Письма из Шри Раманашрама

29 ноября 1947

(23) Святой Сигнальный Огонь

Когда святой Сигнальный Огонь зажигают на Аруначале, это зрелище, которое стоит посмотреть. В самом Ашраме, в присутствии Бхагавана, также одновременно зажигается большая свеча, раздаются священные подношения (прасад), поются “Аруначала "акшара мана малай” (Свадебная гирлянда посланий Аруначале) и другие гимны.*

* “Когда из Полноты берётся Полнота, остаётся Полнота”. Абстрактный Брахман в Его полноте охватывает всё. Джива в теле также полна знанием Брахмана и сознательным восприятием этого мира. Из первого, нирвикальпа Брахман [полное единство с Ним], рождается последнее, т. е. савикальпа Брахман [форма Брахмана, подверженная времени и изменениям] со всей полнотой этого мира.



В этом году в особенности, поскольку дождя не было, всё торжество прошло очень хорошо. Днём, начиная с трёх часов, преданные начали готовиться к празднику в Ашраме.

В Юбилейном Холле пол был украшен рисунками цветов, выполненных известью и порошком риса, а портьерами, повсюду свисающими с потолка, являлись гирлянды листьев манго.

Толпы, которые по таким случаям приходят в город на эту Дипотсаву (Праздник Света), обычно посещают Ашрам утром, так как они идут вокруг Горы; тогда как вечером на празднике Ашрама присутствуют большей частью ашрамиты, и никакой толпы нет.

Сегодня вечером, когда Бхагаван пошёл к коровнику, служители поместили его место для сидения в открытом пространстве, обращённом к вершине Горы, разместили там постельные принадлежности, поставили табурет со всеми теми вещами, которые Бхагаван обычно имеет при себе.

Напротив этого ложа поставили большую пустую железную миску, размещённую на высоком табурете, налили в неё топлёное масло гхи, а в центре поместили фитиль; цветы и гирлянды разбросали вокруг неё.

Как раз тогда, когда эти приготовления были близки к завершению, Бхагаван пришёл из коровника со своими служителями. И это выглядело так, как будто в действительности прибыл Сам Господь Шива.

Одновременно туда принесли розы. Бхагаван сидел на тахте, и все простёрлись перед ним.

После этого мы сели рядами, мужчины — справа от Бхагавана, женщины — слева, вдоль ступенек, ведущих к Горе.

Пространство перед Бхагаваном было заполнено не только корзинами цветов, принесённых преданными, но также сосудами всех типов, наполненными засахаренными фруктами и другими приготовлениями.

Когда гхи, принесённое преданными, было налито в миску для разжигания огня, миска оказалась наполненной до краев. После этого на фитиль положили камфару. Благоухание зажжённых палочек фимиама распространилось во все стороны, создавая атмосферу святости.

Бхагаван сидел, с любовью глядя на всех преданных и рассказывая находящимся около него о значении этого Празднества Огней. Он также указал на точное место, где свет должен был загореться на вершине Горы. После этого началась Ведапарайяна.

Ко времени окончания Ведапарайяны солнце уже село. Вскоре маленькие огоньки в глиняных блюдцах зажгли вокруг Холла и были включены гирлянды электрических огней различных оттенков.

Каждый нетерпеливо ожидал возжигания святого Сигнального Огня на вершине Горы, а служители передали Бхагавану бинокль, через который он тоже пристально рассматривал Гору.

В то время, как его взгляд был сосредоточен на вершине Горы, наши взгляды концентрировались на его божественном лице, ибо оно как раз было отражением Аруначалы.

С запуском в воздух в Великом Храме цветных декоративных огней, с началом фейерверка в нём, на вершине Горы появился свет. Сразу же напротив Бхагавана зажгли непрерывный свет (акханда джьёти).

Брахманы поднялись и запели мантру: “на кармана напраджая дханена”, и зажгли камфару; были розданы кумкум и вибхути, а после этого все преданные сели.

Затем Бхагаван отведал маленький плод и несколько засахаренных фруктов, а остальное распределили среди преданных.

Сразу после этого преданные разбились на две группы, одна из которых пела строфы из “Акшара Мана Малай”, а другая произносила рефрен: “Аруначала Шива”. После этого были продекламированы на санскрите пять строф*, начинающихся с “Каруна пурна судхабхде (Океан Нектара, полный Милости)”, а затем их эквивалент на тамильском языке.

* Последний из пяти гимнов Аруначале, написанных Шри Бхагаваном: Аруначала Панчаратнам (Пять драгоценностей Аруначале).


Бхагаван сидел в своей характерной позе — слегка откинувшись на подушку, подпирая щеку рукой. Его лицо казалось зеркалом, передающим его вдохновлённость Я; что при его Тишине и глубоком внимании отражалось в нём.

На востоке поднялась луна и пролила на него свой свет, как бы ища света от него.

Я сидела там, глядя на восток, прислонившись спиной к дереву миндаля. Если я смотрела на запад, то видела свет Горы Аруначалы; если я смотрела вперёд, то видела бриллиантовый свет луны; а, глядя направо, я получала свет, исходящий из лица Бхагавана.

Что за взгляд это был, и какое счастье я переживала от того, что имела в ту ночь Свет вокруг меня с трёх сторон!

Я почувствовала какое-то необъяснимое блаженство и самопроизвольно закрыла глаза.

Услышав звук звонка, призывающего на ужин, я открыла глаза. Бхагаван пристально смотрел на меня, и я не могла тот взгляд выдержать; моя голова склонилась сама собой.

Бхагаван улыбнулся и вошёл в столовую, преданные последовали за ним. После принятия пищи мы, преданные, отправились, с разрешения Бхагавана, на прогулку вокруг Горы. Я напишу тебе об этом позже.

30 ноября 1947

(24) Скромная лепта бедного человека

Я уже писала тебе, что поздним вечером празднества Святого Сигнального Огня (т. е. Празднества Дипам), когда Сигнальный Огонь на вершине Горы был уже зажжён, мы получили разрешение Бхагавана и пошли вокруг Горы.

До сих пор обычно практиковали обход Горы до этого праздника, а не после него. Но на этот раз мы отправились уже поздним вечером, после вечернего приёма пищи. Нас было около ста человек.

Мы пошли пешком с Бхагаваном в сердцах, с Сигнальным Огнём на вершине Горы перед глазами и с ярко сияющей полной луной.

Преданные, имевшие честь сопровождать Бхагавана на обходах Горы в его ранние дни, начали рассказывать нам о своих переживаниях:
“Бхагаван обычно садился тут”; “здесь мы, бывало, готовили пищу”; “это случилось здесь”; “там Бхагаван нам рассказывал об этом”.

В то время, когда они рассказывали о таких происшествиях, мы не чувствовали усталости от ходьбы, поглощённые этими повествованиями. Но поскольку мы хотели вернуться к Ведапарайяне в пять утра, мы должны были возвратиться к рассвету.

Так оно и произошло, мы вернулись в три часа ночи. Я сейчас расскажу тебе о некоторых воспоминаниях, которыми те преданные поделились с нами при ночном обходе Горы.

Когда мы подходили к водоёму Уннамалай, один преданный сказал:

“Когда Бхагаван шёл вокруг Горы, он обычно сидел здесь некоторое время, чтобы те, кто шли медленнее и отставали, могли догнать основную группу. Давайте тоже сядем здесь и подождём немного”.

Мы соответственно все посидели там некоторое время.

“Как давно Бхагаван прекратил совершать обходы Горы?” — спросила я.

“До 1926 года Бхагаван обычно выполнял их. Они вызывали радость”, — ответил Кунджусвами, один из давнишних преданных.

“Почему бы ни поделиться с нами некоторыми из событий тех дней?” — обратились мы к нему. Кунджусвами согласился и начал рассказывать:

«Однажды нам всем захотелось пойти вокруг Горы с Бхагаваном. Когда мы сказали ему об этом, он с готовностью согласился, и мы днём сразу же отправились после еды. Бхагаван обычно шёл вокруг Горы медленно и поэтому Венкамма, услышав, что он ушёл, и уверенная, что сможет моментально догнать его с группой, отправилась за ним с большой корзиной провизии.

Мы проходили мимо водоёма Соны (Сона тиртам), когда Бхагаван заметил вдали приближающуюся к нам Венкамму и сказал: “Вон, смотрите, подходит Венкамма; кто-то, должно быть, послал её к нам с корзиной еды. Сколько бы я ни возражал, люди продолжают делать то же самое. Ладно! Это будет наказанием для неё”.

Сказав это, он ускорил шаг и пошёл быстро. Могла ли она догнать его, если он шёл с такой скоростью? Давайте посмотрим. Она продолжала торопливо идти, часто и тяжело дыша, в постоянном мучении, но ходьбы не прекращала.

Бхагаван продолжал идти с той же скоростью, пока мы ни миновали ашрам Гаутамы, и он тогда посмотрел назад. Он мог видеть, что она, тоже, шла быстро, и его сердце растаяло; он повёл нас в манговую рощу поблизости от дороги.

Стоя в тени одного из деревьев, Бхагаван произнёс: “Мы остановимся здесь. Тут имеется источник воды, и если не здесь, то мы поблизости воды нигде не найдём. Я надеялся, что она оставит нас, но она не захотела. Она устала и задыхается. Какая досада!”

Сказав это, он сел. Не видя, где мы находимся, Венкамма, подойдя к деревьям, стала тревожно говорить: “Куда Бхагаван ушёл? Его нигде не видно”.

Услышав это, Бхагаван начал смеяться, после чего она обнаружила, где мы находимся, и присоединилась к нам. С того дня мы называем то дерево манговым деревом Венкаммы.

Бхагаван часто говорил нам, что иногда он отправлялся в прадакшину ночью, а возвращался на рассвете. Для него было обычным делом начинать её таким образом.

Однако, он, временами, отправлялся утром, с принадлежностями для приготовления пищи в полдень — у Сона тиртама или у ашрама Гаутамы, или у храма Паччайамман, — ел, отдыхал и вечером возвращался в Ашрам.

До того, как Ашрам вырос до его нынешних размеров, мы, бывало, ходили вокруг Горы не спеша, иногда в течение двух дней, или трёх, или даже недели, разбивая лагеря по пути».

Кунджусвами продолжал:

«Однажды мы отправились в обход Горы утром, собираясь вернуться в тот же вечер. Мы остановились у ашрама Гаутамы, приготовили себе пищу, поели её и, упаковав молоко, сахар, пахту и всё, что оставалось, снова зашагали.

Когда мы приближались к Ади Аннамалаю, Бхагаван перешёл с основной дороги на боковую и значительно ускорил шаг. Думая, что он хотел избежать толп на основной дороге, мы последовали за ним.

Пройдя по этому пути метров сто, мы подошли к какому-то водоёму. На его кромке под деревом сидел старик, державший в руке маленький горшок, а тело его было покрыто одеялом.

Этот старик всегда, узнавая, что Бхагаван пойдёт вокруг Горы, ждал прибытия Бхагавана на дороге и приносил ему что-нибудь поесть. Дабы этот бедный человек не расстраивался, пропустив его на дороге, Бхагаван и сделал крюк.

