1000 и 1 смерть

На Бали от истощения умерла девушка из Польши, которая ела одни фрукты — на момент смерти её вес составлял менее 23 кг.

Каролина Кржизак увлекалась йогой и веганством, а позже полностью перешла на сыроедение — отказалась от жареной, варёной, печёной и пастеризованной еды.

В 2024 году она отправилась на Бали, потому что это место ассоциировалось с «чистым образом жизни» и свежими фруктами — там и скончалась от истощения.

На момент смерти она весила менее 23 кг, у неё наблюдались проблемы с зубами, ногтями и общим состоянием организма.

Пётр Полоз — герой Советского Союза, отважный лётчик, прошедший несколько войн. Однако его личная жизнь была несчастливой: он был многократно женат, страдал от вспыльчивости и патологической ревности.

После ухода в запас он снова женился, и его новая жена, Евдокия, по некоторым данным, желая завладеть его квартирой, добилась его помещения в психиатрическую больницу. Оттуда его вызволили друзья.

В 1962 году, находясь в депрессии и проживая с Евдокией в одной квартире, Полоз во время застолья застрелил соседа (охранника Хрущёва) и его жену. Сама Евдокия, бывшая свидетельницей, не пострадала.

Суд проходил в закрытом режиме. Судмедэксперты признали Полоза параноидальным шизофреником, но судья во внимание этого не принял.

Былые заслуги фронтовика тоже не учли. Хрущев лично курировал дело, ведь убитым оказался человек из его близкого окружения. Все попытки знакомых и адвоката смягчить приговор оказались безрезультатными.

Да и сам обвиняемый Полоз прямо на суде заявил, что его поступок по отношению к давним знакомым Фомичевым заслуживает самой суровой кары:

"Я заслуживаю, чтобы меня расстреляли... Я не прошу суд ни о каком снисхождении. Я - лётчик! Я - свободный человек! Это моя стихия, и ни о какой мере наказания, связанной с лишением свободы, речи быть не может. Я поддерживаю требование прокурора о вынесении приговора со смертной казнью".

В мае 1963 года летчика Полоза расстреляли и посмертно лишили звания Героя Советского Союза и всех полученных в боях наград.

Борис Леонидович Пастернак

Последние годы были тяжелым испытанием для писателя. 24 октября 1958 года стало известно о присвоении Пастернаку Нобелевской премии, а 25 октября печать открыла прямо-таки военные действия против Бориса Леонидовича.

В «Литературной газете» и других изданиях обвиняли его в предательстве, называли Иудой, отщепенцем, сорняком, лягушкой в болоте и ещё много кем… Его уговаривали отказаться от Нобелевской премии.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

27 октября состоялось рассмотрение «дела Пастернака» в Союзе писателей. Стенограммы этого заседания не сохранилось, но сам Пастернак был на грани самоубийства. В какой-то из этих дней он приехал на дачу и сказал Ивинской: «Ты мне как-то говорила, что если принять 11 таблеток нембутала – это смертельно. У меня есть эти таблетки…»

Ольга Всеволодовна бросилась за помощью к Федину, но он не помог, сказав: «Борис Леонидович вырыл такую пропасть между собой и нами, которую перейти нельзя».

После этого Пастернак отправил телеграмму в Шведскую Академию: «В связи с тем, как было встречено присуждение мне Нобелевской премии в том обществе, к которому я принадлежу, я считаю необходимым отказаться от неё и прошу не принять это как обиду».

31 октября состоялось собрание ММССП, которое приняло решение обратиться к правительству с просьбой лишить Пастернака советского гражданства и выслать его из страны. Вечером этого же дня по радио передали письмо Бориса Леонидовича Пастернака Хрущёву: «Уважаемый Никита Сергеевич, я обращаюсь к Вам лично, ЦК КПСС и Советскому правительству. Из доклада т. Семичастного мне стало известно о том, что правительство «не чинило бы никаких препятствий моему выезду из СССР». Для меня это невозможно. Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне её. Каковы бы ни были мои ошибки и заблуждения, я не мог себе представить, что окажусь в центре такой политической кампании, которую стали раздувать вокруг моего имени на Западе. Осознав это, я поставил в известность шведскую академию о своём добровольном отказе от Нобелевской премии. Выезд за пределы родины для меня равносильно смерти…».

В тот же день в Доме кино состоялось общее собрание московских писателей с целью одобрить постановление об исключении Пастернака из Союза писателей и решить вопрос о лишении его советского гражданства. Подборка цитат из писательских выступлений дает представление о том, в какой обстановке проходили это собрание.

«Народ не знал Пастернака как писателя… он узнал его как предателя… Есть хорошая русская пословица: «Собачьего нрава не изменишь». Мне кажется, что самое правильное – убраться Пастернаку из нашей страны поскорее».

«Я книгу не читал тогда и сейчас не читал. Но я не сомневаюсь, что наше мнение о поведении Пастернака, вероятно будет единодушным…»

«Он – ярчайший образец космополита в нашей среде. Не надо нам такого гражданина!»

Через несколько дней последовал звонок из ЦК. От Пастернака потребовали написать обращение к народу. Борис Леонидович его написал – сначала это было отнюдь не покаянное письмо. Потом над ним сильно потрудились, и получилась ложь и признание вины. Причем, подчёркнуто добровольное: «Никто ничего у меня не вынуждал, и это заявление я делаю со свободной душой, со светлой верой в общее и моё собственное будущее, с гордостью за время, в которое живу, и за людей, которые меня окружают…».

Увидев это «своё» письмо, Пастернак лишь рукой махнул и подписал. Слабость? Да. Но куда больше просто бесконечная душевная усталость. Когда отчаяние достигло предела, Пастернак написал стихотворение.

