Письма, эссе, воспоминания...

Расскажу о моей национальности
23.04.2015

Мне вас нечем порадовать, дорогие мои недоброжелатели: я не еврей. Я легко бы согласился быть евреем. Меня это бы совершенно не ломало. И даже наоборот, я бы этим в каком-то смысле гордился. Но не всем везет в жизни. Вот и мне не повезло. Но я не мучаюсь этим: глупо страдать от того, что не можешь изменить.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Давайте, лучше, я расскажу вам о моей национальности. Она такая. Моя мать - Карпова Нина Георгиевна. Разумеется - русская. Ее мать была с раннего детства - сирота. Жила в людях, потом, после революции строила Турксиб, Караганду, потом всю войну работала уборщицей и дворником.
Мамин отец (мой дед) Карпов Георгий Федорович сбежал от коллективизации в город, работал столяром, в 41 году ушел на фронт. Воевал до лета 42-го, был сапером. Попал под артобстрел под Ростовом. Без сознания, всего израненного его подобрали через сутки и дальше началось - госпиталя, операции, опять госпиталя... Стал инвалидом, всю жизнь хромал, дослуживал уже санитаром в госпитале.
У них было пятеро детей. Сын (умер от тифа еще ребенком) и четверо дочерей. Моя мать - третья по возрасту.
Мой отец - немец, Кох Рейнгольд, в шестилетнем возрасте был сослан в Казахстан. Где чуть не умер от голода во время войны. Выжил. Выучился на автомеханика. Потом закончил институт. Строил Волжский автозавод и потом всю жизнь до самой смерти на нем проработал. Имел ордена и медали за доблестный труд...
К чему я рассказываю все это? А вот к чему. Мой дед, уже когда моя мать вышла замуж на моего отца, иногда выпивая, начинал плакать и рассказывать про войну. У него рассказы получались негламурные и все больше про кишки на ветках деревьев и про горы из трупов его однополчан, которые они (саперы ведь!) хоронили в огромных ямах после каждого боя...
Я мальчишкой его все больше про героизм и подвиги расспрашивал, а он все свое: плачет и про какие-то бессмысленные трупы мне рассказывает. И война у него какая-то странная была: вот идет колонна. Идет, идет... Потом поворачивает. Потом по пояс в снегу. Потом обстрел. Потом закапывают своих мертвецов. Потом опять идут по пояс в грязи. Потом развернут батарею и стрелять. Потом опять идут, форсируют ледяную реку. Чинят мосты - взрывают мосты. Потом опять обстрел и опять - закапывают.
И потом на него нападало оцепенение. Он молча сидел и смотрел в одну точку. И по его щекам текли слезы. А потом он показывал раны. На ноге огромная дыра, все бедро почти без мышц. На животе огромный шрам. На щеке, как будто саблей, осколком прорезало...
А потом он брал топор и гонялся за моим отцом. "Я тебя фашистская сука щас на куски порублю! Мало мы вас поубивали, так я щас добавлю! Удавлю! Сволочь немецкая! Чтоб ты сдох!" Отец был значительно моложе и сильнее. Он сначала вяло отбивался, а потом ему надоедало, он отбирал у деда топор, брал его за шкирку и запирал в сарае.
Дед оттуда кричал: "Да мы вас раздавили, как клопов! Мы вас победили! Да наша армия сильнее всех! Мы всех раздолбаем! Мы всем отомстим!" Собирались соседи. Много фронтовиков... Улыбались, курили цигарки: "Опять концерт Федорыч показывает..."
Фронтовики смотрели на деда и приговаривали: "Куды там - раздолбали... Ишь куда загнул..." Мы мальчишками возмущались: как не раздолбали? Еще как раздолбали! Вон мы кино видели. А фронтовики на нас смотрели, грустно так улыбались и говорили: "Раздолбали, раздолбали... Конечно, раздолбали, как не раздолбали..." И еще: "Рейнгольд, ты на деда не обижайся! Отпусти его, мы щас его заберем, выпьем и успокоим."
Отец согласно кивал, отдавал им ключи от сарая и уходил напоследок махнув рукой и как бы даже вытирая слезы: у него полсемьи в сталинских лагерях сгинуло: братья, сестры...
Вот такая вот Победа... А мы мальчишками от всего этого запомнили только про "раздолбали". И что "если надо - еще раздолбаем!" А как иначе: сами фронтовики подтвердили. И теперь это уже аксиома: раздолбали и еще можем если надо...
Да, кстати: я так и не понял, какая у меня национальность-то?

Темы для сочинений, предлагавшиеся гимназистам в начале XX века.


Уже уютно просто вслушаться, и думаешь: какими воспитывали детей... Сколько всего было в этом воспитании. Прочтите...
* Замирание нашего сада осенью.
* Река в лунную ночь.
* Лес в лучшую свою пору.
* Встреча войска, возвратившегося из похода.
* Дедушкин садик. (для детей 12-13 лет)

Для младших классов: * О том, что видела птичка в дальних землях.
* История постройки дома и разведения при нем сада...
* Великаны и пигмеи лесного царства.

Для старших гимназистов: * Слово как источник счастья.
* Почему жизнь сравнивают с путешествием?
* Родина и чужая сторона.
* О скоротечности жизни.
* Какие предметы составляют богатство России и почему?
* О высоком достоинстве человеческого слова и письма.
* О непрочности счастья, основанного исключительно на материальном богатстве.
* О проявлении нравственного начала в истории.
* На чем основывается духовная связь между предками и потомством?

Высказывания Н.А.Бердяева в его книге "Самопознание": (те что наиболее понравились)

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

...Я никогда не мог вынести, чтобы отношения людей определялись по иерархическим чинам. Во мне вызывало отвращение, когда говорили, что кто-нибудь занял положение в обществе. Я совершенно не выносил, когда меня рассматривали как хозяина дома, главу семьи, редактора журнала, председателя Религиозно-философской академии и тому подобное. Все иерархические чины этого мира всегда представлялись мне лишь маскарадом, лишь внешней одеждой, которую я охотно содрал бы. Мне всегда думалось, что подлинные качества и достоинства людей не имеют никакого отношения к их иерархическому положению в обществе и даже противоположны. Гении не занимали никакого иерархического положения в обществе и не были иерархическими чинами, как и пророки и святые. И когда Бог стал человеком, то занял самое последнее положение в обществе. Мессия должен быть распят. Мне неприятен всякий мундир, всякий орден, всякий условный знак почитания людей в обществе. И мне ничто не импонирует. Чины академические, общественные или революционные мне также мало импонируют, как и чины церковные, государственные, консервативные. В моем мироощущении есть своеобразный пессимистический анархизм.
Мне смешно, когда коммунисты или национал-социалисты с гордостью говорят, что они создают новый мир коллективности, основанный на господстве общества над личностью, коллективно-общего над индивидуальным. Но, ради Бога, освежите свою историческую память. Ваш новый мир есть самый старый, с древних времен существующий мир. Личное сознание, личная совесть всегда была лишь у немногих избранников. Средний человек, средняя масса всегда определялась коллективностью, социальной группой, и так было с первобытных кланов. Всякая посредственность есть существо вполне коллективное, отлично социализированное. Совершенно новый и действительно не бывший мир был бы мир, созданный персоналистической революцией. Но такая революция была бы концом нашего мира.

.. У меня в жизни было мало претензий на то, чтобы со мной соглашались и за мной следовали, но мне очень хотелось, чтобы меня поняли, чтобы мою тему заметили и признали ее значение. Но и этого трудно было достигнуть. И вот что обыкновенно происходило. Люди поворачивались ко мне с симпатией и интересом, пытаясь установить общность со мной. Потом они вдруг замечали, что во мне есть что-то чуждое им, что я человек другого мира. Я не сразу себя вполне обнаруживал или обнаруживал себя в крайней форме лишь в борьбе с врагами. Поэтому в моем общении с людьми и целыми течениями всегда было что-то, для меня мучительное, всегда была какая-то горечь. Я не умел дать почувствовать свою центральную тему. Люди часто замечали, что я как будто бы в них не нуждаюсь и, может быть, ни в ком не нуждаюсь, хотя всегда готов обогатить свое знание. Но при этом у меня была потребность в общении с людьми, была мечта о близости с людьми. Я был человеком одиноким, но совсем не стремившимся к уединению.

У людей есть неистребимая потребность играть в жизни роль, быть приобщенным к чему-то самому главному, к центру, определяющему человеческие судьбы. Человек сознает свое значение и играет роль то от того, что он причастен к центру революционной деятельности, к революционному комитету, определяющему движение, то от того, что причастен к самому подлинному, наиправославнейшему православию, то от того, что причастен к оккультному ордену, посвящен в оккультную традицию. Во всех случаях действуют одни и те же психологические пружины. Во всех случаях человек надеется возвысить себя не через личные качества и достижения, а через причастность к играющим роль группировкам.
социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве.
Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия, а он хочет быть религией, есть образование идола коллектива. Идол коллектива столь же отвратителен, как идол государства, нации, расы, класса, с которым он связан. Но социально в коммунизме может быть правда, несомненная правда против лжи капитализма, лжи социальных привилегий. Ложь коммунизма есть ложь всякого тоталитаризма. Тоталитарный коммунизм есть лжерелигия. И именно как лжерелигия коммунизм преследует все религии, преследует как конкурент. Потом отношение к религии изменилось в советской России. Тоталитарный коммунизм, как и тоталитарный фашизм и национал-социализм, требует отречения от религиозной и моральной совести, отречения от высшего достоинства личности как свободного духа.

Я непримирим к врагам свободы. И я прекрасно сознаю, что человеческая природа хитра и противоречива и что вражда к врагам свободы может превратиться в нарушение свободы другого. Идейные распри иногда мешали моему общению с людьми. Мне случалось лишать себя радости общения, радости любви, потому что идейные страсти оказывались сильнее страстей эмоциональных.
Даже когда мужчина и женщина, казалось бы, говорят на одном языке, они вкладывают разный смысл в произносимые слова. Горький опыт убедил меня, что люди вообще плохо понимают друг друга и плохо вслушиваются в то, что говорят друг другу. Личность другого всегда остается для нас почти непроницаемой тайной. Любовь есть опыт проникновения в эту тайну, но тайна уходит в большую глубину. И, может быть, это так и нужно. Проблема общения есть проблема преодоления одиночества. Любопытно, что общение с единоверцами нисколько не преодолевает одиночества, а иногда и увеличивает его горечь

(Бердяев)

Ещё несколько высказываний Н. А. Бердяева:

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

«Постигнуть смысл жизни, ощутить связь с этим объективным смыслом - есть самое важное и единственно важное дело, во имя его всякое другое дело может быть брошено».
Н. Бердяев

Жизнь в этом мире имеет смысл именно потому, что есть смерть, и если бы в нашем мире не было смерти, то жизнь лишена была бы смысла. Смысл связан с концом. И если бы не было конца, т. е. если бы в нашем мире была дурная бесконечность жизни, то смысла в жизни не было бы. Смысл лежит за пределами этого замкнутого мира, и обретение смысла предполагает конец в этом мире.
И замечательно, что люди, справедливо испытывающие ужас перед смертью и справедливо усматривающие в ней предельное зло, окончательное обретение смысла все же принуждены связывать со смертью. Смерть - предельный ужас и предельное зло - оказывается единственным выходом из дурного времени в вечность. Это есть величайший парадокс смерти.
По христианской вере смерть есть результат греха и последний враг, который должен быть побежден, предельное зло. И вместе с тем смерть в нашем греховном мире есть благо и ценность. Смерть обнаруживает глубину жизни и раскрывает конец, который только и сообщает смысл жизни. Жизнь благородна только потому, что в ней есть смерть, есть конец, свидетельствующий о том, что человек предназначен к другой, высшей жизни. Жизнь была бы подлой, если бы смерти и конца не было, и она была бы бессмысленной.
Н. Бердяев

Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, он должен возвышаться над жизнью. Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается. Жизнь может возвышаться вследствие подъема ее к тому, что выше ее, что есть сверхжизнь.
Это приводит нас к тому, что кроме биологического понимания жизни есть духовное понимание жизни. Духовное же понимание жизни всегда предполагает не только человеческую, но и божественную жизнь. Духовная жизнь всегда предполагает другое, высшее, к чему она движется и поднимается. Не просто жизнь, а духовная жизнь, жизнь, поднимающаяся к Богу, не количество жизни, а качество ее есть высшее благо и ценность. Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь.
Н. Бердяев

Очень люблю моих родителей, но у меня всегда было чувство, что я не от родителей родился, а пришел из какого-то другого мира.
Н. Бердяев

Познание себя частью природного мира есть вторичный фактор человеческого сознания - первично дан себе человек и переживает себя человек как факт внеприродный, внемирный. Человек глубже и первичней своего психологического и биологического.
Н. Бердяев

Мы принадлежим не только поверхности, но и глубине, не только обыденности жизни во времени, но и вечности.
Н. Бердяев

Человек есть трагическое существо именно потому, что он находится на границе двух миров, высшего и низшего, и заключает в себе оба мира.
Н. Бердяев

Хайдеггер делает основное различие между существованием в себе (бытиём-в-себе), т. е. первичным бытием (Existenz) и существованием, выброшенным в мир (бытиём-вне-себя, бытием-в-мире), которое есть Dasein.
Быть в мире есть уже падение. Это и есть падшее бытие. Человек выброшен в мир и считает сам себя объектом, порабощён объектом.
Н. Бердяев

СЕРГЕЙ КАПИЦА: КАК РОССИЮ НАМЕРЕННО ПРЕВРАЩАЮТ В СТРАНУ ДЕБИЛОВ

"Я предупредил министров: "Если вы будете продолжать такую политику, то получите страну дураков. Такой страной легче управлять, но у неё нет будущего".
Автор: Graf Montecristo -

Фев 4, 2016

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

«Если вы перед людьми изображаете умника, говорите с ними на каком-то заграничном языке – этого они вам не прощают»​

Слова из заголовка были сказаны Сергеем Петровичем еще в 2009 году, в одном из интервью газете АИФ. Тема духовной, культурной и нравственной деградации поколений в России была ему особенно близка.
На дворе 2016 год, и поколение современной молодежи по-прежнему все меньше читают русскую классику, уже не так разборчиво пишут, чернила, ручки, книги сменились гаджетами и мобильными приложениями. Поколение мобильных и самоуверенных, информированных и псевдо прогрессирующих людей с головой ушедших в оцифрованный мир, с легкостью подменивший настоящий, где нет места чувствам и эмоциям.

Сергей Петрович неоднократно делился своими мыслями о современном поколении, а также нередко объяснял разницу между поколениями.
Мы собрали самые важные, на наш взгляд, выдержки из интервью великого мыслителя Сергея Петровича Капицы.
Предыстория: В 2009 году Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провёл исследования, которые власти предержащие как-то не заметили. А напрасно.Потому как, согласно опросам ВЦИОМ, 35% россиян НЕ ЧИТАЮТ КНИГ ВООБЩЕ!.. По этому поводу в 2009 году газета АИФ взяла небольшое, но развернутое интервью у профессора С. П. Капицы. Вот выдержки из этого интервью:
«РОССИЮ ПРЕВРАЩАЮТ В СТРАНУ ДУРАКОВ»
У нас происходит полный разрыв слов и дел. Все говорят об инновациях, но при этом не делается ничего, чтобы эти лозунги начали осуществляться. И объяснения «Я так много работаю. Когда же мне ещё и читать?» не могут служить извинением. Поверьте, наше поколение работало не меньше, но время для чтения при этом всегда находилось. А производительность труда в обществе несколько десятков лет назад была выше, чем сейчас.
Сегодня же чуть ли не половина трудоспособной молодёжи работает в охранных организациях! Получается, что все эти молодые парни — тупые, ограниченные люди, способные лишь бить морду?»

Раньше, начиная ещё со времён Гомера, существовала устная традиция: люди сидели и слушали старцев, которые в художественной форме, через сказания и легенды прошедших эпох, передавали накопленные поколением опыт и знания. Потом возникло письмо и вместе с ним — чтение. Традиция устного сказа угасла, а теперь угасает и традиция чтения. Возьмите как-нибудь и хотя бы ради любопытства перелистайте переписку великих.
РОЛЬ ЕГЭ В ОБРАЗОВАНИИ

«Я давно предлагал изменить критерии приёма в высшие учебные заведения. Не надо никаких экзаменов — пусть абитуриент напишет сочинение на пяти страницах, в котором объяснит, почему он хочет поступить на тот или иной факультет. Умение грамотно изложить свои мысли, суть проблемы демонстрирует интеллектуальный багаж человека, уровень его культуры, степень развития сознания.
А ЕГЭ, который сегодня используют, не может дать объективной картины знаний школьника. Он построен лишь на знании или незнании фактов. Но факты далеко не всё!
«…Вопрос потери интереса к чтению — это вопрос о том, что сейчас происходит с людьми. Мы упёрлись в очень сложный момент развития человечества в целом. Темпы развития техники сегодня очень высоки. А наша способность это всё осмыслить и разумно в этой технической и информационной среде жить от этих темпов отстаёт. Мир переживает сейчас очень глубокий кризис в сфере культуры. Так что ситуация в нашей стране довольно типична и для всего остального мира — в Америке и в Англии тоже мало читают. Да и такой крупной литературы, которая существовала в мире 30-40 лет назад, сегодня уже нет. Сейчас властителей умов вообще найти очень сложно. Возможно, потому, что никому не нужны умы — нужны ощущения.

