Помни о смерти

«Когда я размышляю о мимолетности моего существования, погруженного в вечность, которая была до меня и пребудет после, о ничтожности пространства, не только занимаемого, но и видимого мною, растворенного в безмерной бесконечности пространств, мне неведомых и не ведающих обо мне, я трепещу от страха и недоуменно вопрошаю себя: почему я здесь, а не там, — потому что нет причины мне быть здесь, а не там, нет причины быть сейчас, а не потом или прежде. Кто определил мою судьбу? Чей приказ, чей промысел предназначил мне это время и место?

Почему знания мои ограниченны? Мой рост невелик? Срок моей жизни сто лет, а не тысяча? По какой причине природа остановилась именно на этом числе, а не на другом, хотя их бессчетное множество и нет причины выбрать это, а не то, тому предпочесть это? Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании.

Меня ужасает вечное безмолвие этих бесконечных пространств».

Блез Паскаль, «Мысли»

«Соня моя умерла, три дня тому назад похоронили. Я за два часа до смерти не знал, что она умрет. Доктор за три часа до смерти сказал, что ей лучше и что будет жить. Болела она всего неделю; умерла воспалением в легких. Ох, пусть, пусть смешна была моя любовь к моему первому дитяти... Это маленькое, трехмесячное создание, такое бедное, такое крошечное – для меня было уже лицо и характер. Она начинала меня знать, любить и улыбалась, когда я подходил. Когда я своим смешным голосом пел ей песни, она любила их слушать. Она не плакала и не морщилась, когда я ее целовал; она останавливалась плакать, когда я подходил. И вот теперь мне говорят в утешение, что у меня еще будут дети. А Соня где? Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму, только чтоб она была жива?»

Федор Достоевский. 1868 год, 18 мая

«Повторение банальных примеров скоротечности нашего пребывания на земле угнетало...

Мириады людей рождаются, трудятся в поте лица и бьются за кусок хлеба, вздорят по пустякам, брюзжат, воюют и борются за ничтожные преимущества над другими.

Незаметно к ним подкрадывается старость, а вслед за ней – недомогания и немощи. Горести и унижения сводят на нет всё то, чем они гордились и тщеславились, они теряют тех, кого любят, и радость жизни обращается в неутолимую скорбь.

Бремя боли, заботы, невзгод делается тяжелее с каждым годом. В итоге амбиции, гордость и тщеславие мертвы. Их место занимает жажда избавления. И оно наконец наступает – единственный неотравленный дар, который приготовила для них земля.

И они исчезают бесследно с лица земли, где ничего особенного собой не представляли, ничего не достигли, где были воплощённой ошибкой, провалом и глупостью, где не оставили следа своего пребывания.

Исчезают из мира, который будет оплакивать их один день и забудет навсегда. И вот уже новые мириады занимают их место и повторяют всё то, что делали они. И движутся всё той же бессмысленной дорогой.

И исчезают – освобождая место для новых и новых, для миллиона других мириад, которые пойдут всё той же выжженной тропой, по той же самой пустыне.

И достигнут того же самого, чего достигла первая мириада и все последующие, – то есть ничего!»

Марк Твен, из автобиографии

МОТИВАЦИЯ К РЕГУЛЯРНОЙ ПРАКТИКЕ

(цитаты Будды из сутр палийского канона и Махаси Саядо из книги «Руководство по практике прозрения»)

Нам нельзя терять время. Следует ли нам удовлетворяться лишь академическим изучением?

Должны ли мы продолжать посвящать все своё время и энергию погоне за никогда не кончающимися чувственными удовольствиями?

Не лучше ли практиковать, чтобы мы однажды не оказались беспомощными на своём смертном одре, без какого-либо поддерживающего нас надёжного духовного достижения?

Будда постоянно напоминаем нам о необходимости эффективно практиковать, пока ещё есть время:

«Сегодня необходимо прикладывать усилия,
Поскольку завтра может прийти смерть, кто знает?
Никакие сделки со смертью
Не помогут убежать от неё и ее посланников»

Сожаление бесполезно. Если мы не практикуем, несмотря на имеющиеся возможности, то обязательно почувствуем сожаление, когда заболеем, состаримся и ослабнем, лёжа на своём смертном одре, или родившись в нижних мирах. До того, пока не станет слишком поздно, следует постоянно помнить предостережение Будды:

«Медитируйте не откладывая или пожалеете позже.Таково мое наставление вам»

Шесть наставлений касаются того, что полезно помнить:

1. Помни о непостоянстве всех состояний тройного деления времени.

