1000 и 1 смерть

Оливер Волф Сакс

(1933 — 2015) — американский невролог и нейропсихолог британского происхождения, писатель и популяризатор медицины


В 2015 году у Сакса нашли злокачественные метастазы в печени и других органах после меланомы глаза, перенесённой 9 лет назад, которая «сделала» его слепым на одну сторону.

Обычно такие опухоли метастазов не дают, но врач оказался в числе 2 процентов «несчастливчиков».

30 августа 2015 года он скончался, но в феврале, буквально через несколько дней после диагноза, ставшего приговором, написал в своей колонке The New York Times:

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Месяц назад мне казалось, что здоровье у меня хорошее, даже крепкое. Мне 81, но я все еще проплываю милю за день. Но моя удача закончилась. Несколько недель назад я узнал, что в моей печени множественные метастазы.

Девять лет назад обнаружилось, что у меня редкая опухоль глаза. Из-за радиотерапии и лазеров, с помощью которых удаляли опухоль, я в конце концов ослеп на один глаз. В моем случае вероятность, что опухоль глаза пустит метастазы, была невелика - но мне не повезло.

Я испытываю благодарность за девять лет здоровой и продуктивной жизни после того первоначального диагноза, но сегодня я лицом к лицу со смертью. Рак поглотил треть моей печени, и хотя его распространение можно замедлить, остановить его уже нельзя.

Мне предстоит понять, как прожить оставшиеся мне месяцы. Я должен прожить их самым богатым, самым глубоким, самым продуктивным образом. На это меня вдохновляют слова одного из моих любимых философов Давида Юма, который в 65 лет, узнав, что смертельно болен, написал короткую автобиографию. У него заняло это всего один день в апреле 1776 года. Он назвал ее "Моя жизнь".

"Я очень мало страдал от своей болезни, и, что еще любопытнее, несмотря на сильное истощение организма, мое душевное равновесие ни на минуту не покидало меня, - писал Юм. - Я сохранил ту же страсть к науке, ту же живость в обществе, как и прежде".

Мне повезло, что я прожил больше 80 лет, на 15 лет дольше Юма, и эти годы были столь же богаты в плане работы и любви. За это время я опубликовал пять книг и закончил автобиографию (она подлиннее, чем несколько страниц Юма), которая будет опубликована этой весной. И я почти закончил еще несколько книг.

"Я, - продолжает Юм, - отличался кротостью натуры, самообладанием, открытым, общительным и веселым нравом, способностью привязываться, неумением питать вражду и большой умеренностью во всех страстях".

Здесь я отличаюсь от Юма. Хотя я наслаждался теплыми отношениями и дружбой, у меня нет реальных врагов, я не могу сказать, что я человек кроткий. Напротив, я человек довольно воинственный, меня часто охватывают приступы жестокого энтузиазма и полной неумеренности во всех моих увлечениях.

И все же одна строчка из эссе Юма кажется мне поразительно верной: "Трудно быть менее привязанным к жизни, чем я теперь".


За последние несколько дней я смог увидеть свою жизнь как бы с большой высоты, как ландшафт, и во мне углублялось ощущение связанности всех ее составляющих.

Это не значит, что жизнь для меня кончена. Напротив, я чувствую себя чрезвычайно живым, и я хочу и надеюсь за оставшееся время добиться еще более глубокой дружбы, попрощаться со всеми, кого люблю, написать что-то еще, попутешествовать, если хватит силы, достичь новых уровней понимания и смысла.

Это потребует дерзости, ясности и прямоты речи. Мне придется добиться ясности в моих отношениях с миром. Но у меня останется время и на веселье (и даже на какую-нибудь глупость).

Я неожиданно чувствую сфокусированность и вижу перспективу. Нет времени ни для чего несущественного. Я должен сосредоточиться на себе, на моей работе и на моих друзьях. Я больше не буду смотреть новости по вечерам. Я больше не буду тратить свое внимание на политику или споры о глобальном потеплении.

Это не безразличие, а отсутствие привязанности: меня по-прежнему глубоко волнует ситуация на Ближнем Востоке, глобальное потепление, растущее неравенство. Но это больше не мое дело - эти вещи принадлежат будущему.

Я восторгаюсь, когда встречаю одаренных молодых людей - даже тех, кто сделал мне биопсию и поставил мне диагноз. Я чувствую, что будущее - в хороших руках.

В последние десять лет я все внимательнее относился к смертям моих современников. Мое поколение на пути к выходу, и каждая смерть казалась мне обрывом, отрезанием части себя. Таких, как мы, больше не будет. Но никогда не будет и таких, как вы.

Когда люди умирают, их уже не заменить. Они оставляют дыры, которые невозможно заполнить, потому что судьба - и генетическая, и нейронная - каждого человеческого существа состоит в том, чтобы стать уникальным индивидом, найти свой путь, жить собственной жизнью, умереть своей собственной смертью.

Я не могу притвориться, что лишен страха. Но мое главное чувство - благодарность. Я любил и был любим. Мне было дано многое, и я дал кое-что в ответ. Я читал, путешествовал, думал и писал. Я общался с миром, так, как общаются только писатели и читатели.

А главное, я был разумным существом, мыслящим животным, на этой прекрасной планете, и это само по себе было колоссальной привилегией и огромным приключением.

Талгат Нигматулин

(1949-1985)

В феврале 1985 года на 36-м году жизни был убит Талгат Нигматулин, советского Брюса Ли, наиболее известного по фильмам «Пираты XX века», «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» и «Волчья яма».

Гибель звезды советского кино потрясла СССР. Талантливый и востребованный актёр оказался членом загадочной секты с восточным уклоном, соратники по которой и погубили его.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Судьба Талгата была сложной, детство и юность - тяжелыми. Трагически погиб отец, будущий актер рос в детском доме, потом работал на заводе. Познал законы Улицы.

И тем не менее как личность он сформировался под влиянием своего таланта, неодолимой жажды творчества. Еще мальчиком писал он стихи, ходил в драматический кружок, занимался бальными танцами, потом заинтересовался еще секцией легкой атлетики, увлекся борьбой, имел разряд.

Профессионально занимался восточными единоборствами (каратэ). Самой же большой его мечтой было - стать кинорежиссером.

В начале 1980-х Талгат Нигматулин вступил в секту, во главе которой стояли уроженец города Фрунзе псевдоучёный Абай Борубаев и народный «целитель» из каракалпакской столицы Нукуса, экстрасенс Мирза Кымбатбаев.

В секту входили журналисты, писатели, художники. Сектанты исповедовали учение под названием «Четвёртый путь», бывшее смесью дзен-буддизма и эзотерики.

Для близких людей так и осталось загадкой, что искал самодостаточный человек у «духовных братьев». Вероятно, свойственное Талгату стремление к неизведанному и привело его в секту Борубаева.

В начале февраля 1985 года в «школе» Борубаева и Кымбатбаева произошёл раскол: несколько учеников из Вильнюса решили порвать отношения с сектой.

Для выяснения обстановки на место выехал сам Борубаев. Он решил пригласить к себе Нигматулина, чтобы тот «выколотил» деньги из непокорных, но Нигматулин отказался участвовать в рэкете.

В ночь с 10 на 11 февраля 1985 года в центре Вильнюса в доме № 49 по улице Ленина пятеро сектантов с особой жестокостью избивали руками и ногами не сопротивлявшегося Талгата. В избиении, которое длилось около 8 часов, принимали участие Абай Борубаев, Григорий Бушмакин, Мирза Кымбатбаев, Владимир Пестрецов и Игорь Седов.

К полудню 11 февраля 1985 года наступила смерть Нигматулина от несовместимых с жизнью повреждений внутренних органов.

Абай прошёл в комнату и, указав на Талгата, приказал: «Бейте этого предателя». Обкуренные ученики (в секте весьма широкое хождение имели наркотики) набросились на Нигматулина. Удары сыпались один за другим. «За что?» – успел только спросить он, прикрываясь руками.

Бьющих было трое, и Нигматулин, чемпион Узбекистана по карате, мог бы легко разделаться с ними без посторонней помощи. Но приказ отдал его учитель, ослушаться которого Нигматулин не смел.

Он думал, все это продлится недолго, учитель остановит своих учеников, как только увидит, что Нигматулин смирился. Однако конца побоищу видно не было. Вошедшие во вкус истязатели наносили удары всё сильнее и изощрённее. Бил Нигматулина и его учитель – Абай.

Как рассказал на суде один из истязателей: «Талгат лежал на полу, не защищался. Абай разбежался и ударил. Как по мячу. Будто пробил пенальти. И тут все поняли – всё. Это убийство!..» Его предсмертная агония длилась около часа.

Тело Нигматулина было найдено в ванной, на нём было обнаружено 119 травм. Поскольку тело было сильно изуродовано, жена Венера приняла решение его кремировать. Кремацию провели в Каунасе. Прах Нигматулина был захоронен в Ташкенте на кладбище «Чилонзор Ота».

Абай Борубаев был приговорён к 15 годам лишения свободы и умер в тюрьме от туберкулёза. Мирза Кымбатбаев получил 12 лет. После освобождения он вернулся на родину и возобновил прежний образ жизни мудрого старца. Он умер в 2006 году.

Владимир Пестрецов и Игорь Седов получили 13 и 10 лет лишения свободы соответственно. После освобождения они не поддерживали контакта с последователями Мирзы и не общались с журналистами. Григорий Бушмакин избежал тюремного наказания, поскольку в ходе следствия у него помутился рассудок. Он был отправлен в психиатрическую больницу, и его дальнейшая судьба неизвестна.