Нам сегодня не к чтению нужно отношение менять, а коренным образом поменять отношение к культуре в целом. Министерство культуры должно стать важнейшим из всех министерств. А первоочередная задача — перестать подчинять культуру коммерции.
Деньги есть не цель существования общества, а всего лишь средство достижения тех или иных целей. Вы можете иметь армию, солдаты которой будут доблестно сражаться, не требуя вознаграждения, потому что верят в идеалы государства. А можно иметь на службе наёмников, которые с равным удовольствием будут убивать и своих, и чужих за одни и те же деньги. Но это будут разные армии!


И в науке прорывы делаются не за деньги, а для интереса. Такой вот кошачий интерес! И с крупным искусством то же самое. Шедевры за деньги не рождаются. Если же всё подчинять деньгам, то деньгами всё и останется, не превратятся они ни в шедевр, ни в открытие.
Чтобы дети вновь начали читать, в стране должна сложиться соответствующая культурная обстановка. А что сейчас определяет культуру? Когда-то тон задавала Церковь. Люди в выходной день шли в храм и вместо телевизора смотрели на фрески, иконы, витражи — на иллюстрацию жизни в образах. Великие мастера работали по заказу Церкви, большая традиция освещала всё это.
обобщённую картину жизни даёт телевидение. Но никакой великой традиции, никакого искусства здесь нет. Ничего, кроме мордобоя и стрельбы, вы там не найдёте. Телевидение занимается разложением сознания людей. На мой взгляд, это преступная организация, подчинённая антиобщественным интересам. С экрана идёт лишь один призыв: «Обогащайтесь любыми способами — воровством, насилием, обманом!»


Вопрос развития культуры — это вопрос будущего страны. Государство не сможет существовать, если не будет опираться на культуру. И не сможет лишь деньгами или военной силой укрепить свои позиции в мире. Чем мы можем сегодня привлечь бывшие наши республики? Только культурой! В эпоху СССР они прекрасно существовали в рамках нашей культуры. Сравните уровень развития Афганистана и республик Средней Азии — разница огромная! А сейчас все эти страны выпали из нашего культурного пространства. И, на мой взгляд, важнейшая задача сейчас — вновь их в это пространство вернуть.
Когда распалась Британская империя, важнейшими инструментами воссоздания целостности англоязычного мира стали культура и образование. Британцы открыли двери своих высших учебных заведений для выходцев из колоний. В первую очередь для тех, кто в дальнейшем мог бы стать управленцем этих новых стран. Я недавно разговаривал с эстонцами — они готовы учиться медицине в России. Но мы берём с них огромные деньги за учёбу. При том что возможность учиться в Америке или Англии они получают даром. И чем мы после этого сможем тех же эстонцев привлечь, чтобы взаимодействие с нами им стало важнее, чем взаимодействие с Западом?

Выдержка из интервью за 2008 год.
— Сколько вообще теперь понадобится лет, чтобы российская наука вновь отвоевала утерянные позиции?
— Моего отца в 1935 году Сталин оставил в Советском Союзе, за два года построив ему институт. У нас за прошедшие 15 лет ни одного научного института не построено, а разорено почти всё, что было.
— В массовом сознании сложился устойчивый стереотип: развал страны — это диверсия Запада. А как вы считаете, что послужило причиной этому: наша безалаберность, глупость или борьба за передел мира, чтобы сильную и мощную страну опустить до какого-то предела и потом её доить: нефть — газ, нефть -газ?
— Такие попытки были, но они не удались. Мы сами себя разрушили.
На совете министров несколько лет тому назад решили выделить 12 миллионов рублей на квартиры для молодых учёных. А в это время разгорелся скандал с прокурором, который отремонтировал свою квартиру за 20 миллионов. Я за это зацепился и сказал, что, если бы вы выделили 12 миллиардов на квартиры для молодых учёных, вы могли бы поправить дело. А все полумеры бессмысленны. И закончил словами:
«Если вы и дальше будете продолжать такую политику, то получите страну дураков. Вам будет проще этой страной править, но будущего у такой страны нет». Вышел скандал, и председатель сказал, что согласен с мыслями профессора Капицы, но не с его формулировками.

— Как вам среди этих стрессов, борьбы, обид удалось сохранить такую энергию, остроту ума?
— Нужно уметь находить себе дела. Когда меня прогоняли с телевидения, я занялся демографической наукой. Когда не мог заниматься ускорителем, нашёл себе другое занятие. И так было несколько раз в моей жизни.
И потом, у меня есть пример моего отца. Ведь отец, после того как Берия снял его с руководства Институтом физических проблем и кислородной промышленности, 8 лет прожил хоть и внутри страны, но, по сути, в изгнании — на даче. Меня тогда тоже уволили из ЦАГИ, карьера в авиации не состоялась. Я стал помогать отцу, и вместе начали заниматься экспериментальной работой по изучению течения тонких плёнок жидкости. Чем это кончилось? В прошлом году я был введён в совет премии «Глобальная энергия». И один из её лауреатов — англичанин — получил её как раз за изучение тех самых плёнок, которыми занимался мой отец, и трогательно заявил об этом при получении премии!
— Получается, что самый главный секрет долгожительства — увлечённость своим делом?
— Конечно! И тогда всё будет в порядке.
ПОРА ВНЕДРЯТЬ ДОБРО

— Сергей Петрович, объясните, пожалуйста, такое несоответствие. Сегодня Интернет связал мир в единую сеть, развиваются нано-технологии, ведётся активное изучение стволовых клеток, клонирования… Казалось бы, учёные всё делают для того, чтобы жизнь человека стала лёгкой и безбедной. А в реальности люди по-прежнему болеют много, живут мало и тяжело.
— Думаю, дело в том, что общество не может правильно распорядиться своими знаниями.
— А как можно обвинять общество? Говорят, к примеру, мол, люди сами виноваты в том, что спиваются, потому что неправильно используют водку, — Менделеев её открыл в научных целях. Ну а как её ещё использовать? Только для примочек? Или взять создание ядерного оружия…
— Ядерное оружие — самый страшный пример. Мечта о самой большой бомбе завела человечество в тупик. Великое счастье, что во время всех этих переворотов, которые прокатились по миру, не случилось ядерной катастрофы.
Сейчас ядерные арсеналы уменьшаются, но медленно. И человечеству надо учиться жить с этим злом. Но проблема ядерного оружия не только техническая. Это ещё и проблема человеческого сознания и воспитания.
Смотрите, в Америке оружие носят все — включая школьников и людей с нездоровой психикой. Оружие стало более доступным, а мозги человеческие — менее устойчивыми. Эта неустойчивость — реакция на технический прогресс, когда наше сознание не успевает освоить созданную нами же технику. С моей точки зрения, это один из самых глубоких кризисов современного мира.


Поэтому ничего лучше правильного воспитания не придумаешь! Это требует большой работы, проделывать которую пока никто не рвётся. Но если мы не будем задумываться над этой проблемой серьёзно, человечество придёт к краху, первые симптомы которого уже наблюдаются в общественном сознании. Считать, что общество может дрейфовать куда угодно, — путь к самоубийству. Ведь человек отличается от животного только наличием культуры. Хотя и у животных не всё так примитивно — у них тоже есть запреты.
Звери не поедают самих себя — волки волками не питаются. В отличие от людей, которые легко «пожирают» себе подобных. Поэтому пора уже доброе и важное не только созидать, но и активно внедрять. Ведь та же заповедь «Не убий!» не требует пояснений — она требует исполнения.

НА ИГЛЕ ЧУЖИХ ТЕХНОЛОГИЙ

— А почему человечество оказалось слабым звеном прогресса? Компьютеры стали суперсовершенными, а мы остались такими же, как миллион лет назад.
— А вы взгляните на те же компьютеры. В них есть, грубо говоря, «железо» и программное обеспечение. Программное обеспечение стоит в 10-20 раз дороже «железа», потому что продукт интеллектуального труда создать гораздо тяжелее. Так и с человечеством. «Железа» — энергии, оружия — у нас сколько угодно. А программное обеспечение — назовите это культурным потенциалом — отстаёт.
— У компьютеров, по крайней мере, проблема «железа» решена, но медицинская наука ещё не может решить проблемы человеческого тела.
— Тут уже много зависит от вас: пропиваете ли вы свою жизнь, перегружаете ли стрессами. Да и мозг, к сожалению, изнашивается гораздо быстрее тела. В Америке есть старухи, которым почти под 100 лет, они доживают свой век в одиночестве, в отелях, страдая от болезней Альцгеймера или Паркинсона. Жалкое зрелище! Получается, что душа умирает раньше тела. А это неправильно: нужно умирать вместе! (Смеётся.)
— Но всё равно мы даже грипп и насморк не можем победить! Про рак уже не говорю!
— В этом случае прежде всего нужна ранняя диагностика. Если вовремя заметить болезнь, шансы на исцеление многократно возрастают. Но подобные процедуры требуют и много денег, и квалифицированных врачей, и техники. Если бы приборы для ранней диагностики были доступны не только богачам, то смертность от рака снизилась бы..

От редакции: Сергей Петрович Капица был выдающейся личностью. Он относился к категории людей, меняющих этот мир к лучшему. Мудрых, гениальных людей хочется слушать сутками, прислушиваться к их жизненному опыту, суждениям, мыслям, вдохновляясь идеями внедрять в свою жизнь самое лучшее — такие люди плохого не посоветуют, плохому не научат.
Сергей Петрович прожил долгую, насыщенную жизнь, умер в Москве 14 августа 2012 года, в возрасте 84-х лет.

Морис Фридман, по-видимому, знал У.Г. Кришнамурти и также знал, что он и Нисаргадатта никогда не встречались и, возможно, даже не слышали друг о друге. Фридман хотел проверить теорию о том, что один джняни способен распознать другого джняни, решив поместить их в одну комнату, где для вида находилось бы ещё несколько человек. Он организовал торжество и пригласил на него обоих. У.Г. провёл там довольно много времени, но Махарадж зашёл лишь на несколько минут и затем ушёл.

После того, как Махарадж ушёл, Морис подошёл к У.Г. и спросил его:
— Вы видели того пожилого человека, зашедшего сюда на несколько минут? Вы заметили что-нибудь особенное? Что вы увидели?

У.Г. ответил:
— Я видел человека, Морис, однако вот что важно: что увидели вы?

На следующий день Морис пришёл к Махараджу и задал вопрос:
— Вы видели того человека, которого я вчера приглашал?

Далее последовало краткое описание того, как выглядел У.Г. и где он стоял. Затем Морис спросил:
— Что вы увидели?

Махарадж ответил:
— Я видел человека, Морис, однако вот что важно: что увидели вы?

Д. Годман (статьи)

Во время моего пребывания в монастыре меня постоянно возвращали к повседневным заботам, к обычному течению жизни. Если я начинал излагать какую-нибудь сложную теорию, ее или пропускали мимо ушей, или смеялись надо мной, или просили, чтобы я прекратил нести чушь. Значение имели только «здесь и сейчас». Чем бы я ни занимался: чистил на кухне картошку, мыл рис, пропалывал грядки, учил японский язык, пил чай, медитировал, я должен был сосредоточиться на коане, предмете своей медитации, а не ворчать по поводу своих занятий.
Становится досадно, раздражает, когда тебя все время обрывают, не позволяют выговориться: «Я пережил то-то и то-то, подумал о том-то и том-то, умоляю вас, выслушайте меня!» Меня буквально взбесило, когда никто не захотел слушать мои излияния по поводу того, что медитация (даже такая неумелая, как у меня) приводит к совершенно новому восприятию цвета и формы. Я обнаружил, что, когда иду по монастырскому саду, островки мха на камнях, медленно плавающие золотые рыбки, качающийся на ветру тростник повергают меня в состояние экстаза.
Казалось, я растворился в цветах и формах и обрел таким образом свободу. Нечто подобное я пережил когда-то в Африке, когда употреблял гашиш. Это чувство вызывало не обязательно созерцание таких «красивых» вещей, как золотые рыбки или островки мха; наполненное доверху мусорное ведро или собачье дерьмо, вокруг которого летают мухи, приводили к точно такому же результату. Этот «кайф» доставлял куда большее удовольствие, чем опыты с гашишем: после него я чувствовал себя счастливым и спокойным, иногда приятно возбужденным, а ведь я никогда не мог предугадать, что случится со мной после гашиша. Иногда он вызывал приятные ощущения, иногда отвратительные и очень страшные. От гашиша у меня порой возникали неприятные видения бесконечных скоростных магистралей, освещенных каким-то нереальным светом, а сейчас никаких видений у меня вообще не было — просто по-настоящему видел то, на что смотрел. Я попытался объяснить это тем, что, находясь под давлением повседневности, мы слишком возбуждены и суетны и потому не способны на восприятие во всем его объеме. Ни одно из наших чувств не работает правильно. Мы слишком много думаем и делаем, а в результате ничего не достигаем. Алкоголь, гашиш, занятие чем-нибудь впечатляющим и опасным, вроде вождения мотоцикла, предоставляют нам редкую возможность направить свое внимание в одном направлении. Дерево — образец невероятной красоты, но у кого есть время смотреть на дерево?
Теперь же, даже не желая этого, я стал по-настоящему видеть окружающие меня вещи. Это событие показалось мне настолько важным, что я хотел обязательно рассказать о нем разбирающимся в таких делах людям. Однако настоятель не проявил ко всему этому никакого интереса и даже не удостоил меня кивком. Ему казалось совершенно естественным то, что мох и мусорная корзина интересны нам как зрелища, и прилагать к этой очевидной истине какие-либо комментарии было бессмысленно. Нравы в дзенских монастырях жестоки и суровы.

Я.В.Ветеринг
Год в Дзен-буддистском монастыре.

Таша - младшая дочь А.С.Пушкина, бесенок Таша, как ее звали родные. Дочь великого русского поэта не стала принцессой, но прожила жизнь, которой хватило бы на сюжет романа. После ее смерти не осталось ни креста, ни плиты. Будто и не было ни слез, ни жизни, ни любви...

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Когда случилась трагедия на Черной речке, Наташе было всего 8 месяцев.
После несчастья Наталья Гончарова сразу же увезла детей из Петербурга в свое родовое имение в Калужской губернии. Там и росла Наташа, окруженная любовью и заботой родных. Из четверых детей она была самой непоседливой и озорной. Впрочем, девочка отличалась хорошими манерами, прекрасным знанием русского и французского и уже в 13 лет поражала окружающих красотой, которую запечатлел известный русский художник И. Макаров.

Когда ее мать, Наталья Николаевна Гончарова, решилась вновь выйти замуж, Таше было уже 8 лет. Избранником Гончаровой стал командир лейб-гвардии Конного полка генерал-адъютант Петр Петрович Ланской.

В день бракосочетания произошел курьез. Юный граф Николай Орлов из желания увидеть свадебное торжество своего командира забрался на колокольню церкви, в которой проходило венчание. Но, хотя и пробрался он туда тихо, обнаружил себя очень громко: задел большой колокол. Раздался удар, и Орлов от испуга и растерянности не знал, как остановить звон. Когда дело объяснилось, он, страшно сконфуженный, извинился перед новобрачными.


Время шло, Таша росла. Николай Орлов все больше времени проводил в семье Ланских, особенно летом на даче в Стрельне. Постепенно дружеские чувства сменились обоюдной пылкой влюбленностью. Когда Таше исполнилось 16, а Николаю 24, влюбленный без памяти юноша сделал попытку посвататься. Но отец Николая, глава Третьего отделения граф А. Ф. Орлов (преемник Бенкендорфа), был категорически против этого брака. «Правда состояла в том, что лучезарная красавица Натали была для него всего лишь «дочерью какого-то сочинителя, убитого на дуэли», — писала Александра Ланская-Арапова, сестра Натальи Александровны. Пользуясь своим положением, вельможа-отец под благовидным предлогом отослал сына из России.

Наташа скрывала от посторонних глаз печаль. Младшая дочь поэта была горда и своенравна, характером — вся в отца. Ошеломительно скоро после растоптанного жара первой любви она выбрала себе в кавалеры игрока и повесу Михаила Дубельта. Это был сын начальника штаба корпуса жандармов генерала Дубельта, подчиненного... отца Николая Орлова. Удивительное сходство с молодым Пушкиным и одновременно светящуюся красоту, доставшуюся от матери, подмечали в Наташе многие ее современники.

