Пелевин В.О.

Небытие – самый светлый проблеск в человеческой жизни. Что происходит, когда человек просыпается ночью и испуганно думает, что пора на работу – а потом смотрит на часы и видит, что до утра еще далеко? Он испытывает счастье. Можно спать еще три часа! Почему он с таким облегчением валится на подушки? Да просто потому, что у него есть возможность исчезнуть еще на несколько часов. Перестать быть последовательностью этих истекающих болью «я». Но даже сон без сновидений не является свободой – это просто завод пружины перед новым рабочим днем на фабрике страдания.

— ... Я говорю «я», потому что меня так научили, — сказал я. — Если бы меня в детстве научили говорить, например, «ква» или «гав», я бы так и делал.

— Хорошо, — ответила Кая. — Остроумное и верное замечание. «Я» — это просто элемент языка. Но ты ведь действительно веришь, что в тебе есть нечто, бывшее тобой и десять, и пятнадцать лет назад?

— Ну да, — сказал я, — Все течет, все изменяется. Человек — как река. Скорее процесс, чем объект, согласен. Но этот процесс и есть я. Хотя «я» — просто номинальная бирка.

— Дело не в том, ты это или не ты. Дело совсем в другом.

— В чем?

— Тебя спрашивали, хочешь ли ты, чтобы запустили этот процесс?

— Нет, — ответил я. — Никто не спрашивал.

— То есть ты не властен ни над началом этого процесса, ни над формой, в которой он протекает,<..> ни над его длительностью и концом?

— Нет, — сказал я.

— Так какого же Дамилолы ты называешь его собой? Почему ты говоришь про это «Я»?

— Я… — начал я и задумался, — Это вопрос уже не научный, а религиозный. Мы с тобой имеем разную природу. Если брать духовный аспект. Я человек, а ты — бытовой электроприбор. Во мне есть свет Маниту, а в тебе нет никого, кто слышит эти мои слова, все это чистая симуляция. И вот потому, что во мне есть этот свет, я могу говорить «я». А ты по сути просто программа.

— Верно, — сказала она. — Моя реакция на твои слова — это программируемое событие. И во мне нет никого, кто слышит. Но и в тебе его нет. Есть просто проявление природы звука, которое ты почему-то относишь на свой счет. И есть проявление природы смысла в природе звука, которое иногда доходит до твоих ожиревших мозгов, вызывая обусловленные привязанностями реакции. Ты такая же программа, только химическая. И во всем этом нет никакого «я».

SNUFF

Главный, страшный секрет кольца Соломона в том, что надпись “и это пройдёт” описывает вовсе не сменяющиеся радости и беды.

В нашей моментальной вечности мы, как слепые черви, всё время находимся в начале нового многообещающего путешествия к абсолютному гормональному счастью по весёлой сказке, которую нам рассказывает добрый дедушка мозг.

Вот ты вошёл в “сегодня”, человек, и тревожная динамика настоящего предложила тебе сложные моральные и финансовые дилеммы. Ты обработал информацию и принял решения – лучшие из возможных. Тебе кажется, что ты обустроился наконец в этом грозно гудящем потоке жизни. А завтра выясняется, что вчерашнее «сегодня» у тебя уже украли вместе со всеми мудро прорытыми в нём норками, и надо обустраивать другое сегодня. И так – день за днём, пока ты не сдохнешь… Ты хоть понимаешь, как тебя имеют?

Так было всегда, всегда… Вот чёрно-белые фотографии прошлого (особенно трогают шестидесятые). Клёвые ребята со смешными стрижками, которые вынуждены были делать очень серьёзные выборы – и они взялись за руки, решились, сделали… Шагнули в будущее – и вот бы им побыть в этом честно заработанном будущем, но их будущее уже стало нашим прошлым. Люди с красивыми лицами идут к справедливости, к добру и свету. Они рассчитались на хороших и плохих, приняли важные трудные решения, но всё опять изменилось – рукопожатные стали нерукопожатными и наоборот…

Ты не найдёшь ни покоя, ни свободы, человек. Вернее, всё, что ты найдёшь, съедят через миг невидимые мыши. Пятнадцать минут Энди Уорхола – это трогательная олд-таймерская мечта. Счёт идет на секунды. А мирские вожди, как и век назад, уверяют: вот сейчас мы возьмёмся за руки, побежим, побежим и сделаем хорошее важное дело, после которого всё изменится навсегда…

Но ни один Моисей за всю историю так и не вывел свой народ из двух последних абзацев “Великого Гэтсби”.