Карл Маркс

(1818–1883)

Известный немецкий философ, политолог, экономист и социолог Карл Маркс, которого многие называли пророком. При всей своей славе Маркс умер в нищете и болезни.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

На написание “Капитала” у Маркса ушли долгие годы.

Он много просиживал в читальном зале, чтобы затем, с огромными стопками заметок, вернуться домой и всю ночь писать.

Это занятие часто давалось ему с трудом, потому что Маркс страдал от карбункулов – страшных нарывов, которые он пытался лечить мышьяком.

В итоге, в конце 1860-х годов, спустя двадцать лет после начала работы, Маркс завершил первый том своего сочинения.

Последние страницы он писал, стоя за столом, потому что его нарывы были невыносимо воспалены. Поэтому, заканчивая своё дело, идеолог коммунизма сказал:

«Надеюсь, буржуазия будет помнить мои карбункулы до конца своих дней».

Маркс долго боролся с болезнью.

Он страдал от того, что в разных письмах описывает как «воспаление слизистой, воспаление глаза, рвота желчью, ревматизм, боль в печени, чихание, головокружение, кашель и опасные карбункулы».

Карбункулы вызывали «ужасающие боли» и временами покрывали все его тело. Особенно заметны они были в области гениталий, что приносило мучения Марксу. И это еще не считая плеврита и опухоли в легком, которая, в конце концов, его и сгубила.

Последние десять лет Маркс провел, страдая от болезней и путешествуя с целью найти лекарство от многочисленных недугов. На долгое время он уезжал на курорты Австрии, Германии, Швейцарии, Франции, Алжира и чуть менее экзотичные Вентнор на острове Уайт, Нормандские острова, Истборн и Рамсгит. Повсюду Маркса преследовал дождь, даже в Алжире и Монте-Карло.

В последние годы Маркс был все более своенравен во всем, что касалось политики, к тому же слишком подавлен для серьезной работы.

Его сломала смерть любимой жены Женни в 1881 году и кончина старшей и любимой дочери по прозвищу Женнихен, случившаяся за два месяца до его собственной смерти.

Впрочем, его конец был мирным — он уснул в удобном кресле.

В своей надгробной речи Энгельс высказал неожиданно глубокую мысль:

«14 марта, без четверти три пополудни, перестал мыслить величайший из современных мыслителей».

Маркс похоронен в одной могиле с женой на Хайгейтском кладбище на севере Лондона. Его могила, ставшая местом постоянных паломничеств, украшена одиннадцатым тезисом о Фейербахе, высеченном в золоте:

«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Мишель Фуко

(1926–1984)

Французский философ, теоретик культуры и историк.


Последние полтора года своей жизни Фуко страдал частыми, ослабляющими его заболеваниями, его мучили головные боли, приступы лихорадки и постоянный сухой кашель.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

По мнению биографов Фуко (хотя и не все биографы разделяют это мнение), он знал, что страдал СПИДом. Тем не менее никто из врачей вплоть до самой его смерти так и не поставил этого диагноза.

Анализ крови на специфические антитела к ВИЧ в то время ещё широко не применялся. Как утверждал Дефер, Фуко ещё с декабря 1983 года знал, что умирает, был уверен, что врачи ему не помогут, и очень интенсивно работал.

Фуко впервые попал в больницу в июне 1984 года с тяжелым гриппом, кашлем, слабостью и мигренями. «Я как будто бы в тумане», — говорил он, однако продолжал работать в прежнем темпе, пока не закончил второй и третий тома «Истории сексуальности», опубликованные незадолго до его смерти.

В 1984 году, незадолго до смерти Фуко выходят второй и третий тома «Истории сексуальности». Последние недели Фуко напряжённо работал над доработкой четвёртого тома и планировал опубликовать его осенью 1984 года.

Однако незадолго до своей смерти Фуко письменно воспретил все посмертные публикации своих неизданных работ.


Его друг историк Поль Вен говорил:

«Фуко не боялся смерти. Он иногда говорил об этом в кругу друзей, когда речь заходила о самоубийствах.

Дальнейшие события показали, что он вовсе не хвастался. Античная мудрость в своем роде стала его личным делом. На протяжении последних восьми месяцев жизни он писал две свои книги, и это играло для него ту же роль, что и личные дневники и записи в античной философии: работа личности над собой, самостилизация».

Незадолго до смерти Фуко полюбил читать Сенеку.


Фуко испытывал головокружения, постоянное чувство усталости, но тем не менее в спешке редактировал четвёртый том, читал корректуру второго и третьего, посещал библиотеку, сверяя цитаты.

2 июня Фуко упал в обморок и был госпитализирован. Сначала его поместили в частную клинику, затем госпитализировали в Сальпетриер.

У него обнаружили сепсис, осложнённый неврологическими проявлениями. В результате лечения антибиотиками состояние Фуко вначале улучшилось, и он почувствовал себя бодро, смог ознакомиться с первыми отзывами на вышедшие тома «Истории сексуальности».

Однако 24 июня наступило резкое ухудшение состояния, и на следующий день Мишель Фуко скончался.


«Голова превратится в череп, но пуста она уже сейчас.» - Фуко

Карл II Злой (король Наварры)

(1332 -1387)

Карл II Наваррский был наследником обширных владений своих родителей. В его распоряжении находились территории в Нормандии и Наварра. Он мог бы остаться малоизвестным правителем, если бы не его загадочная смерть.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Карл Злой умер 1 января 1387 года во дворце Сан-Педро при весьма подозрительных обстоятельствах.

Существовало множество версий о причинах его смерти, самая известная из которых гласила, что он сгорел заживо.

Она часто цитировалась, а иногда иллюстрировалась хрониками Западной Европы.


Ниже представлена интерпретация Фрэнсиса Блэгдона, 1801 год:

«Карл Злой впал в такое состояние, что не мог пользоваться своими конечностями. Консультировавший его врач приказал обернуть его с головы до пят в льняные ткани, пропитанные бренди, чтобы они покрывали его тело до самой шеи. Этот процесс проходил ночью.

Одна из служанок, которой приказали пришить ткань, окутывавшую пациента, дошила до шеи, где и должна была закончить свой шов. Однако там ещё оставался кусок нитки.

Вместо того, чтобы просто отрезать его ножницами, она использовала свечку, которая подожгла всю ткань.

Испугавшись, служанка убежала, оставив своего короля, который таким образом сгорел заживо в своём собственном дворце».

Генрих VIII

(28 июня 1491 — 28 января 1547) — король Англии с 22 апреля 1509 года, сын и наследник короля Англии Генриха VII, второй английский монарх из династии Тюдоров.


Генрих правил как представитель европейского абсолютизма. К концу царствования он жестоко преследовал своих политических оппонентов.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Генрих VIII больше всего известен своим прямым участием в Английской реформации, что сделало Англию в большинстве своём протестантской нацией; и необычным для христианина числом браков — всего у короля было шесть жён, из них с двумя он развёлся, а двух казнил по обвинению в измене.

Король стремился произвести на свет наследника мужского пола для консолидации власти династии Тюдоров.

Постоянная смена жён и фавориток короля и церковная реформация оказались серьёзной ареной для политической борьбы и привели к ряду казней политических деятелей, среди которых был, например, Томас Мор.


В последние годы своей жизни Генрих начал страдать ожирением, окружность его талии доходила до 54 дюймов (137 см), поэтому король мог передвигаться только при помощи особых механизмов.

К концу жизни тело Генриха было покрыто болезненными опухолями. Вполне возможно, что он страдал подагрой.

Ожирение и другие проблемы со здоровьем могли быть следствием несчастного случая, произошедшего с королём в 1536 году, при котором он повредил ногу.

Возможно, в рану попала инфекция и из-за этого вновь открылась рана, полученная ранее на охоте.

Рана была до такой степени проблемной, что все приглашённые лекари считали её трудноизлечимой, а некоторые даже склонялись к тому, что король неизлечим вовсе.

Через некоторое время после получения травмы рана начала гноиться, препятствуя, таким образом, поддержанию Генрихом обычного уровня его физической активности.

Он уже не мог ежедневно выполнять привычные физические упражнения, которыми регулярно занимался ранее. Считается, что именно эта травма вызвала перемену в его шатком характере. У короля начали проявляться тиранические черты, и он всё чаще стал страдать депрессией.

Одновременно Генрих изменил свой стиль питания и стал в основном употреблять огромное количество жирного красного мяса, сократив в своём рационе долю овощей.


К концу жизни Генрих VIII весил около 180 кг и передвигался по дворцу в специально сконструированной коляске, а о том, чтобы залезть на лошадь или принимать участие в турнирах речи уже не шло. Да, он сильно отличался от самого себя в молодости, когда его называли «самым прекрасным принцем христианского мира».

Настроение короля постоянно менялось, он был подвержен резким вспышкам гнева и злости. Это объяснялось постоянными болями в ноге.

Гноящаяся рана не давала Генриху покоя, а иногда боль становилась нестерпимой. Иногда он на несколько дней запирался в своих покоях и отказывался встречаться с кем-либо.

К тому же, король часто страдал от болей в животе. Он употреблял слишком большое количество пищи, эля и вина, а понятия о правильном питании в XVI веке весьма способствовали запорам.

Зрение его Величества падало и ему приходилось носить очки. Тогда их называли «гляделками».

