Тема Смерти в поэзии

Все розы, которые в мире цвели,
И все соловьи, и все журавли,
И в черном гробу восковая рука,
И все паруса, и все облака,
И все корабли, и все имена,
И эта, забытая Богом, страна!

Так черные ангелы медленно падали в мрак,
Так черною тенью Титаник клонился ко дну,
Так сердце твое оборвется когда-нибудь так —
Сквозь розы и ночь, снега и весну…

Георгий Иванов

Ну, мало ли что бывает?..
Мало ли что бывало —
Вот облако проплывает,
Проплывает, как проплывало,

Деревья, автомобили,
Лягушки в пруду поют.
...Сегодня меня убили.
Завтра тебя убьют.


Георгий Иванов

Все бытие случайно и мгновенно.
Явленья жизни – беглый эпизод
Между двумя безмерностями смерти.

Сознанье – вспышка молнии в ночи,
Черта аэролита в атмосфере,
Пролет сквозь пламя вздутого костра Случайной птицы, вырванной из бури
И вновь нырнувшей в снежную метель.

Максимилиан Волошин




Страдание и голод – вот резец,
Которым смерть ваяет человека.

Максимилиан Волошин

Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вздыхая, шепчутся леса!

Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.

Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.

Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее.

А свет луны летел из-за карниза,
И, нарумянив серое лицо,
Наследница хозяйская Лариса
В суконной шляпке вышла на крыльцо.

Николай Заболоцкий, отрывок из «Лодейников»

«На смерть князя Мещерского»

Глагол времен! металла звон!
Твой страшный глас меня смущает,
Зовет меня, зовет твой стон,
Зовет — и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет,
Уже зубами смерть скрежещет,
Как молнией, косою блещет
И дни мои, как злак, сечет.

Ничто от роковых кохтей,
Никая тварь не убегает:
Монарх и узник — снедь червей,
Гробницы злость стихий снедает;
Зияет время славу стерть:
Как в море льются быстры воды,
Так в вечность льются дни и годы;
Глотает царства алчна смерть.

Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся;
Приемлем с жизнью смерть свою,
На то, чтоб умереть, родимся.
Без жалости все смерть разит:
И звезды ею сокрушатся,
И солнцы ею потушатся,
И всем мирам она грозит.

Не мнит лишь смертный умирать
И быть себя он вечным чает;
Приходит смерть к нему, как тать,
И жизнь внезапу похищает.
Увы! где меньше страха нам,
Там может смерть постичь скорее;
Ее и громы не быстрее
Слетают к гордым вышинам.

Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерский! ты сокрылся?
Оставил ты сей жизни брег,
К брегам ты мертвых удалился;
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? — Он там.- Где там? — Не знаем.
Мы только плачем и взываем:
«О, горе нам, рожденным в свет!»

Утехи, радость и любовь
Где купно с здравием блистали,
У всех там цепенеет кровь
И дух мятется от печали.
Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики,
И бледна смерть на всех глядит.

Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на силы дерзновенны
И точит лезвие косы.

Смерть, трепет естества и страх!
Мы — гордость, с бедностью совместна;
Сегодня бог, а завтра прах;
Сегодня льстит надежда лестна,
А завтра: где ты, человек?
Едва часы протечь успели,
Хаоса в бездну улетели,
И весь, как сон, прошел твой век.

Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен;
Желанием честей размучен,
Зовет, я слышу, славы шум.

Но так и мужество пройдет
И вместе к славе с ним стремленье;
Богатств стяжание минет,
И в сердце всех страстей волненье
Прейдет, прейдет в чреду свою.
Подите счастьи прочь возможны,
Вы все пременны здесь и ложны:
Я в дверях вечности стою.

Сей день иль завтра умереть,
Перфильев! должно нам конечно,-
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар;
Устрой ее себе к покою
И с чистою твоей душою
Благословляй судеб удар.

Г. Державин

ЧЕСЛАВ МИЛОШ — ПЕСЕНКА О КОНЦЕ СВЕТА
В день конца света
Пчела кружится над цветком настурции,
Рыбак починяет сеть,
Скачут весело в море дельфины,
Воробьи гомонят без причин,
Золотая змея блестит, как должна блестеть.

В день конца света
Идут женщины под зонтиками полем,
Засыпает пьяница на сквере,
Зеленью торгует зеленщица,
Лодка под желтым парусом к острову подплывает,
Звук скрипки в воздухе длится,
Звездной ночи отворяя двери.

А те, что ждали громов и молний,
Обманулись.
А те, что ждали знамений на небе,
Никак не верят, что уже.

Покуда солнце и луна не пали наземь,
Покуда шмель летит на розу,
Пока родятся розовые дети,
Никто не верит, что уже.

Лишь седой старичок, тот, что был бы пророком,
Но не стал, потому что над грядкой колдует,
Повторяет, подвязывая помидоры:
Другого конца света не будет,
Другого конца света не будет.

Эпитафия

На земле

— «Забилась в угол, глядишь упрямо…
Скажи, согласна? Мы ждем давно».
— «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!
Оставьте, мама. Мне все равно!»

В земле

— «Не тяжки ль вздохи усталой груди?
В могиле тесной всегда ль темно?»
— «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!
Оставьте, люди! Мне все равно!»

Над землей

— «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?
Зло — возмущало ль тебя оно?»
— «О Боже правый, со всем согласна!
Я так устала. Мне все равно!»


