передачу г. Т.Филиппову (одному из людей, близких к Мусоргскому) права собственности на сочинения Мусоргского, то друзья его, ввиду его мнительности, даже затруднялись устроить дело так, чтобы оно не повлияло на больного.

Равно боялись они, чтобы как-нибудь не попались ему на глаза номера тех газет, предупредительно заявлявших о безнадежности его положения, об его агонии. Мусоргский даже и в эти последние два дня заставлял себя читать газеты или приказывал держать их перед собою, чтобы быть в состоянии читать их самому.

В воскресенье ему сделалось лучше. Облегчение было временное и обусловлено разными подкрепляющими, прописанными ему средствами, но он обрадовался, и надежда снова проснулась в его сердце. Он уже мечтал поехать в Крым, в Константинополь. Весело рассказывал он разные анекдоты, припоминая события своей жизни.

Он требовал непременно, чтобы его посадили в кресло. "Надо же быть вежливым, - говорил он, - меня навещают дамы; что же подумают обо мне?"

Это оживление ободрило отчасти и друзей, но оно было последней вспышкой умирающего организма: ночь на понедельник он провел по обыкновению - ни худо, ни хорошо; в пять часов утра жизнь его отлетела. При нем не было никого, кроме двух фельдшеров.

Они рассказывают, что раза два он сильно вскрикнул, а через четверть часа было все кончено... Условия, при которых умер Мусоргский, - полное одиночество, больничная обстановка, в которой должен был угаснуть этот крупный талант, производили щемящее впечатление.

Большая комната с выштукатуренными стенами смотрела неприветливо, несмотря на свою опрятность. Кроме самого необходимого ровно ничего. Видно, что здесь, в самом деле, умирал человек богемы.

Половина комнаты отгорожена серыми ширмами, за которыми помещается несколько кроватей; прямо перед входными дверями стоял шкаф и конторка, два стула, два столика с газетами и пятью или шестью книгами, из которых одна была трактатом Берлиоза "Об инструментовке": как солдат, он умирал с оружием в руках.

Направо от дверей - небольшая кровать и на ней лежало тело Мусоргского, покрытое серым больничным одеялом.

Как он сильно изменился! Лицо и руки его, белые, как воск, производили странное впечатление, - словно лежал совсем незнакомый человек.

Выражение лица, впрочем, спокойное; даже можно было бы думать, что он спит, если бы не эта мертвая бледность.

Шевелилось невольно горькое чувство, невольно думалось о странной судьбе наших русских людей. Быть таким талантом, каким был Мусоргский... иметь все данные стоять высоко и жить - и вместо того -умереть в больнице, среди чужого люда, не имея дружеской или родной руки, которая бы закрыла глаза.

НАДИР-ШАХ Афшар

(1688-1747) - шах Ирана.

Родился в семье пастуха, но смог пробиться на самые вершины власти с помощью военных талантов, коварства и необычайной жестокости.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Впрочем, последние два качества имели почти все восточные деспоты.

Когда Надир-шах захватил престол, он, чтобы обеспечить себе безопасность, приказал тайно умертвить всех членов семейства предыдущего шаха, включая детей.

Христианский миссионер в Иране викарий брат Себастьян из Джульфы так пишет о его конце:

"Злодей прошедшей зимой прибыл в столицу и занимался только тем, что калечил, душил и сжигал людей заживо. И все это с целью добыть деньги и показать себя грозным государем, наводящим ужас на весь мир.

Среди прочих он без повода велел сжечь заживо на костре добрейшего графа Арутюна Шаримана - столпа католической веры в этой стране, а несколько дней спустя от тоски и страха умер брат сожженного граф Леон Шариман...

Не насытившись злодействами, негодяй явился в город Керман и действовал там примерно так же. Затем он проследовал в Мешхед, столицу Хорасана, где возвел семь очень высоких башен из человеческих голов, сжег заживо двух сыновей своего племянника Али Кули-хана и ослепил его мать и жену.

Затем по пути из Мешхеда ему пришло в голову предать мечу всю свою личную гвардию, состоявшую из 4 тыс. человек.

Но они узнали о намерении монарха, и десяток самых храбрых явились ночью в шахский шатер и разрубили тирана на куски и послали их во все концы страны.

Голова же была отделена от тела и водружена на острие копья...

НАРБУТ Владимир Иванович

(1888-1944?) - русский поэт.

Впечатляющий портрет Нарбута дал Валентин Катаев в повести "Алмазный мой венец", где Нарбут выведен под именем колченогого.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

"С отрубленной кистью левой руки, культяпку которой он тщательно прятал в глубине пустого рукава, с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что делало его походку странно качающейся, судорожной, несколько заикающийся от контузии, высокий, казавшийся костлявым, с наголо обритой головой хунхуза, в громадной лохматой папахе, похожей на черную хризантему, чем-то Напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с прекрасным демоническим лицом..."

До революции 1917 года Нарбут входил в литературную группу акмеистов.

Половина этой группы погибла - Николай Гумилев был расстрелян в 1921 г.,
Осип Мандельштам умер в лагере под Владивостоком.

Нарбут несколько раз чудом уходил от смерти. Его едва не убили крестьяне, громившие родовую усадьбу Нарбутов; поэту топором отрубили кисть руки.

Во время гражданской войны Нарбут воевал на стороне красных, был захвачен в плен и расстрелян, но не убит - ночью ему удалось выползти из-под трупов и скрыться.

Однако от сталинского лагеря Нарбут не ушел. Он был коммунистом, директором издательства "Земля и фабрика", но еще до ежовско-бериевских чисток лишился всех партийно-издательских постов, поскольку обнаружился документ, подписанный Нарбутом, когда его допрашивали в белогвардейской контрразведке.

Ну, а когда чекисты закинули широкий невод, Нарбут, естественно, попался в него довольно быстро.

Точных сведений о его смерти нет, есть только рассказ некоего Казарновского, который приводит в своих воспоминаниях Н.Я.Мандельштам, вдова Осипа Мандельштама:

"Про него (Нарбута. - А.Л.) говорят, что в пересыльном. Официальная дата смерти Нарбута - 15 ноября 1944 г., но, скорее всего, это фальшивка.

"Дата в свидетельстве о смерти, выданном загсом, тоже ничего не доказывает, пишет Н.Я.Мандельштам. -Даты проставлялись совершенно произвольно, и часто миллионы смертей сознательно относились к одному периоду, например, к военному.