Страдающий от физических болей в ноге король испытывал еще и невыносимые муки при мысли, что его наследник еще слишком молод, чтобы занять престол. Эдуарду было всего 9 лет.


Говорить или даже думать о смерти короля было строжайше запрещено. Но многие замечали, что Генрих уже не тот, что раньше.

Иностранные послы отсылали своим государям доклады, говоря, что король «сильно сдал» и выглядит «столь нездоровым, учитывая его возраст и полноту, что может не выжить».


Придворные врачи делали все, что могли. Большие суммы денег тратили на покупку лекарственных средств и снадобий.

За несколько дней до конца король окончательно слег и уже не покидал своих покоев.

Близкие советовали ему вызвать священника для исповеди, но король не желал думать о смерти и предпочел «немного вздремнуть».

К приезду архиепископа Томаса Кранмера он был уже слишком слаб, чтобы исповедоваться. Генрих не мог вымолвить ни слова и Кранмеру пришлось отступить. Король так и не получил последнего прощения. В два часа ночи все было кончено. Ожирение, болезни желудка и гноящаяся рана в ноге окончательно доконали короля.

Смерть настигла Генриха VIII в возрасте 55 лет, 28 января 1547 года во дворце Уайтхолл. Последними словами короля были: «Монахи! Монахи! Монахи!»

Тело короля обмыли и произвели вскрытие. Оказалось, что артерии настолько закупорились, что «во всем теле едва ли осталась пинта чистой крови». Гроб Генриха VIII несли шестнадцать человек. Он приказал похоронить себя рядом с любимой супругой Джейн Сеймур, подарившей ему сына и наследника.

Игоанн Себастьян Бах

(1685 —1750)

В 1747 году Бах посетил двор прусского короля Фридриха II, где король предложил ему музыкальную тему и попросил тут же что-нибудь на неё сочинить. Бах был мастером импровизации и сразу исполнил трёхголосную фугу. Позже он сочинил целый цикл вариаций на эту тему и послал его в подарок королю. Этот цикл был назван «Музыкальным приношением». Другой крупный цикл, «Искусство фуги», не был завершён Бахом, несмотря на то, что написан он был, скорее всего, задолго до его смерти.


В последние годы жизни гения музыки проявляется болезнь глаз.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Трудно сказать, что это было – диабетическая ретинопатия, возрастная макулодистрофия, глаукома или катаракта. Возможно была гипертония, которая могла усугубить проявления катаракты.

Бах жаловался сначала на трудности при чтении, особенно в условиях пониженной освещенности. Говорилось даже о выпадении отдельных букв при попытках беглого чтения.

У него ухудшилось цветовосприятие и сумеречное зрение. А еще эти загадочные головные боли. Артериальная гипертензия, атеросклероз сосудов головы и шеи? Если так, то повышение давления и атеросклероз, особенно сонных артерий, имеют четкую связь с макулодистрофией.



Его оперировал некий Д. Тейлор (John Taylor, 1703–1774). Он был старшим сыном Джона Тейлора, хирурга и аптекаря из Норвича.

В 1736 году он был назначен окулистом английского короля Георга II.

Современники характеризовали Тейлора как субъекта, который потрясающе умел «убалтывать» больных. Существует очень выразительное определение его: «в науке — ученый, в практике — шарлатан».

Он был автором книги «История путешествий и приключений Шевалье Джона Тейлора, офтальмиатра» (Лондон, 1761). Себя он неизменно величал «шевалье» (кавалер). Помните «шевалье д,Артаньяна»? Ну прямо мушкетер! Если судить по тому, скольких пациентов Тейлор лишил глаз, то да.

Тейлор путешествовал по Европе в карете, на которой были нарисованы красивые и выразительные… глаза!

О его прибытии в город сообщалось заранее (он использовал громкий слоган «Возвращая зрение — возвращаю жизнь»), чтобы привлечь как можно больше доверчивых простофиль.

Обычно он делал небольшой разрез в конъюнктиве глаза и накладывал повязку на семь дней. За это время он смывался из города, и его обман не успевали разоблачить. А под повязкой легче развивалась вторичная инфекция, которая тогда могла легко погубить глаз.

Примечательно, что в качестве платы за лечение Тейлор принимал не только деньги, но и ценные вещи, например золотые часы. Писатель Сэмюэль Джонсон использовал пример Тейлора в качестве иллюстрации того, как «далеко в своей наглости может дойти невежество».

Но Тейлор не смущался упреками и называл себя опытным «коучером» — хирургом, специализирующимся на удалении катаракты дроблением.



В течение последнего года жизни Баха зрение композитора стало настолько плохим, что он, после уговоров друзей, решился на операцию.

На беду в тот момент и прикатил Тейлор в своей «глазной» карете.

Первая операция Баха состоялась между 28 и 31 марта 1750 года, а вторая была выполнена в период с 5 по 7 апреля.

Скорее всего, первая операция была стандартным «коучингом» — процедурой, которую Тейлор описал в своей книге о лечении катаракты и глаукомы (1736).

При этой операции разрез размером около 4 мм производился на 3,5 мм кзади от лимба. Плоско-выпуклой иглой вскрывалась задняя капсула хрусталика, и движением иглы кпереди и вниз непрозрачный хрусталик смещался книзу в стекловидное тело.

Понятно, что без какой-либо коррекции даже в случае удачи человек мог видеть очень плохо.

Второй раз Бах был прооперирован из-за появления катаракты (?!). Возможно, что коучинг привел к смещению хрусталика кпереди, зрачковому блоку и вторичной глаукоме.

Что именно случилось во время операции, нам никогда не будет известно...

Биографы указывают на то, что Бах полностью ослеп после второй операции и что он почувствовал себя плохо и испытывал боль в глазах. Но, как уже говорилось, боль в глазах была и задолго до этого.

Именно то, что Бах был «совершенно слепой» после второй операции, говорит в пользу операции на двух глазах или слепого до операции одного глаза.

Если и правда его правый глаз был незрячим, то Тейлор предпочел, как и всегда, оперировать левый глаз! Кроме того, выражение «полностью слепой», которое использовалось тогда, возможно, не совпадает с интерпретацией современных офтальмологов.

Бах так и не восстановился после операции. В источниках упоминается внезапное возвращение зрения за несколько дней до смерти композитора, за которым последовал инсульт.

Потом развилась лихорадка, спутанность сознания и наступила смерть.


28 июля 1750 года, в 18:15, на 66-м году жизни, несмотря на помощь двух самых искусных врачей в Лейпциге, И. С. Бах умер менее чем через четыре месяца после второй операции.


Важно понять, есть ли связь между операцией Д. Тейлора и инфекцией. Кажется маловероятным, что послеоперационный эндофтальмит тлел в течение четырех месяцев, прежде чем привести к смертельному сепсису.

Безусловно, операции, кровопускание и/или слабительные, примененные Тейлором, ослабили бы и проявления инфекции.


Одним словом, однозначно обвинить Д. Тейлора в смерти Баха невозможно. Но ведь он же ослепил и другого великого композитора — Генделя!

Судьба, кстати говоря, жестоко отомстила Тейлору: согласно легенде, перед смертью он сам ослеп.

Георг Фридрих Гендель

(1685 — 1759)

Немецкий композитор был известен не только своей возвышенной и прекрасной музыкой, но и своим пристрастием к вину и еде.

Причиной его смерти считается обжорство. По словам доктора Хантера, музыковеда из Техасского университета,
автора более шестидесяти статей о Генделе, его зверский аппетит был результатом отравления свинцом.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Одна из статей Хантера была посвящена художнику Joseph Goupy, который дружил с Генделем.

Однажды Гендель пригласил художника к себе на ужин, предупредив, что ужин будет довольно скромным.

После обеда Joseph Goupy обнаружил Генделя в задней комнате яростно поедающим деликатесы.

После этого случая Joseph Goupy в 1754 году нарисовал карикатуру на Генделя «Очаровательная Brute».




Он представил Генделя с в виде толстого человека со свиным рылом. Эта картина положила конец их дружбе.

Тщательно изучив жизнь Генделя, доктор Хантер пришел к выводу, что чрезмерное потребление еды и алкоголя Генделем было не моральной проблемой, хотя комментаторы его жизни в основном считали так.

Ожирение, параличи, приступы подагры, расстройство речи и сознания, слепота – могут быть симптомами отравления свинцом. И легендарная вспыльчивость Генделя – также может быть симптомом хрогического отравления.

В 18-ом веке винные бочки часто содержали свинцовую дробь в качестве консерванта, чтобы остановить обращение вина в уксус.

Свинцом также были загрязнены пиво, сидр, джин, пища, вода и косметика, в том числе белый порошок, используемый в париках.

В 1737 году, в поисках лечения, Гендель отправился в Аахен, где он принимал ванны в горячей воле.

Проблемы здоровья Генделя оказало глубокое влияние на его искусство - он отказался от оперы и его более
поздние работы были более медитативным, что доктор Хантер объясняет ухудшением здоровья.


В конце 1740-х годов у Генделя ухудшилось зрение.

3 мая 1752 года его безуспешно оперировал доктор-шарлатан Джон Тейлор (до того оперировавший Баха в 1750 году, который тоже страдал от катаракты).

Болезнь Генделя продолжила прогрессировать.

В 1753 году наступила полная слепота.

За несколько дней до смерти, 6 апреля 1759 года, Гендель дирижировал ораторией «Мессия».

Во время исполнения силы оставили его.