Марина Цветаева

Самоубийство

Был вечер музыки и ласки,
Все в дачном садике цвело.
Ему в задумчивые глазки
Взглянула мама так светло!
Когда ж в пруду она исчезла
И успокоилась вода,
Он понял — жестом злого жезла
Ее колдун увлек туда.
Рыдала с дальней дачи флейта
В сияньи розовых лучей…
Он понял — прежде был он чей-то,
Теперь же нищий стал, ничей.
Он крикнул: «Мама!», вновь и снова,
Потом пробрался, как в бреду,
К постельке, не сказав ни слова
О том, что мамочка в пруду.
Хоть над подушкою икона,
Но страшно! — «Ах, вернись домой!» …
Он тихо плакал. Вдруг с балкона
Раздался голос: «Мальчик мой!»

В изящном узеньком конверте
Нашли ее «прости»:
«Всегда Любовь и грусть — сильнее смерти». Сильнее смерти… Да, о да!..


Марина Цветаева

Смерть - это нет...

Смерть — это нет,
Смерть — это нет,
Смерть — это нет.
Нет — матерям,
Нет — пекарям.
(Выпек — не съешь!)


Смерть — это так:
Недостроенный дом,
Недовзращенный сын,
Недовязанный сноп,
Недодышанный вздох,
Недокрикнутый крик.


Я — это Да,
Да — навсегда,
Да — вопреки,
Да — через всe!
Даже тебе
Да кричу, Нет!


Стало быть — нет,
Стало быть — вздор,
Календарная ложь!


Марина Цветаева
(Июль 1920)

У гробика

Екатерине Павловне Пешковой

Мама светло разукрасила гробик.
Дремлет малютка в воскресном наряде.
Больше не рвутся на лобик
Русые пряди;

Детской головки, видавшей так мало,
Круглая больше не давит гребенка…
Только о радостном знало
Сердце ребенка.

Век пятилетний так весело прожит:
Много проворные ручки шалили!
Грези, никто не тревожит,
Грози меж лилий…

Ищут цветы к ней поближе местечко,
(Тесно ей кажется в новой кровати).
Знают цветы: золотое сердечко
Было у Кати!

Не нам судить, не нам винить…
Нельзя за тайну ненавидеть.

В стране несбывшихся гаданий
Живешь одна, от всех вдали.
За счастье жалкое земли
Ты не отдашь своих страданий.

Ведь нашей жизни вся отрада
К бокалу прошлого прильнуть.
Не знаем мы, где верный путь,
И не судить, а плакать надо.


Марина Цветаева

Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.

Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла.

Две руки — ласкать-разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки — и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.

Светлая — на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.

Марина Цветаева

АЗРАИЛ
(Ангел Смерти)

От руки моей не взыгрывал,
На груди моей не всплакивал…
Непреложней и незыблемей
Опрокинутого факела:

Над душой моей в изглавии,
Над страдой моей в изножии
(От руки моей не вздрагивал, —
Не твоей рукой низложена)

Азраил! В ночах без месяца
И без звезд дороги скошены.
В этот час тяжело-весящий
Я тебе не буду ношею…

Азраил? В ночах без выхода
И без звезд: личины сорваны!
В этот час тяжело-дышащий
Я тебе не буду прорвою…

А потом перстом как факелом
Напиши в рассветных серостях
О жене, что назвала тебя
Азраилом вместо — Эроса.

Марина Цветаева

...Придут клобучники-монахи,
Заплачет колокол: динь-динь!
Поволокут меня с перин
С прощальным хором — в тот сад, в котором
Лишь червь — законный господин!

М. Цветаева

— Он тебе не муж? — Нет.
Веришь в воскрешенье душ? — Нет.
— Так чего ж?
Так чего ж поклоны бьешь?
— Отойдешь —
В сердце — как удар кулашный:
Вдруг ему, сыночку, страшно —
Одному?

— Не пойму!
Он тебе не муж? — Нет.
— Веришь в воскрешенье душ? — Нет.
— Гниль и плесень?
— Гниль и плесень.
— Так наплюй!
Мало ли живых на рынке!
— Без перинки
Не простыл бы! Ровно ссыльно —
Каторжный какой — на досках!
Жестко!

— Черт!
Он же мертв!
Пальчиком в глазную щелку —
Не сморгнет!
Пес! Смердит!
— Не сердись!
Видишь — пот
На виске еще не высох.
Может, кто еще поклоны в письмах
Шлет, рубашку шьет…

— Он тебе не муж? — Нет.
— Веришь в воскрешенье душ? — Нет.
— Так айда! —

…нагрудник вяжет…
Дай-кось я с ним рядом ляжу…
Зако — ла — чи — вай!

Марина Цветаева

Повешенным вниз головою...

Повешенным вниз головою
Косматые снятся шатры
И племя с безвестной молвою
У аспидно-синей горы.

Там девушка тигру услада,
И отрок геенски двууд.
Захлестнутым за ноги надо
Отлить из кровинок сосуд.

В нем влага желёз, сочленений,
И с семенем клей позвонков…
Отрадны казненному сени
Незыблемых горных шатров.

Смертельно пеньковой тропою
Достичь материнской груди…
Повешенных вниз головою
Трещоткою рифм не буди.

Николай Клюев