Увидев его, Бхагаван назвал старика по имени и начал говорить с ним по-простому. Старый крестьянин простёрся перед Бхагаваном, а потом стоял со сложенными руками, ничего не говоря.

“В чём дело? — спросил Бхагаван, — почему я вас нигде не вижу эти дни? Всё ли в порядке с урожаем и скотом? Как дети?”

А потом Бхагаван поинтересовался:
“А что в том горшке?” Очень стеснительно старик ответил: “Ничего особенного, Свами. Я пришёл, чтобы повидать Вас. Я хотел, как обычно, что-то принести и подарить Вам, но дома ничего не было. Когда я спросил свою старуху, она сказала, что в кухонном горшке есть достаточно пищи, которую можно взять для Вас. Не зная, что делать, я положил немного пищи в этот маленький горшок и сижу здесь, Свами, стыдясь смотреть Вам в лицо, предлагая такую пищу”.

Бхагаван, по-видимому, очень довольный, воскликнул: “О! Приготовленная пища, не так ли? Она отличная. Зачем было стыдиться? Она будет очень полезна. Разрешите мне взять её”.

Поскольку тот старик всё ещё стеснялся, Бхагаван взял у него горшок, сел под деревом и указал своим последователям сложить все вещи, которые они несли.

Мы сделали это. Бхагаван вынул из кухонных вещей большой оловянный сосуд с широким горлом, положил в него всю пищу старика, основательно залил её водой и всё хорошо перемешал рукой, превращая в пасту.

Затем он взял несколько лимонов из остатков наших вещей и выжал сок в полученную смесь, добавил в неё немного пахты и сделал всю эту смесь жидкостью.

Наконец, он примешал немного соли и сухого порошка имбиря, а потом взял полный стакан этой жидкости, выпил его и произнёс: “О, это очень вкусно!”

После этого, глядя на всех нас, он сказал: “Пусть каждый из вас примешает немного сахара к оставшемуся молоку и выпьет его; наш багаж станет легче. У меня есть эта пища, так зачем мне ещё молоко?

В такую жаркую погоду это для меня превосходная еда. Она очень питательная и имеет также массу других полезных качеств. Но вам она не нравится, поэтому пейте молоко, и, пожалуйста, отдайте мою долю пищи и сахара этому старику”.

Мы смешали сахар с молоком и, отдав часть старику, выпили остальное. Бхагаван тем временем дружески беседовал со старым крестьянином и, выпив два или три стакана напитка, который он приготовил, сказал, что тот подобен нектару.

Потом он обратился к старику: “Мой желудок совершенно полон. Я чувствую, что буду не в состоянии принимать вечером какую-нибудь пищу. Возьмите домой остаток этой еды”.

Сказав это, он отдал оставшуюся пищу старику, который принял её словно нектар. Вытирая слёзы радости, хлынувшие из глаз, он попрощался с нами и отправился к себе домой».

“Даже сейчас, — сказала я, — тот старик обычно приходит время от времени посмотреть на Бхагавана. В Бхагаватам Вьяса в пылких словах написал о горсти разбитого риса, которую Кучела1 подарил Господу Кришне.

Если бы Вьяса видел последовавшее доброжелательное действие этого Господа, то насколько более пылким было бы написанное им!”


1 Кучела — друг детства Кришны, который в трудную минуту по настоянию жены пришёл к Нему. “Кришна встретил меня с Любовью, — сказал Кучела своей жене. — Это показывает, как добр Он и щедр ко всем сирым и бедным. Он лишь оглядел меня с головы до ног и в Великой Милости Своей осыпал меня богатством всего за жалкую горсть риса, которую я предложил Ему съесть в память нашей Дружбы”.

5 декабря 1947

(25) Величие непривязанности

Когда вчера, в течение какого-то разговора, Бхагаван описывал величие непривязанности, вайрагьи, я сказала, что во второй Песне Бхагаватам на языке телугу имеются прекрасные стихи о непривязанности, объясняющие путь освобождения.

По просьбе Бхагавана я зачитала вслух эти стихи, а это их перевод:

“Разве нет на земле приятных мест, на которые можно прилечь? Зачем нужны хлопчатобумажные спальные принадлежности? Разве нет рук, которые дала природа? Зачем вся эта различная утварь для еды и питья? Разве нет одежды из волокна, оленьей кожи и травы куша для ношения? Зачем нарядная одежда различных видов? Разве нет пещер для жилья? Зачем эти дома и дворцы? Разве нет деревьев, приносящих сочные плоды? Разве нет рек, дающих сладкую воду? Разве нет хороших домашних хозяек, подающих милостыню? Зачем тогда служить тем, кто стал слепым и гордым из-за своего богатства?”

Прослушав это с большим интересом, Бхагаван сказал многозначительно:

«Всё правильно. В этой части страны один из наших древних Учителей написал очень похожее:

“О, Господь, Ты дал мне руку для использования в качестве подушки под моей головой, одежду, чтобы покрывать мою поясницу, руки, которыми едят пищу; чего мне ещё недостаёт? Это моя великая благая судьба!”

Такова цель стиха; разве на самом деле можно передать величие имеющейся благой судьбы? Даже величайшие из царей желают такого счастья. Нет ничего равного ему. Испытав оба эти условия, я знаю разницу между этим и тем. Эти кровати, диван, статьи обо мне — всё это является зависимостью».


“Разве Будда не является примером этого?” — спросила я.

“Да, — ответил Бхагаван, — когда он жил во дворце со всеми возможными в мире предметами роскоши, он сильно грустил. Чтобы удалить эту грусть, его отец предоставлял ему больше роскоши, чем когда-либо. Но Будду ничего из предложенного не удовлетворило.

Однажды в полночь он оставил жену и ребёнка и исчез. В течение шести лет он был строгим аскетом, осознал Себя, и, для блага человечества, стал нищим (бхикшу). Только став нищим, он насладился великим блаженством. Действительно, что ещё было ему нужно?”


“В одеянии нищего он пришёл в свой собственный город, не так ли?” — спросил какой-то преданный.

“Да, да”, — сказал Бхагаван. “Услышав о его приходе, его отец, Шуддходана, украсил царского слона и отправился со всей армией встречать сына на главной дороге.

Но Будда пришёл боковыми дорогами и тропками, минуя главную дорогу; он послал своих близких товарищей на различные улицы за милостыней, тогда как сам, в одеянии нищего, пошёл другой дорогой к своему отцу.

Как мог отец узнать своего сына в таком одеянии! Ясодхара (жена Будды), однако, узнала мужа, велела его сыну простереться перед отцом и простёрлась сама.

После этого отец узнал Будду. Шуддходана, однако, никак не ожидал увидеть своего сына в таком состоянии, очень разгневался и закричал:

“Позор тебе! Что это за наряд? Может ли человек, которому следует быть одним из богатейших людей мира, приходить в таком виде? Довольно! Мне этого достаточно!”

И после этого он в ярости устремил взгляд на Будду. Сожалея о том, что отец пребывал в неведении, Будда тоже начал смотреть на отца, и даже с большей силой. В этой войне взглядов отец потерпел поражение. Он упал к стопам сына и тоже стал на путь нищенства.

Только человек, обладающий непривязанностью, может иметь представление о силе непривязанности”, — закончил Бхагаван голосом, дрожащим от эмоции.

7 декабря 1947

(26) Само-исследование необходимо для всех слоёв общества

Недавно некоторые люди, занимающие в Мадрасе ответственные посты, прибыли сюда и пребывали здесь в течение нескольких дней.

В один из этих дней они отправились в Гурумуртам и в пещеры Павалагири на Горе, где Бхагаван жил очень давно, и вернулись ко времени вечерней парайяны.

После парайяны, когда Бхагаван рассказывал нам о своей жизни в храме Павалаккунру и расспрашивал гостей, видели ли они там то или другое, один из этой группы сказал ему:

«Бхагаван рассказывает нам наиболее интересное о тех местах, которые мы только что видели, но ко времени, когда мы достигли храма Павалаккунру и зашли внутрь, мы основательно устали.

Бхагаван пребывал там долгое время, и мы сейчас понимаем, с какой полнотой Бхагаван должен был чувствовать, что он не является этим телом.

Свами, как могут люди, подобные нам, спастись от нашей материалистической точки зрения? Если мы спросим, то Вы, безусловно, ответите: “Достаточно, если вы проводите Самоисследование: Кто я?”

Как это возможно для нас, людей семейных, выполняющих свои ответственные работы? Если ум упорно продолжает заниматься мирскими делами, как нам обрести покой ума?»

Бхагаван просто остался безмолвным, спокойно слушая их.

Сегодня утром, когда я пришла в Ашрам, один из ашрамитов в разговоре с Бхагаваном сказал:

«Вчера вечером, люди, прибывшие из Мадраса, задали Вам несколько вопросов, но Вы не ответили. Почему это случилось?

В прошлом, когда Шивапракашам Пиллаи написал стихотворение, начинающееся словами “Удалинаи верутум (Ненавижу тело)”, Вы, как мне рассказали, тоже безмолвствовали. Почему, Бхагаван?

Означает ли это, что никто не может стать джняни, если он не живёт в каком-нибудь уединённом месте, подобном пещере?»

«Кто сказал это? — ответил Бхагаван. — Природа ума определена прошлыми действиями, его самскарами. Люди способны продолжать всю свою работу и, тем не менее, заниматься своим Само-исследованием и, в конечном счёте, стать джнянинами.

Джанака, Васиштха, Рама, Кришна и другие, подобные им, являются примерами этого.

С другой стороны, для некоторых может показаться невозможным выполнить это, и они должны будут уйти в уединённые места, чтобы осознать Себя посредством Самоисследования.

Примерами здесь являются Сáнака, Санандáна, Шука, Вамадэва.

Само-исследование необходимо, кем бы человек ни был. Оно именуется “человеческим усилием (пурушакара)”. Действия тела отвечают нашей судьбе, прарабдхе». “Что можно ещё сказать об этом?” — добавил Бхагаван.

13 января 1948

(27) Сознательное восприятие А т м а н а, вызванное действием (вритти джанья джняна)

Сегодня утром один из обитателей Ашрама, Шри Сундарешвара Аияр, сел около дивана Бхагавана, с книгой в руке, ожидая увидеть на лице Бхагавана проявление благосклонности, а затем спокойно спросил:

«В этой книге в одном месте написано: “мано вритти джняна”. В чём смысл этого выражения?»

«Оно означает, что Истинное Я (атма) вообще не может быть осознано без умственного действия (мано вритти).

Писания говорят: “Мы должны познать Себя, нам следует познать Себя; и мы уже познали Себя”. Как познать Себя?

Давайте согласимся, что мы существуем. Но и в таком случае, разве нет необходимости в некотором действии (вритти), чтобы познать это?

Поэтому действие ума, повёрнутого внутрь, называют Знанием (виджняна), а действие ума, обращённого вовне, именуют Неведением (аджняна).