Перед Великим Постом 1759 года Гендель почувствовал приближение смерти. Он составил окончательную редакцию завещания, сделал все распоряжения, которые счёл нужным, простился с друзьями и после этого попросил, чтобы его больше не тревожили и оставили одного.

При этом он сказал: «я хочу быть один и умереть в Страстную Пятницу, чтобы с Богом и Спасителем моим увидеть и день Воскресения».

Такого выражения глубокой веры от него не слышал никто и никогда за всю его жизнь. Его желание исполнилось.

Он умер совершенно один в ночь с Великой Пятницы на Великую Субботу 14 апреля 1759 года.


Ему было 74 года. Причиной смерти музыковед газеты The Times Хьюстон Дэвид Хантер назвал «патологическое обжорство».

Журналист утверждает, что заболевания, обнаруженные у композитора незадолго до смерти — подагра, слепота, паралич, могли быть симптомами отравления свинцом, который добавляли в вино, чтобы оно не портилось.


Похоронен Гендель в Вестминстерском аббатстве.


Друг и современник Генделя, литератор и музыковед Чарльз Бёрни, писал:

«Гендель был крупным, плотным и тяжело передвигающимся человеком. Выражение лица его было обычно угрюмым, но когда он улыбался, то был похож на пробившийся сквозь чёрные тучи солнечный луч, и весь облик его становился полным радости, достоинства и духовного величия».

Марк Твен

(настоящее имя — Сэмюэл Ленгхорн Клеменс)

(1835 - 1910)

американский писатель, юморист, журналист и общественный деятель.

В 1835 году рядом с Землей пролетала комета Галлея, а через две недели после её перигелия родился Марк Твен.

В 1909 году он написал: «Я пришёл в 1835 году с Кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так и случилось: Твен умер 21 апреля 1910 года, на следующий день после очередного перигелия кометы.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

После 1900 года успехи Марка Твена начали постепенно сходить на нет.

До своей смерти в 1910 году он пережил потерю трёх их четырёх детей, умерла и любимая жена Оливия. В свои последние годы Твен находился в глубокой
депрессии, но всё ещё мог шутить.

В ответ на ошибочный некролог в «New York Journal» он произнёс свою знаменитую фразу: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».

Материальное положение Твена также пошатнулось: его издательская компания разорилась; он вложил много денег в новую модель печатного станка, который так никогда и не был запущен в производство; плагиаторы украли права на несколько его книг.

В 1893 году Твен был представлен нефтяному магнату Генри Роджерсу, одному из директоров компании «Standard Oil». Роджерс помог Твену выгодно реорганизовать финансовые дела, и они стали близкими друзьями.

Твен часто гостил у Роджерса, они выпивали и играли в покер. Можно сказать, что Твен даже стал для Роджерсов членом семьи.

Внезапная смерть Роджерса в 1909 году глубоко потрясла Твена. Хотя Марк Твен многократно публично благодарил Роджерса за спасение от финансового краха, стало ясно, что их дружба имела взаимовыгодный характер.

Видимо, Твен значительно повлиял на смягчение крутого нрава нефтяного магната, имевшего прозвище «цербер Роджерс».

После смерти Роджерса его бумаги показали, что дружба со знаменитым писателем сделала из безжалостного скряги настоящего благотворителя и мецената.


В июне 1909 года с Твеном случился тяжелый приступ грудной жабы. Ему оставалось жить меньше года.

Осень Твен провел на Бермудских островах, у своих друзей Алленов: мягкий морской воздух приносил ему облегчение. В декабре скоропостижно скончалась его младшая дочь, Джин. Похоронив дочь, Твен скоро опять уехал на Бермудские острова.

В апреле нового, 1910 года состояние Твена резко ухудшилось. Узнав об этом, его секретарь Альберт Пейн, находившийся в Нью-Йорке, срочно выехал на Бермудские острова, чтобы привезти Твена домой.

В своей биографии Твена сердечно привязанный к старому писателю Пейн подробно описывает свое прибытие к Твену, несколько дней, проведенных вместе на Бермудах, и морской переезд в Нью-Йорк.

«Я не писал, что выезжаю, — вспоминает Пейн, — и когда на второе утро пароход прибыл в Гамильтон, я тут же сошел на берег и быстрым шагом направился к дому Алленов... я был знаком с расположением комнат и потому, не постучавшись, прошел прямо к Твену.

Войдя в комнату, я увидел его. Он был один, в кресле, в своем старом халате. Дом Алленов стоит у самого моря, и солнечный свет, отражаясь от воды, дает необычное освещение.

Твен был еще небрит и показался мне страшно бледным и старым; сомнений не было — он сильно изменился. Я был слишком взволнован, чтобы вымолвить хоть слово.

Когда он обернулся и заметил меня, он был изумлен.

— Как же так? — сказал он. — Вы ни разу не писали, что едете.

— Это вышло неожиданно, — сказал я, — меня немного обеспокоили ваши последние письма.

— Я ведь писал несерьезно, — возразил он с упреком. — Вам не следовало ехать ради меня.

Я сказал, что приехал ради самого себя, что я устал, переутомился и решил съездить отдохнуть, а потом вернуться вместе с ним.

— Тогда — очень хорошо! — сказал он, по своему обыкновению, мягко и протяжно. — Если так, я рад вас видеть».


Два дня и две ночи, проведенные на пароходе, были необычайно мучительными для Твена и почти убили его.

«Пока память не откажется мне служить, я не забуду ничего из нашего путешествия домой, — пишет Пейн. — ...Он забывался на короткое время, потом, вздрагивая, приходил в себя, и его быстрые агатовые зрачки искали меня, — по-прежнему ли я здесь...

Когда ему становилось совсем плохо, я прибегал к морфию, но лекарство слабо действовало и не приносило облегчения.

Так шло долго, без всякого перерыва. Он вставал с постели, пересаживался в кресло, снова вскакивал, снова садился на постель, без единого слова жалобы и постоянно сокрушаясь о беспокойстве, которое он причиняет мне».


Благородство натуры, душевное изящество Твена проявились в полной мере в эти трагические часы, когда болезнь побеждала его.

«Несмотря на страдания, две главные черты его характера не изменяли ему: чувство юмора и забота об окружающих», — пишет Пейн.


И дальше: «Рассказывают, не знаю, насколько верно, что многие известные люди, при жизни чуждавшиеся религии, изменяли себе на смертном одре и возвращались к прежним верованиям. Я хочу здесь сказать, что Марк Твен, глядя прямо в глаза смерти, не дрогнул ни разу.

Я рассказываю об этих часах, когда он страдал и жаждал конца, чтобы показать, что он и здесь оставался таким, каким был всю свою жизнь».


14 апреля Твена привезли домой. Через неделю, 21 апреля 1910 года, он умер 74 лет от роду от грудной жабы.


Марк Твен не боялся смерти и до последних дней сохранял чувство юмора. Чуть ли не накануне смерти он шутил «на встречу с Костлявой дамой опаздывать не принято».


Во время прощания в день похорон один из его друзей сказал: «Единственное горе, что Марк Твен причинил миру, - это то, что он умер».

За год до смерти он сказал: «Я пришёл в 1835 году с Кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней».

Так оно и случилось.

В 2009 году попытки ввести смертельную инъекцию осужденному за убийство 14-летней девочки, Роммелю Бруму, оказались неудачными. Медики предприняли 18 попыток, но так и не смогли найти вену.

Исполнение приговора было отложено, защитники предпринимали попытки отменить решение суда.

Этот случай вызвал широкий резонанс в обществе, однако смертельный приговор остался в силе, назначенный на июнь 2020 года, затем перенесенный на март 2022 года.

Однако в декабре 2020 года 64-летний Роммель Брум, осужденный за изнасилование и убийство, скончался от коронавируса.

Рассел Кроу является прямым потомком последнего человека, которому в Англии была отрублена голова.

Этот человек – Саймон Фрейзер, лидер шотландских якобитов и горного клана Ловатов. Его прозвали "Старый Лис", и он остался в истории благодаря этому прозвищу. В 1746 году он был разгромлен англичанами в битве при Каллодене, обвинен в измене и приговорен к смертной казни путем отсечения головы. Ему было 80 лет, когда он был казнен в Лондонской Тауэре 9 апреля 1747 года, и это было последнее смертное наказание в Англии.

Актер Рассел Кроу является потомком Старого Лиса по линии бабушки. Он часто рассказывает историю о смерти Фрейзера. За час до казни произошло падение одной из трибун для почетных зрителей, в результате чего погибло 9 человек. Когда Фрейзеру сообщили об этом, старик засмеялся и не переставал смеяться до тех пор, пока меч палача не упал на его шею.

Ильза Кох

(1906 - 1967)

В нацистской Германии было несколько женщин, которые, будучи надзирательницами в концлагерях, прославились здорово. Жаль, что своей бесчеловечностью.

Одна из них – Ильза Кох, известная под прозвищем «Бухенвальдская ведьма». Очень точно её прозвали.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Ильза была одной из самых жестоких надзирательниц немецких концлагерей Бухенвальд и Заксенхаузен. Но, что удивительно, в детстве будущая эсэсовка по фамилии Кёлер была жизнерадостным ребенком, хорошо училась, а, получив образование, устроилась работать в библиотеку.

Абсолютно ничего не предвещало. Тем и удивительная история Ильзы Кох. Непонятно, как произошло это превращение: из милой образованной и воспитанной девушки в настоящего «дьявола в юбке».