2. Помни, что друзья и родственники – временные гости.

3. Помни, что дом, в котором живешь, – временное пристанище.

4. Помни, что яства, имущество и богатство – лишь забавы.

5. Помни, что любая «твоя» деятельность подобна сну.

6. Помни, что любое «твое» путешествие, большое или маленькое, – это путешествие к смерти.

Памятуя об этом, сможешь освободиться от самсары.

«Драгоценная сокровища устных наставлений» Лонгчен Рабжампа

Умер обыкновенный человек.

И множество вещей и вещиц потеряло всякое значение: его чернильница, некрасивая и неудобная для всякого другого, футляр его очков, обшарпанный и с краю примятый, самые очки, только по его глазам, его носовые платки с разными метками, целый набор воротников и галстуков.

Ко всему этому он прикасался много раз, всё было одухотворено его существованием, жило лишь для него и с ним. Но он умер — и внутренний смысл этих вещей исчез, умер вместе с ним. Теперь стало уже излишним сохранять кургузый остаток карандаша, который несколько лет ютился в цветном стакане на письменном столе, пережив невредимо ряд периодических уборок.

Он жалел этот огрызок карандаша, как добрый хозяин жалеет старого, больного, износившего силы работника. Карандаш доживал дни свои в покое, в почёте, хоть и в пыли — на дне стакана. Теперь этот бесполезный огрызок потерял своего защитника и осуждён исчезнуть.

Когда чужой глаз дотронулись до вещей человека — вещи поблекли, осунулись. Знакомому глазу они улыбались приветливо, даже когда он смотрел на них рассеянно, на все сразу, мельком. Просыпались — для него, и опять засыпали мирно, до следующей встречи. И им казалось — так будет всегда.

Хозяин умер — и вещи его стали тусклыми, испуганными, старенькими, блеклыми. Грядущее неизвестно. Перенести свою любовь на другого человека?

Нет, вещи не изменяют.

(Михаил Осоргин, “Вещи человека”)

Кто может с точностью предсказать, что встретит завтрашний рассвет? Кто может быть уверен в том, что сделает следующий вдох?

Когда вы разжигаете огонь, подумайте: «Интересно, буду ли я разводить огонь завтра?»

Одни умирают во сне, другие ― в дороге; третьи ― принимая пищу, четвертые ― на войне; одни умирают молодыми, другие ― в пожилом возрасте.

Любые жизненные обстоятельства в конечном итоге могут оказаться причиной смерти. И представьте только, сколько из живущих сейчас на земле людей останутся в живых по прошествии ста лет?

Одинокими мы были рождены ― одинокими и умрём. Однако даже когда мы одни, наша тень всё еще остается с нами. Точно так же и наше сознание, одинокое после смерти, будет сопровождаться тенью из наших действий, хороших и дурных.

Пришло время готовиться к смерти. В общем-то, мы всегда склонны беспокоится о будущем. Мы прикладываем большие усилия для того, чтобы быть уверенными в завтрашнем дне, чтобы у нас не закончились деньги, еда, и была одежда. Но из всех будущих событий разве не смерть ― самое значительное?

Мы пришли в мир без мужа, жены, друга или компаньона. У нас может быть множество друзей и знакомых, и, возможно, даже много врагов, но как только смерть обрушится на нас, мы оставим всех позади, подобно волоску, который выхватили из куска масла.

Никому из наших друзей или врагов не удастся нас спасти; у нас нет другого выбора, кроме как повстречаться со смертью лицом к лицу. Нашему телу, с таким трудом переносящему даже боль от укола булавки или крошечной искры огня, предстоит пережить смерть.

Это наше тело, которое мы так нежно лелеем, превратится в труп, от которого наши друзья и родственники будут желать поскорее избавиться. Нет времени, времени нет! Нет времени на отдых!

Когда смерть настигнет тебя внезапно, что ты будешь делать? Ныне лучше бы тебе немедля начать практиковать возвышенную Дхарму. Никогда не забывайте о том, как быстро закончится эта жизнь ― подобно вспышке молнии летом или взмаху руки. Сейчас у вас есть возможность практиковать Дхарму. Не тратьте ни единой секунды ни на что другое.