«Красота ее меня поразила. В жизнь мою не видел я женщины более красивой. Высокого роста, чрезвычайно стройная, с великолепными плечами и замечательною белизною лица, она сияла каким-то ослепительным блеском. Несмотря на мало правильные черты лица, напоминавшего африканский тип лица ее отца, она могла называться совершенной красавицей, и, если прибавить к этому ум и любезность, то можно легко представить, как она была окружена на балах и как за ней увивалась вся щегольская молодежь, а старички не спускали с нее глаз»,

— писал сын известного романиста М. Н. Загоскина.

Подполковник Дубельт был в этой «свите» и мгновенно потерял голову. С отчаянья, в отместку Орловым, без особой любви — а, впрочем, кто теперь знает? — Наташа приняла предложение руки и сердца Михаила Леонтьевича Дубельта. По свидетельству современников, Дубельт-младший славился невоздержанным нравом и пристрастием к картежной игре. Но ни мать, ни горячо любивший Ташу отчим не смогли отговорить ее от этого союза. Они оттягивали согласие на брак почти год. С присущей ей резкостью и напором Натали-младшая укоряла мать, что та нарочно противится ее счастью... И тем сломила сопротивление родных.

6 января 1853 года, накануне свадьбы, Наталья Николаевна Гончарова обреченно написала графу Петру Вяземскому:

«Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст, но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец покорилась воле Божьей и нетерпению Дубельта».

Между помолвленными не раз возникали недоразумения, заканчивавшиеся ссорами и размолвками. Но Дубельт, человек выдающегося ума и обладавший к тому же даром красноречия, клялся Таше в безумной любви. А зрелость возраста жениха (он на 13 лет был старше невесты) внушала надежду, что Михаил станет для нее опытным наставником. Увы, чаяния эти не оправдались, хотя внешне все складывалось блестяще. В феврале 1853 года состоялась свадьба.


Как при жизни опальному поэту Пушкину общение с шефом корпуса жандармов Леонтием Дубельтом приносило огорчения и неприятности, так и его дочери построить семейное счастье с сыном Дубельта не удалось. Михаил, заядлый картежник и мот, быстро проиграл в карты все приданое жены — 28 тысяч рублей, с Наталией был груб, бешено ревновал, скандалил и бил ее. И все чаще Ее Превосходительство госпожа Дубельт выходила из дома в темной густой вуали и закрытом платье с длинными рукавами. Даже летом. Под покровами она скрывала синяки. На ее теле на всю жизнь остались следы шпор. В пьяной, бешеной ярости Дубельт тогда топтал жену ногами и кричал: «Вот для меня цена твоей красоты!»

Наталья родила троих детей, содержала один из лучших домов в столице и блистала на балах и раутах. Но слухи о семейных бесчинствах генерала Дубельта дошли до ушей императора Александра II, и 16 июля 1862 года Михаил Леонтьевич был внезапно отчислен из полка, отстранен от должности и отправлен в бессрочный отпуск.

В том же году, после 9 лет совместной жизни, Наталья Александровна с двумя старшими детьми приехала к тетушке, родной сестре своей матери. Та жила с мужем, австрийским бароном Фризенгофом, в словацком селении Бродзяны. В это время у Фризенгофов гостила и ее мать, Наталья Николаевна. Туда же не замедлил явиться и Дубельт. Он заявил, что затевает бракоразводный процесс. Нынешнее положение Натали было безвыходным, будущность казалась беспросветной.
Не мешайте мне жить хорошо - не трогайте моих иллюзий! )))
Оставив детей на попечение матери и родственников, Наталья Александровна скрылась от Дубельта, уехав из Словакии. Молодая женщина производила настоящий фурор в любой стране, где бы ни появлялась, но молчало ее сердце. Несколько лет прошли в бесконечных скитаниях: Швейцария, Италия, Австрия, Франция. Не было постоянного пристанища, дома, положение Натальи Александровны было на тот момент неопределенным и безрадостным. Наконец она осела в Германии.

...Когда это случилось, и как они встретились впервые? Десять лет назад принц Николай Вильгельм Нассауский, приехав в Россию на коронацию Александра II как представитель прусского королевского двора, увидел на балу двадцатилетнюю дочь Пушкина. Они не могли тогда оторвать друг от друга глаз и протанцевали всю ночь напролет. И присутствие Дубельта, законного супруга, не остановило их. Даже разразившийся потом скандал не заставил Наталью пожалеть о головокружительном вальсе.

И вот спустя годы они встретились вновь. Николай Вильгельм попросил руки Натальи Александровны. Принц хотел жениться на разведенной женщине с тремя детьми! Незнатного рода, иностранке... 1 июля 1867 года в Лондоне они обвенчались. Ради своей любви принц отказался от прав на престол. Муж выхлопотал для супруги титул графини Меренберг — по названию крепости, являющейся родовым владением принцев Нассау, — и они поселились в Висбадене.

Документы о разводе Наталья Александровна Дубельт получила только в 1868 году, будучи уже морганатической женой принца Нассауского. Новый брак Натали был долгим и счастливым. Принц Николай Вильгельм, добродушный немец, обожал свою жену. Она родила ему сына и двух дочерей.

Принцессой она, конечно, не стала — брак был неравным и не давал ей прав на вступление в семейство герцогов Нассау. Но родственники мужа тепло приняли ее (хотя и не сразу), и Наталья Александровна в своих новых владениях чувствовала себя легко и комфортно. Дворец, где они жили с принцем, ее стараниями был превращен в музей. Натали окружала атмосфера любви и почитания.

Говоря о Наталье Александровне, все современники отмечали, что она унаследовала нрав отца — страстный, вспыльчивый и гордый. За словом в карман не лезла. И сейчас еще в Висбадене ходят легенды о ее острословии. В их дом были вхожи литераторы и музыканты, в галерее собрана богатая коллекция редких картин, садовые цветы знали прикосновение ее рук. Она много читала почти на всех европейских языках, путешествовала, была отличной наездницей — это уже в породу Гончаровых.


В истории литературы графиня Меренберг осталась как хранительница писем А. С. Пушкина к Гончаровой. Когда Наталья Александровна решилась опубликовать их, она обратилась за помощью к Тургеневу. Не от острой материальной нужды — ее уже не было тогда.

Лучшего посредника, чем Иван Сергеевич, трудно было найти. Писатель почел для себя за честь заняться изданием пушкинского наследия. «Это один из почетнейших фактов моей литературной карьеры, — говорил Тургенев. — В этих письмах так и бьет струей светлый и мужественный ум Пушкина, поражает прямота и верность его взглядов, меткость и невольная красивость выражения. Писанные со всей откровенностью семейных отношений, без поправок, оговорок и утаек, они тем яснее передают нам нравственный облик поэта». Иван Сергеевич искренне и сердечно благодарил графиню Меренберг за поступок, на «который она, конечно, решилась не без некоторого колебания», и выразил надежду, что «ту же благодарность почувствует и окажет ей общественное мнение».

Но, когда в первых номерах «Вестника Европы» за 1878 год появились эти письма, на дочь поэта обрушилась вовсе не лавина признательности, а кипящая лава негодования. Даже родные братья Натали, Александр Александрович и Григорий Александрович Пушкины, не были на стороне сестры и... собирались вызвать Тургенева на дуэль за оскорбление чести семьи! Не будем забывать, что в XIX веке шкала моральных ценностей была совсем иной. Это сейчас мы не можем себе представить истории литературы без пушкинских писем, а тогда предание гласности интимной жизни поэта почли поступком вопиющим!

С оригиналами этих писем Наталья Александровна рассталась только в 1882 году, передав их на хранение в Румянцевский музей. Да и то не со всеми. Письма Пушкина к Натали Гончаровой, написанные им еще до их венчания, так и остались у нее. Потом по наследству перешли к ее дочери, графине Софии Торби (морганатической супруге Великого князя Михаила Романова). Когда зять Натальи Александровны продал бесценные письма Дягилеву, она пришла в негодование, но что-либо предпринимать было уже поздно... В 1882 году письма Пушкина к Натали Гончаровой наконец-то попали в Румянцевский музей после долгих и мучительных переговоров.

Недоступность части пушкинских архивов, принадлежащих потомкам со стороны его младшей дочери, объясняется еще и тем, что ее внуки, правнуки и праправнуки породнились не только с родом Романовых, но и с английской правящей династией Виндзор.

Прапраправнучка Александра Сергеевича, герцогиня Вестминстерская Натали, — крестная мать принца Чарльза, сына царствующей королевы Елизаветы II.




Наталья Александровна Пушкина-Дубельт, графиня фон Меренберг, прожила долгую и яркую жизнь. Детей своих она учила говорить по-русски. И интерес к русским корням сохранился и у ее потомков.

Сиятельная графиня до конца своих дней отличалась ясностью ума, большим хладнокровием и непреклонностью нрава. Она не смогла простить Российскому юбилейному комитету по празднованию 100-летия Александра Пушкина того, что комитет сей не счел нужным пригласить ее на открытие памятника поэту в Москве. Не смогла простить пренебрежения общества и не отдала Румянцевскому музею на хранение 11 писем своего отца, оставив их у себя.

Узнав, что по законам княжества Нассау она не сможет после смерти покоиться рядом с телом любимого мужа, пожертвовавшего ради нее всем, графиня Меренберг велела развеять свой прах над его могилой в родовом склепе. Этот пункт своевольного завещания графини был исполнен ее родными 10 марта 1913 года. Ни креста, ни венка, ни плиты после младшей дочери Пушкина не осталось. Остались лишь портреты и память.

В ее апартаментах во дворце-музее в Висбадене всегда живые цветы. Есть во дворце и комната, где висит на стене в золоченой раме портрет ее отца, Александра Сергеевича Пушкина. Напротив — по злой иронии судьбы — портрет другого родственника семьи, императора Николая I. Они смотрят друг на друга — два непримиримых современника, гений и его венценосный гонитель. И вспоминаются слова поэта: «Водились Пушкины с царями...»

Вот ведь судьба! Внучка Александра Сергеевича Пушкина София (дочь Натальи Александровны и Николая Вильгельма Нассауского) выбрала в мужья внука Николая I, то есть внука того самого человека, который намеренно и публично унижал ее деда. Того, кто тайно любил жену Пушкина Натали Гончарову. Того, кто, пожалуй, единственный во всей России радовался смерти великого русского поэта...

Пападжи о Дж. Кришнамурти и У.Г Кришнамурти

Несмотря на то что Пападжи не принимал некоторое из того, что говорил Кришнамурти, у него сложилось очень высокое мнение о нем. В письме, которое он написал Карлосу в 1998 г., были следующие замечания: Я часто говорю о Кришнамурти как о современном Будде. Я видел его несколько раз, и в Индии, и за границей. Я слышал, как он говорит о чем-то таком, что он не мог выразить словами, и все-таки по его действиям, по его речам я смог понять, что он один из немногих людей нашего века, которые могут с доброжелательностью и любовью говорить об Истине, которая вечно останется невысказанной…

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Хотя у Пападжи и не было сомнений в том, что Кришнамурти просветленный, он чувствовал, что тот неспособен передать это другим людям. На одном из сатсангов в Лакнау в 1993 г. он сказал по этому вопросу следующее: Я присутствовал на беседах Кришнамурти в Швейцарии. Он мне очень понравился, потому что я не нашел в нем ни одного изъяна. Меня трудно удовлетворить, однако я должен сказать, что он несомненно просветленный. Но чего-то не хватало. У него не было способности передать это просветление другим.

Оценку Пападжи, несмотря на ее кажущуюся суровость, разделял сам Кришнамурти. В книге, выпущенной к столетию со дня его рождения, Эвелин Бло, которая долгое время была его спутницей, писала: «В течение пятидесяти лет он учил, проводил беседы и ездил по всему миру. Почему никого не преобразило его учение? Его [Кришнамурти] определенно волновала эта проблема». Когда Кришнамурти умирал в Оджаи, Калифорния, его последние слова записывались на диктофон. Незадолго до смерти он сказал: «В чем я был не прав? Никто не понял меня».

Пападжи выскажет свою точку зрения на то, почему не все просветленные люди обладают силой пробуждать других, в последней главе «Туру и ученик». Пападжи и Дж. Кришнамурти были не единственными духовными учителями в Саанене тем летом. У. Г. Кришнамурти, духовный бунтарь и нонконформист, с которым Пападжи до этого встречался в Бомбее, тоже был там. Карлос описывает случайную встречу с ним, которая произошла на одной из улиц Саанена. Мы шли по улице, и я вдруг увидел, что нам навстречу идет У. Г. Кришнамурти.

Я думал, что Пунджаджи не знает его, поэтому я указал ему на него со словами: «Это У. Г. Кришнамурти. Он знаменитый гуру в Индии». «Он не гуру», – сказал Пунджаджи. Все еще думая, что он не знает, кто это такой, я возразил: «Это правда. Это правда. У него много последователей в Индии. На его лекции приходит много людей». На этот раз Пунджаджи ничего мне не ответил. Вместо этого он подошел к У. Г. Кришнамурти, тронул его за плечо и сказал: «Этот человек говорит, что вы гуру. А вы не гуру». И пошел прочь, не дожидаясь ответа У. Г. Кришнамурти. Когда я спросил Пападжи, как он познакомился с У. Г. Кришнамурти, он рассказал, как они встретились в Бомбее.

Когда У. Г. Кришнамурти был в Бангалоре, он встречался с одним моим знакомым, который был кофейным плантатором. Когда он немного рассказал обо мне У. Г. Кришнамурти, тот сказал, что хотел бы встретиться со мной. Плантатор написал мне в Лакнау и я ответил, что мы можем встретиться в Бомбее, так как я планировал через несколько дней поехать туда, чтобы встретиться со своими друзьями и последователями. Я дал ему адрес своего брата в Бомбее, чтобы он мог со мной связаться. Вскоре после того, как я приехал в Бомбей, мне позвонили и сообщили, что я могу встретиться с У. Г. Кришнамурти в шведском консульстве сегодня в пять вечера. Там работал один из его друзей. Когда я приехал туда, меня у ворот очень радушно встретил сам У. Г. Кришнамурти. Меня повели внутрь и познакомили с несколькими людьми, которые пришли туда, чтобы встретиться с нами и задать нам вопросы.

Во время нашей дискуссии У. Г. Кришнамурти сказал: «Я не верю в духовный опыт», на что я ответил: «Это потому, что у вас его не было. Если бы вы сами получили настоящий духовный опыт, вы бы поверили в него. Когда болит голова, это непосредственное и неопровержимое чувство боли. Верите вы в нее или нет, боль есть. Если вы говорите, что не верите в духовный опыт, чем вы отличаетесь от камня?» Потом он сказал: «Люди говорили мне, что вы гуру. Я не верю ни в каких гуру». Я ответил: «Я не верю в то, что гуру нет. Гуру существуют, они необходимы миру».

Разговор какое-то время продолжался в этом русле. Мы с ним не могли прийти к согласию ни по одному вопросу, потому что он настойчиво оспаривал ценность, полезность и даже сам факт существования духовного опыта. Некоторые работники консульства заинтересовались мной и задали несколько вопросов. В отличие от У. Г. Кришнамурти, они, похоже, были удовлетворены моими ответами. Люди, которые провели с ним много времени, сказали мне, что У. Г. Кришнамурти очень неодобрительно отзывался о положении и учении Дж. Кришнамурти. Он провел много бесед на эту тему. Мне говорили, что он каждое лето ездил в Саанен только для того, чтобы донимать Дж. Кришнамурти и его последователей.

Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2 - Дэвид Годмен

И я спросил его: «Рамана, что более важно, быть в присутствии Мудреца или практиковать самостоятельно атма-вичару, самоисследование?» Ответ я уже знал, но было чувство, что правильно будет задать ему этот вопрос.

И он знал, что я знаю ответ. Он подождал несколько секунд, а потом сказал: «Джняни и есть атма-вичара. Джняни и есть Самость, твоя Самость». Так что когда кто-то находится в присутствии Джняни, вся садхана проходит в ускоренном темпе. Все что нужно сделать, делается. Когда находишься в присутствии подлинного Джняни».
Тогда я снова спросил его: «Как так получается, что так много людей приходят к тебе, и только некоторые чувствуют это? Кто-то не чувствует ничего. Кто-то уезжает разочарованным. А у некоторых исполняются все мечты». Снова я знал ответ.