Для статистики оказалось удобным, чтобы лагерные смерти слились с военными...

Картина репрессий этим затушевывалась, а до истины никому дела нет. В период реабилитации почти механически выставлялись как даты смерти сорок второй и сорок третий годы.

НЕРОН Клавдий Друз Германик Цезарь

(37-68) римский император.

В сознании многих людей Нерон - классический образ тирана, хотя правление и других римских императоров отличалось жестокостью и обилием казней.

Неприятие Нерона несомненно связано и с его смертью - довольно жалкой.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Возможно, героическая, мужественная смерть повернула бы мнение толпы в другую сторону, но император оказался не способен подняться на трагическую высоту в последнем акте драмы, где действующими лицами были изменившая Нерону преторианская гвардия и осудивший Нерона сенат.

"В ночь на 9 июня 68 г. , повествует историк, проснувшись, Нерон увидел, что телохранители покинули его. Вскочив с постели, он послал за друзьями, и ни от кого не получив ответа, сам пошел к их покоям.

Все двери были заперты, никто не отвечал; он вернулся в спальню - оттуда уже разбежались и слуги, унеся даже простыни, похитив и ларчик с ядом.

Он бросился искать гладиатора Спикула или любого другого опытного убийцу, чтобы от его руки принять смерть, - но никого не нашел.

"Неужели нет у меня ни друга, ни недруга?" - воскликнул он и выбежал прочь, словно желая броситься в Тибр.

Но первый порыв прошел, и он пожелал найти какое-нибудь укромное место, чтобы собраться с мыслями.

Вольноотпущенник Фаон предложил ему свою усадьбу между Соляной и Номентанской дорогами, на четвертой миле от Рима. Нерон, как был, босой, в одной тунике, накинув темный плащ, закутав голову и прикрыв лицо платком, вскочил на коня; с ним было лишь четверо спутников, среди них - Спор...

Доскакав до тропинки, они отпустили коней, и сквозь кусты и терновник, по тропинке, проложенной через тростник, подстилая под ноги одежду, Нерон с трудом выбрался к задней стене виллы.

Тот же Фаон посоветовал ему до поры укрыться в яме, откуда брали песок, но он отказался идти живым под землю. Ожидая, пока пророют тайный ход на виллу, он ладонью зачерпнул напиться воды из какой-то лужи и произнес: "Вот напиток Нерона!"

Плащ его был изорван о терновник, он обобрал с него торчавшие колючки, а потом на четвереньках через узкий выкопанный проход добрался до первой каморки и там бросился на постель, на тощую подстилку, прикрытую старым плащом.

Ему захотелось есть и снова пить: предложенный ему грубый хлеб он отверг, но тепловатой воды немного выпил. Все со всех сторон умоляли его скорее уйти от грозящего позора.

Он велел снять с него мерку и по ней вырыть у него на глазах могилу, собрать куски мрамора, какие найдутся, принести воды и дров, чтобы управиться с трупом.

При каждом приказании он всхлипывал и повторял: "Какой великий артист погибает!"

Пока он медлил, Фаону скороход принес письмо; выхватив письмо, он прочитал, что сенат объявил его врагом и разыскивает, чтобы казнить по обычаю предков.

Он спросил, что это за казнь; ему сказали, что преступника раздевают донага, голову зажимают колодкой, а по туловищу секут розгами до смерти.

В ужасе он схватил два кинжала, взятые с собою, попробовал острие каждого, потом опять спрятал, оправдываясь, что роковой час еще не наступил. То он уговаривал Спора начать крик и плач, то просил, 'чтобы кто-нибудь примером помог ему встретить смерть, то бранил себя за нерешительность такими словами:

"Живу я гнусно, позорно - не к лицу Нерону, не к лицу - нужно быть разумным в такое время - ну же, мужайся!"

Уже приближались всадники, которым было поручено захватить его живым. Заслышав их, он в трепете выговорил: - Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает и с помощью своего советника по прошениям, Эпафродита, вонзил себе в горло меч.

Он еще дышал, когда ворвался центурион, и, зажав плащом его рану, сделал вид, будто хочет ему помочь.

Он только и мог ответить: "Поздно!" и: - "Вот она, верность!" - и с этими словами испустил дух.

НЕСМЕЛОВ Арсений Иванович

(псевдоним; настоящая фамилия Митропольский)

(1889-1945) - русский поэт.

Имя Арсения Несмелова было открыто в СССР только с началом перестройки. Офицер царской армии, затем офицер в армии адмирала Колчака, Несмелов после окончательной победы большевиков бежал из Владивостока в Китай.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Он обосновался в Харбине, успел реализоваться как поэт, выпустив несколько замечательных книг.

В августе 1945 г., когда части Красной Армии в ходе войны с Японией, находились и на территории Китая, Несмелов был арестован и погиб в застенках НКВД.

В 1974 г. случайно отыскался человек - Иннокентий Пасынков, который находился в одной камере с Несмеловым.

В одном из своих писем он изложил все, что помнил об обстоятельствах смерти поэта.

"...Было это в те зловещие дни сентября 1945 года в Гродекове, где мы были в одной с ним камере. Внешний вид у всех нас был трагикомический, в том числе и у Арсения Ивановича, ну а моральное состояние Вам нечего описывать.

Помню, как он нас всех развлекал, особенно перед сном, своими богатыми воспоминаниями, юмором, анекдотами, а иногда приходилось слышать и смех и видеть оживление, хотя в некотором смысле это походило на пир во время чумы.

Как это случилось точно сейчас не помню, но он вдруг потерял сознание (вернее всего, случилось это ночью - это теперь я могу предположить как медик), т.е. у него произошло кровоизлияние мозг (опять-таки могу судить ретроспективно, как медик) - вероятно, на почве гипертонии или глубокого склероза, а вероятнее всего, и того и другого.

Глаза у него были закрыты, раздавался стон и что-то вроде мычания; он делал непроизвольные движения рукой (не помню - правой или левой), рука двигалась от живота к виску, из этого можно сделать вывод, что в результате кровоизлияния образовался сгусток крови в мозгу, который давил на определенный участок полушария, возбуждая моторный центр на стороне, противоположной от непроизвольно двигавшейся руки (перекрест нервов в пирамидах).

В таком состоянии он пребывал долго, и все отчаянные попытки обратить на это внимание караула, вызвать врача ни к чему не привели, кроме пустых обещаний.

Много мы стучали в дверь, кричали из камеры, но все напрасно. Я сейчас не помню, как долго он мучился, но постепенно затих, скончался.