Его Святейшество Дилго Кхьенце Ринпоче (1910 - 1991)

«Не отлагай исправления на завтрашний день, потому что он тебе не известен, а смерть, висящая над головою твоею, всегда известна, то есть непременно наступит, быть может, даже сейчас, сию минуту. Не говори: «Сегодня согрешу, а завтра покаюсь». Но лучше сегодня покаемся, потому что не знаем, доживем ли до завтра» (Преподобный Ефрем Сирин)

ПАМЯТОВАНИЕ О СМЕРТИ

На определённом этапе практика памятования о смерти в повседневности становится немного наскучившей приторной идеей, почти не имеющей силы. В этом случае, если вы не наблюдаете смерть вокруг себя, и вы почти не бываете на кладбище — стоит посетить это место, чтобы обновить ощущения. Памятовать о смерти на кладбище, особенно на мрачном российском, это не то, что памятовать об этом в обыденности. Осознание становится намного глубже и сильнее.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Ещё неизвестно что можно там встретить. Однажды я видел там умирающую собаку, оказавшуюся в «капкане» непреодолимых обстоятельств. И это стало для меня более шокирующим впечатлением, чем само жуткое кладбище. Собака, время и неминуемая погибель. Травмирующее впечатление. Именно такие аспекты реальности многие люди обычно игнорируют, пребывая в иллюзиях о добром и хорошем мире.

Мировосприятие, напитавшееся от атмосферы кладбищенского измерения, можно переносить в повседневность. Жизнь и смерть сливаются воедино. Видишь окружающих людей, как живых мертвецов, будто бы смотрящих на тебя потускневшими глазами со своих будущих могильных плит. На самом деле, все, кого мы не знаем, кто не входит с нами в контакт — в каком-то смысле мертвы для нас, потому что мы не знаем их, и никогда не узнаем, не дотронемся до их жизни. Они что живые, что мёртвые, так как никакого прямого отношения к нам не имеют.

Часто кладбища находятся прямо в городе, а не на его окраине, но когда выходишь из них в сам город, то понимаешь, что общественное сознание вытесняет измерение мёртвых, как и тему смерти из пространства живых. В пространстве живых принято изолировать всякого рода мертвечину. И даже разного рода памятники погибшим в боевых конфликтах не несут в себе силы смерти. Подлинное ощущение атмосферы смерти утрачивается из-за общественного заезженного ритуализма. Два разных мира — до тех пор, пока не случится смертоносное происшествие, которое уже не упрятать от глаз общества так быстро, как это обычно делается.

Есть и другие примеры, наводящие на мысль о смерти. Я бы назвал их ликами смерти и разрушения, разрывающими обыденный поток ума. В частности, врезался в память образ одной девочки, которую я мог наблюдать в неврологическом отделении больницы. Точного диагноза я не знаю, но по разговорам я понял, что у девочки с рождения серьёзные проблемы с сосудами и кровоснабжением мозга. Она не могла ни сидеть, ни стоять, ни ходить нормально. Головокружение, тошнота, нарушение координации движений, общее неудовлетворительное состояние. Девочка всё время находилась возле своей заботливой мамы. Из бесед, которые я невольно слышал, я понял, что девочка обречена вот так вот «жить».

Для меня это всегда болезненные, но отрезвляющие наблюдения. В них есть глубина ощущения бытия, глубина сравнения. На фоне чужих мучений, когда у человека нет нормальной жизни, нет будущего, кроме как постоянного страдания и агонии — та часть мира, которая в здоровом состоянии не находит в жизни ничего, кроме плотских развлечений, тупого веселья, деградации, алкоголя и наркотиков до рвоты и посинения, и прочего беснования, видится такой мерзкой и глупой. Если бы люди чаще обращались к таким живым примерам боли и невозможности жить полноценной жизнью, которую другие воспринимают как поле для воплощения собственного идиотизма — мир мог бы быть другим. Меня лично трогают такие примеры другой жизни рядом, которая не есть какая-то отдельная реальность, а всё та же самая общая действительность, в которой сосуществуют разные примеры экзистенции и разная степень касания смерти.

Автор: Leonid Archgenius

Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем.

Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обломится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их.

Так и я держусь за ветки жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мед, который прежде утешал меня; но этот мед уже не радует меня, а белая и черная мышь – день и ночь – подтачивают ветку, за которую я держусь. Я ясно вижу дракона, и мед уже не сладок мне. Я вижу одно – неизбежного дракона и мышей, – и не могу отвратить от них взор.

И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда.

Лев Толстой

-

Помни о смерти – и вовек не согрешишь.
Памятование и размышление о смерти есть истинная мудрость.
Память смертная – это верный посох для прохождения поприща земной жизни.
Если бы люди брали его с собой в дорогу жизни, то многих несчастий они могли бы избежать.