Он подождал около минуты и сказал: «Это зависит от зрелости искателя. Это зависит от искренности искателя. Как ты можешь заметить, многие приезжают ко мне, чтобы составить впечатление, а потом они едут на поиски другого учителя. Они едут куда-то еще. Они путешествуют по всей Индии. А потом возвращаются в Англию или в Голландию, или в Соединенные Штаты и говорят своим друзьям, что они посетили 10 Джняни. Тем не менее с ними ничего не произошло. Но если кто-то искренен и полностью отдает себя Джняни, тогда тот Джняни, благодать того Джняни автоматически воспримется индивидуумом, и такой индивидуум достигает огромного прогресса. Но этот человек должен быть по-настоящему искренен». Он пояснил слово искренен: «Я имею в виду, что он должен быть преданным. Забыть о себе полностью, совершенно, и слиться с Джняни».

Тогда я задал ему еще один вопрос: «Каков наиболее легкий и наиболее эффективный способ выполнения атма-вичары, самоисследования?» Снова он улыбнулся, подождал несколько секунд, а потом сказал: «Всегда, во всех ситуациях намеренно осознавать «я есть». Не имеет значения, что ты делаешь и где ты, – осознавай «я есть» в твоем сердце. Это самая эффективная практика».

отрывок из сатсанга Роберта Адамса о встрече с Раманой Махарши.

♥ Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы прямо от природы.

(из интервью с Игорем Губерманом)

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

– В книге «Пожилые записки» мы прочли, что один из ваших дедушек был большим дамским угодником…

– Дедушка был купцом первой гильдии в Волгограде, тогда Царицыне, торговал зерном. Он был ужасный ходок, такой хороший, гулящий еврей, настоящий.

– Судя по вашим произведениям, вы тоже, не при жене будь сказано, донжуаните…

– Ни грамма.

– Это не он донжуанит, это его лирический герой, — заступается за Губермана его жена Татьяна.





– Вот именно, лирический герой. У нас с Татой скоро будет золотая свадьба де-юре. А де-факто уже была. 51 год де-факто, 50 — де-юре, — подхватывает Губерман.

– Настоящая декабристка. Когда вас в 1979-м замели, ей пришлось непросто…

– Тате было безумно тяжело, но она вела себя потрясающе. Вы знаете, на следующий день или через день после ареста с тещей, Татиной мамой — известной советской писательницей Лидией Либединской, встретился кагэбэшник и открытым текстом все сказал — что я получу маленький срок, если семья будет хранить молчание. А Тата выбрала другой путь, подняла шум ужасный и дала интервью американской газете. На следующий день ее дико избили под мамиными окнами в Лаврушинском переулке. Бил мужчина, молча, ни слова не сказав, и очень грамотно.

– И после этого Тата замолчала?*

– Не-ет, наоборот. Хотя мама боялась, но молчать не стали, разве что переехали.

– В семье вас понимали всегда?

– Да. Теща была великий человек. И Тата тоже. После того как меня уже осудили, дается свидание с родственниками. Пришла Тата с дочкой, а я весь такой зэк зэком, в камере посидел, по фене ботаю, но слезы все равно выступают, когда смотришь на дочку. И Тата мне говорит, что в мою защиту комитет в Америке образовался, еще во Франции, в ПЕН-клуб меня приняли. А я ж зэк, я говорю: «Татик, ну что там ребята просили передать?» У Таты вообще доброе лицо, а тут оно исказилось, и она мне: «А ребята просили передать, чтоб ты хоть в лагере язык не распускал!» Мне очень повезло с женой, прошу зафиксировать это.

– Она ведь к вам переехала в Сибирь с сыном, когда вас отпустили на вольное поселение?

– Знаете, я иногда вспоминаю, как она в 35-градусный мороз между сортиром и избой нашей говорила: «Б-же, как я счастлива…» Такое надо понимать…

Премьера ЛСД в СССР.

Основатель ЛСД–терапии Станислав Гроф рассказывает о командировке в СССР: «Было не просто спланировать нашу поездку таким образом, чтобы она была и интересной, и познавательной… Мы решили, что возьмем с собой 300 ампул с ЛСД–25 по 100 микрограммов каждая».


Кадр из фильма "Приключения жёлтого чемоданчика". Добрый доктор сделал конфетки смелости для трусливого мальчика, а потом они попали тем, кому не предназначались.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

С 1960 по 1967 год я работал на факультете изучения межличностных отношений пражского Института психиатрических исследований. За все эти годы моей главной обязанностью было исследование терапевтического и эвристического потенциала психоделиков. В это время единственной страной, помимо Швейцарии, которая официально производила фармакологически чистый ЛСД, была Чехословакия. Будучи главным участником психоделической исследовательской программы, я имел неограниченный доступ к этому веществу.

В 1964 году меня и моего коллегу, Зденека Дитриха, по обмену пригласили на шесть недель в Советский Союз для изучения проводимых в здесь исследований неврозов и психотерапии. В это время деятельность советских психиатров направлялась коммунистической идеологией, и единственно возможной теорией неврозов была теория, основанная на результатах, полученных в ходе экспериментов И.П.Павлова над собаками. Лечение ограничивалось приемом лекарств, содержащих бром и кофеин, терапией сном, гипнозом и приемом транквилизаторов. В СССР практически не существовало глубинной психотерапии, аналогичной исследуемой нами и интересующей нас.

Было не просто спланировать нашу поездку таким образом, чтобы она была и интересной, и познавательной. Однако нам удалось выяснить, что в Ленинградском психоневрологическом институте им. Бехтерева была группа ученых под руководством профессора Мясищева, которая занималась собственной разновидностью динамической психотерапии. Мы решили провести четыре недели в этом институте. Кроме того, Ленинград очень красивый город, и его стоит посетить хотя бы даже ради одного Эрмитажа, с его потрясающей коллекцией произведений искусств! Также мы запланировали визит в Сухуми, город в Грузии, для того чтобы посетить большой обезьяний питомник, расположенный на берегу Черного моря. В питомнике проводились экспериментальные исследования неврозов на примере гамадрилов. Ввиду политической ситуации в СССР мы также должны были непременно нанести визит академику Андрею Снежневскому, главе Московского института психиатрии Академии медицинских наук СССР и главному идеологу советской психиатрии.

Перед поездкой в СССР мы решили, что возьмем с собой 300 ампул с ЛСД–25 по 100 микрограммов каждая. Препарат был произведен чехословацким фармакологическим предприятием и находился в списках официальной фармакопеи наряду с такими утвержденными лекарствами, как тетрациклиносодержащие антибиотики, инсулин и аспирин. Это было еще до гарвардского скандала, в результате которого ЛСД запретили, и в то время в нашей деятельности не было ничего противозаконного. Во время первого совещания в институте им. Бехтерева мы сделали доклад о нашей работе с психоделиками и предложили провести ЛСД–сессию с участием всех заинтересованных членов команды.

Команда отделения неврозов под руководством доктора Страумита занималась поверхностной формой динамической психотерапии. Несмотря на то что психологи и психиатры этого отделения, в особенности молодые специалисты, интересовались психоанализом, им приходилось держать это в глубокой тайне. Книги Фрейда в Советском Союзе были запрещены из–за того, что его модель человеческой психики основывалась на преобладании в человеке низменных эгоистических инстинктов, а такие люди не годились для создания в будущем идеального коммунистического общества. Кроме того, это порочило пролетарских революционеров, объясняя их жажду свергнуть правящий класс тем, что ими владел неразрешенный эдипов комплекс. Команде Бехтерева нужно было быть очень осторожной, чтобы не попасть под обвинение в том, что они поддались этой ереси.

Члены терапевтической команды с большой радостью согласились отправиться в путешествие в глубинные пространства своей психики при помощи средства, на котором не лежало печати фрейдизма. В Ленинграде мой коллега и я посещали и наблюдали индивидуальные и групповые занятия психиатров из института им. Бехтерева, проводили ЛСД–сессии с сотрудниками института и ходили в знаменитый музей Эрмитаж. Во время моего пребывания в Ленинграде я также читал в аудитории института им. Бехтерева лекции о психотерапии с применением ЛСД, свободные для посещения. В те годы я свободно говорил по–русски, поэтому большая часть аудитории могла понимать мой доклад без дополнительного перевода.

В то время нигде на территории Советского Союза не проводились официальные клинические исследования психоделиков. Существовало несколько проектов базовых лабораторных исследований, одно из которых проводилось в институте им. Бехтерева. Биохимик Лапин изучал воздействие псилоцибина, вещества, идентичного ЛСД, на кровеносные сосуды ушей кроликов. Ходили слухи, что в КГБ во время допросов и при идеологической обработке использовались мескалин и ЛСД. Русские, лишенные полной информации об остальном мире ввиду строгой цензуры, жаждали получить информацию о всем, что творилось за границей. Интерес был огромный, и я делал доклад в целиком заполненной аудитории.

В день моей лекции я провел ЛСД–сессию с доктором Страумитом, возглавлявшим факультет. Он настоял на своем участии в моей презентации и желании поделиться с аудиторией своим опытом в ее конце. Моя лекция была запланирована на раннее утро; переживания доктора Страумита оказались очень глубокими и значимыми, и когда он стал рассказывать о них, он все еще пребывал под воздействием так называемого остаточного галлюциногенного эффекта. Его отчетливая речь оказала огромное влияние на аудиторию, и это событие определенно имело успех.

В России мы оказались как раз в такой момент, когда нам удалось стать свидетелями интереснейших политико–научных событий. Во время нашего пребывания в Ленинграде по всему Советскому Союзу распространились сенсационные слухи об исторической операции «Солнечный свет», осуществленной в 1958 году. Это был первый случай прохода Северного полюса на корабле — американской субмарине «Наутилус», проплывшей под арктическим льдом. В 1959 году, посреди холодной войны, французский журналист сообщил сенсационную новость о том, что «Наутилус», лишенный обычных средств электронной связи из–за толстого слоя полярного льда, успешно обменивался телепатическими сообщениями с военной базой.

Перед самым нашим прибытием в Ленинград академик Леонид Васильев, всемирно известный психолог и обладатель Ленинской премии, упомянул об успехе американцев на конференции, на которую советские ученые собралась в честь годовщины изобретения радио. Он предсказал, что использование энергии, лежащей в основе экстрасенсорного восприятия, встанет на одну ступеньку с открытием атомной энергии. Комментарий Васильева воодушевил и заинтересовал не только профессионалов, но и военные круги.

Советское правительство было встревожено тем, что, возможно, США способно добиться военного превосходства благодаря использованию психического оружия. В течение года после этой лекции Васильев был главой специальной лаборатории парапсихологии в Ленинградском университете. Это было началом золотой эры советских парапсихологических исследований, проводившихся под эгидой советских вооруженных сил и секретных служб. Годовой бюджет этих исследований составлял около 20 миллионов рублей. В то время это было немного больше, чем аналогичная сумма в долларах США. Однако такое положение вещей было выгодно и для американских парапсихологов, потому что уделение повышенного внимания парапсихологии в Советском Союзе делало эту область важной для национальной безопасности США и, следовательно, заслуживающей поддержки правительства США.

Во время нашего четырехнедельного пребывания в Ленинграде подробный обмен знаниями во время занятий с применением психоделиков и вечеринки, подогретые водкой «Старка», которую готовили по старинному царскому рецепту, крепко сдружили нас. Когда мы уезжали оттуда, направляясь в Москву и Сухуми, мы отдали нашим ленинградским коллегам изрядное количество оставшихся ампул с ЛСД, чтобы они могли продолжить свои исследования. После визита в Москву, город, интересный, конечно, более в культурном, чем в профессиональном смысле, и замечательной поездки в Сухуми на субтропическое побережье Грузии, мы вернулись в Прагу.

Этот опыт имел интересное продолжение три года спустя, когда я стал сотрудником Университета Джона Хопкинса в Балтиморе, штат Мэриленд. Психиатрическая клиника Генри Фиппса, где я обучал студентов психотерапии, регулярно по средам проводила семинары и лекции с участием приглашенных преподавателей. Одним из гостей был доктор Исидор Цифферштайн, американский психиатр, уроженец Белоруссии. Благодаря тому, что он свободно говорил по–русски, он ежегодно посещал институт им. Бехтерева и участвовал в индивидуальных и групповых терапевтических занятиях, как и мы во время нашей поездки по СССР. Так как институт им. Бехтерева был единственным местом в Советском Союзе, в котором существовала школа психотерапии с определенным терапевтическим подходом, доктор Цифферштайн вскоре стал официальным экспертом США по советской психотерапии. Он путешествовал по стране, читал лекции и писал статьи по этой тематике.

Его визит в клинику Генри Фиппса был одним из пунктов программы его лекционного тура. Как обычно, после описания работы профессора ленинградской школы Мясищева доктор Цифферштайн поделился с нами наблюдением, которое его самого весьма озадачило. По его словам, он ездил в институт им. Бехтерева каждый год вот уже в течение нескольких лет. Но во время последнего визита он стал свидетелем новых удивительных событий. Радикально изменилась интеллектуальная атмосфера института. Во время его предыдущих визитов большинство дискуссий с сотрудниками института вращалось вокруг имени

Ивана Петровича Павлова, российского лауреата Нобелевской премии и жителя Ленинграда. Терапевты пытались обосновать свои теоретические концепции и терапевтические стратегии, ссылаясь на работы Павлова.

К удивлению Цифферштайна, во время его последнего визита такой ситуации уже не наблюдалось. Все молодые психологи и психиатры постоянно говорили о восточной философии, различных школах йоги и дзен–буддизме. Они упоминали такие книги, как «О, дивный новый мир!» и «Остров» Олдоса Хаксли, «Путешествие на Восток» Германа Гессе. Это было задолго до начала перестройки и гласности. Зная, что упоминание о возможной связи между психоделическими сессиями, проводимыми сотрудниками, и изменением их интересов может иметь для них неприятные последствия, я сдержался и не стал говорить о наиболее вероятном объяснении таинственного открытия доктора Цифферштайна.

Для меня это стало лишь еще одним доказательством того, что я вижу постоянно в моей собственной работе: как только знающие психиатры и психологи с хорошим академическим образованием получают возможность испытать холотропные состояния на себе, они понимают, что материалистическое научное мировоззрение неспособно объяснить подобные состояния, и выбирают в качестве более подходящего варианта духовные философские школы Востока и мировые мистические традиции.

Из книги Станислава Грофа "Когда невозможное возможно".

Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении

Л.Н. Толстой
17 мая 1907 г.
(Замысел статьи «Почему христианские народы...» Толстой впервые отметил в записной книжке 21 января 1907 г. Последняя рукопись была датирована 17 мая; между тем Толстой просматривал эту рукопись и сделал к ней большую вставку об апостоле Павле)