Виджняну также называют умом или читтой. Если то действие направлено внутрь (антармукхам), его следует именовать “буддхи” или “ахам”. Всё это взятое вместе известно как “антахкарана”.

Ахам является устойчивым, неподвижным (ачала). Но с помощью этой антахкараны начинают существовать пять элементов.

Эти элементы индивидуально и коллективно увеличиваются, и начинает существовать тело с его различными членами.

Если ум становится обращённым внутрь, отбрасывая нынешнее творение, которое возникает при поддержке антахкараны, то появляется вритти джанья джняна (сознавание Истинного Я, вызванное действием).

Это означает, что вы постигните источник действия (вритти). Тот источник именуется “ахам спхурана”, или Истинное Я. Но постижение осуществляется только умом.

Вот почему оно именуется мано вритти джняна. Речь идёт об уме, являющемся чистой саттвой. Он проявляет себя бесчисленными способами и остаётся спокойным, самим по себе. Вы можете называть его тем именем, которое вам нравится, любым именем», — сказал Бхагаван.


Какой-то недавно прибывший посетитель, внимательно следивший за этим разговором, спросил Бхагавана:

“Свами, это правда, что джняни не будет иметь никакой прарабдхи за исключением той, что вызвана желаниями других людей?”

«Да, для него все виды прарабдхи — одна и та же вещь. Эти виды — желания, отсутствие желаний и желания других людей — будут общими для джнянинов и людей невежественных.

Переживание также является тем же самым. Различие, однако, состоит в том, что джняни не почувствует себя делателем, а потому у него не будет никакой зависимости, тогда как аджняни чувствует, что он всё делает, а потому здесь появится зависимость.

Только ум — причина зависимости и освобождения.

Изречение Упанишад:
“Единственно ум является причиной зависимости и освобождения"
утверждает, что ум — это причина всего.

Для такого ума желания являются формой. Если обнаружена коренная причина желания, то не будет никаких желаний.

Этот корень — Истинное Я, А т м а н.
Если человек познаёт своё Я, то какие бы желания ни приходили или уходили, они не будут беспокоить его», — сказал Бхагаван.

6 февраля 1948

(28) Кончина Махатмы Ганди

Вечером 30 января новость о смерти Махатмы Ганди стала известна всем1.

Я услышала эту новость только дома, потому что женщинам не разрешается находиться в Ашраме по вечерам. На следующее утро я пришла в 7-30. По радио слышалась молитва.

Новость о смерти была в газетах. Бхагаван читал её, и, услышав молитву, сказал: “Это молитва людей, которые молятся из любви к его такой продуманной жизни”.

Песню “Вайшнава джанато”2 передавали по радио, и Бхагаван слушал её с грустью.

В 9-45 Бхагаван собирался уходить, когда пришёл корреспондент одной из газет и попросил его высказать свою точку зрения на произошедшую трагедию, которую газета смогла бы опубликовать. Бхагаван, задыхаясь от эмоции, сказал:

“Сердце каждого человека скорбит из-за такой трагической смерти Махатмы. О чём особенном я мог бы сказать? Кто сейчас не горюет? Если я скажу что-нибудь, вы это опубликуете, а затем начнут приходить люди, один за другим, и спрашивать меня. Какой в этом смысл?”

Сказав это, Бхагаван отослал этого корреспондента и отправился на прогулку. При его возвращении песню “Вайшнава джанато” снова передавали по радио, и слёзы полились из глаз Бхагавана.

В 16-30 того же дня все женщины начали петь “Рагхупати Рагхава Раджарам”3. Со слезами на глазах Бхагаван подал нам знак продолжать.

В 17-00 раковины затрубили, и по случаю смерти Махатмы в храме Матери было проведено специальное áрати (предложение лампад света); когда принесли священный пепел и кумкум, Бхагаван принял их с большим благоговением.

Позавчера, при чтении газеты, Бхагаван заметил кому-то, сидящему рядом с ним:

“Смотрите, не появилась ли некоторое время тому назад какая-то комета? В этой газете написано, что смерть Махатмы стала причиной этому. Итак, её первый результат сейчас имеется”.

Что Бхагаван хотел сказать, когда говорил это? Тем временем он взял другую газету и, читая её, произнёс:

«Человек, который стрелял, кажется, подошёл к Махатме и, поклонившись, спросил его: “Почему Вы сегодня пришли так поздно, почтенный?” Махатма ответил, что был занят. Огонь был открыт сразу после этого».

Бхагаван затем привёл аналогию из Рамаяны, сказав:

«Представляется, что после того, как Рама убил Равану, он забыл, что он, Рама, должен был отправляться в Вайкунтху. Поэтому божества провели между собой совет, а потом отправили к нему Яму, бога смерти.

Яма пришёл в одеянии аскета и смиренно сказал: “Работа, для которой Вы пришли, сейчас закончена; пожалуйста, приходите на небеса”.

Тут есть подобие; “Сварадж получен, Ваша работа закончена. Почему Вы ещё здесь? Разве Вы не должны вернуться? Уже поздно”. Таким образом, Махатма, представляется, был послан».


Я спросила: «История, которую Вы только что рассказали нам, взята из “Уттара Рамаяны”, не так ли?»

Бхагаван: “Да, но не только оттуда. В другой книге написано, что, в случае Кришны, стрела охотника стала причиной Его смерти; подобным образом это произошло и с Махатмой”.


Вчера Хариндранатх Чаттопадхяя показал фотографию Махатмы и сказал: “Очень жаль, что не было встречи между Ганди и Бхагаваном”.

Бхагаван: «Некоторое время назад он прибыл в Тируваннамалай. Ему была организована встреча на дороге вокруг Горы, за пределами Ашрама. Люди здесь думали, что он захочет посетить Ашрам на обратном пути, но из-за скопления людей это оказалось невозможным, и он отправился прямо на железнодорожную станцию.

Кажется, что он впоследствии об этом очень сожалел. Шанкарлал Банкер очень стремился привести его сюда, и в 1938 году, когда Раджендра Прасад и Джамналал Баджадж приходили сюда и посещали Скандашрам, они хотели убедить Махатму остановиться там на некоторое время. Но это не произошло.

Если у реки Сабармати или в Вардхе кто-либо [из его последователей] говорил о ментальной депрессии, то Махатма обычно отвечал:

“Идите в Раманашрам и возвращайтесь после месячного пребывания там”.

Когда Рамасвами Реддияр отправился увидеть Махатму, как только стал главным министром штата Мадрас, Махатма, кажется, спросил его, как давно он посещает Раманашрам.

Получив ответ, что Ашрам посещается им более, чем тридцать Махатма Ганди лет, Махатма сказал: “Это действительно так? Я пытался трижды, но до сих пор оказался не способен попасть туда”.

Что ему было делать? Как он мог прийти сюда, когда его не оставляли одного даже на момент?»


Бхагаван прочёл в сегодняшней газете сообщение о том влиянии, которое оказал на Махатму сон в ночь перед этой трагедией, предупреждение о его смерти, и что он поэтому быстро завершил работу с бумагами, из-за которой задержался с приходом на молитву.

Бхагаван прокомментировал:
“Да. Для просветлённых людей, не будет ли достаточно предупреждения? Они узнáют, но не скажут другим”.



1 30 января 1948 года Ганди проснулся на рассвете и принялся за работу над проектом конституции, который надо было представить конгрессу. Весь день ушёл на обсуждение с коллегами будущего основного закона страны.

Пришло время вечерней молитвы, и в сопровождении своих племянниц он вышел на лужайку перед домом. Как обычно, собравшаяся толпа бурно приветствовала “отца нации”.

Его приверженцы бросились к нему, пытаясь прикоснуться к стопам Махатмы. Пользуясь возникшей суматохой, один из поклоняющихся приблизился к Ганди и трижды выстрелил в него.

Первые две пули прошли насквозь, третья застряла в легком в области сердца. Слабеющий Махатма, поддерживаемый с обеих сторон племянницами, прошептал: “О, Рама! О, Рама!” (эти слова написаны на мемориале, воздвигнутом на месте выстрела).

Затем он показал жестами, что прощает убийцу, после чего скончался на месте. Это произошло в 17 часов 17 минут.


2 Вайшнава джанато — один из наиболее популярных индийских бхаджанов, который — на языке гуджарати — написал поэт Нарсинх Мехта (1414—1481). Махатма Ганди очень любил этот бхаджан и включил его в свою ежедневную молитву.


3 Одна из любимых песен Махатмы Ганди, исполняемая хором в честь Господа Рамы.

7 февраля 1948

(29) Равенство

Вот уже пятнадцать дней, как наш племянник Тилак прибыл сюда из Лондона. Результаты его экзамена ещё неизвестны. Его отец написал ему, чтобы он быстро возвращался домой, и Тилак решил уехать отсюда 30 января.

Вечером перед днём отъезда он пошёл на базар купить изюм, финики и так далее, чтобы предложить Бхагавану, а 30-го мы всё положили на поднос и отнесли всё купленное в Ашрам к завтраку.

Работники кухни попросили меня раздать всё самой, и так как у меня не было опыта раздачи пищи в столовой, я сначала предложила всё Бхагавану.

Недовольным тоном он спросил меня, что это значит. Я рассказала, что мой племянник принёс немного фруктов.

Бхагаван кивнул: “Подходит. Дайте мне один фрукт каждого вида”.

После обслуживания Бхагавана я подобным образом подала и другим. Но к концу обнаружилось, что осталось только несколько бананов, и поэтому один из служителей разрезал их на маленькие кусочки и равным образом распределил среди последних десятерых людей.

С выражением возмущения Бхагаван произнёс:

“Это мне не нравится. Почему вы подаёте пищу, когда не можете дать одинаковое количество всем людям?”

И он начал подробно перечислять все подобные ошибки. После еды все тихо ушли.

Когда Бхагаван собрался вставать, немного помассировав себе ноги, Тилак и я подошли к нему и простёрлись перед ним. Я сообщила ему, что Тилак уезжает.

Бхагаван сказал: “Я понимаю. Когда принесли фрукты, я подумал, что он успешно сдал экзамен. Поэтому он собирается в родные места? Очень хорошо”.

Произнеся это и указывая мне на людей вокруг него, он проговорил: “Она подала пищу сначала мне вместо того, чтобы сначала обслужить всех остальных”.

“Мне очень жаль, — ответила я, — у меня нет опыта, и поэтому я совершила ошибку”.

“Так и должно было случиться, — сказал Бхагаван, — вот почему я и указываю вам. Если вы подаёте пищу Бхагавану после того, как подали её всем остальным, то распределение будет равное.

Если так случится, что мне ничего не останется, не имеет значения. Если все едят, то я удовлетворён, даже если не получил своей доли.

Раздачу пищи всегда следует проводить по этому принципу; это хороший принцип. Если все люди здесь едят, разве это не равноценно еде Бхагавана?”

Я ответила: “Это так, я извиняюсь за свою ошибку”. Бхагаван промолвил: “Всё в порядке, не беспокойтесь, это не имеет значения”.