Я улегся на живот и положил подбородок на руки. Было как-то неудобно. Я принялся крутиться и в конце концов оказался лежащим лицом на запад. Солнце клонилось к горизонту. Глаза устали.

Я посмотрел на землю и заметил большого черного жука. Он выполз из-за камня, толкая перед собой шарик, вдвое превосходивший по размеру его самого.

Я долго следил за жуком. Он игнорировал мое присутствие и упорно тащил свой груз через камни, корни, ямки, трещины, холмики.

Насколько я понимал, жук вообще не осознавал моего присутствия. Эта мысль повлекла за собой целую цепочку соображений относительно различий мира жука и моего мира.

Мы с жуком существовали в одном и том же мире, но вполне очевидно, что мир для нас не одинаков. Я углубился в созерцание жука, восхищаясь огромной силой этого существа, позволявшей ему тащить свой груз по камням и трещинам.
Я наблюдал за жуком очень долго.

А потом вдруг обратил внимание на безмолвие, царившее вокруг. Только ветер шелестел листьями чаппараля.

Я взглянул вверх и, непроизвольно повернув голову налево, краем глаза заметил бледную тень, мелькавшую на камне в полутора метрах от меня.

Сперва я не обратил на нее внимания, но потом до меня дошло, что тень была слева. Я еще раз резко обернулся и четко воспринял тень на камне. Я ощутил, как тень каким-то диковинным образом скользнула по камню вниз и впиталась в землю, подобно тому, как впитывается в промокашку чернильная клякса.

По спине пробежал холодок. В сознании мелькнула мысль: это - смерть, она наблюдает за мной и за жуком.

Я поискал насекомое взглядом, но его нигде не было видно. Наверно, пополз туда, куда направлялся, и бросил свою ношу в норку. Я прижался щекой к гладкой поверхности камня. Жук вылез из глубокой трещины и замер в нескольких сантиметрах от моего лица.
Некоторое время он, казалось, внимательно меня рассматривал.

Я почувствовал, что жук осознал мое присутствие подобно тому, как я осознал присутствие своей смерти.

По телу пробежала дрожь. Мы с жуком ничем друг от друга не отличаемся. Смерть, как тень, караулит за камнем и меня, и его. Жук и я - мы стоим на одной доске! И ни один из нас не может быть лучше другого. Нас уравнивает смерть.

Меня охватила радость, и все это настолько ошеломляло, что я заплакал. Дон Хуан прав. Он прав во всем. Я живу в таинственном мире. И как любой другой, я - существо таинственное, и в то же время я - не важнее, чем жук.

Мы были и остаемся слишком мелкими и трусливыми, чтобы выносить факт бренности всего живущего.

Отсюда розовые краски прогрессистского оптимизма, в который, по сути, никто не верит.

Мы прикрываемся литературой, прячемся за идеалы, только б ничего не видеть. Но преходящесть, возникновение и исчезновение — это форма всего действительного, начиная с непредсказуемой судьбы звезд и вплоть до мимолетной толкотни на этой планете.

Жизнь индивида — идет ли речь о животном, растении или человеке — столь же преходяща, как жизнь народов и культур.

Всякое творение подлежит гибели, любая мысль, каждое открытие или деяние будут забыты.

Во всем мы ощущаем пропавшую без вести судьбоносную историю. Перед нашими глазами повсюду лежат руины бывших творений умерших культур.

Дерзкому Прометею, поднявшемуся в небо, чтобы подчинить человеку божественные силы, не избегнуть падения.

Что нам до болтовни о «вечных достижениях человека»?

Освальд Шпенглер

Светлые головы — те, кто избавляется от фантасмагорических «идей», смотрит на жизнь в упор и видит, что все в ней спорно и гадательно, и чувствует, что гибнет. А поскольку жить как раз и означает чувствовать себя гибнущим, только признание этой правды приводит к себе самому, помогает обрести свою подлинность, выбраться на твердую почву. Инстинктивно, как утопающий, человек ищет за что ухватиться, и взгляд его — трагический, последний и предельно честный, поскольку речь идет о спасении — упорядочивает сумятицу его жизни. Единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Все прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство. Кто не чувствует, что действительно гибнет, тот погибнет обязательно — он никогда не найдет себя, не столкнется со своей подлинной сутью.

Хосе Ортега-и-Гассет