В 1932 году Ильза стала членом партии Гитлера. А в 1934 году познакомилась с Карлом Кохом, который был комендантом в Заксенхаузене. В 1936 году Ильза стала надзирательницей в лагере. Уже там она стала проявлять садизм.

Женщина ничего не боялась, потому что служила под начальством супруга. Он, естественно, покрывал будущую «Бухенвальдскую ведьму».

Несколько позже Карла перевели в Бухенвальд. Там он тоже занял высокий пост и, судя по всему, постарался, чтобы в лагерь устроили и супругу.

Ильза стала надзирательницей в Бухенвальде, где не боялась никого и ничего.

Кох никого не жалела. Она, ради веселья, истязала узников плеткой, травила собаками. Узники рассказывали, что она часто прогуливалась с плетью в руках и раздавала всем удары, а также ради развлечения натравливала собак на беременных женщин или стариков.

Несколько дней она морила животных голодом, чтобы те озверели, затем собирала жертв во дворе Бухенвальда и смотрела, как их сгрызают заживо.

Женщину прозвали еще и
«Красной ведьмой» и «Фрау абажур».

Всё дело в том, что однажды Ильза увидела на некоем заключенном прекрасную татуировку, сделанную цветными чернилами. Фрау Кох приказала отправить человека в мир иной. А его телом она распорядилась интересным образом – из татуированной кожи был сделан аксессуар. Какой точно – сложно сказать. Но известно, что Ильза вошла в раж. Она распорядилась выискивать для неё заключенных с интересными татуировками, казнить их и снимать кожу для новых милых вещичек.

Говоря о цветных чернилах, я, в первую очередь, подразумеваю красный цвет. Поэтому и появилось у Ильзы прозвище «Красная дьяволица».

К абажурам: «поделки» изготавливались разные. В том числе и абажуры для ламп. Поэтому и «Фрау абажур».

Ближе к концу войны Карла Коха перевели комендантом в Майданек. Но там у него не сложилось. Мужчину обвинили в коррупции. Рассказывают, что он забирал себе золото, которое снимали с вновь прибывших заключенных. Карла Коха приговорили к высшей мере и казнили. Это произошло в Мюнхене.


В июне 1945 года Ильза Кох была арестована в Людвигсбурге армией США по подозрению в военных преступлениях.

Во время судебного процесса летом 1947 года Кох отрицала, что была каким-либо образом причастна или знала о жестоком обращении и убийствах узников лагеря, а также отрицала, что знала о голоде многочисленных пленников. Суд счел доказанными знание и минимальное косвенное участие в эксплуатации и убийстве заключенных.

В августе 1947 года она, единственная женщина-подсудимая на главном процессе Бухенвальда, была приговорена к пожизненному заключению за преступления против человечности. В этот момент Кох была на поздних месяцах беременности.

Беременность, которая, как утверждается, спасла ее от смертной казни, вынесенной 22 из 30 присяжных. Ее сын Уве, зачатый в заключении, родился в октябре 1947 года. Кох успешно подала апелляцию: в июне 1948 года генерал Люциус Д. Клей, военный губернатор оккупационной зоны США, рекомендовал сократить срок тюремного заключения до четырех лет.

..Сразу после освобождения из тюрьмы для военных преступников в Ландсберге в октябре 1949 года, Кох была взята под стражу. В конце 1949 года в окружной суд Аугсбурга были предъявлены обвинения против неё, включая убийства.

15 января 1951 года Кох было предъявлено обвинение в подстрекательстве к убийству, покушении на убийство и подстрекательстве к нападению при отягчающих обстоятельствах. Она была приговорена к пожизненному заключению.

Она была единственной женщиной в Германии, приговоренной к пожизненному заключению в связи с преступлениями нацистов (всего обвинения были выдвинуты против 165 мужчин).

Апелляции, которые позже подавала женщина, быстро отклонялись. В конце концов путь Кох закончился 1 сентября 1967 года.

«Бухенвальдская ведьма» свела счеты с жизнью, повесившись в собственной камере в баварской женской тюрьме в Айхахе, где находилась с 1949 года.

ПОДВИГ И СМЕРТЬ БУРАТИНО

Не многие знают, что в культовом фильме «Приключения Буратино» на роль главного героя, которого великолепно сыграл Дима Иосифов, изначально был утверждён другой мальчик - Николай Кобликов.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

На пробы тогда приходило множество претендентов. Но когда в павильон вошёл девятилетний Коля Кобликов, Леонид Нечаев понял едва ли не с первых секунд: перед ним юный актёр, полностью соответствующий его требованиям. Мальчик был артистичен и обаятелен, с лёгкостью подхватывал реплики и не терялся перед камерой. Коля Кобликов был утверждён на роль очень быстро, для него пошили костюм и даже успели приступить к съёмкам. И в самых первых кадрах фильма, где из бревна появляется мальчик, был снят именно Коля.

А потом роковая случайность изменила судьбу юного талантливого мальчика. Коля был очень подвижным ребёнком и однажды кто-то нечаянно толкнул его на лестнице. Ничего особенного не случилось, но у паренька откололся кусочек зуба. Стоит вспомнить о том, что о высоких технологиях в стоматологии в то время в Советском Союзе ещё не слышали, а лечение зубов многим представлялось, как настоящая пытка. Кажется, для детей тогда не существовало врача страшнее стоматолога.

Широкая улыбка была частью образа Буратино, поэтому режиссёр решился даже прервать съёмки, чтоб мама, Вера Фёдоровна, отвела Николая к стоматологу и решила возникшую проблему. Но вот беда, мальчик до умопомрачения испугался. Он так отчаянно плакал и паниковал, что доктор посоветовала маме оставить всё, как есть, не наносить ребёнку психологическую травму. Было принято решение отказаться от съёмок по причине невозможности исправления возникшего дефекта. Колю Кобликова заменили Дмитрием Иосифовым, который и стал после выхода фильма на экраны настоящей звездой. А Николая Кобликова с тех пор мама и другие домашние, стали иногда в шутку называть Буратино.

К сожалению, история не знает сослагательного наклонения, и о том, как могла бы сложиться судьба Коли Кобликова, сегодня можно лишь предполагать. Если бы он всерьёз увлёкся кинематографом, то вполне мог бы поступить после окончания школы в театральный институт. Оттуда молодых людей тоже, конечно, призывали в армию, но оставляли служить либо в оркестре, если призывник владел музыкальным инструментом, либо в театре Советской Армии.

Старший брат Николая Кобликова Сергей во время срочной службы был в Германии, откуда вернулся спустя два года и был вполне доволен. Не боялся службы и сам Николай, который тоже в результате попал за рубеж, вот только страна была совсем небезопасной. После призыва осенью 1984 года Николай Кобликов отправился в «учебку» в Фергану, откуда был фактически прямой путь в Афганистан.

Он стал стрелком 9-й парашютно-десантной роты 350-го парашютно-десантного полка 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, принимал участие в боевых операциях.

В апреле 1985 года Николай Кобликов геройски погиб. В тот день они с группой бойцов попали в засаду душманов и выйти из окружения могли только через минное поле. Рядовой Кобликов вызвался идти первым. До края оставалось всего несколько шагов, когда раздался предательский щелчок. Вызванная "вертушка" доставила в госпиталь раненых, но спасти их всё равно не смогли. Николай Кобликов скончался в тот же день от полученных ранений, а его командир, шедший следом, пережил бойца на несколько суток. Все остальные участники остались живы. Посмертно Николая наградили Орденом Красной звезды, который вместо сына получила мама.

Гарри Гудини

(1874 - 1926)

Гарри Гудини несомненно можно назвать одним из величайших фокусников современности.

Многие его трюки были настолько опасными, что их не рискуют повторять спустя почти столетие.

Сам Гарри не раз попадал в больницу после своих выступлений. Он умер в 52 года, во время гастролей.

Злые языки утверждали, что Гудини не повезло, и он утонул во время фокуса с освобождением из оков в аквариуме, однако это не так.

Нет, Гудини не утонул. Несмотря на множество смертельно опасных трюков Гудини, включая побег из цепей под водой, подвешивание вниз головой в смирительной рубашке над Таймс-сквер и запирание в бочке из-под молока...

Смерть великого фокусника была нелепой и трагичной...

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

22 октября 1926 года (по другим сведениям, на день или два раньше) Гарри был на гастролях в Монреале. Он только что отыграл свое новое шоу «Три-в-одном: Магия, освобождение и иллюзия с воздействием», включавшее самые эффектные, самые сложные номера.

Гарри отдыхал в гримерной, лежа на диване. Напротив со своими карандашами копались два студента монреальского художественного училища Джек Цена и Сэм Смайли, которые с разрешения Гудини рисовали его портрет.

В этот момент дверь гримерной распахнулась. В гримерной появился розовощёкий крепыш, представившийся Гордоном Уайтхедом, студентом университета Мак-Гилл.

Он задал какой-то вопрос, которого погруженный в себя Гудини не расслышал. Гарри даже не удивился появлению непрошеного гостя, полагая, что тот товарищ молодых художников.

А Уайтхед спросил:

- Мистер Гудини, правда, что вы можете выдержать любой удар в живот? Говорят, у вас железный пресс... Разрешите попробовать? Уайтхед шагнул к дивану.

Гудини инстинктивно поднялся. И тут... молодой человек (как оказалось, боксер-любитель, который хотел овладеть таким же непробиваемым прессом, какой был у Гарри) нанёс Гудини три коротких удара. Гудини схватился за живот и сдавленно застонал.