Я не знаю, заметил ли ты, дорогой брат, что в Ашраме три раза в день, когда в столовой звенит звонок, маленькие порции всех блюд, включая рисовые лепёшки (иддли), выбираются для кормления коров, ворон, обезьян, а также любых бедных людей, которым в это время случится быть в Ашраме.

Если это не сделано в первую очередь, Бхагаван не примется за пищу и не успокоится, пока они не накормлены.

Если приходят белки и павлины, им дают ядра земляных орехов. Если кто-то выражает недовольство такой раздачей пищи, Бхагаван терпеть этого не будет и говорит:

«Хорошо. Уходите, если желаете. Они пришли сюда так же, как и мы все, и они получат свою пищу в то время, когда мы все её получаем.

Вы хотите обслуживать нас уважительно, говоря: “Свами, Свами”, но им служите с проклятиями. Разве мы приобрели их и принесли сюда? Они пришли точно, как и мы; зачем тогда проявлять к ним такое неуважение?»

Бхагаван сказал всё это, поскольку я забыла этот принцип и совершила ошибку.

Необходимо отметить один момент, представляющий в этой связи особый интерес. Он состоит в том, что Бхагаван сказал: “Когда принесли фрукты, я подумал, что он успешно сдал экзамен”, а при проверке мы обнаружили, что его результаты стали известны в Лондоне в тот же самый день.

Наш брат вчера послал телеграмму о том, что парень экзамен выдержал. Ты видишь: Голоса великих душ не уходят в пустоту!

8 февраля 1948

(30) Нигилисты и адвайтины

Когда я сегодня утром вошла в Холл, всё было спокойно. Дымка ароматических палочек окутывала все помещение, и приятный запах распространялся по всем сторонам. Бхагаван закончил чтение газет и сидел в спокойной позе.

Кришнасвами заводил часы. Неожиданно кто-то спросил:

“Нигилисты и адвайтины продолжают свой бесконечный спор. В чём точно состоит различие их мнений?”

Заведённые часы дважды пробили время. Бхагаван, улыбаясь, сказал:

«Вы хотите знать разницу во взглядах? Смотрите сюда. Только что завели часы, и они произвели нужное действие, пробив должное время.

“Тут должен быть кто-то, чтобы завести часы; иначе часы бы не работали”, — говорят адвайтины.

“Есть допущение того, что должен быть кто-то, дабы завести часы; здесь должен быть тогда кто-то, чтобы дать силу или способность этому заводящему, и так далее. Если мы продолжаем говорить на этой основе, то не будет ни начала, ни конца, и поэтому нет никакого делателя (карта)”, — говорят нигилисты.

Это и есть различие во мнениях.

Например, возьмём это полотенце.
Оно неотделимо от хлопка. Что это означает?

Хлопок сначала освобождают от семян, затем превращают в нити и, в конечном счёте, в ткань. Для выполнения всего этого должен быть кто-то, и поэтому ткач именуется “делателем” и требуется, чтобы ткани, различного цвета и различных видов, не отличались от основной вещи, именуемой хлопком.

Точно так же адвайтины говорят, что хотя имеется некий “делатель” для бесчисленных видов, что собираются устраивать этот мир, никто из них не отличается от того, которое Есть, а именно от Существования (Сат).

Тут должны быть горшки — большие и маленькие — но все они являются просто глиной. Если один из них разбит, мы говорим, что горшок утрачен. Но что утрачивается? Только имя и форма.

Когда имя и форма утрачены, глина всё ещё остаётся глиной. Но к тому же, горшки могут быть сделаны только, если имеется горшечник. Поэтому адвайтины говорят, что “делатель” — это действенная причина.

Нигилисты говорят: “Нет”.

Доводы растут, а чистый результат нулевой. Трудностей не будет, если они узнают, кто спорит».


“Зачем тогда нужны эти доводы?” — спросил собеседник.

“Они вызваны тем, что всё, находящееся внутри человека, должно выйти наружу. Там внутри будет несколько мыслей”, — ответил Бхагаван.

Один из преданных, который слушал это, поинтересовался:

“Действительно, Бхагаван? Вы говорите, что находящееся внутри всегда выйдет наружу. Как оно выйдет? Что там находится внутри?”

Бхагаван, улыбаясь, промолвил:

“Если внутри ничего нет, как может что-нибудь выйти наружу? Если внутри не зародится какое-либо желание, ничего не появится вовне. Желание рождается только внутри. Оно становится большим и, в конечном счёте, раскрывается”.

27 марта 1948

(31) Первая рукопись Бхагавана

Когда я копировала вторую часть этих писем, начинающуюся словами “дриштим джнянамайим критва”, я не знала, где точно мне встретится требуемая строфа. Поэтому я пошла в Ашрам немного раньше обычного, чтобы спросить Бхагавана.

Бхагаван ничем не был занят, я подошла и спросила, в какой книге можно найти эту строфу. Он доброжелательно указал мне, что она находится в Теджобинду Упанишаде и что Шанкара написал то же самое в своём “Незаочном постижении (Апарокша-анубхути)”, в котором соответственные строки таковы:

“Эти строфы означают, — сказал Бхагаван, — что цель (дришти) состоит не в концентрации на кончике носа или между бровями. Следует быть сосредоточенным на том месте, где растворены все характерные черты наблюдателя, наблюдаемого и действия наблюдения.

Смысл состоит в том, что когда цель, джнянамайя, т. е. Осознание, достигнута посредством медитации, делающей человека способным понять его собственную природу и увидеть путь единения с Высочайшим Духом, тогда вся Вселенная представляется полнотой Брахмана”.

“Незаочное постижение (Апарокша-анубхути)” было в библиотеке, но я стеснялась брать поэму оттуда и должна была кого-то по просить взять её. В то же время я не помнила тех строф полностью и не знала, что делать.

Поняв мои затруднения, Бхагаван попросил одного из служителей взять маленькую записную книжку Паланисвами, которая лежала в выдвижном ящике комода. Служитель вынул её, стёр с неё пыль и протянул мне. Она была очень маленькая, с текстом, написанным на языке малаялам.

Бхагаван взял ручку с пером и бумагу, готовясь писать. Я прошептала: «Я думаю, что экземпляр “Апарокшаанубхути” есть в библиотеке».

“Зачем беспокоиться? — сказал Бхагаван, — я напишу необходимое сам”. И сказав это, он скопировал нужные мне две строфы из той записной книжки.

Я была переполнена радостью и спросила его:

“Вы переписали строфы Шанкары без изменений или Вы дали их смысл в своих собственных строфах?”

“Я просто переписал их из книжки, — ответил Бхагаван. — В большинстве небольших литературных произведений, написанных Шанкарой, имеются строфы из Упанишад. Паланисвами попросил меня переписать и дать ему некоторые строфы Шанкары, но где в то время были у нас записные книжки или бумага?”

Я собрал, по возможности, все клочки бумаги, сшил их вместе в виде записной книжки, записал туда те строфы и отдал их ему.

В этой маленькой записной книжке имеются выдержки где-то из десяти произведений Шанкары”.

“Значит, это первая книга?”—спросила я.

“Да, — ответил Бхагаван. — В то время у нас не было ничего, кроме горшка; тогда у нас не было даже полотенца. В те ранние дни нашего пребывания в пещере Вирупакша только у Паланисвами имелось полотенце, которое он обёртывал вокруг себя.

У пещеры тогда не было железных дверей, имелась дверь деревянная, с деревянной задвижкой. Мы обычно запирали её на засов снаружи маленькой палкой, шли вокруг Горы, блуждали в различных направлениях и возвращались через неделю или десять дней, когда уже открывали дверь другой палкой. Это был наш ключ в то время; и нигде его не надо было хранить!

Эта записная книжка была единственным предметом, который мы брали с собой. Так как Паланисвами носил полотенце, он обычно заворачивал эту книжку и засовывал к себе на талию, под полотенце. Для нас этого было достаточно”.

“Это книжечка являлась первоначальной в нашей книжной семье”, — добавил Бхагаван, смеясь.


“Вы писали это, используя рукописный шрифт Нагари?” — спросил другой преданный.

“Да, — ответил ему Бхагаван, — и тоже лишь потому, что Паланисвами попросил об этом. В то время и даже впоследствии я ничего по собственной воле не писал”.


“Почему Бхагавану требуется делать всё это? Он делает всё ради пользы других”, — заметил этот собеседник.

«Да, это так, — произнёс Бхагаван, — и в книжной “семье”, которая выросла после этого, эта книжка является первой». И он показал её нам всем.

4 апреля 1948

(32) Кайласа

Сегодня утром какой-то преданный принёс старый экземпляр Перия Пуранам и дал его Бхагавану.

Читая о том, как Сундарамурти шёл к Кайласе, Бхагаван сказал:

«Кажется, Сундарамурти узнал, что после его прибытия почти сразу верхом на лошади прибыл раджа Черы. Раджа спросил его: “Почему вы прибыли сюда без моего приглашения?”»

Сказав это, Бхагаван зачитал оттуда какой-то стих.

Присутствовавший тамильский юноша спросил: “Где находится эта Кайласа, Свами?”

“Кайласа! Это как раз то самое место, где мы находимся. Прежде всего, скажите мне, где мы находимся?” — ответил Бхагаван.

“Это не она, Свами. Та Кайласа, о которой Вы только что читали, что Сундарамурти отправился к ней, действительно ли существует? Если так, то где она находится? Пожалуйста, поддержите меня надлежащим ответом”, — попросил молодой человек.

“Я уже вам сказал, — ответил Бхагаван. — Сейчас мы прибыли сюда. Отсюда мы отправимся в какое-то другое место. Если всё это истинно, тогда и там всё будет также истинно.

Там тоже какой-то Свами будет сидеть на приподнятой подставке. Точно так же, как сейчас, вокруг будут находиться преданные. Они что-то спрашивают, а он что-то отвечает. Там так же всё будет подобно нынешнему.

Если вы смотрите на свой вопрос с точки зрения тела, то Кайласа такова, какова она есть [физически]. Если, однако, вы смотрите на неё с точки зрения Истины, то где бы мы ни были, присутствует Кайласа.

Нет вопроса о её рождении, росте или умирании. Когда мы осознаём, что в этом мире нет ничего реального, Кайласа присутствует везде”.


“Как это постичь?” — спросил тот молодой человек.

“Каждый знает, что он существует. Вы существовали при рождении, когда вам был год от роду; вы существуете в среднем возрасте и в старости.

ВЫ не изменяетесь; изменяется только это тело. Для познания того, что ваша ИСТИННАЯ ПРИРОДА не изменилась, самой этой иллюстрации достаточно”, — ответил Бхагаван.


Оставив эту линию вопросов, молодой человек снова спросил:

“Сказано, что джняни не имеет счастья или печалей, телесных недомоганий и тому подобного; говорят, что Сундарар и Аппар (Тирунавуккарасу) прыгали от радости, когда имели видéние Бога. Даже Рамакришна Парамахамса, говорят, ужасно убивался, когда не получал видéния Святой Матери, и входил в экстаз, получая их. Не только это; когда Рамакришна Парамахамса испытывал какое-нибудь телесное нездоровье, он обычно громко обращался к Матери. Что это означает? Испытывают ли джнянины счастье или печаль?”