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Пусть отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба
Верю я, придет пора –
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Всё тесней кольцо облавы,
И другому я виной:
Нет руки со мною правой,
Друга сердца нет со мной.
А с такой петлей у горла
Я б хотел ещё пока,
Чтобы слёзы мне утерла
Правая моя рука.
(«Нобелевская премия»)

Этим стихотворением Пастернак зачеркнул свое унижение и ответил за насильственное покаяние. Он снова стал самим собой. 11 февраля 1959 года оно было напечатано в лондонской Daily Mail.

После публикации Пастернак был задержан посреди улицы, усажен в автомобиль и доставлен на допрос к генпрокурору Руденко. Допрос, судя по сохранившейся неполной стенограмме, свелся к запугиванию поэта. Подготовка судебного процесса против Пастернака действительно шла - судя по сохранившимся архивным документам.

Тем временем итальянский издатель "Доктора Живаго" Джакомо Фельтринелли уже перечислил на швейцарский счет, открытый для Пастернака, 900 тысяч долларов. Пастернак вынужден был отказаться от этих вкладов - после чего вой вокруг него стал утихать. Заплатили за выполненные переводы. Опять прикрепили к поликлинике Литфонда.


У Пастернака случился инфаркт, после чего к нему в дом переселилась литфондовский врач Анна Наумова. При больном установили круглосуточное дежурство сестёр, постоянно приезжали медицинские светила.

Спустя девять дней все близкие Пастернака жили надеждой на счастливый исход болезни. Но возникли тревожные и непонятные явления – он стал харкать кровью. С каждым днём падал гемоглобин. Врачи сделали рентгенологическое исследование, в результате которого у Пастернака был обнаружен рак.

Первоначальным очагом были лёгкие, затем пошли метастазы через кость, оказался поражён желудок. Жить Борису Леонидовичу оставалось недолго.

Он знал о диагнозе, но ничего никому не говорил.


- Борис Леонидович встретил меня и повел в комнату наверху. Раньше мы с ним беседовали или в его малюсенькой рабочей комнате, или на террасе. Он усадил меня на диван и сказал, что был у врача. Оказалось все чрезвычайно серьезным. Врач гарантирует ему всего полтора-два года жизни. В заключении врача сомневаться не приходится.

Борис Леонидович лечится у него давно. Я знала раньше, что Борис Леонидович помимо всех остальных своих болезней еще показывался врачу по поводу легких. Неблагополучие было, но никаких угрожающих диагнозов не последовало. И вдруг - рак.

Лицо у Бориса Леонидовича было строгое и спокойное. Он уже все пережил и принял. У меня же было какое-то шоковое состояние. Он просил сохранить это в строжайшей тайне от всех, за исключением моей сестры.

Я не могла открыть диагноз его родным, когда он уже был на смертном одре, так как он сам скрывал это, чтобы излишне не волновать, - делилась в своих мемуарах подруга Пастернака историк Екатерина Крашенинникова.


Как вспоминал сын писателя Евгений Борисович, ее же он попросил «…вместе с ним пройти через таинство исповеди и стал читать наизусть все причастные молитвы с закрытыми глазами и преобразившимся, светлым лицом. Сила таинства и живое ощущение присутствия Христа были настолько поразительны, что даже неожиданность его слов о близости смерти отошла на задний план. Эту исповедь она потом сообщила священнику, своему духовнику, и он дал разрешительную молитву».


Перед смертью он сказал Зинаиде Николаевне, что рад, что умирает, не может больше выносить людскую подлость и уходит непримиримый с жизнью.

Всё время Борис Леонидович был в сознании, он переносил болезнь необычайно мужественно, и если стонал, то близкие знали, что он спит.

В последние дни он отказался от пищи. 30 мая утром он сказал родным: «Ну что же, будем прощаться!?» Вечером ему сделали второе переливание крови, но у него горлом пошла кровь. В одиннадцатом часу он позвал сыновей и сказал:

«У меня тяжелейшее чувство того, что мировая слава оборачивается ссорами и непониманием на родине. Во всем мире творится что-то, что не соответствует радужным надеждам на историческое просветление. Я умираю с тяжелым чувством неудачи, кажется что весь мир в грязи, всюду какая-то ложь и не обо что опереться».

Борис Пастернак умирал на кушетке в маленькой комнатке переделкинской дачи. Хлопоты медперсонала уже не давали никакого облегчения.

- Вы - мои законные дети и вам принадлежит законное право моих наследников, - сказал тогда своим детям измученный болезнью писатель. - Это касается законной части моей жизни. Есть другая - незаконная часть, которую я вам не поручаю... Вы не должны вмешиваться в мои дела с заграницей и это не ограничение, а желание вас защитить и свидетельство моей заботы о вас.

После этого он прошептал, что уже больше разговаривать не может, и спросил: «Что там у вас в программе - кислород - ну, давайте кислород».

Потом Леонид говорил: «Может быть, этот разговор стоил папе жизни».

Пастернак попросил сестру не забыть утром пораньше открыть окно. Это были его последние слова.

30 мая 1960 года в 23:20 он скончался.





....Там, в подмосковной тишине,
Над скопищем народа,
Покачиваясь, как в челне,
Открыт для небосвода,
В простом гробу, в цветах по грудь,
Без знамени, без меди
Плыл человек в последний путь,
В соседнее бессмертье.


- Умер Пастернак... Хоронят его в четверг 2-го (июня). Стоит прелестная невероятная погода - жаркая, ровная... яблони и вишни в цвету. Кажется, никогда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен... И он лежит сейчас - на дрянной раскладушке, глухой и слепой, обокраденный... и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса, - писал Чуковский.

Официально о смерти писателя было сообщено уже в день похорон и только в одном издании.