Полудрёма слетела с Гарри в мгновенье ока.

- Подождите, - прохрипел он. - Я же должен сосредоточиться.

Он справился с приступом боли. Выпрямился. И, глядя в глаза Уайтхеду, сказал:

- Теперь бейте. Студент нанес ещё несколько ударов и... затряс ушибленным кулаком. Пресс у Гарри был стальной...


Несколько дней Гарри не обращал внимания на усиливающуюся боль в области живота. Во время выступления в Детройте иллюзионист упал прямо на сцене, и его пришлось госпитализировать.

У Гудини был диагностирован разрыв аппендикса, в результате которого развился перитонит. Врачи прогнозировали скорую смерть, но иллюзионист продержался больше недели, что достаточно долго для такого заболевания.


Он умирал несколько дней. Успел оставить Бесс завещание. Успел поговорить с ней напоследок.

Вечером 30 октября 1926 года, накануне Хэллоуина, Гудини впал в беспамятство и в себя больше не приходил.

Новость потрясла всех, но особенно остро отреагировали коллеги Гарри. Вскоре после его кончины было созвано внеочередное заседание Общества американских магов. На повестке дня стоял один вопрос - смерть Гудини.

И взрослые, видавшие виды люди, привыкшие к боли и опасностям, самой профессией превращённые в отпетых циников - иллюзионистам иначе и нельзя, - целый час стояли в арендованном для заседания нью-йоркском зале и... беззвучно рыдали.

Гудини умер... Боже, какая несправедливость. И американские газеты, которые всегда с трепетом относились к Гарри, обожая его за прямоту, смелость и яркий талант, вышли с траурными заголовками. Гудини умер... Великий Гудини.

Да, именно в эти ноябрьские дни 1926 года прозвучало «великий», «гений», «волшебник».

Похороны Гудини были назначены на 4 ноября. Его тело было заключено в бронзовый сундук, который он подготовил для будущего номера с освобождением из песочного плена, и отправлено в Нью-Йорк...


Уайтхед был ненадолго взят под стражу и допрошен полицией, но в конце концов его отпустили и так и не наказали за его роль в смерти Гудини. Хотя нет никаких сомнений в том, что удар Уайтхеда был фактором смерти Гудини, он не считается единственной причиной, поскольку аппендицит вызван инфекцией, а не ударом в живот.

Мария Склодовская - Кюри

(1867 - 1934)


О заслугах физика Марии Кюри знает весь мир. Именно ей принадлежит открытие радия и полония, свою жизнь она посвятила изучению радиоактивности, благодаря ей в науке появился этот термин.

Научная деятельность принесла ей известность, дважды она была удостоена Нобелевской премии, но и стала причиной ее трагической гибели. Тело Кюри погребено во французском Пантеоне в специальном свинцовом гробу, и на то есть весомая причина.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Мария Кюри работала с радией-226, период его полураспада – полторы тысячи лет. Ровно столько времени понадобится, чтобы останки Кюри стали безопасны.

Поскольку Мария Кюри не задумывалась об опасности своих экспериментов, она часто работала дома, многие ее личные вещи радиоактивны. Например, она могла запросто положить образцы радия и полония в карман по пути с работы, чтобы заняться их исследованием дома в свободное время.

Говорят, в качестве ночника у своей кровати она держала светящийся образец радия.

Одежда, книги, блокноты, украшения, даже мебель в ее доме – все сегодня представляет опасность.

Во время интенсивной научной работы исследовательница теряла вес и страдала анемией. У неё были проблемы с почками и катаракта, которую она прооперировала втайне от окружающих.


Конец миссии

Мадам Кюри нередко заговаривает о смерти. Внешне спокойно обсуждает это непреложное событие и представляет себе реальные его последствия. Не смущаясь, говорит: «Ясно, что долго я не проживу», – или: Меня беспокоит судьба Института радия после того, как меня уже не будет на свете».

Но на самом деле в ней не было ни истинной безмятежности, ни примирения. Всем своим существом она гонит мысль о конце. Те, кто ею восхищается издали, воображают прожитую ею жизнь бесподобной. С точки же зрения Мари, прожитая ею жизнь – пустяк по сравнению с планами на будущее.

Тридцать лет тому назад Пьер Кюри, предвидя смерть, ускоренную несчастным случаем, с трагическим пылом уходит весь в научную работу. Мари, в свой черед, принимает вызов смерти. Для защиты от ее наступления Мари лихорадочно воздвигает вокруг себя укрепления из проектов и необходимости выполнения долга. Не обращает внимания на возрастающую с каждым днем слабость, на угнетающе действующие постоянные недомогания: плохое зрение, ревматизм в одном плече, раздражающий шум в ушах.

Разве в этом дело? Есть вещи поважнее. Мари только что построила в Аркейе завод для переработки радиоактивных минералов. Она с увлечением проводит в нем первые опыты. Она занята работой над своей книгой – научным памятником, какого после ее смерти не сможет создать никто. А вот исследования по семейству актинидов идут недостаточно успешно! А не надо ли ей заняться изучением «тончайшей структуры» альфа-частиц? Мари встает рано, бежит в лабораторию, возвращается домой вечером, после обеда…

Она работает с большой поспешностью и с присущей ей неосторожностью. В отношении самой себя она не соблюдает элементарных мер предосторожности, выполнения которых строго требует от своих учеников: трогать пробирки с радиоактивными веществами только пинцетом, ни в коем случае не прикасаться к ним, пользоваться свинцовыми щитами во избежание последствий облучения. Она, конечно, позволяет исследовать кровь и у себя, так как это общее правило в Институте радия. Формульный состав ее крови отклоняется от нормы. Не удивительно! Уже тридцать лет Мари Кюри имеет дело с радием, вдыхает его эманацию. На протяжении четырех военных лет она, кроме того, подвергалась опасным излучениям рентгеновских аппаратов. Небольшое изменение состава крови, неприятная болезненность в кистях рук, обожженных радием, то сохнувших, то мокнущих, в конце концов уже не такое жестокое наказание за столь рискованные действия!

В декабре 1933 года приступ острой боли заставляет Мари обратиться к врачу. Рентгеновский снимок обнаруживает довольно крупный желчный камень. Та же болезнь, что унесла и старика Склодовского! Мари боится операции и во избежание ее устанавливает для себя определенный режим и вылечивается.

Уже давно она не обращает внимания на внешние удобства жизни и все откладывает осуществление своих заветных планов – постройку дачи в Со и перемену зимней квартиры в Париже, а теперь вдруг развивает бурную деятельность. Просматривает сметы и, не колеблясь, идет на крупные расходы. Решено летом выстроить дачу в Со. А в октябре Мари уедет с набережной Бетюн и займет квартиру в новом современном доме, построенном в Университетском городке.

Она чувствует слабость, но старается убедить себя, что здоровье ее неплохое. Ездит в Версаль кататься на коньках, отправляется к Ирен в Савойю, чтобы походить вместе с ней на лыжах. Радуется, что ее тело еще сохранило гибкость и подвижность. На пасху она, пользуясь приездом Брони, совершает путешествие на юг в автомобиле.

Эта затея имела гибельные последствия. Мари захотелось ехать не прямо, а с заездами в стороны, чтобы показать Броне красивые места. Когда, наконец, она добралась до своей виллы в Кавальере, то вся измучилась и продрогла. В вилле было холодно, и наспех затопленные калориферы прогрели дом нескоро. Мари, дрожа от озноба, сразу впадает в отчаяние. Она рыдает в объятиях Брони, как больной ребенок. Ее одолевает страх, что из-за какого-нибудь бронхита у нее не хватит сил закончить свою книгу. Броня ухаживает за сестрой и успокаивает ее. На следующий день Мари преодолела упадок духа, и он больше не возобновлялся.

Несколько солнечных дней ободрили и успокоили ее. При возвращении в Париж она чувствует себя уже гораздо лучше. Врач находит, что у нее грипп и (как все врачи за последние сорок лет) что она переутомлена. Небольшую температуру, держащуюся все это время, Мари считает пустяком. Броня уезжает в Варшаву со смутным чувством тревоги. Перед отходом варшавского поезда на платформе, где они так часто прогуливались раньше, сестры целуются в последний раз.

Состояние здоровья Мари колеблется – то лучше, то хуже. В дни, когда она чувствует себя крепче, она ходит в лабораторию. В дни подавленного состояния, слабости сидит дома и пишет книгу. Несколько часов в неделю посвящает новой квартире и вилле в Со.

8 мая 1934 года она пишет Броне:

«Я чувствую все возрастающую потребность иметь собственный дом с садом и горячо желаю, чтобы мне это удалось. Затраты на постройку можно свести к доступной мне сумме, и я смогу начать закладку фундамента».

Но коварный враг действует быстро. Лихорадочное состояние и озноб усиливаются. Еве приходится терпеливо пускать в ход дипломатию, чтобы мать согласилась принять доктора. Под предлогом, что люди этой профессии надоедливы, что им она не может платить (ни один врач не брал гонорара от мадам Кюри), Мари все время отказывалась от постоянного врача. Эта ученая, этот друг прогресса, отказывается от лечения как простая крестьянка.

Профессор Рего сам заходит к Мари с дружеским визитом. Он предлагает посоветоваться со своим другом – доктором Раво, а тот рекомендует пригласить профессора Булена, главного врача городских больниц. Последний же, только взглянув на бескровное лицо Мари, сразу говорит: «Лежать в постели. Вам нужен отдых!»