Бхагаван ответил ему: «Вы говорите всё это относительно тела, не так ли? Невозможно судить о джняни по его телесным недомоганиям.

Маниккавасагар спел один гимн, содержание которого такое:

“О, Ишвара, Ты осыпал меня Своими благословениями, даже перед тем, как я попросил их. Какова Твоя доброта! Даже при этом, почему я не чувствую горестей? Разве моё сердце сделано из камня? Мои глаза не увлажняются. Разве они созданы из дерева? Не только с этими двумя глазами, но я хочу, чтобы всё моё тело было полно глаз, которыми я мог бы рыдать. Я был бы тогда очень счастлив. Я желаю, чтобы моё сердце расплавилось, стало полным слёз, так чтобы оно могло объединиться с Тобой”.

Таково содержание этого гимна. Но тогда есть ли тут горе, действительное горе? Некоторые люди дают выход своему счастью, громко выражая это, когда они получают видéние Бога, а некоторые льют слёзы радости.

То же самое было с Рамакришной Парамахамсой. “Мать, как Ты добра, как милостива!” обычно он говорил и плакал, а иногда и смеялся.

Так или иначе, если мы хотим знать о его истинном состоянии, нам следует сначала постичь наше собственное состояние».


Вместо того, чтобы остановиться на этом, молодой человек снова спросил:

“Свами, когда он пребывал в экстазе от счастья, он не чувствовал боли той болезни, от которой страдал, но когда тот экстаз прошёл, он переживал боль и стонал от неё. Действительно ли Осознавший Себя знает, что такое боль или удовольствие?”

“Я вижу, здесь вы сомневаетесь. Сначала разберитесь со своими собственными делами. Зачем вам беспокоиться о том, каким был Парамахамса? Ему не нужно становиться джняни, получив письменное удостоверение. Он уже стал им.

Отрочество прошло с отрочеством; сон прошёл во сне. В этом бодрствующем состоянии найдите, по крайней мере, кем вы являетесь; где вы находитесь: в Кайласе, или в Бхулоке, или в Вайкунтхе? Почему бы ни найти всё это для себя и ни стать джняни?” — сказал Бхагаван. После этого вопросы прекратились.

4 апреля 1948

(33) Образованные люди

Вчера сюда прибыл Сарвепалли Радхакришнан с семьёй. Получив даршан Бхагавана, они отправились в Великий Храм Аруначалешвары в городе и, приняв пищу и отдохнув, пришли к Бхагавану попрощаться с ним.

Бхагаван милостиво кивнул головой, разрешая им уйти. Зная женщин этой группы, я пошла к их автомашине, чтобы проводить, а потом возвратилась в Холл. Я села, и Бхагаван спросил, уехали ли они. Я ответила утвердительно.

“Десять лет тому назад, — сказал Бхагаван, — они были здесь; Пранавананда Свами — это его старший двоюродный брат”.

Почти сразу Бхагаван обратил внимание на то, что женщины из Европы и Гуджарата, сидящие рядом со мной, о чём-то меня спрашивали, и поэтому поинтересовался, о чём они говорили. Я сказала, что они интересовались, задавал ли Радхакришнан Бхагавану какие-либо вопросы.

“Я понимаю, — промолвил Бхагаван. - Но они все начитанные люди, они знают всё. О чём им спрашивать?”


Посетитель из Андхра-Прадеш спросил: “Задавал ли он какие-нибудь вопросы, когда приходил в последний раз?”

Бхагаван: “Нет. То же самое было и сейчас. Он всё услышал обо мне от Пранавананды Свами, а когда пришёл сюда, то просто сел и уже рта не открывал”.


Тот же преданный: “Во внешнем мире он читает лекции в великолепном стиле. Почему он тогда сидит здесь без всяких разговоров и обсуждений?”

Бхагаван, с улыбкой, сказал:
“В 1938 году сюда прибыл Раджендра Прасад, и с ним была та же самая вещь. Хотя он находился здесь четыре или пять дней, он не задал даже одного вопроса.

Он обычно спокойно сидел в углу с закрытыми глазами. Только при отъезде он хотел узнать, нет ли у меня послания для Махатмы. Даже при этом он уговорил кого-то другого спрашивать меня”.


Собеседник: “Кажется, Бхагаван говорил, что Махатма был всегда в общении с внутренним Я (анатратма), что внутреннее Я находится здесь, тут и везде, и нет нужды больше для иных общений. Это так?”

“Да, действительно так. Джамналал Баджадж также приходил в то время, и с ним было то же самое; он обычно спокойно сидел в углу, без того, чтобы кто-нибудь знал, где точно он сидит. Ранним утром, когда все резали овощи, он, бывало, присоединялся к нам в этой работе. Только в самом конце он задал нам несколько вопросов и прояснил свои сомнения”.


Собеседник: “В 1944 году, когда Ману Субедар, переводчик Джнянешвари на английский, приходил сюда, он тоже не задавал никаких вопросов, не так ли?”

Бхагаван: “Нет. В то время кто-то читал Рибху Гиту, и Ману Субедар сказал, что в каждой книге детально объяснено состояние сиддхи, или адепта, но много не сказано о состоянии садхака, или духовного практика.

Тогда я показал ему дискуссию между Витхобой и Джнянешваром, опубликованную в Бхакта Виджаям. И это было всё. Больше он вопросов не задавал. Он был человеком начитанным. О чём спрашивать людям, подобным ему? Они пребывают сюда для Покоя”.


Собеседник: “Сатьямурти, Тиру В. Кальянасундара Мудалияр, Джнянияр, Булусу Самбамурти, Тангутури Пракашам, Карапатра Свами и многие другие совсем не задавали вопросов, когда приходили сюда. Тем не менее, Бхагаван, все эти люди, когда они покидали Ашрам, читали лекции, стуча по столу и рыча, подобно львам”.

Бхагаван: “Да, они были людьми учёными. Некоторые являются писателями, другие — ораторами. Нáяна тоже был подобен им”.


Собеседник: “Таким образом, начитанные люди не задают Бхагавану никаких вопросов; только обычные люди, подобные нам, беспокоят Вас ими. Но если мы не будем спрашивать Вас, Бхагаван, как ещё мы сможем узнать?”

Бхагаван: “Это всех устраивает; остальное значения не имеет”.

И он сразу замолчал.

6 апреля 1948

(34) Приветствия

Сегодня около трёх часов дня один мальчик, четырёх или пяти лет, пришёл с матерью. Она простёрлась перед Бхагаваном и села. Тот мальчик тоже простёрся перед ним, но продолжал снова и снова произносить приветствия.

Бхагаван засмеялся этому и сказал служителям: “Просто посмотрите. Он простирается передо мной снова и снова. Возможно, он думает, что, поступая так, сможет впоследствии делать всё, что пожелает. Он совсем молод. Что он знает? Он просто подражает своим старшим. Но, однако, его необходимо наградить. Он хочет только банан. Если он получит его, то остановится. Дайте ему один”.

Получив банан, мальчик пошёл и сел. Через некоторое время кто-то пришёл и выполнил саштанга намаскара (уважительное приветствие, когда ложатся навзничь, касаясь земли всеми членами тела), но длительное время не вставал.

Люди поблизости, в конечном счёте, уговорили его подняться. Он как-то встал, но потом опять снова и снова приветствовал Бхагавана. В конце концов, его уговорили остановиться и сесть.

Бхагаван сказал находившимся рядом с ним: “Намаскара — это принятие распростёртого положения столько раз, сколько хочется. Что тут можно сделать? Подлинный смысл намаскара — это растворение ума”.

“В чём смысл саштанга намаскара, Бхагаван?” — спросил тот преданный.

«Смысл в том, что при приветствии восемь членов тела, а именно, две руки, две ноги, два плеча, шея и лоб, касаются земли. Идея этого типа почтительного поклона в том, что, выполняя его, человек говорит: “тело, которое касается земли, в конечном счёте, само распадётся в этой земле, и Я во мне будет продолжать оставаться только как Я”.

Эта идея должна прийти к человеку при Само-исследовании. Не зная этого, бесполезно выполнять все эти намаскары.

С помощью намаскаров, лишённых смысла, люди хотят обеспечить себе все выгоды: “Свами должен дать им всё, что они желают, будь то мешок с одеждой или деньги”.

Всегда, когда они выполняют намаскары, я отношусь к этому с опаской. Ведь я должен быть за это обязанным им. Я должен действовать согласно их желаниям. Я должен исполнять все их желания. Я должен вести себя осторожно, познав их умы. Не только это.

Просто поклонившись мне, они обретают некое право командовать мной. Когда люди, подобные нам, страдают подобным образом, что сказать о самом Ишваре?

Он всегда должен быть признателен столь многим; Он должен действовать согласно желаниям людей; Он должен нести блага людям.

Когда роль Свами сама приносит так много беспокойств, что сказать о роли Ишвары? Если кто-то воздерживается от того, чтобы простереться передо мной, я очень счастлив, так как мне не нужно быть обязанным ему за это.

Джняни не нуждается ни в том, чтобы простираться перед кем-либо, ни в том, чтобы давать кому-либо свои благословения. Вот почему его ум всегда остаётся погружённым. Он считается всегда выполняющим намаскару.

Некоторые люди чувствуют обиду, когда простираются перед джняни, а он не отвечает встречным намаскаром и даже не поднимает руки, чтобы их благословить. Но дело в том, что джняни, до того как все остальные простёрлись, уже простёрся ниже, его ум растворён.

Даже благословение носит подобный характер. Погружение ума само является благословением. Ум джняни всегда остаётся погружённым. Кому в этом случае остаётся благословлять? И что при этом должно быть сделано?» — сказал Бхагаван.

8 апреля 1948

(35) Что такое Освобождение (мукти)?

Сегодня в три часа дня какой-то молодой человек, говорящий на телугу, с грустным лицом подошёл к Бхагавану и сказал:

“Свами, у меня к Вам просьба, позвольте мне высказать её. Я не знаю, как медитировать, чтобы достичь Освобождения, и поэтому обеспокоен. Вы должны поставить меня на путь и помочь осуществить его”.

“Что вы сейчас выполняете?” — спросил Бхагаван.

“Сейчас я ничего не делаю, Свами. Вот почему я умоляю Вас рассказать мне, как я должен медитировать”, — ответил тот молодой человек.

“Почему вы жаждете медитировать?
Что такое Освобождение? Что вы хотите осуществить? Почему вообще эта идея пришла к вам?” — продолжал спрашивать Бхагаван.

Несчастный, он ничего сказать не мог и поэтому молчал. На его лице было написано, что он чем-то обеспокоен.

Подождав некоторое время, Бхагаван, с взглядом сострадания, сказал:

“Сохраняйте свой ум твёрдо установленным на семейном божестве, отбрасывайте мысли и медитируйте, или держите перед умом саму Истинную Природу, Я, и медитируйте.