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Люди мирно живут между собой и согласно действуют только тогда, когда они соединены одним и тем же мировоззрением: одинаково понимают цель и назначение своей деятельности.
Так это для семей, так это и для различных кружков людей, так это для политических партий, так это для целых сословий и так это в особенности для народов, соединенных в государства.
Люди одного народа живут более или менее мирно между собой и отстаивают дружно свои общие интересы только до тех пор, пока живут одним и тем же усвоенным и признаваемым всеми людьми народа мировоззрением. Общее людям народа мировоззрение выражается обыкновенно установившейся в народе религией.
Так это было всегда и в языческой древности, так это есть и теперь и в языческих, и магометанских народах, и с особенной ясностью в самом древнем и до сих пор продолжающем жить одной и той же мирной и согласной жизнью народе Китая. Так это было и среди так называемых христианских народов. Народы эти были внутренне соединены той религией, которая носила название христианской.
Религия эта представляла из себя очень неразумное и внутренне противоречивое соединение самых основных и вечных истин о жизни человеческой с самыми грубыми требованиями языческой жизни. Но как ни грубо было это соединение, оно, облекаясь в торжественные формы, долгое время отвечало нравственным и умственным требованиям европейских народов.
Но чем дальше подвигалась жизнь, чем больше просвещались народы, тем все очевиднее и очевиднее становилось внутреннее противоречие заключающееся в этой религии, ее неосновательность, несостоятельность и ненужность. Так это продолжалось веками и в наше время дошло до того, что религия эта держится только инерцией, никем уже не признается и не исполняет главного свойственного религии внешнего воздействия на народ: соединения людей в одном мировоззрении, одном общем всем понимании назначения и цели жизни.
Прежде религиозное учение это распадалось на различные секты, и секты горячо отстаивали каждая свое понимание, теперь этого уже нет. Если и существуют различные секты между разными охотниками словопрений, никто уже серьезно не интересуется этими сектами. Вся масса народа - как самые ученые, так и самые неученые рабочие не верят уже не только в эту когда-то двигавшую людьми христианскую религию, но не верят ни в какую религию, верят, что самое понятие религии есть нечто отсталое и ненужное. Люди ученые верят в науку, в социализм, анархизм, прогресс. Люди неученые верят в обряды, в церковную службу, в воскресное неделание, но верят как в предание, приличие; но веры, как веры, соединяющей людей, движущей ими, совсем нет, или остаются исчезающие остатки.
Ослабление веры, замена или скорее затемнение ее суеверными обычаями и для масс и рационалистическое толкование основ веры высшими учеными классами происходит везде: и в браманизме, и в конфуцианстве, и в буддизме, и в магометанстве, но нигде нет того полного освобождения народов от религии, какое произошло и с необыкновенной быстротой происходит в христианстве.
Затемнение основ веры суеверными толкованиями и обычаями есть общее всем религиям явление. Общие причины затемнения основ веры заключаются, во-первых, и главное, в том, что всегда именно непонимающие люди желают толковать учение и своими толкованиями извращают и ослабляют его; во-вторых, в том, что большинство ищет видимых форм проявления учения и переводит на вещественный духовный смысл учения; в-третьих, в общих всем религиям жреческих искажениях религиозных основ учений ради выгод жрецов и властвующих классов.
Все три причины эти извращения религии общи всем религиозным учениям и исказили отчасти учения браманизма, буддизма, таосизма, конфуцианства, еврейства, магометанства; но причины эти не уничтожили веру в эти учения. И народы Азии, несмотря на извращения, которым подверглись эти учения, продолжают верить в них и соединены между собою и отстаивают свою независимость. Только одна так называемая христианская религия утратила всякую обязательность для народов, исповедующих ее, и перестала быть религией. Отчего это? Какие особенные причины произвели это странное явление?
Причина это в том, что так называемое церковно-христианское учение не есть цельное, возникшее на основании проповеди одного великого учителя учение, каковы буддизм, конфуцианство, таосизм, а есть только подделка под истинное учение великого учителя, не имеющая с истинным учением почти ничего общего, кроме названия основателя и некоторых ничем не связанных положений, заимствованных из основного учения.
Знаю, что то, что я имею высказать теперь, именно то, что та церковная вера, которую веками исповедовали и теперь исповедуют миллионы людей под именем христианства, есть не что иное, как очень грубая еврейская секта, не имеющая ничего общего с истинным христианством, — покажется людям, исповедующим на словах учение этой секты, не только невероятным, но верхом ужаснейшего кощунства.
Но я не могу не сказать этого. Не могу не сказать этого потому, что для того, чтобы люди могли воспользоваться тем великим благом, которое дает нам истинное христианское учение, нам необходимо прежде всего освободиться от того бессвязного, ложного и, главное, глубоко-безнравственного учения, которое скрыло от нас истинное христианское учение. Учение это, скрывшее от нас учение Христа, есть то учение Павла, изложенное в его посланиях и ставшее в основу церковного учения. Учение это не только не есть учение Христа, но есть учение прямо противоположное ему.
Стоит только внимательно прочесть евангелия, не обращая в них особенного внимания на все то, что носит печать суеверных вставок, сделанных составителями, вроде чуда Каны Галилейской, воскрешений, исцелений, изгнания бесов и воскресения самого Христа, а останавливаясь на том, что просто, ясно, понятно и внутренне связано одною и тою же мыслью, — и прочесть затем хотя бы признаваемые самыми лучшими послания Павла, чтобы ясно стало то полное несогласие, которое не может не быть между всемирным, вечным учением простого, святого человека Иисуса с практическим временным, местным, неясным, запутанным, высокопарным и подделывающимся под существующее зло учением фарисея Павла.
Как сущность учения Христа (как все истинно великое) проста, ясна, доступна всем и может быть выражена одним словом: человек — сын Бога, — так сущность учения Павла искусственна, темна и совершенно непонятна для всякого свободного от гипноза человека.
Сущность учения Христа в том, что истинное благо человека - в исполнении воли Отца. Воля же Отца — в единении людей. А потому и награда за исполнение воли Отца есть само исполнение, слияние с Отцом. Награда сейчас — в сознании единства с волей Отца. Сознание это дает высшую радость и свободу. Достигнуть этого можно только возвышением в себе духа, перенесением жизни в жизнь духовную.
Сущность учения Павла в том, что смерть Христа и его воскресение спасает людей от их грехов и жестоких наказаний, предназначенных Богом теперешним людям за грехи прародительские.
Как основа учения Христа в том, что главная и единственная обязанность человека есть исполнение воли Бога, то есть любви к людям, — единственная основа учения Павла та, что единственная обязанность человека — это вера в то, что Христос своей смертью искупил и искупает грехи людей.
Как, по учению Христа, награда за перенесение своей жизни в духовную сущность каждого человека есть радостная свобода этого сознания соединения с Богом, так по учению Павла, награда доброй жизни не здесь, а в будущем, посмертном состоянии. По учению Павла, жить доброй жизнью надо, главное, для того, чтобы получить за это награду там. С своей обычной нелогичностью он говорит, как бы в доказательство того, что должно быть блаженство будущей жизни: Если мы не распутничаем и лишаем себя удовольствия делать гадости здесь, а награды в будущей жизни нет, то мы останемся в дураках.
Да, основа учения Христа — истина, смысл — назначение жизни. Основа учения Павла — расчет и фантазия.
Из таких различных основ естественно вытекают и еще более различные выводы.
Там, где Христос говорит, что люди не должны ждать наград и наказаний в будущем и должны, как работники у хозяина, понимать свое назначение, исполнять его, — все учение Павла основано на страхе наказаний и на обещаниях наград, вознесения на небо или на самом безнравственном положении о том, что если ты веришь, то избавишься от грехов, ты безгрешен.
Там, где в Евангелии признается равенство всех людей и говорится, что то, что велико перед людьми, мерзость перед Богом, Павел учит повиновению властям, признавая установление их от Бога, так что противящийся власти противится Божию установлению.
Там, где Христос учит тому, что человек должен всегда прощать, Павел призывает анафему на тех, кто не делает то, что он велит, и советует напоить и накормить голодного врага с тем, чтобы этим поступком собрать на голову врага горячие уголья, и просит Бога наказать за какие-то личные расчеты с ним Александра Медника.
Евангелие говорит, что люди все равны; Павел знает рабов и велит им повиноваться господам. Христос говорит: не клянись вовсе и кесарю отдавай только то, что кесарево, а то, что Богово — твоя душа — не отдавай никому. Павел говорит: «Всякая душа да будет покорна высшим властям: ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены». (К Римл. ХIII, 1,2)
Христос говорит: «Взявшие меч от меча погибнут». Павел говорит: «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч; он — Божий слуга..., отмститель в наказание делающему злое». (Римл. ХIII, 4.)
Христос говорит: «сыны Бога никому не обязаны платить подати». Павел говорит «Для сего вы и подати платите: ибо они Божии служители, си самым постоянно занятые. И потому отдавайте всякому должное; кому подать — подать; кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь». (Римл. ХIII, 6,7.)
Но не одни эти противоположные учения Христа и Павла показывают несовместимость великого, всемирного учения, уясняющего то, что было высказано всеми величайшими мудрецами Греции, Рима и Востока, с мелкой, сектантской, случайной, задорной проповедью непросвещенного, самоуверенного и мелко-тщеславного, хвастливого и ловкого еврея. Несовместимость эта не может не быть очевидна для всякого человека, воспринявшего сущность великого христианского учения.
А между тем целый ряд случайных причин сделали то, что это ничтожное и лживое учение заняло место великого вечного и истинного учения Христа и даже на много веков скрыло его от сознания большинства людей.
Правда, во все времена среди христианских народов были люди, понимавшие христианское учение в его истинном значении, но это были только исключения. Большинство же так называемых, в особенности после того, как властью церкви все писания Павла даже и его советы приятелям о том, чтобы пить вино для поправления желудка, были признаны непререкаемым произведением святого духа, большинство верило, что именно это безнравственное и запутанное учение, поддающееся, вследствие этого, самым произвольным толкованиям, и есть настоящее учение самого Бога-Христа.
Причин такого заблуждения было много различных.
Первая та, что Павел, как и все самолюбивые, славолюбивые проповедники лжи, суетился, бегал из места в место, вербовал учеников, не брезгая никакими средствами для приобретения их; люди же, понявшие истинное учение, жили им и не торопились проповедовать.
Вторая причина была в том, что послания, проповедующие, под именем Иисуса Христа, учение Павла, стали, вследствие торопливой деятельности Павла, известны прежде, чем евангелия (это было в 50-х годах после рождения Христа. Евангелия же появились позднее).
Третья причина была в том, что грубо суеверное учение Павла было доступнее грубой толпе, охотно принявшей новое суеверие, заменявшее старое.
Четвертая причина была та, что учение это (как ни ложно оно было по отношению тех основ, которые оно извращало), будучи все-таки разумнее грубого исповедоваемого народами язычества, между тем не нарушало языческих форм жизни, как и язычество, допуская и оправдывая насилия, казни, рабство, богатство, - в корне уничтожало весь склад языческой жизни.
Сущность дела была такая.
В Галилее в Иудее появился великий мудрец, учитель жизни, Иисус, прозванный Христом. Учение его слагалось из тех вечных истин о жизни человеческой, смутно предчувствуемых всеми людьми и более или менее ясно высказанных всеми великими учителями человечества: браминскими мудрецами, Конфуцием, Лао-Тзе, Буддой. Истины эти были восприняты окружавшими Христа простыми людьми и более или менее приурочены к еврейским верованиям того времени, из которых главное было ожидание пришествия мессии.
Появление Христа с его учением, изменявшим весь строй существующей жизни, было принято некоторыми, как исполнение пророчеств о мессии. Очень может быть, что и сам Христос более или менее приурочивал свое вечное, всемирное учение к случайным, временным религиозным формам того народа, среди которого он проповедовал. Но, как бы то ни было, учение Христа привлекло учеников, расшевелило народ и, все более и более распространяясь, стало так неприятно еврейским властям, что они казнили Христа и после его смерти гнали, мучили и казнили его последователей (Стефана и других). Казни, как всегда, только усиливали веру последователей.
Упорство и убежденность этих последователей, вероятно, обратили на себя внимание и сильно поразили одного из фарисеев-гонителей, по имени Савла. И Савл этот, получив потом название Павла, человек очень славолюбивый, легкомысленный, горячий и ловкий, вдруг по каким-то внутренним причинам, о которых мы можем только догадываться, вместо прежней своей деятельности, направленной против учеников Христа, решился, воспользовавшись той силой убежденности, которую он встретил в последователях Христа, сделаться основателем новой религиозной секты, в основы которой он положил те очень неопределенные и неясные понятия, которые он имел об учении Христа, все сросшиеся с ним еврейские фарисейские предания, а главное, свои измышления о действенности веры, которая должна спасать и оправдывать людей.
С этого времени, с 50-х годов, послу смерти Христа, и началась усиленная проповедь этого ложного христианства, и в эти 5–6 лет были написаны первые (признанные потом священными) псевдохристианские письмена, именно послания. Послания первые определили для масс совершенно превратное значение христианства.
Когда же было установлено среди большинства верующих именно это ложное понимание христианства, стали появляться и евангелия, которые, в особенности Матфея, были не цельные произведения одного лица, а соединение многих описаний о жизни и учении Христа. Сначала появилось евангелие Марка, потом Матфея, Луки, потом Иоанна.
Все евангелия эти не представляют из себя цельных произведений, а все суть соединения из различных писаний. Так, например евангелие Матфея в основе своей имеет краткое евангелие евреев, заключающее в себе одну нагорную проповедь. Все же евангелие составлено из прибавляемых к нему дополнений. То же и с другими евангелиями. Все евангелия эти (кроме главной части евангелия Иоанна), появившись позднее Павла, более или менее подгонялись под существовавшее уже павловское учение.
Так что истинное учение великого учителя, то, которое сделало то, что сам Христос и его последователи умирали за него, сделало и то, что Павел избрал это учение для своих славолюбивых целей; истинное учение, с первых шагов своих извращенное павловским извращением, все более и более прикрывалось толстым слоем суеверий, искажений, лжепониманием, и кончилось тем, что истинное учение Христа стало неизвестно большинству и заменилось вполне тем странным церковным учением с папами, митрополитами, таинствами, иконами, оправданиями верою и т.п., которое с истинным христианским учением почти ничего не имеет общего, кроме имени.
Такого отношение истинно-христианского учения к павловско-церковному учению, называемому христианским. Учение было ложное по отношению к тому, что им будто бы представлялось, но как ни ложно оно было, учение это все-таки было шагом вперед в сравнении с религиозными понятиями варваров времен Константина. И потому Константин и окружающие его люди охотно приняли это учение, совершенно уверенные в том, что учение это есть учение Христа. Попав в руки властвующих, учение это все более и более огрубевало и приближалось к миросозерцанию народных масс. Явились иконы, статуи, обоготворенные существа, и народ искренно верил в это учение.
Так это было и в Византии и в Риме. Так это было и все средние века, и часть новых — до конца 18 столетия, когда люди, так называемые христианские народы, дружно соединились во имя этой церковной павловской веры, которая давала им, хотя и очень низменное и ничего не имеющее общего с истинным христианством, объяснение смысла и назначения человеческой жизни.
У людей была религия, они верили в ее и потому могли жить согласной жизнью, защищая общие интересы.
Так это продолжалось долго, продолжалось бы и теперь, если бы эта церковная вера была самостоятельное религиозное учение, как учение браманизма, буддизма, как учение шинто, в особенности как китайское учение Конфуция, и не была подделкой под учение христианства, не имеющей в самой себе никакого корня.
Чем дальше жило христианское человечество, чем больше распространялось образование и чем смелее и смелее становились на основании извращенной и признанной непогрешимой веры как светские, так и духовные властители, тем все больше и больше изобличалась фальшь извращенной веры, вся неосновательность и внутренняя противоречивость учения, признающего основой жизни любовь и вместе с тем оправдывающего войны и всякого рода насилия.
Люди все меньше и меньше верили в учение, и кончилось тем, что все огромное большинство христианских народов перестало верить не только в это извращенное учение, но и в какое бы то ни было общее большинству людей религиозное учение. Все разделились на бесчисленное количество не вер, а мировоззрений; все, как пословица говорит, расползлись, как слепые щенята от матери, и все теперь люди нашего христианского мира с разными мировоззрениями и даже верами: монархисты, социалисты; республиканцы, анархисты, спиритисты, евангелисты и т.п., все боятся друг друга, ненавидят друг друга.
Не стану описывать бедственность, разделенность, озлобленность людей христианского человечества. Всякий знает это. Стоит только прочесть первую попавшуюся какую бы то ни было, самую консервативную или самую революционную газету. Всякий, живущий среди христианского мира, не может не видеть, что как ни плохо теперешние положение христианского мира, то, что ожидает его, еще хуже.
Взаимное озлобление растет, и все заплатки, предполагаемые как правительствами, так и революционерами, социалистами, анархистами, не могут привести людей, не имеющих перед собою никакого другого идеала, кроме личного благосостояния, и потому не могущих не завидовать друг другу и не ненавидеть друг друга, ни к чему другому, кроме как к всякого рода побоищам внешним и внутренним и к величайшим бедствиям.
Спасение не в мирных конференциях и пенсионных кассах, не в спиритизме, евангелизме, свободном протестантстве, социализме; спасение в одном: в признании одной такой веры, которая могла бы соединить людей нашего времени. И вера эта есть, и много есть людей уже теперь, которые знают ее.
Вера эта есть то учение Христа, которое было скрыто от людей лживым учением Павла и церковью. Стоит только снять эти покровы, скрывающие от нас истину, и нам откроется то учение Христа, которое объясняет людям смысл их жизни и указывает на проявление этого учения в жизни и дает людям возможность мирной и разумной жизни.
Учение это просто, ясно, удобоисполнимо, одно для всех людей мира и не только не расходится с учениями Кришны, Будды, Лао-Тзе, Конфуция в их неизвращенном виде, Сократа, Эпиктета, Марка Аврелия и всех мудрецов, понимавших общее для всех людей одно назначение человека и общий всем, во всех учениях один и тот же закон, вытекающий из сознания этого назначения, но подтверждает и уясняет их.
Казалось бы, так просто и легко страдающим людям освободиться от того грубого суеверия, извращенного христианства, в котором они жили и живут, и усвоить то религиозное учение, которое было извращено и исполнение которого неизбежно дает полное удовлетворение как телесной, так и духовной природе человека. Но на пути этого осуществления стоит много и много самых разнообразных препятствий: и то, что ложное учение это признано божественным; и то, что оно так переплелось с истинным учением, что отделить ложное от истинного особенно трудно; и то, что обман этот освящен преданием древности, и на основании его совершенно много дел, считающихся хорошими, которые, признав истинное учение, надо было бы признать постыдными; и то, что на основании ложного учения сложилась жизнь господ и рабов, вследствие которой возможно было произвести все те мнимые блага материального прогресса, которым так гордится наше человечество; а при установлении истинного христианства вся наибольшая часть этих приспособлений должна будет погибнуть, так как без рабов некому будет их делать.
Препятствие особенно важное и то, что истинное учение невыгодно для людей властвующих. Властвующие же люди имеют возможность, посредством и ложного воспитания и подкупа, насилия и гипноза взрослых, распространять ложное учение, вполне скрывающее от людей то истинное учение, которое одно дает несомненное и неотъемлемое благо всем людям.
Главное препятствие состоит в том, что именно вследствие того, что ложь извращения христианского учения слишком очевидна, в последнее время все более и более распространялось и распространяется грубое суеверие, в много раз вреднейшее, чем все суеверия древности, суеверие о том, что религия вообще есть нечто ненужное, отжитое, что без религии человечество может жить разумной жизнью.
Суеверие это особенно свойственно людям ограниченным. А как таковых большинство людей в наше время, то грубое суеверие это все более и более распространяется. Люди эти, имея в виду самые извращения религии, воображают, что религия вообще есть нечто отсталое, пережитое человечеством, и что теперь люди узнали, что они могут жить без религии, то есть без ответа на вопрос: зачем живут люди, и чем им, как разумным существам, надо руководиться.
Грубое суеверие это распространяется преимущественно людьми, так называемыми учеными, то есть людьми особенно ограниченными и потерявшими способность самобытного, разумного мышления, вследствие постоянного изучении чужих мыслей и занятия самыми праздными и ненужными вопросами. Особенно же легко и охотно воспринимается это суеверие отупевшими от машинной работы городскими фабричными рабочими, количество которых становится все больше и больше, в самых считающихся просвещенными, то есть в сущности самых отсталых и извращенных людях нашего времени.
В этом все более и более распространяющемся суеверии причина непринятия истинного учения Христа. Но в нем же, в этом распространяющемся суеверии, и причина того, что люди неизбежно будут приведены к пониманию того, что та религия, которую они отвергают, воображая, что эта религия Христа, есть только извращение этой религии, а что истинная религия одна может спасти людей от тех бедствий, в которые они все более и более впадают, живя без религии.
Люди самым опытом жизни будут приведены к необходимости понять то, что без религии люди никогда не жили и не могут жить, что если они живы теперь, то только потому, что среди них еще живы остатки религии; поймут, что волки, зайцы могут жить без религии, человек же, имеющий разум, такое орудие, которое дает ему огромную силу, — если живет без религии, подчиняясь своим животным инстинктам, становится самым ужасным зверем, вредным особенно для себе подобных.
Вот это-то люди неизбежно поймут, и уже начинают понимать теперь, после тех ужасных бедствий, которые они причиняют и готовятся причинить себе. Люди поймут, что им нельзя жить в обществе без одного соединяющего их, общего понимания жизни. И это общее, соединяющее всех людей понимание жизни смутно носится с сознании всех людей христианского мира отчасти потому, что это сознание присуще человеку вообще, отчасти потому, что это понимание жизни выражено в том самом учении, которое было извращено, но сущность которого проникала и сквозь извращение.
Надо только понять, что все, чем еще держится наш мир, все, что есть в нем доброго, все единение людей, то, какое есть, все те идеалы, которые носятся перед людьми: социализм, анархизм, все это — не что иное, как частные проявлении той истинной религии, которая была скрыта от нас павлоством и церковью (скрыта она была, вероятно, оттого, что сознание народов еще не доросло до истинной) и до которой теперь доросло христианское человечество.
Людям нашего времени и мира не нужно, как это думают ограниченные и легкомысленные люди, так называемые ученые, придумывать какие-то новые основы жизни, могущие соединить всех людей, а нужно только откинуть все те извращения, которые скрывают от нас истинную веру, и эта вера, единая со всеми разумными основами вер всего человечества, откроется перед нами во всем своем не только величии, но всей обязательности своей для всякого человека, обладающего разумом.
Как готовая кристаллизироваться жидкость ожидает толчка для того, чтобы превратиться в кристаллы, так и христианское человечество ждало только толчка для того, чтобы все его смутные христианские стремления, заглушаемые ложными учениями и в особенности суеверием о возможности человечества жить без религии, превратились в действительность, и толчок этот почти одновременно дан нам пробуждением восточных народов и революцией среди русского народа, больше всех удержавшего в себе дух истинного христианства, а не павловского христианства.
Причина, по которой христианские народы вообще и русский народ в особенности находятся теперь в бедственном положении, - та, что народы не только потеряли единственное условие, необходимое для мирного, согласного и счастливого сожительства людей: верования в одни и те же основы жизни и общие всем людям законы поступков, — не только лишены этого главного условия хорошей жизни, но еще и коснеют в грубом суеверии о том, что люди могут жить хорошей жизнью без веры.
Спасение от этого положения в одном: в признании того, что если извращение христианской веры и было извращение веры и должно было отвергнуто, то та вера, которая была извращена, есть единая, необходимейшая в наше время истина, сознаваемая всеми людьми не только христианского, но и восточного мира, и следование которой дает людям, каждому отдельно и всем вместе, не бедственную, а согласную и добрую жизнь.
Спасение не в том, чтобы устроить придуманную нами для других людей жизнь, как понимают это спасение теперь люди, не имеющие веры каждый по-своему: одни парламентаризм, другие республику, третьи социализм, четвертые анархизм, а в том, чтобы всем людям в одном и том же понимать для каждого самого себя назначение жизни и закон ее и жить на основании этого закона в любви с другими, но без определения вперед какого-либо известного устройства людей.
Устройство жизни всех людей будет хорошо только тогда, когда люди не будут заботиться об этом устройстве, а будут заботиться только о том, чтобы каждому перед своей совестью исполнить требование своей веры. Только тогда и устройство жизни будет наилучшим, не такое, какое мы придумываем, а такое, какое должно быть соответственно той веры, которую исповедают люди и законы которой они исполняют.
Вера же эта существует в чистом христианстве, совпадающем со всеми учениями мудрецов древности и востока.
И я думаю, что именно теперь настало время этой веры, и что лучшее, что может человек сделать в наше время, это то, чтобы в жизни своей следовать учению этой веры и содействовать распространению ее в людях.