Сколько раз мадам Кюри слышала такие восклицания! И не обращала на них внимания. Она продолжает переутомляться, бегая по лестницам с этажа на этаж на набережной Бетюн, почти каждый день работает в Институте радия. В солнечный майский день 1934 года после полудня она остается в «физической» до половины четвертого, усталыми руками касается пробирок, приборов – своих неизменных спутников. Обменивается несколькими фразами с сотрудниками: «У меня жар, – говорит она слабым голосом, – поеду домой». Еще раз обходит сад, где яркими пятнами выделяются вновь распустившиеся цветы. Вдруг она останавливается перед чахлым кустом роз и зовет механика:

– Жорж, взгляните на этот куст: необходимо заняться им теперь же!

К ней подходит один из учеников, умоляет ехать домой на набережную Бетюн. Она слушается, но, перед тем как сесть в автомобиль, еще раз оборачивается и говорит:

– Так не забудьте, Жорж, о кусте роз…

Ее тревожный взгляд, брошенный на хилое растение, был и последним прости лаборатории.

* * *

Она уже не встает с постели. Малоэффективная борьба с неведомой болезнью, называемой то гриппом, то бронхитом, ведет к утомительным способам лечения. Мари подчиняется им с неожиданной, пугающей кротостью, позволяет перевезти себя в клинику для полного обследования. Два рентгеновских снимка, пять или шесть анализов ставят в тупик специалистов, приглашенных к больной. По-видимому, ни один из органов не затронут, никаких характерных симптомов определенной болезни. Но поскольку давнишние рубцы и небольшой воспалительный процесс дали затемнения на снимках легких, доктора предписывают Мари компрессы и банки. Когда же она, нисколько не поправившись, возвращается на набережную Бетюн, окружающие начинают осторожно поговаривать о санатории.

Ева робко намекает, что поездка необходима. Мари неожиданно соглашается. Она надеется на чистый воздух, думает, что ее выздоровлению мешают городской шум и пыль. Строятся планы. Ева поедет с матерью и проживет с ней в санатории несколько недель, затем приедут из Польши ее сестра и брат, чтобы не оставлять ее одну, на август приедет Ирен. А к осени Мари поправится.

В комнате больной сидят Ирен и Фредерик Жолио, говорят с мадам Кюри о работах в лаборатории, о доме в Со, о правке гранок ее книги, которую она недавно кончила писать. Один из молодых сотрудников профессора Рего, Ежи Грикуров, который заходит почти каждый день справляться о здоровье Мари, расхваливает ей всю прелесть и пользу санатория. Ева занимается устройством новой квартиры, выбирает цвет обоев, занавесок и обивки.

Несколько раз Мари с легким смешком говорит, посматривая на дочь:

– Может быть, мы делаем много шума из ничего?

Но у Евы для таких случаев заготовлены возражения и шутки, и ради успокоения Мари она изо всех сил тормошит подрядчиков. Вместе с тем она надеется умилостивить судьбу: хотя врачи и не смотрят на дело пессимистически, да и в доме никто не выказывает тревоги, Ева без всяких на то оснований уверена в худшем.

В солнечные ясные весенние дни Ева сидит часами у постели обреченной на бездействие матери. И перед Евой обнажаются цельная душа Мари, ее чуткое и благородное сердце, ее безграничная нежность, почти невыносимая в такой момент. Она становится прежней «милой Мэ». А главное, остается все той же юной девушкой, которая сорок шесть лет тому назад писала по-польски в письме:

«Люди, так живо чувствующие, как я, и не способные изменить это свойство своей натуры, должны скрывать его как можно больше».

В этом – разгадка ее стыдливой, чрезмерно чувствительной, скрытной, легко ранимой души. Всю свою жизнь Мари подавляла в себе желания признаться в слабости и, может быть, позвать на помощь, готовые сорваться с ее уст.

Даже теперь она не изливает душу, не жалуется или, может быть, чуть-чуть, едва заметно. Говорит только о будущем… О будущем лаборатории, института в Варшаве, о будущем своих детей: она знает, что через несколько месяцев Ирен и Фредерик Жолио получат Нобелевскую премию. Мечтает о своей жизни в новой квартире (чего ей не дождаться) или в своем доме в Со (который так и не будет никогда построен).

Мари слабеет. Прежде чем перевозить мать в санаторий, Ева просит четырех корифеев медицинского факультета собраться на консилиум: лучших, самых знаменитых врачей во Франции. Я не называю их имен, чтобы это не казалось их осуждением или черной неблагодарностью с моей стороны. Они полчаса обследовали женщину, страдающую непонятным недугом, колеблясь определили его как возобновление туберкулезного процесса и посчитали, что пребывание в горах победиту болезнь. Они ошиблись.

Трагически спешные приготовления к отъезду. Чтобы беречь силы Мари, к ней пускают только самых близких. Но она сама нарушает предписание, велит провести тайком к себе в комнату свою сотрудницу мадам Котель и отдает ей несколько распоряжений: «Актиний надо поместить в защитный контейнер и хранить его до моего возвращения… Мы с вами вновь займемся этой работой после моего отдыха».

Несмотря на сильное ухудшение состояния здоровья, врачи советуют ехать немедленно. Путешествие мучительное, несказанно трудное. Доехав до Сен-Жервэ, Мари теряет сознание и поникает на руках Евы и сестры милосердия. Когда же, наконец, ее помещают в лучшую палату санатория в Санселльмозе, снова делают рентгеновский снимок и анализы, обнаруживается – дело не в легких, и переезд был бесполезен.

У Мари жар, температура выше сорока градусов. И этого от нее нельзя скрыть, так как Мари сама с добросовестностью ученого проверяет высоту столбика ртути. Она почти не говорит об этом обстоятельстве, но в ее поблекших глазах отражается страх. Спешно вызванный из Женевы профессор Рох сравнивает результаты анализа крови за последние дни и обнаруживает быстрое падение числа белых и красных кровяных шариков. Он ставит диагноз злокачественной острой анемии. Поддерживает Мари в ее навязчивой мысли о желчных камнях. Уверяет ее, что никакой операции не будет, и назначает энергичное, но безнадежное лечение. А жизнь уходит из утомленного организма.

Начинается тяжкая борьба, когда тело не хочет погибать и сопротивляется с неистовым ожесточением. Ухаживая за матерью, Ева ведет борьбу иного рода: в еще ясном сознании мадам Кюри нет мысли о смерти. И это чудо надо сохранить. В особенности надо уменьшить физическую боль, подкрепить и тело, и душу. Ни тягостных способов лечения, ни запоздалого переливания крови, уже бесполезного и пугающего. Никаких нежданных сборищ у постели умирающей, так как Мари, увидав собравшихся родных, была бы убита внезапным сознанием ужасного конца.

Я буду всегда хранить в памяти имена тех, кто помогал моей матери в эти трагические дни. Доктор Тобе, директор санатория, и доктор Пьер Ловис отдавали Мари не только свои знания. Вся жизнь санатория как будто остановилась, застыла от душераздирающей вести: умирает мадам Кюри.

Весь санаторий полон сочувствия, готовности помочь. Оба врача сменяют друг друга в палате больной. Они подбадривают Мари и облегчают ее состояние. Заботятся о Еве, помогают бороться, лгать и, хотя она их об этом не просила, обещают ей облегчить последние страдания Мари снотворным.

Утром 3 июля мадам Кюри в последний раз сама измеряет температуру, держа термометр в дрожащей руке, и удостоверяется в резком падении температуры, как это всегда бывает перед кончиной. Она радостно улыбается, когда Ева уверяет ee, что это признак выздоровления, что теперь она поправится. Глядя в открытое окно и повернувшись лицом к солнцу, с выражением надежды и страстной жажды жизни, Мари говорит: «Мне принесли пользу не лекарства, а чистый воздух, высота…»

Во время агонии она тихо стонет от боли и с удивлением жалуется в полубреду: «Я не могу ничего выразить словами… Я отсутствую…» Она не произносит ни одного имени известных ей людей. Не зовет ни старшей дочери, прибывшей накануне с мужем в Санселльмозе, ни Евы, никого из близких. Крупные и мелкие заботы о своей работе случайно всплывают в ее удивительном мозгу и проявляются в бессвязных фразах: «Параграфы глав надо сделать совершенно одинаковыми… Я думала об этом издании…»

Она очень пристально вглядывается в чашку с чаем, и, пытаясь мешать его ложкой, впрочем не ложкой, а как бы шпателем, спрашивает:

– Это приготовлено из радия или мезотория?

Мари отошла от людей. И навсегда присоединилась к тем любимым вещам, которым посвятила свою жизнь.

Теперь речь ее несвязна, и вдруг, когда врач собирался сделать ей укол, у нее вырывается слабый вскрик протеста:

– Не хочу. Оставьте меня в покое!

* * *

В последние часы ее жизни обнаружилась вся сила, вся огромная сопротивляемость только с виду хрупкого организма, вся крепость сердца, скрытого в уже холодеющем теле и продолжающего биться неутомимо, непрестанно. Еще шестнадцать часов доктор Пьер Ловис и Ева держат застывшие руки этой женщины – ни живой, ни мертвой. На утренней заре, когда солнце окрасило в багрянец горы и стало подниматься на изумительно чистом небе, когда яркий свет величественного утра залил комнату, постель, худые щеки и стеклянные, ничего не выражающие пепельно-серые глаза, сердце, наконец, перестало биться.