Если это сделано, то приходящее извне будет постепенно исчезать и останется только медитация. Вам особая медитация не нужна. Медитация на Я будет устойчивой сама по себе и будет оставаться постоянной.

Что ЕСТЬ — это медитация. Нет такой вещи, как достижение освобождения. Отбрасывание внешнего само является освобождением.

Дыхательный контроль (пранаяма) и другие духовные практики предназначены только для концентрации ума на одном. Дыхательный контроль сохраняет блуждающий ум внутри тела. Вот почему пранаяма предписана первой и только потом — практика джапы (повторение Божественного имени), тапас (аскеза) и остальное.

Если дыхание контролировать и на время задерживать, то это помогает практике Само-исследования. Если медитация проводится на семейном божестве или некоторой другой форме, то ум сдерживается своим собственным усилием.

Если это выполнять неоднократно, то сама медитация ведёт к осознанию Себя. У вас тогда не будет двойственности делателя и производимой вещи. Всё становится только сварупой, естественным состоянием человека”.

Слушая всё это, молодой человек сидел, как статуя. Бхагаван, обращаясь к другому преданному, рядом с собой, сказал:

«Смотрите! Называйте ЕГО Ишварой (личным Богом) или Атмой (Истинным Я), или тем, что вам нравится.

ОН вездесущий и всеведущий; только люди не могут видеть Его. Они говорят, что будут выполнять тапас, и хотят, чтобы Он за это к ним вдруг пришёл. Что я могу сделать? Мы пребываем в Нём, и мы ищём Его, спрашивая: “Где Он?”

Маленькое “я”, эго, бьёт ключом и приносит всё это зло. Наблюдайте его большие способности!»

11 апреля 1948

(36) Великолепие природы

Так как наступает лето, и пространства в Холле оказалось недостаточно, Бхагаван начал пребывать в Юбилейном Холле весь день.

За его сиденьем обычно находятся привязанные бамбуковые ширмы, но служители вчера подняли их, ибо они мешали струиться потокам лёгкого ветерка. Я этого не заметила.

Сегодня утром я пришла в восемь часов. Бхагаван сидел на диване, глядя на юг, словно Дакшинамурти. Всё пространство за ним было закрыто, как навесом, ветками манговых деревьев, с их нежными листьями и изысканными цветами, возвещающими приход лета.

Между теми листьями и стеблями цветов висели гроздья маленьких плодов манго, выглядевших как лингамы Шивы.

Беседки цветочного сада с его правой стороны были полны цветов. Горшки с кротонами [цветущими растениями] стояли за ним, очень близко к дивану. С левой стороны находилась цементная кадка с водой, в которой воробьи наслаждались купанием.

С обеих сторон дивана стояли два павлина — один белый, другой синий. Ароматические палочки распространяли своё благоухание, достигая ноздрей преданных, собравшихся там. Солнечные лучи проникали внутрь через щели в пальмовой крыше и падали на Бхагавана, делая его тело сияющим, как золото.

Видя всё это великолепие, я даже не простёрлась, как обычно, перед Бхагаваном, а осталась стоять, в полном восторге.

Рамачандра Аияр, один из служителей, долго смотрел на меня, пока не спросил: “Что это значит?”

Будучи не в состоянии дольше сдерживать свою радость, я воскликнула: “Брат, заметил ли ты, какое это великолепное зрелище? Смотри, как природа вокруг расцвела и демонстрирует нам всю свою красоту! Было бы хорошо сфотографировать это”.

Бхагаван поинтересовался, о чём у нас идёт речь.

“Общий вид здесь так прекрасно смотрится, что я посоветовала сделать фотографию”, — ответила я.

Аияр тоже согласился с этой идеей и поэтому сказал: “Да, мы сделаем фотографию”.

Сразу после этого Бхагаван начал рассказывать нам о некоторых событиях своей ранней жизни здесь:

“Как вы все знаете, после Гурумуртама я некоторое время пребывал в соседней манговой роще. В то время у меня также имелся маленький навес под одним из её деревьев. Над головой воздвигли нечто вроде гнезда для защиты от падающего на меня дождя. Там, однако, не хватало места, чтобы при сне полностью вытянуть ноги. Я обычно почти всё время сидел подобно птице в гнезде.

Напротив моего навеса у Паланисвами тоже имелся свой маленький навес. В том огромном саду жили только мы двое”.


Цитируя изречение на санскрите, я сказала: “Приятно видеть молодого Гуру и его старых учеников вместе под деревом баньяна” и продолжила: “Я полагаю, что пребывание с Паланисвами было подобно этому. Сделал ли кто-нибудь в то время фотографию?”

“Нет. Какие фотографии в те дни?” — ответил Бхагаван. Адресуясь к своему служителю, он сказал: “Смотрите. Она говорит, что необходимо сделать фотографию этого вида”. “Сегодня днём мы это организуем”, — ответил Рамачандра Аияр.

Глядя на деревья и снова вспоминая события прошлого, Бхагаван сказал: «То манговое дерево тоже имело маленькие плоды подобные плодам этих деревьев. Они обычно время от времени падали на верхушку моего навеса со звуком подобным “Туп, туп”.

Хотя плоды манговых деревьев созревали, их кожура оставалась зелёной. После того, как они становились достаточно спелыми, их срывали и держали в хранилище до полной спелости.

Тем временем, вы знаете, что обычно случалось! Летучие мыши прилетали по ночам, надкусывали спелые плоды манго, отгрызали маленький кусочек у каждого плода и бросали его. Остаток доставался нам. Это означает, что он являлся прасадом от летучих мышей».


Услышав это, Рамачандра Аияр спросил: “Разве хозяин сада никогда не давал Вам никаких фруктов?”

“Он, бывало, советовал нам брать плоды деревьев, если они нам нравятся, но мы к ним никогда не прикасались. Вы видите, у нас был прасад летучих мышей.

Когда плоды полностью созревали на самом дереве, они были очень вкусными. Разве этого не достаточно? Те пальмовые навесы и та природная красота несли нам огромную радость”, — ответил Бхагаван.

12 апреля 1948

(37) Первое мытьё и первое бритьё

После того, как вчера днём я написала тебе о великолепии той обстановки, в которой находится Бхагаван в Юбилейном Холле, я пошла в Ашрам позднее обычного.

Увидев меня, Бхагаван сразу сказал: “Рамачандра Аияр и Анантанараяна Рао только что вместе сделали фотографию”.

Так как уже стояло лето и было жарко, Кришнасвами обрызгал водой тростниковую ширму на спинке дивана Бхагавана, а также цветы, кротоны, расположенные за этой ширмой.

Брызги при этом попали на Бхагавана и он, растирая тело, проговорил: “Смотрите, эти брызги освящают (абхишека) меня!”

Эта случайность, казалось бы, напомнила ему что-то из прошлого, ибо он, широко улыбаясь и с соответствующими жестами, рассказал нам следующую историю:

“После прибытия в это место, Тируваннамалай, я не мылся четыре месяца. Однажды, когда я находился на территории Великого Храма Аруначалы, жена одного преданного, которого звали Поннусвами, пришла туда и совершенно неожиданно потащила меня за собой, уговорила сесть, вычистила мою голову мыльным порошком и устроила мне мытьё. До этого она время от времени приходила в Храм; поэтому я думал, что она появилась, как обычно, но в тот день она пришла туда подготовившись! Это было моё первое мытьё”.

“И после этого Вы каждый день регулярно мылись?” — спросила я.

«Нет, вопроса о мытье не было; кто должен был уговорить меня мыться? Кто должен был мыться? После этого, таким путём, прошло где-то около года. Я побывал некоторое время в пещере Гурумуртама, вы понимаете, и так как туда каждый день приходило мало людей, никто меня не беспокоил.

Даже при этом одна женщина, по имени Минакши, которая время от времени приносила мне пищу, однажды принесла большой горшок и начала кипятить воду. Я полагал, что она хотела использовать её для себя, но, вынув из корзины немного масла, орехового мыла и тому подобного, она сказала: “Свами, пожалуйста, подходите”.

Я не сдвинулся. Но разве она хотела сохранять спокойствие? Она потянула меня рукой, упросила сесть, обмазала растительным маслом всё моё тело и вымыла меня. Волосы у меня на голове, спутавшиеся из-за недостатка заботы о них, были при этом расчёсаны и ниспадали, словно грива льва. Такой была моя вторая помывка. После этого пришёл Паланисвами и организовал определённый режим ежедневных купаний».

“Об этом в Вашей биографии не говорится”, — заметила я. “Да, именно так, — сказал Бхагаван, — об этом впоследствии никогда не писали. Бритьё происходило подобно вышесказанному. О первом бритье, в день моего прибытия сюда, уже писали; второе было через полтора года.

Волосы спутались и сплелись, словно корзина. Маленькие камни и пыль оседали в ней, и голова стала чувствовать тяжесть. У меня были также длинные ногти и ужасный внешний вид. Поэтому люди принуждали меня к тому, чтобы я немедленно побрился, и я согласился. Когда мне голову побрили наголо, чувствовалась такая лёгкость, что я не знал, имеется ли у меня голова или нет.

Я всячески тряс ею, дабы убедиться в её присутствии. Это показало мне тяжесть той ноши, которую я носил на голове”.

“Неужели в течение тех полутора лет никто не пытался побрить Вашу голову?” — спросил какой-то преданный.

«Да, действительно они пытались, — ответил Бхагаван, — когда я находился в храме Субраманьи. Некий Нилаканта Аияр, дед ныне практикующего юриста того же имени, часто туда приходил. Однажды он пришёл, специально подготовившись для этой цели. Считая, что он пришёл как обычно, я сидел с закрытыми глазами. Не сказав мне ни слова, он встал на некотором расстоянии от меня. Я услышал за собой звуки: “тип, туп” и поэтому открыл глаза. Увидев парикмахера, затачивающего бритву, я немедленно ушёл, не говоря ни слова.

Бедный человек, он понял, что я не хотел оказаться побритым, а потому и ушёл. Только жена Поннусвами не отступала, пока я не буду вымыт. Когда она с силой тащила меня рукой, что я мог сделать?»

“Возможно, она видела в Вас ребёнка”, — сказала я.

«Да, — произнёс Бхагаван, — и другой случай произошёл, когда я жил под деревом мадука.

Ратнамма, двадцатилетняя танцовщица, однажды увидела меня, когда шла из храма танцевать и возвращалась обратно в храм. Она стала моей преданной и почувствовала отвращение к своей профессии, а матери сказала, что не будет принимать пищи, пока не сможет дать её Свами. Поэтому они обе принесли мне еду. Но я тогда находился в глубокой медитации и не открывал ни глаз, ни рта, даже когда они кричали. Но они как-то пробудили меня, попросив прохожего толкнуть меня рукой; после этого они дали мне еду и ушли.

Когда Ратнамма настаивала, что ежедневно должна кормить Свами, прежде чем поест сама, её мать сказала:

“Ты молода и таков же Свами, и он не просыпается, пока кто-нибудь не коснётся или потянет его. Мы этого делать не можем; а что мы можем?”