Все это было на полу (нар не было). И только когда случилось это, караул забил тревогу и чуть не обвинил нас же - что же вы молчали...'

НОБЕЛЬ Альфред Бернхард

(1833-1896) - шведский изобретатель и промышленник, основатель фонда Нобелевских премий.

Альфред Нобель изобрел динамит и бездымный порох, облегчивший военным, политикам и террористам задачу массового уничтожения людей.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Тень смерти как будто всю жизнь витала над ним. Недаром из-за одного курьеза он еще при жизни смог "насладиться" собственным некрологом.

12 апреля 1888 года в России умер брат Альфреда - Людвиг Нобель, тоже предприниматель и изобретатель.

Какой-то французский журналист решил, что умер Альфред и написал некролог, в котором назвал Альфреда Нобеля "королем смерти".

В 1891 году Нобель перебрался жить в Италию, в Сан-Ремо. Здесь он приобрел приморскую виллу, где продолжал свои опыты со взрывчатыми веществами.

В это время он уже страдал от сердечного заболевания. В нескольких письмах он мрачно предсказывал свою смерть "в окружении нанятых слуг, когда рядом не будет ни одной родной души". Так оно и случилось.

В октябре 1896 г. произошло кровоизлияние в мозг. Первые три дня речь Нобеля была сильно нарушена, - он мог говорить с трудом и лишь по-шведски, в то время как его слуги-итальянцы этого языка не знали.

Состояние здоровья Нобеля практически не улучшалось. 10 декабря дворецкий обнаружил своего хозяина в спальне мертвым.

День смерти Нобеля стал позднее традиционным днем вручения премий, носящих его имя.

НОСТРАДАМУС Мишель

(1503-1566) - французский врач, прорицатель.

Еще при жизни Нострадамус прославился как предсказатель будущего. Его перу принадлежит серия пророчеств, написанных в виде четверостиший, в которых он якобы предсказал (правда, туманно и аллегорически) смерть Людовика XVI, правление и смерть Наполеона и так далее.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Вот, что рассказывает о смерти Нострадамуса его друг доктор права де Шавиньи Бонуа:

"То, что время его перехода в другой мир ему было известно, даже день и час, об этом я могу свидетельствовать с полной уверенностью.

Я очень хорошо помню, что в конце июня рокового дня его года, он собственными руками написал на эфемеридах (календарь) Жанна Стадиуса следующие латинские слова: hie prore more est, то есть: здесь приближается смерть.

А в тот день, когда он сменил эту жизнь на другую, я находился около него в течение многих часов и, когда я поздно с ним распрощался до следующего утра, он мне сказал: "Вы меня не увидите в живых при восходе солнца".

Так и случилось. В ночь со 2 на 3 июля 1566 г. сердце Нострадамуса остановилось.

ОТОН Марк Сальвий

(32-69) - римский император.

В январе 69 г. Огон сверг Гальбу и провозгласил себя императором, но вскоре потерпел поражение в битве против своего соперника за престол Вителлия.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

15 апреля 69 г. Отон получил известие о поражении, причем солдату, который принес эту весть, никто не верил, его обзывали трусом и лжецом, и тогда солдат в доказательство своих слов бросился на острие меча у ног императора.

Отон понял, что все кончено и стал готовиться к смерти.

"Брату, племяннику и нескольким друзьям, - повествует Светоний, - он посоветовал спасаться, кто как может, обнял их всех, поцеловал и отпустил.

Оставшись один, он написал два письма, - одно к сестре, с утешениями, и другое к Мессалине, вдове Нерона, на которой собирался жениться: им он завещал позаботиться о его останках и памяти.

Все свои письма он сжег, чтобы никому не причинить опасности или вреда от победителя; деньги, какие были, разделил между слугами.

Он уже решился и приготовился умереть таким образом, как вдруг послышался шум; ему сказали, что это тех, кто пытается покинуть войско и уйти, хватают и не пускают, как беглецов.

Тогда он произнес: "Продлим жизнь еще на одну ночь" - это его подлинные слова, - и запретил удерживать кого бы то ни было силой.

Спальня его была открыта до поздней ночи, и все, кто хотели, могли обращаться к нему. Потом он выпил холодной воды, чтоб утолить жажду, достал два кинжала, попробовал их острие, спрятал их под подушку, затворил двери и забылся глубоким сном.

Только на рассвете он проснулся и тогда одним ударом поразил себя пониже Левого соска. На первый же его стон сбежались люди, и перед ними он, то прикрывая, то открывая рану, испустил дух.

Похоронили его быстро, как он сам велел. Это было на тридцать восьмом году его Жизни, после 95 дней правления. Этому величию духа не отвечало у Отона ни тело, ни наружность.

Был он, говорят, невысокого роста, с некрасивыми и кривыми йогами, ухаживал за собою почти как женщина, волосы на теле выщипывал, жидкую прическу прикрывал накладными волосами, приглаженными и пригнанными так, что никто о том не догадывался, а лицо свое каждый день, с самого первого пушка, брил и растирал моченым хлебом, чтобы не росла борода; и на празднествах Исиды он при всех появлялся в священном полотняном одеянии.

Вот почему, думается, смерть его, столь непохожая на жизнь, казалась еще удивительнее. Многие воины, которые там были, со слезами целовали ему мертвому руки и ноги, величали его доблестным мужем и несравненным императором и тут же, близ погребального костра, умирали от своей руки; многие, которых там и не было, услыхав эту весть, в отчаянии бились друг с другом насмерть.

ПАЛЬМЕ Улоф

(1927-1986) - премьер-министр Швеции в 1969-1976 гг. и в 1982-1986 гг., председатель Социал-демократической рабочей партии.

До 28 февраля 1986 г. Швеция почти 200 лет не знала покушений на национальных политических деятелей. Последнее убийство такого рода произошло в 1792 году; тогда офицер Анкарстрем убил короля Густава III.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Единственное громкое покушение, которое могли вспомнить шведы до убийства Пальме, - это смерть югославского посла в Швеции, которого застрелили хорватские эмигранты в 70-х гг.

Вот почему Улоф Пальме, как, впрочем, и другие руководители страны, никогда не пользовался охраной, хотя получал немало писем с угрозами в свой адрес.

Но он с традиционным северным хладнокровием игнорировал их, то ли считая эти письма пустым бахвальством, плодом сумасшедшего разума, то ли действительно не боясь смерти.