Науке еще предстояло сказать свое слово о теле усопшей. Ненормальные симптомы, анализы крови, свидетельствующие о заболевании, отличном от известных науке злокачественных анемий, указали истинного виновника: радий. Позже профессор Рего писал:

«Мадам Кюри может считаться одной из жертв длительного общения с радиоактивными веществами, которые открыли ее муж и она сама».

В Санселльмозе доктор Тобе сделал официальную запись:

«Мадам Мари Кюри скончалась в Санселльмозе 4 июля 1934 года. Болезнь – острая злокачественная анемия. Костный мозг не дал реакции, возможно, вследствие перерождения от длительной аккумуляции радиоактивных излучений».

Событие выходит за пределы затихшего санатория, расходится по всему миру и то здесь, то там вызывает острую боль: в Варшаве – у Эли; в Берлине, в поезде, мчащемся во Францию, – у Юзефа Склодовского и Брони – той Брони, которая напрасно стремилась попасть вовремя и в последний раз увидеть милое лицо; в Монпелье – у Жака Кюри; в Нью-Йорке – у миссис Мелони; в Париже – у преданных друзей.

У бездействующих приборов Института радия рыдают молодые ученые. Один из любимых учеников Мари, Жорж Фурнье, потом напишет: «Мы потеряли все».

Отрешенная от боли, волнений, почитании, Мари Кюри покоится на кровати в Санселльмозе, 6 том доме, где люди, ей подобные, люди науки и преданности своему долгу, ухаживали за ней до самого конца. Никого постороннего не допускали потревожить ее покой, хотя бы только взглядом. Никто из любопытных не будет знать, какой сверхъестественно красивой она покидала мир. Вся в белом, седые волосы над открытым огромным лбом, лицо умиротворенное, строгое и мужественное, как у рыцаря, – она представляла собой самое прекрасное, самое благородное из всего существующего на Земле.

Ее шершавые, жесткие, глубоко прожженные радием руки уже не страдают обычным тиком. Они вытянуты вдоль покрывала, окостенели и до ужаса недвижимы. Ее так много работавшие руки…

В пятницу 6 июля 1934 года, в полдень, мадам Кюри переселяется в жилище мертвых – скромно, без пышных проводов, без надгробных речей политических и государственных деятелей. Ее погребли в Со в присутствии родных, друзей и любивших ее сотрудников. Гроб Мари поставили на гроб Пьера Кюри. Броня и Юзеф бросили в могилу горсть польской земли. На могильном памятнике прибавилась надпись: «Мари Кюри-Склодовска. 1867–1934».

Через год книга, которую Мари закончила перед смертью, явилась последним ее посланием «влюбленным в физику».

В Институте радия, продолжавшем свою работу, этот огромный том присоединился в светлой библиотеке к другим творениям науки. На сером переплете имя автора: «Мадам Кюри, профессор Сорбоннского университета. Лауреат Нобелевской премии по физике. Лауреат Нобелевской премии по химии».

А название – одно строгое лучезарное слово:

РАДИОАКТИВНОСТЬ.

***

Спустя более 80 лет с ее смерти личные вещи Марии Кюри хранятся в Национальной библиотеке Франции в специальных свинцовых ящиках. Вместе с тем поработать с блокнотами Марии Кюри может любой желающий, но при этом посетитель библиотеки подписывает бумагу о том, что берет на себя ответственность за возможные последствия и обязуется работать с фолиантами в защитном костюме.

Следует сказать, что на протяжении многих лет радиация не вызывала опасений у ученых и даже считалась полезной для здоровья. В начале ХХ века многие бытовые вещи (например, часы или кухонные принадлежности) содержали радиоактивные элементы просто потому, что радий светится в темноте.

Бытовое использование радиации было запрещено только в 1938 году по требованию Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов Америки. Исследователи заявили о разрушительном воздействии радиации на организм человека.

***

Мария Кюри умерла в 1934 году, ее тело было похоронено на кладбище на юге Парижа рядом с телом мужа Пьера, которого не стало 28 годами ранее. Останки четы великих физиков были перенесены в Пантеон в 1995 году. Тогда же ученые установили, что останки излучают радиацию, поэтому хоронить их нужно в свинцовых гробах. Только так можно будет защитить посетителей и работников Пантеона.


***


Дочь Пьера и Марии Ирен тоже стала ученым. Она работала в Радиевом институте, с 1921 стала заниматься самостоятельными исследованиями, в 1926 году вышла замуж за коллегу, учёного Фредерика Жолио. Для Ирен Фредерик стал тем же, чем Пьер был для Марии.

Ирен не просто искала новые элементы, а открыла способ превращения обычных элементов в искусственные при бомбардировке их субатомными частицами. За эту работу она получила Нобелевскую премию в 1935 году.

К сожалению, в качестве «атомных снарядов» она использовала полоний. Во время одного из экспериментов в 1946 году капсула с полонием взорвалась в лаборатории Ирен, и она надышалась элементом, который открыла её мать. Ирен умерла от лейкемии в 1956 году. Тогда никто не знал, насколько ядовит полоний, один из самых страшных ядов на свете.

Ян и Эльс прожили в счастливом браке почти полвека. И умерли вместе, в один июньский день, от укола смертельного препарата, который врачи сделали им по их же просьбе. В Нидерландах такая операция называется дуоэвтаназия. Процедура эта вполне законна, хотя проводить ее пока приходится исключительно редко. Однако с каждым годом все больше голландских пар решают уйти из жизни именно таким образом.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

За три дня до даты, которую Ян и Эльс выбрали, чтобы добровольно вместе уйти из жизни, их передвижной дом на колесах припаркован во Фрисландии, на севере Нидерландов, на залитой солнцем пристани. Эта пара — из тех, кому вечно не сидится на месте, так что большую часть совместной жизни они провели в трейлерах или на лодках.
«Пару раз мы пытались пожить в каменной коробке — в смысле, обычном доме, но не прижились: не наше это».
Яну 70 лет, и на вращающемся водительском сиденье трейлера он сидит, подогнув под себя одну ногу — это единственная поза, которая помогает ему облегчить постоянные боли в спине. Его жене Эльс 71 год, и она страдает от деменции, а потому мысли свои формулирует с большим трудом.
«С этим все прекрасно», — говорит она, легко поднявшись и указывая на свое тело. «А вот с этим просто кошмар», — добавляет она, показывая на голову.

Познакомились Ян и Эльс еще в детском саду — и тех пор не расставались. Он в юности играл в молодежной сборной Нидерландов по хоккею, а затем стал спортивным тренером. Эльс получила диплом учительницы начальной школы. Однако годы совместной жизни супругов определила именно их общая любовь к воде, лодкам и парусному спорту.

В молодости они жили в маленьком плавучем домике. Потом купили судно побольше и начали перевозить грузы по каналам в пределах страны.
Эльс параллельно растила их единственного сына (своего имени он попросил не указывать). Мальчика отдали в школу-пансион, где он жил с понедельника по пятницу, проводя выходные с родителями. На время школьных каникул, когда ребенка можно было взять с собой в путешествие, Ян и Эльс старались найти такие заказы, доставка которых привела бы их в интересные места — вдоль реки Рейн или на северные голландские острова.
К 1999 году конкурировать на рынке внутренних грузоперевозок стало очень тяжело: после 10 с лишним лет тяжелой физической работы у Яна сильно болела спина. Они с Эльс перебрались на сушу, но через несколько лет снова стали жить на воде. Когда и это стало слишком тяжело, они купили просторный дом на колесах — трейлер.
В 2003 году Яну сделали операцию на спине, но его состояние не улучшилось. Он прекратил принимать сильные обезболивающие, но больше не мог работать, хотя Эльс продолжала преподавать. Иногда они заговаривали об эвтаназии — и Ян объяснял семье, что с его физическими ограничениями он не хотел бы жить слишком долго. Примерно в это время супруги вступили в NVVE — нидерландскую организацию «Право на смерть».
«Когда постоянно принимаешь гору лекарств, то чувствуешь себя как зомби, — объясняет Ян. — Поэтому, учитывая мои боли и болезнь Эльс, я считаю, что пора положить этому конец».
Когда Ян говорит «положить конец», он имеет в виду — прекратить жить.

В 2018 году Эльс перестала преподавать. У нее стали проявляться первые признаки деменции, но обращаться к врачу она категорически не хотела — возможно, потому, что сама наблюдала медленное угасание своего отца, страдавшего болезнью Альцгеймера. Однако игнорировать все нарастающие тревожные симптомы в какой-то момент стало больше невозможно.
В ноябре 2022 года, услышав диагноз «деменция», Эльс бросилась вон из кабинета врача, оставив там мужа и сына.
«Она была в ярости — как разъяренный бык», — вспоминает Ян.
После того как Эльс поняла, что состояние ее уже не улучшится, вместе с Яном и их сыном начали обсуждать дуоэвтаназию — совместную смерть.
В Нидерландах эвтаназия (как и помощь при самоубийстве) законодательно разрешена — впрочем, при двух важных условиях: попросить себя убить человек должен сам, добровольно, а его страдания — физические или нравственные — врач должен признать невыносимыми и не имеющими перспектив на улучшение.
Каждого человека, обратившегося с просьбой помочь ему уйти из жизни, в обязательном порядке осматривают два врача: второй должен независимо подтвердить оценку, сделанную первым.
Паре провели эвтаназию вскоре после этого интервью. В последнее утро они были окружены родными и получили одновременные инъекции.