Я выспренно живу, С ничем не схожей рожей, Стремлюся вольно К высотам. Но стали говорить, Что я, мол, нехороший Какие-то людишки Там. Ну что же! За такое в бошку Вам дулю медную Перун Зафинделит. И жалом вас язвить Пошлет Святой Синклит Невидимую огненную Мошку.
Она тряслась в Урюпинском трамвае, давило одиночество, тоска, (не старая, домашняя, не злая), вдруг сверху по-французски: «Dode pa?» «Мужик, француз!» — подумалось бедняжке, Париж, Шабли, Монмартр и фрикасе, багет, рокфор, в бистро вкусняшки, не веря счастью — «Кес ке се?» И баритон почти французский, мечты и дум прервав полёт, задал вопрос на чистом русском- «Трамвай, бл**ь, до депА идёт?» Евгений Клифт
Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом, Жена на локоны взяла последний рубль, Супруг, убитый лавочкой и флюсом, Подсчитывает месячную убыль. Кряхтят на счетах жалкие копейки: Покупка зонтика и дров пробила брешь, А розовый капот из бумазейки Бросает в пот склонившуюся плешь. Над самой головой насвистывает чижик (Хоть птичка божия не кушала с утра), На блюдце киснет одинокий рыжик, Но водка выпита до капельки вчера. Дочурка под кроватью ставит кошке клизму, В наплыве счастья полуоткрывши рот, И кошка, мрачному предавшись пессимизму, Трагичным голосом взволнованно орет. Безбровая сестра в облезлой кацавейке Насилует простуженный рояль, А за стеной жиличка-белошвейка Поет романс: «Пойми мою печаль» Как не понять? В столовой тараканы, Оставя черствый хлеб, задумались слегка, В буфете дребезжат сочувственно стаканы, И сырость капает слезами с потолка. Саша Чёрный «Обстановочка»