Мало того, что премьер не имел охраны - он частенько ездил на общественном транспорте, доступный не только любому террористу-профессионалу, но и сопливому юнцу, закомплексованному сумасшедшему, пьяному хулигану и тому подобной публике.

В эту несчастливую пятницу 28 февраля 1986 года Улоф Пальме вместе с женой Лисбет отправился в кинотеатр "Гранд", расположенный на центральной улице Стокгольма Свеавэген.

Посмотрев фильм, супруги вышли из кинотеатра, обмениваясь впечатлениями, пересекли улицу и направились к метро.

Судя по всему, убийца следил за ними еще до того, как они приехали сюда и ждал их выхода из кинотеатра. Он шел поотдаль за ними, сжимая в кармане крупнокалиберный револьвер "Смит-Вессон".

Вечерело. Прохожих на улице было уже мало. Зрители, вышедшие из кинотеатра вместе с четой Пальме, разошлись по сторонам. Убийца выждал, пока супруги дойдут до места, где Свеавэген пересекает Туннельгатан, ускорил шаг и, приблизившись почти вплотную, выхватил револьвер.

Один за другим прозвучали несколько выстрелов, направленные в спину премьеру. Одна из пуль пробила аорту, и Пальме рухнул.

Кровь хлынула из ран. Потрясенная Лисбет наклонилась над мужем, а убийца бросился бежать по Туннельгатан к крутой лестнице.

Там ждала его спасительная тьма лабиринта верхних кварталов. За пять лет следственные органы так и не смогли установить убийцу. Арестованный по обвинению в убийстве премьер-министра 43-летний Кристофер Петтерссон, за спиной которого длинный список преступлений, был осужден судом первой инстанции, но в следующем суде оправдан - за недостатком улик.

Козырем обвинения было опознание Петтерссона вдовой премьера. Однако этой карты оказалось недостаточно.

В феврале 1991 г. корреспондент газеты "Известия" М.Зубко взял интервью у руководителя следственной группы по делу об убийстве Улофа Пальме полицейского комиссара Ханса Эльвебру.

Вот несколько вопросов и ответов из этой беседы.

- Вы возглавляете группу с марта 1988 года, то есть уже три года. Какое впечатление у вас лично складывается - это заговор каких-то темных сил или действия маньяка?

- Мне не хотелось бы связывать себя с какой-либо одной версией, пока не разработаны до конца многие другие. Продолжаем трудиться над всеми.

- А не возникали ли в последнее время новые "горячие следы"?

- Мы стараемся избегать термина "горячий след", потому что он подразумевает, что разгадка рядом, а это, к сожалению, пока не так. Если же говорить о том, получили ли мы новые интересные факты, то тут я могу сказать, что да, получили. И мы над ними работаем.

- В разное время печать Швеции и других государств сообщала как о сенсациях новости о возникновении версий, связанных с зарубежными организациями, например, с охранкой Пиночета, спецслужбами ЮАР, курдскими объединениями, итальянской масонской ложей "П-2"...

- Я мог бы добавить к этому перечню ЦРУ, КГБ и еще кое-кого. Все эти организации фигурировали, но до сих пор нам не удалось найти ни одного человека, которого можно было бы связать с ними. Это касается всех перечисленных организаций.

- Следователи группы много сил потратили на то, чтобы найти револьвер "Смит-Вессон", из которого был застрелен Улоф Пальме. Удалось ли вам его обнаружить?

- Нет, не удалось, хотя мы исследовали десятки вариантов. Подобный ход следствия привел к тому, что большинство шведов склоняется к мысли о том, что самое громкое политическое убийство XX века в их стране так и останется не раскрытым.

ПАСКАЛЬ Блез

(1623-1662) - французский философ, писатель, математик и физик.

Паскаль, столь много размышлявший о смерти, почувствовал ее приближение в феврале 1659 г., когда здоровье его сильно ухудшилось. Но Бог, в которого он так страстно верил, отпустил ему еще три года жизни.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

В это время он продолжает свои философские занятия, пытаясь понять место человека во вселенной, тоскуя о трагичности и хрупкости человеческого бытия:

"Я не знаю, кто меня послал в мир, что такое я. Я в ужасном и полнейшем неведении. Я не знаю, что такое мое тело, чувства, душа, что такое та часть моего "я", которая думает то, что я говорю, которая размышляет обо всем и о самой себе и все-таки знает себя не больше, чем все остальное.

Я вижу эти ужасающие пространства вселенной, которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещен именно в этом, а не в другом месте, почему то короткое время, в которое дано мне жить, назначено именно в этой, а не в другой точке целой вечности, предшествовавшей мне и следующей за мной.

Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом; я как тень, продолжающаяся только мгновение и никогда не возвращающаяся. Все, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть; но чего я больше всего не знаю, это смерть, которой не умею избежать. Как я не знаю, откуда пришел, так же точно не знаю, куда уйду... Вот мое положение: оно полно ничтожности, слабости, мрака".


Физические недомогания довольно скоро подтвердили правоту Паскаля. В последний год жизни его страшно мучали головные боли и желудочные колики. К этому прибавилась бессоница, усталость...

В августе 1662 г. Паскаль окончательно слег в постель. Периодически он посылал за местным священником Берье и исповедывался ему, готовясь к смерти.

Позднее Берье вспоминал:

"Я восхищался терпением, скромностью, милосердием и великим самоотречением, которые замечал у месье Паскаля всякий раз при его посещении в последние шесть недель его болезни и жизни..."

Понимая, что смерть все ближе и ближе подбирается к его постели, Паскаль составил завещание, начинавшееся так:

"Составлено в лице Блеза Паскаля, дворянина, обычно живущего в Париже близ ворот Сент-Мишель, приход Сен-Косм, в настоящее время больного телом и лежащего в постели, в комнате на втором этаже дома, находящегося в Париже на рвах между воротами Сен-Марсель и Сен-Виктор, приход Сен-тьен-дю-Мон...," однако в здравом уме, твердой памяти и разуме, как нашли подписавшие нотариусы по его словам, жестам и поведению, и считая, что нет ничего более верного, чем смерть, и более неверного, чем день и час ее, и не желая быть застигнутым ею без завещания, по этим и другим причинам умирающий сделал, продиктовал и назвал подписавшим нотариусам свое завещание и изъявление своей воли следующим образом:

Прежде всего, как добрый христианин... он препоручил и препоручает свою душу Богу, моля Бога смилостивиться и... простить ему его грехи и приобщить его душу к числу блаженных, когда он покинет сей мир... Далее хочет и приказывает, чтобы его долги были уплачены, а ущербы, им нанесенные, если таковые имеются, возмещены и исправлены его душеприказчиком..." .