(Виктор Пелевин, “Тайные виды на гору Фудзи”)

Сорок восемь. Откуда всё берётся.

Из тебя самого. И докажу очень просто. Что есть всё это? То, что ты видишь, слышишь, чувствуешь и думаешь в сей миг, и только. Такое сотворить мог только ты и никто больше, ибо видят твои глаза, слышат твои уши, чувствует твоё тело, а думает твоя голова. Другие увидят иное, ибо их глаза будут в другом месте. А если даже узреют то же самое, размышлять об этом станет чужая голова, а в ней всё иначе.

Иногда ещё болтают, что есть «мир вообще», который один для всех. Отвечу. «Мир вообще» — это мысль, и каждая голова думает её по разному. Так что всё по-любому берётся из нас самих.

Но ведь не может быть, чтобы я сам создал себе такое мучение? Отсюда заключаю, что всё это рассуждение есть лишь ядовитый укус ума, а сам ум подобен сторожащему меня зверю, и мой он лишь в том смысле, что приставлен ко мне сторожем. Дальше этого смертное умозрение пойти не сможет никогда.

Говорят, следует созерцать черноту с огнями, пока не смешаются глядящий и наблюдаемое. Тогда зверь перестанет понимать, где ты, а сам будет виден при любом своём шевелении. А после откроется дорога к Свету Маниту, но сам я там не был.

SNUFF

Дети часто спрашивают в письмах: в чём смысл жизни?

Ой, деточки, как будто жизнь — это что-то такое серьёзное и длинное, и надо искать её смысл. Моргнул, и ты взрослый. Моргнул — старая рухлядь. Моргнул, а открыть веки уже не смог.

Ладно, говорят мне, может быть, в отдельной человеческой жизни смысла нет, но есть ли он в истории? Может быть, некая тайная сила, секретное общество и так далее по списку. Что тут сказать. Мы так устроены, что всё время ищем эту тайную силу и сокровенный смысл и надеемся, что в происходящем есть хотя бы чей-то шкурный интерес.

Но нету даже его, ребята. Всякая /Х-слово/, как сказал в миг прозрения философ Пятигорский, цветёт в нашем саду мгновенных форм бесплатно и бескорыстно. Бенефициаров не найти — во всяком случае, среди людей.

Да и зачем нам этот смысл? Если бы у всех нас в увиденном было только увиденное, в услышанном только услышанное и так далее, неужели мы жили бы хуже?


“KGBT+”

Жизнь человека не должна быть слишком легкой, потому что он научится находить в любом комфорте положенную кармой муку, и чем мягче будет перина, тем сильнее станет впиваться в бок закатившаяся под неё горошина.

В самой счастливой судьбе должны быть боль и мрак – точно так же как внутри у прекраснейшей женщины должен быть кишечник.

И всё равно существование – это счастье, бесконечный дар, поцелуй вечной весны.

— Если ты когда-нибудь сможешь разогнать свой вялый ум настолько, чтобы увидеть себя как есть, — продолжала она, — ты поймёшь главное. Твои мысли, желания и импульсы, заставляющие тебя действовать — на самом деле вовсе не твои. Они приходят к тебе из совершенно неясного пространства, как бы ниоткуда. Ты никогда не знаешь, чего тебе захочется в следующую секунду. Ты в этом процессе просто свидетель. Но твой внутренний свидетель настолько глуп, что немедленно становится участником преступления — и огребает по полной программе…

Ну и жизнь у нее, – подумал Степа. – С одной стороны доска, где таких, как ты, разделывают. С другой стороны стойка, где таких, как ты, едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память – три минуты. Но даже это, наверно, не спасает, потому что с одной стороны все время режут, а с другой все время едят. Все как у людей. Плавает посередине, мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше…

Вопрос: Почему вы всё время в тёмных очках?