Закрытие программы «Очевидное – невероятное» - Как Познер и Эрнст уничтожали Капицу

«…Первый канал требовал, чтобы я, во-первых, громил советскую науку и, во-вторых, не возражал против всякой лженауки. Я отказался категорически. Тогда меня выгнали оттуда.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

- Просто так поставили вопрос ребром?
- Именно так. Циничными они были.
- Молодёжь, которая пришла на телевидение?
- Да, новое руководство. Какие у них были политические установки, можно видеть по результатам их деятельности. Это интеллектуальный разгром России. Иначе я характеризовать их деятельность не могу.
- Ну да, ведь ваша передача не была политизирована.
- Я не служил ни тогда, ни сегодня никому, кроме интересов дела. Я же был беспартийным ко всему. Хотя это была высшая номенклатура нашей пропаганды и утверждалась на самом высоком уровне.
- Кто был генератором идей, как зарождались новые передачи?
- Генератором идей... оно само получается. Я никогда не знал отказа от своих учёных коллег- все были готовы помочь. Всегда было ощущение того, что надо рассказывать. Главная задача - найти нужного человека. Был бы человек хороший - будет хорошая передача.
- Повлияла ли на вашу профессиональную судьбу работа над «Очевидным- невероятным»?
- Когда я начинал эти передачи в 1973 году, один очень приятный академик - Лев Арцимович- сказал мне: «Знаешь, Сергей, если ты займёшься этим делом, то положишь крест на академической карьере. Что бы ты ни сделал, этого тебе не простят». Так оно и оказалось. […]
- У телевизионщиков должна быть ответственность перед обществом?
- Тему ответственности я считаю очень существенной, одной из главных. Свобода должна ограничиваться ответственностью. Но наша интеллигенция этого не понимает, это её погубит. Да и вообще тема ответственности является одной из ключевых в современном мире.
- У вас необычная для нашего телевидения речь, так говорили в конце XIX века.
- Мне говорили как раз знатоки тонкие, что мой русский и английский несовершенны, они друг другу мешают.
- Вы на фоне остальных наверняка выделялись. Телевизионных начальников это, наверное, раздражало...
- Наверное, выделялся. Но как-то это принималось. Главное, что это принималось. Были иногда мелкие поправки к произношению каких-то слов и т.п. Вообще речь моя идёт от предков: отец был очень крупный ученый мирового класса, мать тоже была очень образованной женщиной, дед - Алексей Николаевич Крылов, известный математик и кораблестроитель.
- Как вы относитесь к английскому научпопу? Би-би-си ведь очень много делает фильмов...
- Я считаю, что это положительная вещь, очень положительная. Прежде всего - это доходно. И политически, как говорится, они очень корректно это делают.
- А с точки зрения научного качества?
- Фильмы Би-би-си неглубокие - они довольно поверхностные и упрощают дело.
- Ваши передачи были глубже?
- Би-би-си редко использует в передачах крупных учёных. А в наших передачах, я думаю, в целом были более крупные люди. И они больше говорили именно по существу проблем науки и общества.
- У Вас в основном дискуссия, а у них визуальность?
- Да, у нас дискуссия, а у них визуальность и просветительская деятельность. Это тоже очень важно и нужно, но несколько другие методы, другой адрес и другие персонажи.
- А канал «Discovery» Вы смотрите?
- Иногда смотрю. Добротно очень. Профессиональные вещи, сделанные в ином ключе, иная цель преследуется, и это тоже нужно. Я был в Бостонской студии в Америке. Это клон традиции Би-би-си. Не знаю даже, существует студия сейчас или нет. Я как-то не видел её в последнее время... Карл Саган (американский астроном, астрофизик, популяризатор науки) - вот крупная была личность на телевидении, работал над созданием научно-популярных телесериалов, в частности - серий «Космос». У искусствоведа Кеннета Кларка шла другая серия - «Нагота в искусстве», такая всемирная история искусства. Приглашались крупные личности, которые говорили о своем взгляде на историю искусства. Начиная от Древнего Египта по наши дни. Импрессионисты для него уже были неприемлемы.
- Какие-то ваши традиции по-своему развивал, кажется, Александр Гордон в «Ночном разговоре»...
- Он талантливый человек. Но он не понимал, о чем говорил. Поэтому приглашал всегда двоих, которых умел стравить. И тогда он мог над ними возвыситься, это такой приём. К тому же, личности у него были второстепенные.
- Как понять, что зрителям нравится передача?
- Вы прислушиваетесь к тому, что вам говорят друзья и недруги. А потом возникает какое-то мнение. Самокритичность должна быть. Но это зависит именно от того творческого коллектива, который существует. Раньше была переписка по передачам, это очень внимательно отслеживалось, вместо рейтинга было, кстати. К сожалению, Академия Российского телевидения не стала таким органом, который мог бы как-то обсуждать всё, вне партийных интересов. А это очень важно. Например, раньше «ТЭФИ» не превратилась бы в такое... по существу, в правление одного класса. Я же не получил ни одной премии «ТЭФИ». Только в прошлом году в 2008-м, когда ушёл Владимир Познер, мне дали премию «За личный вклад в развитие российского телевидения».

Источник: http://politikus.ru/articles/65970-...e-kak-pozner-i-ernst-unichtozhali-kapicu.html

Сегодня ему бы исполнилось 66 лет.

Девять лет лагерей не сломили меня
Петра Вельяминова не нужно представлять читателям. Его роли в телесериалах «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов», в таких фильмах, как «Иванов катер», «Командир счастливой «Щуки», «Сладкая женщина», «Пыль под солнцем», «Ярослав Мудрый», и многих других принесли ему всеобщее признание. Однако далеко не все кинематографисты, коллеги актера, не говоря уже о зрителях, знают о том, как трудно складывалась его человеческая нетворческая судьба...

Я родился в Москве, в семье потомственного военного. Сергея Петровича Вельяминова. ..Отец закончил Петербургский Кадетский корпус, потом Павловское военное училище, вышел в лейб-гвардии Кексгольмский полк. А поскольку в то время он уже очень обеднел и в гвардии служить не мог, во время войны он перешел в Грузинский полк. У меня дома висят его фотографии с грузинскими князьями.
Отца посадили в первую же волну репрессий, в 1930 году. Он попал на Беломорканал. Думаю, сегодня не нужно объяснять, что это означало. Жизнь была трудной, после школы я стал работать техником по отоплению и вентиляции и одновременно поступил на подготовительные курсы в Архитектурный институт. На моем положении и в школе и во дворе сильно сказывалось прошлое и настоящее отца: сын белого офицера! Сын врага народа! Хотя отец никогда не был в белой гвардии, он пришел в РККА в 1918 году, почти сразу после революции, по призыву, который был брошен русскому офицерству. Моя мама, Татьяна Ермиловна (ее девичья фамилия Дивнова, она тоже дворянского, польского рода - из Фурса-Жаркевичей), ездила к отцу, когда он был в Медвежьегорске, в Повенце, на Беломорканале, писала ему, посылала посылки. Я ни минуты не сомневался, что папа мой - честнейший и порядочнейший человек...
Отца освободили по истечении срока, накануне войны. Но, естественно, жить в Москве он не имел права. Он воевал на фронте... В 44-м его посадили во второй раз... После второй реабилитации в 1956 году ему, наконец, разрешили приехать в Москву. К этому времени моя мама уже освободилась из ссылки - у нее было два раза по пять лет... Она жила с моей сестрой, а у той - двое детей, свекровь, муж и дочь от первого брака. Ютились кое-как, ибо наша квартира в свое время была отобрана. Отец слег в больницу с заработанным в лагерях туберкулезом - в Павловскую городскую больницу, что у Даниловского рынка, без всякой надежды на выздоровление. В это время мама, удивительная женщина, подвиги которой зачтутся перед престолом Всевышнего, ходила по инстанциям и собирала документы о службе отца. Мама рассказывала, что папа был совсем плох, говорил ей: «Ташечка, я, видно, уже не вернусь...» Но она все ходила, ходила, ходила: архив - больница, нотариус - больница, Министерство обороны, полк и т.д. и т.п. Это было время короткой, но горячей оттепели, когда все-таки что-то можно было сделать. Мама поздравила его, когда ему вернули звание подполковника, хотя в 30-е годы, до ареста, он занимал уже полковничью должность (чинов тогда не было, были «ромбы», «шпалы», но должности соответствовали старым званиям); по-моему, он был одним из инспекторов Московского округа по стрелковой подготовке, так как он прекрасно стрелял, занимал второе место по округу... Получив хорошие вести, он пошел на поправку, и после 1956 года они прожили с мамой еще почти 16 лет, а потом уже один он прожил еще 4 года.

Раскрыть Спойлер Свернуть Спойлер

Дом наш разорялся несколько раз. Первый раз - в 30-м году, потом с моим арестом, потом с маминым арестом... Дом превратился в голое место, в разоренное гнездо. После первого ареста папы мама мучилась ужасно: двое детей, муж на Беломорканале. Отверженные... Меня спасала только молодость и очень сильная вера в справедливость, не связанная ни с какими реалиями, не подкрепленная ничем, кроме внутренней силы. Может быть, это и спасало. И потом - пример мамы, отца, не просто стойких, а в высшей мере стойких людей, переносивших все эти удары. Представьте: отец сидит, мать работает инспектором цен в заштатном универмаге, с нами живет тетка, мамина сестра (бывшая монашка Арзамасского монастыря), я, сестра... Но нас, детей, учат языкам, музыке, сестра поступает в вуз и т д. Я очень много читал, любил труды по философии - от Декарта до Ницше. Мама позволяла мне читать все, что хочу. Интересы были разносторонние, но более всего я увлекался изобразительными искусствами. В то время я знал русских «мирискусников», знал Рылова, Бакеева, Кузнецова, Данько, знал и их картины, и матвеевские скульптуры 20-х годов - то, что сейчас составляет нашу гордость. Дома у нас были некоторые подлинники, в частности, Бакст. И когда в 16 лет началась моя жизнь в «мертвом доме», то, что было во мне заложено, да еще молитвы матери, наверное, дали мне возможность пройти через все, и стать тем, кем я стал. Часто человек сетует на то, что ему не удалось реализоваться. Парадокс заключается в том, что хотя у меня есть все основания считать, что моя жизнь долго не складывалась, я считаю себя счастливым. Наверное, это от мамы осталось: все равно мы были счастливы тогда, потому что нам удавалось жить в гармонии друг с другом и с миром, несмотря ни на что.
31 марта 1943 года меня арестовали. На Манежной площади. Подошли двое и забрали. Среди бела дня. И привезли на Лубянку. Я шел по «особо важным», и, судя по постановлению Особого совещания, у меня был очень неприятный букет статей, который и определил все дело, которое, как мне сказали потом следователи, реабилитировавшие меня, было сильно раздуто. На меня было написано многое, чему я и сам теперь удивляюсь. Главная статья у меня была «измена Родине», которая звучала как «соучастие в деятельности антисоветской организации «Возрождение России» (это сейчас возрождение России хорошо звучит). Вроде эти люди печатали листовки, а я как будто был боевиком. Все это, конечно, чистый бред.
Вспоминаю, как меня привезли на Лубянку. В кабинете сидело человек пять в штатском. Я был молодой и неопытный... Наверное, можно было играть под дурачка и расплакаться... Но так как меня воспитывали без страха во всем, я держал себя независимо. Я тут же сказал, что вместо того, чтобы судить одного виновного, они хотят осудить сто невинных... Они сказали, что я из молодых да ранних, что со мной «все ясно».