Ожидая скорой смерти, Паскаль, по христианскому обычаю, пожелал причаститься, но поскольку причащение положено только умирающему, то врачи, еще верившие в благополучный исход болезни, воспротивились.

Между тем, колики в животе продолжались, равно как и сильные головные боли, приводившие иногда к обмороку.

Паскаль в последние дни жизни много размышлял о нравственном долге христианина, о милосердии.

Широко известно его высказывание о том, что "все тела, небесная твердь, звезды, земля и ее царства не стоят самого ничтожного из умов, ибо он знает все это и самого себя, а тела не знают ничего. Но все тела, вместе взятые, и все, что они сотворили, не стоят единого порыва милосердия..."


В соответствии со своими убеждения Паскаль призывает к себе сестру Жильберту.

- Прошу тебя, - говорит он, - найди какого-нибудь бедного больного, которому нужны такие же врачебные услуги, как и мне. Мне стыдно оттого, что за мной ухаживают лучшие врачи, а тысячи больных, которым много хуже, чем мне, лишены малейшего участия. Я бы хотел, чтобы рядом со мной был хотя бы один из этих несчастных.

Сестра передает эту просьбу кюре Берье, но тот сообщает, что все больные в приходе в таком состоянии, что об их переносе не может быть и речи.

- Тогда отвези меня в больницу, чтобы я мог умереть среди бедных.

- Но тебя тоже нельзя сейчас перевозить. Когда тебе станет лучше, я выполню твою просьбу.


Головные боли усиливаются, их невозможно вытерпеть. 17 августа Паскаль просит Жильберту позвать врачей для консилиума. Доктора с ученым видом отменяют предписанные ранее минеральные воды и назначают больному пить молочную сыворотку.

Все это напоминало бы фарс, если б речь не шла о жизни и смерти. Паскаль с сомнением воспринимает очередной рецепт. Он боится того, что может умереть в любую минуту. Нужно, чтобы рядом с ним находился священник - ведь нельзя же умереть без причащения!

Кюре Берье в отлучке, Жилберта приглашает другого священника, а пока готовит все необходимое для этого таинства.

Поздней ночью Паскалю становится совсем плохо. Он не в силах сдержать крики и стоны, все тело сотрясают дикие конвульсии. Обессилев, он застывает на кровати столь неподвижно, что родные и домочадцы принимают его за умершего.

Жильберта с болью смотрит на неподвижное лицо брата. Бедняга, он так и не причастился Святых Тайн. Но что это? Паскаль открывает глаза, он в ясном сознании! Очевидно, Бог решил вознаградить его. И в эту минуту, словно в театральной пьесе, появляется кюре Берье. Он протягивает умирающему причастие.

- Вот Тот, к кому вы так стремились.


Паскаль находит в себе силы приподняться и принять святые / дары. На вопросы священника о таинствах веры он с глубоким .благоговением отвечает:

- Да, месье, я верю всему этому всем своим сердцем.


Перед тем, как снова начались конвульсии, Паскаль успевает сказать:

- Да не покинет меня Бог никогда! После этого он окончательно теряет сознание. Агония длится еще сутки. В ночь с 18 на 19 августа 1662 г. мучения Паскаля прекращаются навсегда.

ПЕТРАРКА Франческо

(1304-1374) - итальянский поэт.

Незадолго до кончины Петрарка получил в подарок от Бокаччо "Декамерон" и загорелся идеей перевести на латынь историю Гризельды.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Когда перевод был готов, Петрарка отдал его переписчикам, чтобы его красиво переписали и затем отослал во Флоренцию вместе с письмом.

"Я солгал бы, - писал он, - если б сказал тебе, что прочитал всю твою книгу, потому что она очень большая, да и предназначена для народа - написана по-итальянски, работы же у меня много, а времени мало".

Это было последнее его письмо, он решил больше уже никому не писать.

Valete amici, valete epistolae! Прощайте, друзья, прощайте, письма (лат.)

Его ждала "Одиссея". С пером в руке он продирался сквозь текст несчастного Леонтия ища "аромата и вкуса" великой поэзии.

В открытое окно глядела усыпанная звездами июльская ночь. Кваканье лягушек сливалось с гомоном веча на Итаке.

Как раз начинал свою речь Лейокритос, сын Эвенора, когда перо выпало из рук Петрарки и тоненькой полоской начертило на белом листе бумаги свой последний путь.

Так нашли Петрарку на следующий лень, 19 июля 1374 года, в канун его семидесятилетия, - голова поэта, лежала на раскрытой книге. Это было мечтой всей его жизни - умереть над книгою с пером в руке.

Vivendi scribendique unus finis. Кончить писать и жить в один миг (лат.)


Некоторых не устраивала такая тихая смерть в одиночестве. Рассказывали, что Петрарка умер в окружении семьи и друзей, держа обеими руками руку верного Ломбарде де Серико.

В тот момент, когда он закрыл глаза, присутствующие заметили, как из-под балдахина ложа вылетело прозрачное облачко, выскользнуло из комнаты, село на крышу дома, снова поднялось и наконец исчезло.

ПИЛСУДСКИЙ Юзеф

(1867-1935) - польский политический и военный деятель, маршал. Пилсудский был фактическим руководителем Польши с 1926 по 1935 г., хотя формально занимал пост военного министра и с 1928 по 1930 г. пост премьер-министра.

Адъютант Пилсудского Мечислав -Лепецкий вел подробный дневник, благодаря чему сохранились свидетельства о последних днях маршала. Приведу отрывки из этого дневника (начиная с 4 мая 1935 г.)

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

"Маршал уже самостоятельно не вставал с постели - совершенно утратил силы. С трудом даже удерживал в руках ложку. Сегодня, как ни закрываю глаза, вижу немой укор во взгляде Маршала, брошенный как-то мне в момент, когда из его дрожащей руки выпал стакан. Он сказал тогда:

"Ну, видите сами... Нет Зюка". (Зюк - уменьшительное от Юзефа; так Пилсудский называл себя)

А я в ответ: "Такое с каждым может случиться, пан Маршал".

Но думал иначе... Думал я и о том, святая Мария, что Маршал Пилсудский и на этот раз не ошибается, что уже слышны шаги приближающейся Перемены. Хорошо помню ту ночь. Сквозь окно в комнату несмело просочился свет пробуждающегося дня...

