Чоран (Cioran) Эмиль Мишель (1911-1995) - французский писатель, мыслитель-эссеист. Выходец из Румынии, где дебютировал книгой "На вершинах отчаяния" (1934). С 1937 г. жил во Франции, после 1946-го писал уже только по-французски. Автор сборников эссе и афоризмов "Уроки распада" (1949), "Силлогизмы горечи" (1952), "История и утопия" (1960), "Несчастье родиться" (1973) и др., переведенных на большинство развитых языков мира. В 1995 г. в парижском издательстве "Галлимар" вышел тысячестраничный том его основных "Сочинений", книга интервью с ним разных лет, переведена переписка с румынскими друзьями, в 1997 г. опубликован столь же объемистый том "Записных книжек, 1954-1972", широко издаются и переиздаются его книги и в самой Румынии. На румынском и французском языках издана его детальная биография, монографии о нем появились во Франции, Испании, Румынии, США, Канаде, о нем снят документальный телевизионный фильм, поставлена пьеса. На русском языке отдельные эссе Чорана, фрагменты его дневников печатались в девяностые годы в журналах "Иностранная литература", "Диапазон", "Ступени", газетах "Сегодня", "Ex Libris НГ".
Человеком становишься только в тот момент, когда начинаешь жалеть, что родился человеком. --- Чувство, что я в ударе, на своём месте и делаю что-то стоящее, бывает у меня только в одном случае: когда я растягиваюсь на диване, предаваясь бесконечным и бессмысленным вопросам к самому себе. ---- Я чувствую ностальгию по тому, чего нет ни в жизни, ни в смерти, тягу, которую не удовлетворит ничто на земле - кроме музыки, в особые минуты, когда она вдруг напоминает о прорыве в какой-то иной мир.
Только мазохист способен искать смысл во всём на свете. --- Поскольку человек животное болезненное, любые его высказывания или поступки равнозначны симптомам . --- Тирания ломает или закаляет личность, свобода ее размягчает и превращает в марионетку. У человека больше шансов спастись благодаря аду, нежели раю.
Пока дантист терзал мои челюсти, я думал о том, что Время единственное, о чем стоит размышлять, что именно благодаря ему я сижу в этом роковом кресле и что все трещит по швам, включая остатки моих зубов. --- Пролистал книгу о старости только потому, что меня привлекла фотография ее автора. Эта смесь гримасы и мольбы, этот застывший на лице оскал какая реклама, какая гарантия успеха! «Этот мир был создан не по воле Жизни», сказано в «Гинзе», гностическом тексте одной мандеистской секты в Месопотамии. Стоит вспоминать об этом всякий раз, когда нет лучшего аргумента, чтобы побороть в себе разочарование.
Задача каждого из нас — довести до предела ту ложь, которую он воплощает, достичь того состояния, когда сам становишься лишь иллюзией, уже изжившей себя. --- Самую активную неприязнь встречает идея о том, что было бы гораздо лучше никогда не существовать. Каждый из нас способен смотреть на себя только изнутри, а потому полагает себя нужным и даже необходимым; каждый воспринимает себя как абсолютную реальность, как некую целостность, как все сущее. Но как только начинаешь отождествлять себя с собственным бытием, то и действовать начинаешь как Бог, и становишься Богом. И лишь тому, кто умеет жить одновременно и внутри и вне себя, удается понять и с безмятежностью принять простую мысль о том, что было бы намного предпочтительнее, если бы эта случайность вообще не имела места.
Любая жизнь — это история сокрушительного падения. Если биографии так захватывают, то это потому, что герои, так же как и трусы, вынуждены совершенствоваться в искусстве терпеть поражение. Разочаровавшись во всех, неизбежно приходишь к разочарованию в самом себе; если только с этого не начал.
Малодушие - вот что не дало мне стать собой. У меня не хватило смелости ни жить, ни уйти из жизни. Вечно на полдороге между прозябанием и небытием. --- "Что есть истина?" - вопрос, конечно, основополагающий. Но чего он стоит рядом с вопросом: "Как переносить жизнь?" А этот последний бледнеет рядом с другим: "Как выносить себя?" Вот поистине ключевой вопрос, на который никто не в состоянии нам ответить.