Я думал, что этой беседой все и кончится, они поймут, что я человек умный и образованный, «толковый», знаю, что такое презумпция невиновности. Ведь в шестнадцать лет знаешь все! Поводов арестовать меня не было никаких, кроме, может быть, одного. Я ухаживал за девушкой. Она была на год старше меня, но война сблизила нас. Многие наши сверстники уехали в эвакуацию. Мы жили на одной площадке. Вместе проводили время, поступали на курсы, вместе учились. Ее отец был доцентом московского Архитектурного института - известный в своих кругах человек, увлекающийся искусством, у него было прекрасное собрание книг и картин. Я часто бывал в их квартире, где всегда было много людей - коллег, гостей... Вскоре хозяина дома и других преподавателей института арестовали. Кто-то из них, как я понял, не сдал радиоприемник (приемники полагалось сдать) и слушал «заграницу», немецкое радио на русском языке, и естественно, они обменивались мнениями. Восторгов по поводу первых месяцев войны ни у кого не было - я вспоминаю московскую панику 15-16 октября 1941 года. Это были, может быть, и не пораженческие разговоры, но, так или иначе, наше «всеслышащее ухо» их услышало... И среди них был отец этой девушки, Покровский.
Когда их стали забирать... Там у людей добиться любых показаний нетрудно. Кто-то однажды назвал мою фамилию... Был март 1943 года. Как-то мама, я и сестра пошли в «Ударник», это был наш любимый кинотеатр тогда. Шел фильм «Леди Гамильтон» - с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли... Когда мы вернулись домой, мама ушла на кухню. Мы с сестрой остались в комнате, и вдруг она заплакала (Покровский был же арестован). Я спросил: «Что ты плачешь?» - «Петя, за тобой следят!» - «Как следят?» - «Я видела, когда мы выходили из дома, за нами шли какие-то люди, они были и после, в другом месте». Надо же, следят за мальчишкой! Для меня это была романтика. Абсолютно никакого страха не было.
Было непонимание происходящего, сумбур впечатлений и чувств. У меня был комбинезон, весь на «молниях» - его подарила мне вдова одного летчика. Так как там был запрещен металл, его сняли, хотели вырвать «молнии», но не вышло, и мне дали обычную лагерную гимнастерку и лагерные штаны. Остригли. И первое ощущение было непонятное. Все было дико: водят по лестнице - руки назад... Я никак не мог поверить, что это всерьез. Когда меня посадили в машину, там, у Манежа, у меня была единственная мысль: «Зря я поехал трамваем 26-м, который сворачивал на улицу Герцена, нужно было поехать другим, меня бы по Москве повозили подольше». Потому что от Манежной площади до Лубянки - всего ничего. Но у меня не было мысли, что вся жизнь от этого совершенно изменится. И только после первого допроса…

Я как сейчас помню этого капитана Кочнова, который со страшный матом кричал на меня, что я преступник, что я знал, что они слушают вражеское радио. «Тебе же Маринка говорила, что они слушают!» - «Говорила, но говорила-то мне». - «Но ты знал и не донес, да? Значит ты участвовал!» - «Нет, я не участвовал». - «Участвовал! Да ты сволочь, выродок, ты не комсомолец!» Этот крик и ор кончился побоями. Это был первый допрос. После этого меня перевели на седьмой этаж.
После того, как переодели, начался ночной допрос. Вернувшись в камеру (там они называются боксами, в них есть выступы небольшого размера, на которые можно присесть), я сидел совершенно ошарашенный. И вдруг отворилась дверь, и мне бросили мои вещи в большом рюкзаке, сшитом мамой, - рубашки, белье и носки. Я понял, что это после ночного обыска дома и что жизнь моя кончилась. Я заплакал, захлюпал носом. Бегали черные тараканы, которых много было на Лубянке. Потом меня перевели в камеру на третьем этаже - по-моему, 29 камера, где сидело несколько взрослых мужчин. Три койки по одной стене, три - по другой. Полный набор или нет - я не помню. Когда человек уходил, койку убирали. Происходило знакомство. Это было первого апреля. Задним числом был подписан приказ о моем аресте. Арестовали меня 31 марта 1943 года.
Допросы бывали почти каждый день. Это ведь очень изматывающая система. Примерно в одиннадцать - в начале двенадцатого ночи вызывают на допрос. Допрашивает следователь, он иногда спит, дремлет в кабинете. Сижу. Потом он пишет часов до пяти. Отпускает. Идешь в камеру. В шесть - уже подъем. Тюремный завтрак. Можно сидеть, но не лежать. Спать нельзя. Все время ходит по коридору надзиратель, который смотрит, стучит ключом в глазок. Если закрыл глаза - встань. Утром, часов в десять, вновь вызывали и лишали возможности спать, так как с двух часов до пяти был... ну, не «мертвый» час, а разрешали лечь, но не закрывать глаза. И так изо дня в день. Если человек засыпал, его встряхивали, будили. Если нарушал - в карцер. А карцер... сами понимаете.
Потом я встречался со многими работниками КГБ и знаю, что среди них были и есть разные люди. Многие понимали все, что творилось в те годы. Это я говорю с полной ответственностью, потому что во время реабилитации встречался с людьми, которые занимали диаметрально противоположные точки зрения в отношении к тем зверствам, которые тогда совершались. В то время следственной частью СМЕРШа руководил полковник Родос. Это был маленький человек, который был расстрелян за нарушение законности еще в те времена. Его заместителем был Шварцман. Я читал свое «дело». Оно было «пухлое». После окончания допроса они говорили: «Читай, читай побыстрее, ты все это знаешь...» Следователей у меня было двое. Один - я уже упоминал - был матершинник страшный, капитан Кочнов, но он был на первом этапе, все остальное дело, когда оно перешло в СМЕРШ через неделю, повел второй следователь, Зиновий Генкин. Бил он меня нечасто. Я вспоминаю людей, которые сидели во внутренней тюрьме, в Лубянке-2. Я помню эту камеру. И там я услышал легенды о таких тюрьмах, как военная тюрьма в Лефортово, страшная тюрьма. Но еще страшнее называли тюрьму в Сухановке, о которой уже потом появились кое-какие сведения. Но я вспоминаю: когда в камере показывались люди оттуда, на них страшно было смотреть. Люди разные, разных возрастов, хотя различить возраст было иногда трудно. Это были инженеры и руководители предприятий, летчики. Причем у меня никогда не возникало сомнений - и сейчас, когда эти лица проходят чередой в памяти, - они оказались там на 99 процентов так же случайно, как и я.
Шахматы и книги были разрешены. Книги были реквизированы из частных библиотек. Я читал все, что приносили. Приносил библиотекарь - примерно раз в неделю. И приносил на шесть человек, из какого-то расчета, определенное количество. Так как я читать очень любил, для меня это было великой радостью. В основном это были хорошие книги, классика. Ведь в то время хороших книг для чтения было больше, чем плохих.
Там, конечно, происходило какое-то узнавание взрослого мира. Делились проблемами, разговаривали, хотя у подследственных была настороженность к так называемым «наседкам». Ведь «заключенного» могут специально подсадить. Такие случаи были. Эти «университеты» я быстро прошел. В сентябре 1943 года меня перевели в Бутырку, там был более свободный режим. Все это производило впечатление полубани-полувокзала. Нас вызывали по фамилиям, например, на «В» - «Выходить туда-то с вещами». Тебя пускают по- коридору, и к тебе присоединяется все больше и больше людей.
... Следствие закончено, я подписал свою «статью». Потом вышел с вещами в другой, маленький бокс. Там уже набито... «Сколько?» -«Десять». - «А у нас у всех десять. Вот война кончится и выйдем. Иначе не может быть...» Самое главное в психологии русского человека: этого не может быть! Конечно, не может быть! Там война, там все жертвуют собой, а ты попал в какую-то мясорубку... Разберутся!