Ратнамма тогда попросила о помощи своего двоюродного брата и с его помощью ежедневно давала мне пищу. Через некоторое время, однако, родственникам того молодого человека эта работа показалась недостойной, и они прекратили посылать его. Ратнамма, тем не менее, не оставила своего решения кормить меня; поэтому, наконец, её старая мать сама начала регулярно приходить.

Будучи пожилой, и думая, что она не делает мне никакого вреда, она обычно будила меня, встряхнув, а потом давала пищу. Она вскоре умерла, а я переместился оттуда в более удалённое место.

После этого Ратнамма уже не могла приходить издалека, чтобы кормить меня, а потому она свои попытки оставила. Поскольку она не могла жить без заработка, получаемого от своей профессии, Ратнамма ограничила себя только одним человеком.

Какое имеет значение, к какой общине она принадлежала? Она была чиста. Она имела большую непривязанность [в своих делах] и большую преданность. Ей никогда не нравилась её профессия, и она не хотела, чтобы дочь тоже избрала её. Поэтому она вышла замуж». Бхагаван закончил свой рассказ и сразу погрузился в безмолвие.

14 апреля 1948

(38) Неразделённое внимание

Сегодня днём я пошла в Ашрам в 14-30. Бхагаван ел какой-то плод. Увидев меня, Бхагаван засветился улыбкой. Я подумала, что у него есть для меня какие-то хорошие новости.

Через некоторое время он начал говорить: «Из Южной Америки пришло письмо с фотографией. На этой фотографии шесть мужчин и одна женщина. Эта женщина сидит в центре с моим фото на голове. Двое мужчин сидят и четверо стоят. Они, кажется, являются членами ассоциации, известной под названием “Аруначала Сангам”.

В письме говорится: “Бхагаван, мы не можем непосредственно прибыть к Вам. Мы отсюда только посылаем наши благоговейные приветствия, а мы сами выполняем духовные практики. Мы жаждем Ваших благословений”.

Они прислали также предварительно оплаченный конверт для ответа им. Где находится Южная Америка и где пребываем мы?» — сказал Бхагаван.

“Кто-нибудь из них когда-либо приезжал сюда?” — спросила я.

“Они, кажется, не приезжали, — ответил Бхагаван. — Я вспоминаю, что видел ту женщину. Не знаю, как они услышали обо мне. Они пишут, что читали наши книги и начали садхану. Южная Америка — это южная часть Америки. Они уважают меня. О причине я сказать не могу”.

“Преданность не ограничивается расстоянием, не так ли?” — спросила я.

“Именно так. Та женщина держит на голове мою фотографию. Как она могла узнать обо мне?” — сказал Бхагаван.

“Когда солнце встаёт, разве его свет ни виден всему миру?” — ответила я.

«Согласен. Семь или восемь лет тому назад одна женщина прилетела из Европы, чтобы увидеть меня. Сразу после приземления она отправилась прямо сюда, нигде не останавливаясь. Посидев в Холле около получаса, она встала, простёрлась передо мной, попрощалась, обошла вокруг Ашрама и сразу ушла.

Она немедленно отправилась в Коломбо и, сев на пароход, написала мне письмо: “Бхагаван, услышав о Вас, я возгорелась желанием Вас увидеть. Моё желание исполнено. Сейчас у меня нет желания видеть кого-либо ещё в этой стране. Поэтому я и села на этот пароход”.
Это то, что она написала. Довольно странно», — сказал Бхагаван.

Я обратилась к Бхагавану: «С желанием увидеть форму Брахмана и с помощью божественного взгляда Господа Кришны Дхритараштра [слепой царь Кауравов, герой Махабхараты] увидел Брахмана, а когда эта форма исчезла, он сказал Кришне: “После ви`дения Твоей свящённой формы я не хочу видеть любую другую. Поэтому, пожалуйста, забери видéние, которое Ты дал мне”.

Точно так же, эта женщина, увидев Вас, не чувствовала желания видеть в Индии кого-либо ещё. Для преданности нет различия между мужчинами и женщинами, это так?»

“Да, различия нет”, — ответил Бхагаван.

26 апреля 1948

(39) Путь Любви

Сегодня утром какой-то тамильский юноша подошёл к Бхагавану и спросил: “Свами, полезно любить Бога, разве не так? Почему же тогда не следовать Пути Любви?”

«Кто сказал, что вы не можете ему следовать? Следуйте. Но когда вы говорите о Любви, то имеется двойственность — любящий и сущность, называемая Богом, которую любят, не так ли?

Индивидуальность не отделена от Бога. Следовательно, Любовь подразумевает любовь человека к Себе, своему собственному Я. Примеры этого, т. е. любви к собственному Я, даны, стадия за стадией, в Васудэва Манане.

Человек больше всего любит деньги, но своего сына любит больше. Своё собственное тело он любит больше, чем сына, органы тела — больше, чем тело, а глаз для него самый любимый среди органов.

Жизнь более дорога, чем глаз, а Истинное Я (атма) дороже жизни.

Это иллюстрируется таким образом:
если сын делает что-то неблагоприятное и правительство решает за это наказать, родители предлагают деньги и даже взятки, чтобы его освободить.

Следовательно, любовь к сыну сильнее, чем к деньгам. Если, однако, правительство деньги не принимает, но говорит, что отпустит сына, если отец согласится понести за него наказание, отец скажет: “Делайте с молодым человеком всё, что вам нравится, мне с ним делать нечего”. Поэтому отец любит своё тело сильнее, чем своего сына.

Если человек делает что-то, рискуя лишиться глаз, он пытается спасти глаза, согласившись на муки тела; поэтому телесные мучения предпочтительнее утраты какого-либо органа.

Если, однако, решено лишить человека жизни отсечением головы, то он согласится утратить глаза или любой другой орган, нежели лишиться жизни; поэтому любовь к жизни (пране) сильнее, чем любовь к органам.

Тем же самым образом, человек, желающий иметь блаженство Истинного Я, А т м а н а, будет готов даже к утрате своей жизни, если это необходимо; поэтому Истинное Я любимо больше жизни.

Следовательно, мысль человека о любви к Богу это лишь намерение быть счастливым самому. Он, однако, является воплощением счастья, а то счастье — Бог. Кого ещё должно любить? Любовь сама является Богом», — закончил Бхагаван.

“Вот почему я спрашиваю Вас, можно ли поклоняться Богу на Пути Любви”, — сказал собеседник.

«Это как раз то, что я уже сказал. Сама Любовь есть подлинная форма Бога. Если вы всё отвергаете, говоря: “Я не люблю это, я не люблю то”, тогда оставшееся будет сварупа — врождённое Я. Оно есть чистое Блаженство.

Называйте Его чистым Блаженством, Богом, А т м а н о м или чем угодно. Это есть преданность, это есть Осознание и это есть всё», — ответил Бхагаван.

“Смысл того, что Вы сейчас говорите, состоит в том, что нам следует отвергнуть все внешние вещи, которые плохи, а также все те, которые хороши, и любить только Бога. Возможно ли для кого-нибудь отвергнуть все вещи, говоря, что это — не благо, другое — не благо, не имея их переживания?” — спросил кто-то другой.

“Это правильно. Чтобы отвергнуть плохое, вы должны любить хорошее. В должное время то хорошее также станет препятствием и будет отвергнуто. Следовательно, сначала вы должны любить то, что является благом. Это означает, что вы должны сначала любить, а затем отвергнуть то, что любите.

Если таким образом отвергнуто всё, то остающееся есть только А т м а н. Это — истинная Любовь. Тот, кто знает тайну такой Любви, обнаруживает, что сам мир полон вселенской Любви”, — сказал Бхагаван и опять погрузился в безмолвие.

28 апреля 1948

(40) Экран

Вчера днём один из преданных подошёл к Бхагавану и сказал: “Свами, сказано, что для осознавшего Себя нет трёх состояний — бодрствования, сна и глубокого сна. Так ли это в действительности?”

Бхагаван доброжелательно ответил:
«Что заставляет вас предполагать отсутствие у него этих трех состояний?

Говоря: “Я видел сон, я крепко спал, я бодрствую”, вы должны допустить, что были во всех трёх состояниях. Отсюда ясно следует, что вы всё время находитесь здесь.

Если вы останетесь в нынешнем состоянии, то это — бодрствование, которое скроется при дремоте, исчезающей в глубоком сне.

Вы были здесь раньше, находитесь здесь сейчас и будете здесь во все времена. Эти три состояния приходят и уходят, а вы всегда здесь — как экран в кинотеатре, на котором различные виды изображений сначала появляются, а затем исчезают. При этом экран остаётся экраном.

Подобным образом и вы остаётесь вашим собственным Я во всех трёх состояниях. Если вы это знаете, то три состояния не будут причинять беспокойства, так же, как кинокадры, возникающие на экране, не действуют на его поверхность.

На экране вы иногда видите волнующиеся просторы океана, которые потом исчезают, следом можно увидеть всеобъемлющее пламя, тоже затем исчезающее, но экран в обоих случаях неизменен.

Разве экран увлажнился водой или обгорел в пламени?

Точно так же и всё, случающееся в состояниях бодрствования, сна и глубокого сна, вообще вас не задевает — вы остаётесь своим собственным Я».


Собеседник: “Значит ли это, что хотя человек имеет три состояния — бодрствования, сна и глубокого сна, но они всё-таки на него не влияют?”

Бхагаван: “Да, это так. Все эти состояния приходят и уходят. А т м а н не беспокоится, у Него только одно состояние”.


Собеседник: “Означает ли это, что такой человек будет жить в этом мире просто как свидетель?”

Бхагаван: «Совершенно верно, и именно для этого самого случая Видьяранья в десятой главе Панчадаси приводит в качестве примера свет, направленный на театральные подмостки.

Во время представления он падает на всех без исключения — актеров, исполняют ли они роли царей, слуг или плясунов, а также на публику.

Этот свет будет до начала представления, в ходе его и после окончания.

Подобным об разом и Свет внутри,
т. е. А т м а н, освещает эго, интеллект, ум и “внутренний орган” (читта, буддхи, манас и ахамкара), не участвуя в процессах роста и распада.

Даже когда нет чувства эго, Истинное Я пребывает без характерных черт и продолжает сиять Само по Себе. В этом весь смысл. Не будет никаких сомнений, если, посредством Само-исследования, человек находит, кто он и чем является».

29 апреля 1948

(41) Делатель и делание

Сегодня утром, около девяти часов, адвокат из Раяласима, прибывший вчера, сел около дивана Бхагавана и спросил:

«Свами, в Гите Господь Кришна сначала сказал, что всё содержится только в “делании”, а человеческое “я” роли не играет. Впоследствии Он говорит, что Он Сам является “делателем”, “деланием” и “действием” (карта, карма и карьям); хотя “делание” (карма) наиболее важно из этих трёх, оно само по себе бесплодно (джада).