Я сидел у ночного столика у кровати Маршала и раскладывал пасьянс. Маршал уже даже не смотрел, но старая привычка делала для него этот факт приятным. Молчал и только временами ойкал.

В какой-то момент поднял руку и показал на висящую над кроватью фотографию своей матери. "Панна Билевич" - сказал он. Это была девичья фотография пани Марии Пилсудской. - Любимая мамочка, очевидно, уже ждет своего Зючка. И тетя Зуля ждет и Бронись ждет... И столько моих солдат готовится к параду..."

До сих пор я всегда старался плохие мысли Маршала перевести на шутку. То смеялся, то говорил что-то, из чего вытекало, что мне они казались совершенно вздорными. Но сейчас абсолютно не нашел нужных слов...

В это время Маршал начал что-то бормотать и по привычке разводить руками. Это проодолжалось долго. Наконец он повернул голову и сказал, обращав чо мне:

"Хочу умереть в Бельведере"** Ведь я досконально знал обычаи и привычки Маршала, знал, что всегда, когда он чувствовал себя нездоровым, он сразу же старался убежать из Бельведера, чтобы, как он сам говорил, не привлекать в свой дом атмосферу болезни.

Желание возвратиться к порогу этого дома во время такой тяжелой болезни не могло быть не чем иным, как уверенностью, что последний час приближается... В вечерних сумерках к черному входу подъехала санитарная карета...

Я зашел к Маршалу и сообщил, что через минуту мы переезжаем в Бельведер. Маршал молча кивнул головой, но даже не поинтересовался, как это будет выглядеть. А я не в состоянии был сказать, что его повезут на носилках в санитарной карете...

Боялся, что Маршал будет возражать, захочет одеться и поехать обычным автомобилем. Но он, казалось, совершенно не интересовался тем, что происходит. Неподвижно лежал на постели и блуждал взглядом по комнате, время от времени что-то нашептывая...

Мы принесли носилки - обычные солдатские носилки. Я очень боялся смотреть на Маршала. Ведь носилки, это зримое свидетельство его физического истощения, должны были плохо подействовать на больного. Думал, что он, возможно, разгневается и выгонит нас всех с этими носилками. Знал, что мы ушли бы без слов. Но Маршал не рассердился, не выгнал нас, а наоборот, повел бровями и улыбнулся. При этом указал движением головы на носилки: - Хорошо, хорошо, только выкурю папиросу.

Я подал ему "Маршалковскую", которую готовили специально для него. Он курил спокойно, молча. Если бы не чрезвычайно исхудавшее лицо, бледность и потухший взгляд, я мог бы обольститься, что Маршал остается таким, как пару месяцев назад, - здоровым. Однако лишь один взгляд на носилки в спальне развеивал иллюзии...

Мы, адъютанты и доктора, подняли с постели почти неподвижного Маршала и положили его на носилки. Старательно укрыли его меховым пледом. Маршал все время молчал и сохранял как бы удивленное выражение лица. Только один раз тихонько ойкнул, но и тогда не опустил поднятых ко лбу бровей. Каждый из нас все еще старался держать в тайне болезнь маршала Пилсудского, как об этом нам было приказано ранее, - раз и навсегда.

Поэтому мы не останавливались перед фронтоном Дворца, где всегда вертелись слуги, жандармы и много гражданских лиц, а через боковые ворота, которыми ранее не пользовались, подъехали к тыльной стороне Дворца, со стороны парка, под самые двери Угловой комнаты.

Туда мы внесли Маршала и положили его на кровать, предварительно подготовленную супругой. Как раз на ту, на которой несколько дней спустя он закончил свою жизнь...

Состояние Маршала оставалось тяжелым, и лишь дважды наблюдалось некоторое улучшение. Однако это были только иллюзии. Большой боли Маршал не ощущал, и это было нашим единственным утешением в бездне грусти, подавленности и самых горьких предчувствий, которые превратились позже в неумолимую уверенность.

Когда в высших кругах убедились в том, что болезнь опасно прогрессирует, было решено опубликовать коммюнике, чтобы подготовить общественное мнение к удару, который вскорости должен был постичь польский народ. Коммюнике должно было появиться в понедельник, 13 мая, либо во вторник...

Вместо него, к сожалению, появилось уже другое коммюнике... Наступило 10 мая. Маршал начал впадать в полуобморочное состояние, то кому-то грозил, то на кого-то кричал, гневался, то его снова охватывала жалость.

"Бедный Зюк, Зючек...", - повторял он. Мы стояли бессильные и ненужные. Сестра утешала нас: "Такое состояние для больного самое хорошее, он не страдает". Но мы знали, что для него не смерть была страшной, а состояние бессилия. Но мы не говорили этого: пусть ей кажется так, как кажется.

Протекали часы, а из Угловой комнаты все еще доносился голос Маршала. Пани Александра, супруга, почти не отходила от постели, все еще была преисполнена верой и лучшими надеждами. Я восхищался ее непоколебимой уверенностью в том, что "Зюк и не такое выдержит". Никто уже не отбирал у нее этой веры, этого чахлого ростка надежды.

Когда вечером я начал вслушиваться в уже бессвязную путаницу слов Маршала, я заметил, что в их хаосе все время выделялись слова: Лаваль, я должен, Россия. - Я должен, должен... - повторял он с твердостью и раздражением. Я догадывался, что Маршал имеет в Виду несостоявшуюся встречу с министром иностранных дел поехать в Москву...

Ночь с 10 на 11 мая была тяжелой. Успокоительный сон не появлялся. Маршал постоянно просыпался, бредил, говорил повышенным тоном, то звал адъютантов, то снова выгонял их, хотел пить, а получив напиток, не хотел его даже пригубить; то просил усадить его в больничную коляску, то снова уложить в постель, жаловался на неудобные подушки и снова начинал страшно сердиться на что-то, о чем мы не могли догадаться...

Адъютанты, хотя у нас и были смены дежурств, сидели вместе. Пани Пилсудская прислала нам черный кофе и вино. Постоянно присутствовал один из врачей...

Пани держала дочерей в своей комнате; Маршал очень часто звал то одну, то другую, то сразу обеих. Бедные девочки! Бледные, подурневшие, почти онемевшие, с болью и, наверное, с тяжелым сердцем смотрели они на отца.