Так дай же, Господи, мне силу никогда не молиться, избавь меня от безумия всех культов, отврати от меня это искушение любовью, которое отдало бы меня тебе навсегда. Да наполнится пустотой пространство между моим сердцем и небесами! Я не желаю, чтобы мои пустыни были заселены твоим присутствием, чтобы твой свет терзал мои ночи, чтобы мои Сибири растаяли под лучами твоего солнца. Более одинокий, чем ты, я хочу, чтобы мои руки остались чистыми, в отличие от твоих рук, на веки веков испачканных землей и мирскими делами. От твоего дурацкого всемогущества я требую только одного: уважать мое одиночество и мои мучения. Мне не нужны твои слова, и я боюсь безумия, которое заставило бы меня их услышать. Так яви же мне чудо, имевшее место до первого дня творения, яви мне покой, которого ты не терпишь; ведь это из-за него ты пробил брешь в небытии и открыл эту ярмарку времен, тем самым приговорив меня к заключению во вселенной - к унижению и стыду существования.
Исчезновение животных - это неслыханно и очень серьезно. Место под солнцем захватил их палач, он все занял собою. Противно видеть человека там, где раньше можно было поглядеть на лошадь!
Где бы я ни оказался, везде у меня одно и то же ощущение чуждости, бесплодной и бессмысленной комедии, надувательства. И не в других, а во мне самом: я делаю вид, будто интересуюсь тем, на что мне решительно плевать, постоянно - то ли по мягкотелости, то ли приличия ради - играю роль, но все это не я, потому что самое главное для меня - не здесь. Выброшенный из рая, где я найду свой собственный угол, где он, мой дом? Изгнан, навсегда и отовсюду изгнан. Все, что мне осталось, это обломки славословий, прах прежних гимнов, вспышки сожалений.
Мне непонятны активные, щедрые люди, всегда готовые хлопотать и суетиться. Энергия у них хлещет через край, но как-то не вызывает зависти. Кем бы они ни были - все едино, на самом деле это пустые, суматошные марионетки, бесконечно одаренные ничтожества.
Не смерти я боюсь — я боюсь жизни. Это она, сколько себя помню, всегда казалась мне непостижимой и страшной. Полная моя неспособность в нее вписаться. Отсюда и страх перед людьми, как будто они — существа другой природы. Постоянное чувство, что между нами нет ничего общего.
Я всегда жил проездом, наслаждаясь привычками неимущего; ни одна вещь вокруг не была моей собственной, любая собственность мне претит. При словах “моя жена” меня душит отвращение. Я — по метафизическим соображениям — холостяк.
Планы рождаются от незнания, смертные тешатся и живут ими, это какое-то помрачение ума всего человеческого рода. Для прозревшего же всякое, особенно деятельное, попечение о будущем - не более чем фикция, обман, вызывающий отвращение и ужас.
Что же думать о ныне живущих, если верно утверждение, будто всё смертное никогда не существовало. Когда я слушал его рассказы о планах на будущее, я не мог забыть, что он не протянет и недели. Что за безумие с его стороны говорить о будущем, о своем будущем! Но я вышел от него, мне пришло в голову, что в конце концов разница между смертным и умирающим не слишком велика. Только во втором случае абсурдность планов на будущее чуть более очевидна.
Только растение приближается к «мудрости»; животное на это не способно. Что же касается человека... Природе следовало бы остановиться на растительном мире, вместо того чтобы позориться, стремясь к необычному.
Каждый из нас рождается с какой-то долей чистоты, обреченной сходить на нет в процессе общения с людьми, этого предательства по отношению к нашему одиночеству. Ибо каждый из нас делает все возможное и невозможное, лишь бы уйти от самого себя. Ближний - это не фатальность, но искушение вырождением. Неспособные сохранить наши руки чистыми, а сердца незапятнанными, мы оскверняем себя соприкосновением с чужим потом; мы барахтаемся в болоте единодушия, наслаждаясь приступами омерзения и принюхиваясь к зловониям. А когда нас начинают одолевать мечты о морях святой воды, то оказывается, что мы поздно спохватились и что наша слишком глубокая оскверненность не позволяет нам в них погрузиться: мир заполняет наше одиночество и следы других в нас становятся неизгладимыми.
Моё спасение — только в работе, но работать я не могу. Воля во мне убита ещё с рождения. Бесконечные химерические замыслы без малейшей связи с моими возможностями.