Если так, то всё зависит от “делателя”, Ишвары. Почему, сначала создавая “делание” (карму), Он создал различные кармы для различных людей?

Сказано, что потом каждый обязан действовать согласно своей карме. Как в самом начале возникло это различие? Откуда оно возникло? Кроме того, если всё оставлено “деланию” и “делателю”, которым является Ишвара, откуда приходит личное усилие (пурушакара)?

Если личного усилия нет, то почему сказано, что мы сами должны достичь Осознания? Что здесь имеется в виду?»

Бхагаван произнёс: “Кто сейчас спрашивает? Для кого возникло это сомнение? Почему оно возникло? Сначала подумайте над этим и выясните”.


Этот преданный: “Свами, я только интересуюсь, почему Господь Кришна сказал это”.

Бхагаван: «Именно это я и объясняю. Что точно Господь Кришна говорил Арджуне? Он сказал ему, что действие выполнится согласно карме. Ишвара — это делатель, наблюдающий всё сверху. Зачем Арджуне беспокоиться?

Это его тело убивает своих родственников. Но разве Арджуна является телом? Отвергни эту идею, сказал Он Арджуне. Это означает, что Он просит Арджуну выполнять дело, но отбросить чувство, что именно он его делает.

В этом состоит личное усилие. Чувство, что человек является телом, вызвано его собственным неведением. Следует только отбросить это чувство; от этого чувства, которое человек имеет, он должен отказаться сам.

Кто ещё может сделать это? Если личным усилием эта зависимость удалена, действие, по предписаниям “делателя”, Ишвары, продолжается само по себе.

Каждый человек имеет свою работу, предназначенную ему, и он будет выполнять её автоматически. Зачем беспокоиться?

Арджуне, когда он почувствовал, что не надлежит убивать своих родственников, было только сказано отбросить чувство делателя, но, в конечном счёте, сражался сам Арджуна.

Слушая Гиту, он утратил чувство делателя, и сомнение, которое он имел, ушло. Эта работа должна была быть сделана тем конкретным телом, и она была сделана.

Даже Дурьодхана1 вёл себя подобно этому. Не то, чтобы он не сознавал правильности или ошибочности своих действий. Он знал, что поступает неправильно, но некоторая сила вела его к этой деятельности. Что он мог делать?

Та работа должна была быть дана именно тем путём тому телу, и это было сделано. Говорят, что, умирая, он сам сказал об этом.

Следовательно, ясно, что некоторая Сила заставляет всех людей выполнять дела. Отбрасывание чувства “я сам делаю” является личным усилием (пурушакара). Все духовные практики направлены к этой цели».


Другой преданный: “Это всё правильно. Для этой кармы должно быть какое-то начало, но никто не упоминает, как она начинается”.

Бхагаван: «Да, но здесь — то же самое. Если вас спросили: “Как вы получили это?”, вы отвечаете, что получили “деланием”, кармой. Как вы были рождены? “Деланием”, кармой; это всё, что можно сказать.

Если, однако, вы спрашиваете, как родилась эта карма, вам говорят, что не следует задавать такие вопросы. Это известно как Закон-семени-и-дерева (биджа анкура ньяям).

Дерево рождено из семени; затем снова из дерева рождается семя. Где начало того [изначального] семени? Это вопрос, который вас просят не задавать. Что мы можем сказать на это? Вот почему я всегда прошу людей сначала обнаружить, как они родились и где они родились».

Бхагаван процитировал две шлоки Гиты:

(XVIII: 61) Господь пребывает в сердце каждого существа, Арджуна, вращая все существа (силой) своей майи, как на колесе гончарном.

В сердце всех существ пребывает их опора — великий Владыка; Он вращает их майей своею, как колёса в послушной машине. (XVIII: 62)

Итак, войди под Его кров всем существом, Бхарата; Его Милостью ты получишь вечный мир и высшую обитель.

Только в Нём ищи утешенья всей душою своей, сын Кунти: Его милостью ты достигнешь высшей цели, умиротворенья.



1 Дурьодхана (букв. “лихо сражающийся”) — главный отрицательный герой древнеиндийского эпоса “Махабхарата”.

30 апреля 1948

(42) Наяна и Рамана Гита

Вчера днём, в 14-30, был разговор о шлоке “Хридайя кухара мадхье (В глубине пещеры Сердца)”. Один из преданных спросил Бхагавана, была ли она написана им в Скандашраме.

Бхагаван: “Да, она была написана, когда я находился там. В 1915 году я должен был написать её, отвечая Джагадишваре Шастри”.


Тот преданный: “И это явилось причиной? В Рамана Гите указано, что Бхагаван сам написал её”.

«Нет, нет, — сказал Бхагаван. — В 1915 году Джагадиша пребывал в Скандашраме в течение Чатурмасьи. Однажды он написал на клочке бумаги “Хридайя кухара мадхье”, зажал его в руке и сел.

Когда я спросил его, что он держит, тот ответил, что хотел написать шлоку, но смог написать только то, что получилось. И когда я попросил его написать остальное, он сказал, что оказался неспособен сделать это, как бы ни старался.

Через некоторое время он ушёл куда-то, оставив ту бумажку под моим сиденьем. Перед его возвращением я завершил эту шлоку, написав под ней слово “Джагадиша”, и показал её ему, как только он возвратился.

Он спросил меня, почему я приписал к ней его имя. Я ответил, что это было сделано, поскольку начал её Джагадиша. Он сказал, что в этом случае ему самому следует иметь этот листок, взял его у меня и бережно хранил его. В то время он был очень молодым».

“Некоторое время спустя я записал ту самую шлоку. Я сидел на большой каменной плите около Скандашрама, и все собрались вокруг меня, желая, чтобы я рассказал им о смысле этой шлоки. Я уступил и объяснял им его два или три часа.

Воспользовавшись этим, Джагадиша недавно написал длинный комментарий на неё в том же самом стиле, в каком пишут комментарии на шлоку Шанкары. Рукопись этого комментария, вероятно, куда-то затерялась.

Когда На́яна написал Рамана Гиту, он поставил эту шлоку в начало второй главы. Это целая история. Я ничего не писал, если на то не было всех оснований”.


“Вы написали эту шлоку где-то в то же время, когда Наяна писал Рамана Гиту?”

“Нет, — ответил Бхагаван, — он писал несколько позднее, закончив в июле 1917 года. Но здесь имеется одна интересная вещь.

В 1913 году он задал мне несколько вопросов и кое-что узнал. Когда то, что он узнавал, полностью оседало в его уме, он обычно при чтении лекций в порядке импровизации цитировал какую-нибудь шлоку и говорил, что она являлась такой-то шлокой из такой-то главы Рамана Гиты.

А это всё было задолго до того, как он начал писать Рамана Гиту. Когда он блефовал подобным образом, никто не отваживался назвать его обманщиком, ибо он был могучей личностью, полной изобретательности.

Цитируя, таким образом, время от времени, он, в конечном счёте, написал Рамана Гиту”.


Кто-то спросил: “Спрашивал ли его кто-нибудь, где была эта Рамана Гита, что он хотел в ней сделать?”

Бхагаван рассмеялся: “Кто обладал мужеством бросить ему подобный вызов? Это было его сильным местом. Даже после написания Рамана Гиты, вы знаете, что он делал? Он обычно цитировал несколько шлок, которых в этой Гите не было, и ссылался на них в качестве примеров.

Если кто-нибудь имел мужество сказать, что этих шлок нет в отпечатанной книге, он, бывало, говорил, что они находятся в Маха Рамана Гите, расширенной версии оригинала. Он планировал написать также и эту книгу, но, в конечном счёте, ему не удалось это сделать.

Он часто говорил, что хотел бы написать комментарий к Аруначала Панчаратне (Пять драгоценностей Аруначале) и показать, таким образом, в выгодном свете всё своё знание, но это тоже никогда не было сделано”.


“Представляется, что На́яна однажды говорил таким же образом и о Шайва-сиддханте”, — сказал другой преданный.

«Да, — ответил Бхагаван. — Это было в ранние дни его пребывания здесь. В то время он ничего не знал о Шайва-сиддханте.

Ассоциация последователей этого учения решила провести в Тируваннамалае свою конференцию и пригласила На́яну председательствовать на ней.

Они также опубликовали то, что он, будучи прекрасным пандитом, обычно подробно и авторитетно говорил о Шайва-сиддханте. Ему сообщили о точной дате её начала только за четыре или пять дней до конференции.

Ранним утром дня начала конференции он пришёл ко мне и сказал: “Эти люди попросили меня присутствовать и выступать; но я не знаю, в чём состоит эта сиддханта и какова в действительности её природа”.

После этого я вынул тамильскую книгу Шива джняна бодха, выбрал из неё двенадцать афоризмов, объяснил их смысл, а затем вкратце рассказал ему о сущности сиддханты. Этого было достаточно.

Будучи весьма понятливым, он мгновенно усвоил все принципы и отправился на конференцию. Способный импровизированно сочинять шлоки, он декламировал их с громадной уверенностью, а затем прочёл лекцию на тамильском языке настолько авторитетно, что каждый из присутствующих был поражён огромной глубиной его мысли и эрудицией.

Когда На́яна возвратился с конференции, он сказал: “Сегодня я говорил не за счёт моего знания или способностей. Всё произошло благодаря Милости Бхагавана. Шайва-сиддханта, которую я никогда не читал, предстала передо мной, словно я держал её в уме все эти годы”. Такова была его интеллектуальная мощь».


Один из преданных сказал: “Кажется, что даже Ума Сахасрам была у него не готова до вечера того дня, когда она должна была быть публично зачитана”.

Бхагаван ответил: «Да. Некоторым людям были посланы приглашения, говорящие о том, что Ума Сахасрам будет в определённый день зачитана в храме Апиты, а потому многие пришли даже днём раньше.Книга должна была читаться на следующее утро, а 300 шлок ещё должны были быть написаны.

На́яна пришёл ко мне и сказал:
“Те 300 шлок должны быть написаны перед рассветом. Как это можно сделать?”

“Зачем беспокоиться, — ответил я. — Всё будет в порядке, если мы займёмся этим после еды”.

“Тогда Вы должны прийти туда”, — сказал он. Всё это происходило, когда я ещё жил на Горе.

Как он и желал, я пришёл в пещеру у мангового дерева и сел в углу, держа глаза всё время открытыми. На́яна сел напротив меня, с четырьмя учениками рядом с собой для записи, и, давая им экспромтом каждую часть очередной шлоки, закончил все 300 шлок к полуночи».


Тот преданный сказал: «Это факт, что Бхагаван пристально наблюдал, пока все 300 шлок были закончены, а после их завершения поднялся и произнёс: “Записал ли ты всё, что я сказал?”»

Бхагаван кивнул: “Да, так и было. Я чувствовал, что продиктовал ему все те шлоки”.


Тот преданный продолжал спрашивать: “Это также факт, что На́яна несколько раз изменял другие шлоки, но никогда не прикасался даже к одной из тех 300 шлок?”

Бхагаван кивнул головой в знак согласия и сразу замолчал.