День родился и наконец появился в полном свете, а 8 Угловой бледная тень Маршала все металась бессильно в постели.

11 мая. Уже раньше к пани обращался генерал Венява-Длугошовский, хотел чем-либо быть полезным, что-то сделать для Коменданта. Знал, что Маршал не выносил чужих лиц.

"Посижу, - говорил он, -порассказываю анекдоты, - может быть, он хотя бы на минутку и забудет о болезни". Встретив меня пару дней назад, также повторил это. Сегодня я позвонил ему и попросил: "Пан генерал, приходите". Когда он пришел, я пригласил его в комнату княгини Лович, а сам пошел в Угловую комнату.

Маршал лежал на тележке. Был гораздо спокойнее, чем ночью и утром. Только днем он выглядел еще более осунувшимся, и это угнетало. - Пан Маршал, пришел Венява, может ли он войти? Маршал смотрел на меня невидящим взглядом и ничего не отвечал. Я снова спросил.

В глазах Маршала вспыхнула какая-то искорка, а на губах появилась бледная, слабая улыбка. - Венява... - прошептал он. Мне показалось этого достаточно, чтобы привести Веняву. Вид изменившегося лица Маршала, по-видимому, произвел на генерала Веняву потрясающее впечатление, поскольку вместо того, чтобы рассказывать веселые истории, он молча застыл на месте, поглядывая с ужасом на тень своего Коменданта.

Я, ежедневно наблюдая прогрессирующую болезнь, менее ощущал изменения, но человек, который не видел Маршала почти два месяца, должен был быть потрясен.

Никогда не забуду выражения отчаяния в глазах бедного генерала. Какую-то минуту Маршал смотрел на него, как на чужого.Я думал, что, может быть, он его уже не узнает. Но нет...

Скоро его лицо прояснилось. - Венява... Генерал уже опомнился. Щелкнули каблуки. Оживилось лицо. - Слушаю, Комендант.

Тем временем неожиданно Маршал задумался. Я знал, что в последнее время путалось в его мыслях, поэтому без труда догадался, что он имеет в виду. - Пан Маршал все еще думает о Лавале и французах. - Да, именно. Венява, казалось, уже полностью восстановил равновесие. - Комендант, не надо ни о чем беспокоиться. Юзеф - Да, докладывал. Ведь это его обязанность.

Генерал Венява начал что-то рассказывать. Маршал лежал неподвижно и только время от времени улыбался. В какой-то момент его голова съехала в сторону, поднял подушку, поправил на ней голову.

Маршал посмотрел на меня и сказал: - Дорогое дитя... Это были последние слова, с которыми обратился ко мне Маршал Пилсудский.

ПОПА Джорджица

генерал-майор, председатель военного трибунала, судившего диктатора Румынии Николае Чаушеску.

Заурядная жизнь заурядного генерала завершилась фейерверком трагических событий.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

25 декабря 1989 г. ему в квартиру позвонили из министерства обороны и сказали, что он должен возглавить процесс "над одним террористом" в Тырговиште.

Через 5 минут у подъезда уже стоял броневик, который привез генерала к вертолету. Вместе с Попа в вертолет сели министр обороны генерал Стэнкулеску, прокурор, судья, секретарь, присяжные заседатели, будущий заместитель премьер-министра Румынии Г.Вукан.

Только когда вертолет приземлился, Вукан объявил, что судить им предстоит самого Чаушеску.

- Но почему пригласили меня? - удивился Попа.

- Потому что вы - заместитель председателя военного трибунала Бухареста, а это дело проходит по вашему территориальному округу. Суд приговорил Николая и Елену Чаушеску к расстрелу.

Приговор привели в исполнение почти немедленно. Попа вернулся в Бухарест, но в его жизни начались осложнения.

Во-первых, он был психологически деморализован, так как всюду распространялись слухи, что убит врач, осматривавший чету Чаушеску после расстрела, а один из их адвокатов попал в больницу. На запросы генерала правительство отвечало, что это только слухи.

Но Попа продолжал нервничать. Он решился уехать на время из Румынии и попросил для себя дипломатический пост. Тогдашний министр обороны генерал Милитару обещал ему в этом помощь, а пока его поселили в квартиру, принадлежавшую министерству юстиции.

Здесь Попа чувствовал себя, как в тюрьме. У него даже возникла идея просить политического убежища у американцев.

10 февраля вместе с семьей генерал празднует день рождения своей дочери Сорелы, а на другой день уезжает в горы, на станцию Сеная. Здесь в охраняемом военном городке он провел неделю. Катался на коньках, пытался отвлечься от тревожных мыслей о будущем.

По возвращении в Бухарест ему предстояла встреча с Милитару, но накануне встречи министр обороны подал в отставку. Еще через день Вукан сообщил генералу, что МИД не утвердил его в должности военного атташе. Вукан обещал поговорить об этой ситуации с премьер-министром Петре Романом. Но Вукану, озабоченному охотой за остатками секуритистов, некогда заниматься Попой.

Генерал теряет терпение. Он делает гневный звонок заместителю премьер-министра. В итоге ему удается добиться аудиенции у министра юстиции.

1 марта 1990 г. Попа позвонил домой и сказал жене, что идет на прием. Он настроен оптимистически: "Кажется все еще устроится". Но попасть к министру не удалось. Все утро проторчал Попа в приемной, однако принят не был.

"У министра делегация из Венгрии, он занят, сообщили ему в конце концов. - Приходите завтра".

Тогда Попа вернулся в свой кабинет, написал письмо жене Норе: "Я кончаю жизнь самоубийством ради тебя и Сорелы. Так вам будет спокойнее. Я люблю вас. Простите меня, простите тех, кто толкнул меня на это..."

Он кладет письмо в один конверт, а в другой - свои сбережения в размере 10465 лей.

После это он пишет еще одну прощальную записку: "Я не вижу другого выхода, чтобы освободить себя от этого страха, который делает мою жизнь невыносимой. Я никого ни в чем не упрекаю и прощаю тех, по чьей воле я оказался в безвыходном положении. Да поможет мне Бог решиться на это!"

На часах 12.30. Попа достает пистолет Макарова, которым его вооружили в "целях безопасности", подносит дуло к правому виску и нажимает на курок. Осечки не происходит.

ПРАТС Карлос

генерал, бывший командующий сухопутными войсками и министр обороны Чили в правительстве С.Альенде.