Вскоре меня перевели в очередную камеру, в церковь, находящуюся внутри Бутырки. Эта церковь называлась «этапной камерой». Там сидели люди, получившие приговор и ожидавшие этапа. Собралось колоссальное количество народу. Люди разные, все взрослые, много фронтовиков. Я не помню, сидели ли там с бытовыми статьями, по-моему, нет. В то время в Москве уже были салюты, мы кричали «ура!», когда освобождали какой-то город. В этапной камере я познакомился с инженером Владимиром Машковым, интеллигентнейшим человеком. Мы подружились, хотя он был старше меня. Он исчез из моей жизни бесследно, как и многие...
Иногда вызывали желающих на какую-нибудь внутритюремную работу. Я вызвался. Нужно было перегружать картошку в какое-то круглое сооружение, где находились казематные камеры. И вот, когда я вышел, увидел табличку с надписью: «Пугачевская башня». Посреди этой башни находилась винтовая лестница (башня была в несколько этажей), загороженная решеткой, а по всей округе находились камеры, но такие камеры, где я со своим не гигантским ростом мог стать в центре свода, чуть-чуть согнувшись. Каменное ложе, узкое окно типа бойницы толщина стены приблизительно полтора метра. Виден кусочек травы. Я полагаю, здесь сидели особо опасные преступники... Может быть, я грузил картошку в камеру, где сидел сам Пугачев. Бутырка ведь очень старая тюрьма.
И через несколько дней - это было 21 ноября - меня отправили на этап, неизвестно куда. Нас отвезли на вокзал и посадили в «Столыпин» (до сих пор не могу понять, почему этот вагон так называется). Это классный вагон, только купе там не на трех-четырех человек, а на 20-30. Мы как-то устраивались, впритирку друг к другу. У меня было место на полу, и я радовался, что можно лежать. Ехали с нами и каторжники, им дали по 25 лет - полицаи и другие. Состав этапа был совершенно разнородный.
Когда нас забирали из Бутырки, в камеру вошел человек высокого роста, с волевым, сильным лицом, крупный, в коричневой пижаме с обшлагами. Я на него смотрю и чувствую, что где-то его видел. Он спросил: «Что ты так на меня смотришь? Ты меня узнал?» Я из деликатности сказал: «Да», - хотя я его не узнал. Он представился: «Николай Старостин». Да, это был действительно Николай Старостин, которому незадолго до этого к радости всех спартаковцев дали Героя Социалистического Труда. Мы с ним - сначала в разных, потом в одном купе - с небольшими приключениями доехали до станции Котлас, где нас судьба временно разъединила.
Из Котласской пересылки я должен был поехать на Север: в Ухту. Воркуту или на Печору. Но случилось так, что во время одной из комиссий меня увидел какой-то человек и, узнав мою фамилию, спросил: «Вы не знаете Екатерину Николаевну Вельяминову?» Я ответил, что это моя родная бабушка. Он сказал, что когда-то они были соседями. Этот заключенный был врачом-стоматологом. Сидел с 1937 года, досиживал последний год. Я не знаю его дальнейшую судьбу. Но так как профессия стоматолога ценится везде, он обслуживал и лагерное начальство. Он старался мне помочь, поддержать в эти первые месяцы. И буквально спас меня, добившись, чтобы по разряду «до 18-ти лет» меня отправили на Северный Урал, в Лобву, на строительство гидролизного завода. Это севернее Нижнего Тагила. Там я попал в бригаду таких же «малолеток». Мы ходили на деревообрабатывающий завод, делали там ящики для снарядов и патронов, так что я тоже «служил Победе». Там я начал слабеть от истощения. Причиной послужило то, что я почти целый год не имел из дому никаких известий. Я стал катастрофически худеть, меня поместили в лазарет. Оказывается, у меня была дистрофия! И, если сейчас во мне девяносто, то тогда я весил около 47 кг. Меня актировали как пеллагрика, дистрофика. Актированных выпускали на свободу, потому что они были уже не жильцы. Но меня из-за букета моих статей не отпустили. Потом я пошел на поправку. И вот что я хочу сказать. Люди приносят зло, но люди же и спасают. В жесточайших условиях меня буквально вытащили из могилы. Когда мне вливали в мышцу физиологический раствор, у меня было помрачение рассудка или очень сильное возбуждение, что заставило меня встать и бегать по больнице. И это стало причиной внимания ко мне медицинского персонала. Там работал доктор Кавтарадзе, прекрасный военный врач, внимательно отнесшийся ко мне. Там заведующей хозяйством чудом оказалась моя соседка по улице (ее дочь училась со мной в школе), Анна Дмитриевна. Была там и Михалина с Карпат, которая, понимая, что я оголодал, старалась что-то сделать для меня, хотя я уже не мог ни пить, ни есть. Благодаря всем им я стал поправляться.
Да, за всем, что было, стоят люди, которые помогли мне выжить. Когда я работал в сельхозе, начальник наш, Ростовцев, перевел меня в центральный лазарет. Земля - это очень тяжело, тем более, когда ее нужно копать зимой. Кто не пробовал, тот не знает. Силы иссякают, а ты вкалываешь тяжелым ломом, киркой. И вот этот Ростовцев говорит мне: «Я попрошу, чтобы тебя устроили санитаром в центральный лазарет». За дорогой начиналась территория больницы, где лечились и умирали заключенные. Там в это время работал и мой старый знакомый Николай Петрович Старостин. Что такое санитар? Это человек, рубящий дрова для топок, обслуживающий огромное количество больных дизентерией, туберкулезом. Сейчас ты с больным разговариваешь, а через полчаса его нет. И ночью в обязанности и мои, и старшего санитара, мощного мужика, тертого перетертого калача, входило уносить трупы умерших. Он меня будил и говорил: «Пошли выносить». Так как он был полуграмотный, я писал бирку на дереве, привязывал ее шнурком к этому застывшему, худому трупу. И мы шли ночью, через всю зону и несли его на мягких носилках. Открывался морг, небольшая избушка, где штабелями лежали замерзшие, окостеневшие трупы. Мы их складывали или вбрасывали в штабель. Они, как льдинки, имели способность рассыпаться. Хороши юношеские воспоминания. А потом их хоронили, это было уже не наше дело. Но хоронили их по-моему, так, что на полметра под землей до сих пор лежат кости. Сваливали, засыпали все...
Для женщин был отдельный лагпункт. Там была и своя любовь, и своя ненависть, и женитьбы, и разводы и дети рождались и так далее. Но вернусь к своей мысли: я встречал огромное количество добрых людей, которые, не говоря пустых слов, многое делали для заключенных, проявляли доброту и человечность, дефицит которых мы так остро ощущаем сегодня. Низкий им поклон за все. Далеко не все в охране были звери. Это были в основном фронтовики. Я помню, когда работал в сельхозе, мы там сажали много разных культур, в том числе и табак, который был большим дефицитом. Несмотря на то, что мы находились под недремлющим оком конвоя, мы ухитрялись обрывать верхушки цветов или нижние листья, сушить их, резать, курить.
И вот однажды мне захотелось покурить. Я сказал охраннику: «Можно, я здесь посижу?» Он говорит: «Ну, давай». Он только что вернулся с фронта, местный парень. Солнечный день, я жарю табак на печке и вдруг вижу - идет начальник режима и еще кто-то. Как-то они подкрались незаметно. Я гляжу в окно избушки, где находился, и вижу: этот солдатик с винтовкой спит! Я ему стучу, он не просыпается. Начальство приходит, выхватывает винтовку, будит... У этого солдата были неприятности, наверное. Через неделю мы с ним встретились, я ему говорю: «Я же тебе стучал!» Обошлось. Он на меня зла не таил. Охраны было очень много, конечно.
Политических было менее половины, и они не командовали парадом. Командовали (да и сейчас командуют) уголовники. Те были свои, а мы были чужие. Те были классово близкие, а мы были классовые враги. Они нас ни за кого не считали. Но, правда, мы были в разных бараках. В зоне была перегородка, но без всяких ворот: одни ходили туда, другие - сюда. Хождение было свободное. В барак мог зайти кто угодно. Уголовники отнимали посылки, могли украсть что-то из одежды и т.д. Могли и убить - там человеческая жизнь ничего не стоила. Ну, подумаешь, убили кого-то. У них шла война между своими кланами, это, к счастью, несколько отвлекало их от нас. Жизнь в лагере и без того была невыносимой. Когда я получил известие, что маму второй раз посадили, я в отчаянии вскрыл себе вены. За это я чуть было не получил добавку к сроку, потому что это могло выглядеть как саботаж, который квалифицировался статьей 58. Кое-как обошлось.
Мы получали миску супа, в которой плавал кусок какой-то ржавой рыбы вместе с костями и шкурой. Вода была мутная, и в ней плавало несколько перловых крупинок. Иногда нам давали «премблюдо» (премиальное блюдо). Это была запеканка из вареной пшеницы. Если ты полностью вырабатывал норму, могли дать 800 граммов тяжелого, сырого хлеба. У меня остались следы от цинги. В лагере стояли бачки с отваром хвои, он совершенно не помогал, но пить заставляли. Кто станет его пить, когда у людей уже распухли руки и ноги...
На Урале после сельхоза я, по совету одного из заключенных, пошел в самодеятельность. Там я стал читать «Евгения Онегина» и понял, что мне это очень нравится. Потом нас этапировали еще севернее - есть такой город Краснотурьинск, - там строился Богословский алюминиевый комбинат и еще какой-то объект под названием «пятая серия». Я не знаю, что это такое (да это и не имеет значения). Но, видимо, что-то важное, потому что там было большое количество лагерных пунктов. В Краснотурьинске я работал на строительстве жилых домов, ребята выбрали меня бригадиром, так как я самоучкой стал читать чертежи. Но я не гожусь по своему характеру для работы, где процветают взятки, а там надо было что-то кому-то давать... К счастью, там был так называемый «освобожденный джаз». Это оркестр, который играет на разводами в то же время это небольшая концертная бригада, где были профессора-музыканты из Эстонии, недоучившиеся студенты консерватории и любители - большой состав. Они делали концертные программы с привлечением певиц. И ко мне подошел Виктор Илиодорович Пржездецкий, очень оригинальный, интеллигентный человек, доцент Львовского университета, кажется. Он хорошо писал, вообще был с творческой фантазией. Он освободился раньше, по амнистии, в 1949 году, и мы все были этому очень рады. И вот он говорит: «Я слышал, что ты в самодеятельности занимаешься, можешь что-нибудь прочесть?» Я прочел ему - не помню что, кажется, стихи о советском паспорте. Он говорит: «Может, ты пойдешь к нам в джаз? Будешь там петь, я тебе поставлю голос».
А в то время меня перевели помощником нормировщика на механический завод, и мне нормировщик, прекрасный специалист, Виктор Карамзин говорит: «Да плюнь ты на этот джаз, там тру-ля-ля, а здесь профессия, будешь диктовать нормы, жить почти на воле!» Но одно дело - разум, другое - эмоции и чувства. Я все-таки, когда узнал, что есть наряд на меня, пошел в этот джаз и два года - 48-й и 49-й - там проработал. Это был музыкальный коллектив, обслуживающий лагеря краснотурьйнского района. Мы много ездили... И вдруг пришло разрешение на зачет рабочих дней. Художественный руководитель Валерий Федорович Валертинский (он был обвинен в шпионаже) поставил «Русский вопрос», я сыграл там Макферсона. Наверное, я понравился не только лагерной публике, но и начальству. Во всяком случае, мне и худруку сбросили 163 дня - почти полгода. Я очень обрадовался. Но потом нас расформировали.
Я уже был немолодым лагерником. За мной стояло почти шесть лет заключения - опыт колоссальный. Меня устроили на установку турбин, но я был не «младшим турбинистом», а (может быть, слишком громко звучит) младшим конструктором при начальнике участка по установке турбин. На Богословском алюминиевом комбинате были ТЭЦ, где имелось несколько котлов и турбин нашей, английской и немецкой системы. Иногда где-то не хватало каких-то деталей, и я сам снимал размеры, делал чертежи, отдавал их в мастерские. В общем, многому научился.
А в конце 1950 года ко мне подошел вольнонаемный начальник культурно-воспитательной части майор Александров (имя позабыл) и говорит: «Тебя, наверное, отправят этапом на Куйбышевскую ГЭС». Этот Александров был уралец, человек очень простой, он хорошо ко мне относился. «Поезжай туда», - говорит. Я отвечаю: «Не хочу, мне осталось каких-то два с половиной года». А он: «Дурак, там ведь тоже зачеты есть. Ты там освободишься еще раньше». И я оказался на Куйбышевской ГЭС...
В 1952 году, получив еще полгода зачетов, один день за три (я там хорошо работал), 9 апреля я был освобожден. Передо мной был весь белый свет... Я приехал в Москву на три дня. Отец был в заключении. Мамы тоже не было, ее снова отправили этапом - после полугода Лубянки. Сестра жила с семьей на Люсиновской улице. Денег ни у нее, ни у меня не было, прописать меня в Москве не могли. И по совету одного актера (еще там, в лагере) я решил поехать в Абакан, где я никогда не бывал, и поступить там в театр. Сначала меня не приняли, потому что моя биография «многих» очень смущала. Поскольку в кармане у меня было всего пять рублей, пришлось устроиться на лесосплав, где я и работал некоторое время. Потом меня все же приняли в театр... Я часто вспоминаю Хакасию, и в частности начальника управления культуры Мухина, - добрыми словами, потому что под свою ответственность в то сложное время он принял меня на службу с такими «негативными» биографическими данными. Когда после лагерных клубных сцен я впервые увидел настоящую сцену с кругом, она показалась мне чудом. Но я понял, что ничего не умею... Первой моей ролью был, как ни странно, Максим Кошкин в пьесе «Любовь Яровая». Сейчас, конечно, не могу представить, как я ее играл. Я был худой, как фитюлька, во мне не было той самой мощи комиссарской, к которой привыкли зрители столичных театров. Но так или иначе, я играл с удовольствием. И это удовольствие от сцены, от театра осталось у меня до сих пор.
В Абакане я проработал четыре года. Потом играл в различных театрах. Тюмень, Дзержинск Горьковской области, Новочеркасск Ростовской области, потом Чебоксары, Иваново, Пермь, Свердловск. Там, во время спектакля «Кандидат партии» - была такая пьеса А.Крона- меня увидели мои теперешние друзья Валерий Усков и Владимир Краснопольский и пригласили сниматься в многосерийной ленте «Тени исчезают в полдень» по сценарию Анатолия Иванова, которая и явилась моей первой киноработой. Фильм получил широкую популярность, его до сих пор вспоминают.
В театре я сыграл не один десяток ролей. Их было больше 150, потому что там случается по 12-14 премьер в году да еще вводы, параллельные спектакли и т.д. Это было совершенно нормально - там все так работают. Это была для меня огромная практика. Мне помогала память о московских спектаклях -детские впечатления о «Синей птице», юношеские - о других мхатовских и прочих постановках. Я, например, до сих пор помню мизансцены спектакля «Дни Турбиных», который смотрел в 1940 году. Это была «полярная звезда», которая всегда светила в душе... Помогали мне и товарищи по сцене. Провинция полна чрезвычайно одаренными людьми.
После освобождения жить мне было сложно. Что бы там ни говорили, приходилось все время ощущать на себе груз прошлого. Мне приходилось доказывать, что я здесь, что я свой. Любой мог спросить: «А где ты был во время войны?» - «В лагере». - «А-а-а...» Я ощущал свою «неполноценность». Это были не просто уколы самолюбия. Это размазывало, доказать ничего было нельзя. Что бы ты ни говорил - ты был враг. Той самой прекрасной идеи... И потом, заполняя анкеты и характеристики, я всякий раз переживал внутренний озноб. Не писать об этом? Однажды я не написал, потом меня спросили, что ж ты не написал? Было еще хуже. С реабилитацией вообще был идиотизм. Первое звание, «заслуженного», мне дали случайно, по списку. Там, в списке невозможно было вычеркнуть, так и прошло, вроде это была ошибка. Это было в 1976 году. А потом кто-то поставил вопрос о присвоении народного. Я заполнил анкету. Проходит месяц, я работаю. Начальник отдела кадров «Мосфильма» как-то просит зайти: «Петр Сергеевич, вы сидели?» - «Да, сидел». - «С вас снята судимость?» - «Да, снята». - «Но вы не реабилитированы?» - «Нет». - «Знаете, давайте сделаем так: вы напишете заявление, а мы со стороны «Мосфильма» сделаем ходатайство». - «А разве реабилитация не автоматически дается?» - «Что вы! Снятие судимости - это просто справка, которая даст возможность рассмотрения положения о паспортах. А реабилитация - это признание судебной ошибки...»
И я пишу заявление, отношу, потом прихожу и вижу, у него рот перекривился. Говорит: «Знаете, Петр Сергеевич: мы же не знаем, за что вы сидели. Мы вам напишем объективку... А вы можете подавать, а можете не подавать». Дали справку-объективку: на «Мосфильме» с 1974 года, сыграл то-то и т.д. Злой, бешеный, уничтоженный, униженный до предела, я все-таки еду на угол проспекта Калинина. А там, в приемной Президиума Верховного Совета, люди сидят на полу, многие по квартирным делам. Хлопочут за мужей, сыновей... Какой-то мрачный тип спросил меня, по какому делу я, и прямо при мне стал читать мое заявление... Так закрутилась машина, и лишь через два с лишним года (рассказывать слишком долго и тяжело) мне, наконец, выдали свидетельство о реабилитации. Потом дали звание Народного артиста РСФСР. Но этого Дмитриева, кадровика, я ... просто он для меня не существует. С другой стороны, на него, видимо, кинул взгляд мой ангел-хранитель, который заставил его стать тем самым перстом. Он меня подтолкнул в нужном направлении.
Что касается реабилитации внутренней, то и здесь все шло не так просто. Бывали случаи, которые выбивали из колеи. Я вспоминаю, когда была поездка в Париж с премьерой фильма «Тени исчезают в полдень», что оформили на выезд двух режиссеров и меня. Но вышла заминка, меня поначалу не пустили. Я вылетел только на следующий день, когда мне позвонил представитель КГБ и сказал: «Петр Сергеевич, вы поедете завтра». Перед поездкой в Швейцарию меня вызывали в какое-то важное здание на Кропоткинской, задавали разные вопросы. В общем, мне помогали не забывать о моем прошлом.
Но мне всегда везло на хороших людей. Это и давало силы преодолевать пережитое. И конечно, работа, радость творчества, общения с коллегами. В Абакане я познакомился с замечательными артистами, которые могли бы принести славу любому театру страны. Там была немолодая пара, Потоцкий (не знаю, настоящая это его фамилия или театральная) и Неверовская, - им было уже за 70 лет. Потоцкий был громадного роста, красивый мужчина когда-то, игравший роли резонеров. А Неверовская была очень острая, напоминавшая мне чем-то по дарованию Ольгу Викланд. И когда Неверовская поздравляла меня с какой-то премьерой, она сказала: «Петя, я тебя поздравляю, ты молодец. Ты хорошо играл, я рада за тебя, у тебя есть все основания стать артистом». И ушла. Я ее поблагодарил, а потом подумал: что же сказала мне эта старая грымза? «...чтобы стать артистом...» Я играю главные роли, полный успех, хожу задрав нос во все стороны. А сама-то! На следующий день я с ней поздоровался так: «Здрассьть!» Она не обращает внимания. И так здоровался с ней где-то с неделю. Она не замечала, не выясняла отношения. Спустя несколько лет смысл сказанного ею стал для меня ясен, и я его запомнил...
Я вспоминаю таких провинциальных актеров, как Тихонова-Стасенко из Чебоксар. Небольшого роста женщина, с седыми буклями. Мне кажется, разбуди ее в пять часов утра, когда самый крепкий сон у человека, и скажи: «Давайте репетировать!», как она сразу же встанет, поправит букли и мгновенно включится. И я начинал понимать, что же такое наша профессия, это значит - надо всегда быть готовым к творчеству. Но для этого надо обладать необычайной внутренней подвижностью и огромной верой в то, что ты делаешь. В кинематографе, к сожалению, быстрая функциональная задача, которая требуется в том или ином куске, заслоняет глубинный смысл роли. Но если этого удается избежать, работа приносит огромную радость. Для меня, например, подарок судьбы, что я встретился с Усковым и Краснопольским в первых картинах. Они были очень внимательны ко мне, очень верили в меня, хотя не все поначалу складывалось у меня благополучно... Сейчас я заканчиваю уже 56-ю картину. Но не могу сказать, что испытал в кино полный творческий комфорт. Это было очень редкое состояние... сс

Вельяминов П. С. Я считаю себя счастливым / беседу вела Л. Ельникова // Кино: политика и люди (30-е годы) : К 100-летию мирового кино

(фото конечно - не из данной истории)
В советское время культура нередко сталкивалась с властью. И, как правило, эти столкновения приводили к печальным для культуры последствиям. Однако в этой истории, на наш взгляд, счёт однозначно 10:0 в пользу культуры.

История от Виктора Шендеровича. В этот праздничный вечер...

Дело было в конце шестидесятых. В Доме актера шел новогодний вечер, за столами сидела эпоха — Утесов, Раневская, Плятт, мхатовские «старики»...

Эпоха, впрочем, была представлена довольно всесторонне: за одним из центральных столов, с родными и челядью, сидел директор большого гастронома, «спонсировавший» дефицитом элитарный вечер. Молодой Александр Ширвиндт, ведший программу, разумеется, не мог не поприветствовать отдельно «крупного работника советской торговли».

Но крупный работник советской торговли ощущал себя царем горы — и духа иронии, царившего в зале Дома актера, по отношению к себе допустить не пожелал.

— Паяц! — громко бросил он Ширвиндту прямо из-за стола.

Царь горы даже не понял, что сказанное им относилось, в сущности, почти ко всем, кто сидел в этом зале. Наступила напряженная тишина, звуки вилок и ножей, гур-гур разговоров — все стихло. Все взгляды устремились на молодого артиста.

Но Ширвиндт словно не заметил оскорбительности произошедшего. И даже как будто засобирался извиняться... Мол, я ведь только потому позволяю себе отвлекать вас от закуски-выпивки, только для того и пытаюсь шутить, чтобы сделать вечер приятным, потому что очень уважаю собравшихся... ведь здесь такие люди: вот Фаина Георгиевна, вот Ростислав Янович, вот...

Ширвиндт говорил темно и вяло, и директор гастронома, не получивший отпора, успел укрепиться в самоощущении царя горы.

— ...и все мы здесь, — продолжал Ширвиндт, — в этот праздничный вечер, в гостеприимном Доме актера...

Директор гастронома, уже забыв про побежденного артиста, снова взялся за вилку и даже, говорят, успел что-то на нее наколоть.

— И вдруг какое-то ГОВНО, — неожиданно возвысив голос, сказал Ширвиндт, — позволяет себе разевать рот! Да пошел ты на х@@ отсюда! — адресовался Ширвиндт непосредственно человеку за столом.

И перестал говорить, а стал ждать. И присутствовавшая в зале эпоха с интересом повернулась к директору гастронома — и тоже стала ждать. Царь горы вышел из столбняка не сразу, а когда вышел, то встал и вместе с родными и челядью навсегда покинул Дом актера.

И тогда, рассказывают, поднялся Плятт и, повернувшись к молодому артисту Ширвиндту, зааплодировал первым. И эпоха в лице Фаины Георгиевны, Леонида Осиповича и других легенд присоединилась к аплодисментам в честь человека, вступившегося за профессию.

Истинный русский интеллигент

Зиновий Гердт вспоминал:

«Что особенно отличало Образцова — аллергия на любые проявления национализма. Сколько прекрасных поступков совершил этот человек в те жуткие годы... Как-то (в период борьбы с космополитами) в театр пришел приказ из министерства — сократить четырех человек в оркестре.

Образцов собрал худсовет, обрисовал ситуацию и говорит: предлагаю сократить Иванова, Петрова, Сидорова и Новикова (фамилии я точно не помню). А это лучшие музыканты! Я вскричал: „Сергей Владимирович, в своем ли вы уме?! Давайте сократим Гомберга, Файнберга, Цыперовича... Это слабые музыканты, оркестр с их уходом ничего не потеряет!“ Образцов побелел и сухо произнес: „Товарищи, совсем забыл, мне надо срочно переговорить наедине с Зиновием Ефимовичем“. А затем набросился на меня как барс: „Вы что, идиот? Вы не понимаете, что творится в стране?! Где Гомберг, Файнберг найдут работу? Их семьи умрут с голода! А Иванова, Петрова с радостью возьмут в любой оркестр!“ Вот так поступил истинный русский интеллигент».



Постреляйте, генерал!

И еще раз слово Гердту: «Я вспомнил дивную историю. Был в Центральном доме литератора какой-то военный вечер. И вот мы выпиваем, а кругом — генералы, генералы, генералы. И вдруг «на огонек» заходит Леонид Осипович Утесов. А он зашел не выступать — просто так зашел. И один какой-то генерал сказал: «О, товарищ Утесов нам сейчас что-нибудь изобразит». На что Леонид Осипович без промедления ответил: «С удовольствием! Если товарищ генерал нам что-нибудь постреляет».