В июне 1973 г. на Пратса была совершена попытка покушения, а 15 сентября 1973 г., через 4 дня после военного переворота, организованного Аугусто Пиночетом, Пратс эмигрировал в Аргентину.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Там он дал интервью голландской журналистке, но просил подождать с его обнародованием, так как это "означало бы для него смерть.

За Пратсом в Аргентине тщательно следили чилийские спецслужбы. Военный атташе чилийского посольства полковник Рамирес в разговорах с сослуживцами не раз давал понять, что столица Аргентины Буэнос-Айрес - идеальное место для покушения на отставного генерала.

"Это убийство, - говорил он, - могло бы сойти за еще один террористический акт - еще одно запутанное дело в неспокойной жизни аргентинской столицы.

14 сентября 1974 г. в квартиру Пратса позвонил неизвестный и предупредил, что на генерала готовится покушение. Он посоветовал Пратсу выступить на пресс-конференции и рассказать об угрозах в его адрес, чтобы предотвратить покушение.

Об этом звонке Карлос Пратс сообщил в ближайший полицейский участок. Его вежливо выслушали и этим все ограничилось. Убийство Пратса назревало. Об этом едва ли не говорили вслух.

Владельцы дома по улице Малабиа, где снимал квартиру генерал, даже провели собрание, на котором обсуждали вопрос о необходимости застраховать дом, поскольку в него могут подложить бомбу.

Но бомбу с часовым механизмом подложили не в дом, а прикрепили с помощью магнитов к днищу автомобиля "фиат-1600", на котором ездил генерал.

В ночь с 29 на 30 сентября 1974 г. Карлос Пратс и его жена София Кутсберг возвращались из гостей.

В 12.45 ночи они подъехали к своему дому. Генерал остановил машину у ворот подвального гаража и вышел из машины, чтобы отомкнуть замок. Не успел он сделать нескольких шагов, как позади раздался страшный взрыв. Взрывной волной смертельно раненного Пратса отбросило в сторону.

Кто-то из соседей, выбежавших из дома, успел услышать последнее дыхание генерала. Жена его погибла сразу.

Существует версия, что к организации убийства Пратса причастен тот самый Майкл Таунли, агент чилийских секретных служб и одновременно ЦРУ, который был организатором убийства другого чилийского оппозиционера Орландо Летельера в США.

Во всяком случае, известно, что как раз с 10 по 30 сентября 1974 г. Таунли находился в Буэнос-Айресе.

РЕМ Эрнст

(1887-1934) - один из главарей фашистской партии в Германии, с 1931 г. начальник штаба штурмовых отрядов.

В 1933 г. Эрнст Рем был назначен имперским министром.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Однако Гитлер, пойдя на союз с генералитетом, обязался покончить с притязаниями Рема на руководство вооруженными силами.

Он санкционировал знаменитую "Ночь длинных ножей" (30 июня 1934 г.), во время которой штурмовые отряды нацистов были разгромлены. Судьба самого Рема сложилась так.

В конце июня 1934 г. Рем и его приближенные по приказу Гитлера прибыли в Висзее и остановились в отеле "Ханзельбауэр". Им сказали, что здесь состоится совещание руководителей СА (охранных отрядов нацистской партии).

Между тем 28 июня "Имперский союз немецких офицеров" исключил Рема из своих рядов и тем самым как бы дал согласие на его ликвидацию.

В ночь с 29 на 30 июня Гитлер вылетел в Мюнхен. Он прибыл туда в 4 часа утра. Через некоторое время в составе длинной автоколонны он отправился в Бад Висзее.

Вот как вспоминал об этом эпизоде личный шофер Гитлера Эрих Кемпка:

"С плетью в руках он вошел в спальню Рема. За ним следовали два охранника с пистолетами наготове.

"Рем, ты арестован", - отрывисто бросил он. Заспанный Рем пробормотал: "Хайль, мой фюрер!" "Ты арестован!" прорычал Гитлер снова, повернулся и вышел из комнаты".

Некоторое время Гитлер колебался, не принимая решения об окончательной судьбе бывшего соратника.

Но в воскресенье, 1 июля ему удалось преодолеть неуверенность, мучившую его накануне. Он взял себя в руки и днем несколько раз подходил к окну рейхсканцелярии, показываясь толпе, которая собралась внизу стараниями Геббельса.

После 12 часов дня он устроил прием в саду рейхсканцелярии для боссов фашистской партии и членов правительственного кабинета; на прием были приглашены также их жены и дети.

Гитлер в бодром расположении духа беседовал с гостями, обходил их, пил чай, играл с детьми. Очевидно, в это время он и отдал приказ о ликвидации Рема, который ждал решения своей участи в тюремной камере в Штадельхайме.

Вечером, около 6 часов, в камеру Рема вошли штурмбанфюрер СС Михель Липерт и Теодор Эйке. Они положили перед Ремом свежий номер газеты "Фелькишер беобахтер", в котором сообщалось о мнимом путче и разгроме штурмовых отрядов.

Рядом с газетой положили револьвер и сказали Рему, что у него есть 10 минут на размышление. После этого они вышли из камеры.

Прошло 10 минут, но выстрела не было. Тогда они приказали охраннику забрать у Рема револьвер, и, когда он это сделал, Липперт и Эйке ворвались в камеру и застрелили Рема.

РИМСКИЙ-КОРСАКОВ Николай Андреевич

(1844-1908) - русский композитор, член "Могучей кучки".

Последние годы жизни Римского-Корсакова мучали тяжелые приступы удушья. Врачи рекомендовали больному покой, тишину, свежий деревенский воздух, и в мае 1908 года родные увезли Римского-Корсакова в его имение в Любенске.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Казалось, здоровье композитора улучшилось.

"Я снова поправился, - писал он в одном из писем, -не только выхожу на балкон, но и в сад... Время хорошее: сирень, акация, яблоня в цвету..."

Но столичные бури настигали Римского-Корсакова и в провинции. Пришло письмо от управляющего императорскими театрами, в котором сообщалось, что опера "Золотой петушок" запрещена цензурой к исполнению - в ней увидели опасные намеки на политическую ситуацию в стране.

В ночь на 8 июля над Любенском разразилось гроза. У Римского-Корсакова в который раз начался приступ удушья.

Он судорожно хватал воздух ртом, раздирал на груди ночную рубаху... Но воздуха не хватало. Наконец наступила минута, когда тело композитора дернулось в последней судороге и мышцы его обмякли - навсегда.

Как раз в это время за окном раздался громовой удар, и теплый летний дождь хлынул на землю.