Виктор Пелевин: У меня есть такая особенность, что в те минуты, когда я внезапно вспоминаю о самом главном, мои глаза начинают излучать столько тепла и света, что на них слетаются тучи насекомых. Эти тучи настолько огромны, что они проламывают окна, врываются в зал, и среди зрителей наступает паника. Если среди них есть беременные женщины, то случаются выкидыши, и меня потом по нескольку недель мучает совесть.

Я долго размышлял, имею ли я право писать о себе прежнем в первом лице. Наверно, нет. Но в таком случае этого не имеет права делать никто вообще.

В сущности, любое соединение местоимения «я» с глаголом прошедшего времени («я сделал», «я подумал») содержит метафизический, да и просто физический подлог. Даже когда человек рассказывает о случившемся минуту назад, оно произошло не с ним – перед нами уже другой поток вибраций, находящийся в ином пространстве.

Деньги – это наркотик, на который сегодня с младенчества сажают всех. Девяносто девять процентов, как ты, наверно, заметила, пребывают в ломке. Один процент вроде бы прётся, но…
Ни один наркотик не приносит устойчивой радости. Он даёт лишь то, что называется английским словом «high». Временную, зыбкую и неустойчивую эйфорию, смешанную с постоянно растущим страхом этой эйфории лишиться.

Когда начинается непримиримый бой за торжество истинных ценностей, возникает зрелище, от которого можно обхохотаться до слёз, потому что истина в том, что всё это совершенно ни к чему с начала и до конца...

– Так как же стать этим зеркалом окончательно?
– Не надо никем становиться. Совсем наоборот, надо перестать плодить отражения ярлыков, что бы на них ни было написано. Тебе не нужен даже ярлык с надписью «зеркало», потому что ты и так зеркало, с самого начала. Ты никогда не был ничем другим. Но это необычное зеркало. Это зеркало, которое нельзя разбить, потому что оно везде. Кроме того, его нельзя увидеть, потому что оно нигде. Оно ни из чего не сделано. Оно просто есть. Но о том, что оно есть, можно узнать только по отражениям, которые в нём появляются. Ты – это всё, что отразится. И ничего из этого.

Достаточно было спокойно подумать три секунды, чтобы все понять. Вот только где их взять, эти три спокойных секунды? У кого в жизни они есть? Мы не только живем, но и умираем на бегу — и слишком возбуждены собственными фантазиями, чтобы остановиться хоть на миг.“

Звёзд нет вообще. Есть только рисующий их свет сознания. Чего ты ищешь, бро? Духовная практика невозможна, потому что этот свет совершенен и так. Улучшать «себя» или мир – как ремонтировать сон… А найти во сне истину нельзя. Истина есть то, чему этот сон снится.

Человек! Не нравится то, что вокруг? Желаешь жить среди нормальных людей? Стань таким, каким хочешь видеть других. Только не притворяйся на пять минут, не хитри - а действительно стань. Миру не останется ничего, кроме как последовать за тобой. Это и есть магия...

– Скажите, барон, а отчего все вокруг так вас боятся? – не выдержал я. – Не хочу вас обидеть, но в вашем облике, на мой взгляд, нет ничего страшного.
– Не все видят то же самое, что вы, – ответил барон. – Своим друзьям я обычно показываюсь в виде петербургского интеллигента, которым я действительно когда-то был. Но не следует делать выводов о том, что я действительно так выгляжу.
– А что тогда видят остальные?
– Не буду утомлять вас деталями, – сказал барон. – Скажу только, что во всех шести руках у меня острые сабли.
– Какой же из ваших обликов настоящий?
– Настоящего у меня, к сожалению нет .

"Чапаев и Пустота"

Человек может быть по-настоящему счастлив только на те мгновения, когда забывает про тело и ум, потому что эти два органа всё время производят боль двух разных сортов, соревнуясь друг с другом…

Любая мысль начинается с того, что прежде её не было. Любая мысль кончается тем, что более её нет. Между этими двумя полюсами заключено всё наше бытие, ибо жизнь души есть просто последовательность мыслей. Даже то, что мы живы, есть мысль.
Как возникает мысль и где начинается её движение, мы не видим. Мы не ведаем, что поглощены ею – и замечаем это лишь изредка и случайно, особенно если не прикладываем специальных усилий. Происходит так оттого, что мысль никогда не является нам, а всякий раз прикидывается нами.
Мы не думаем мысль, а превращаемся в неё. Мысли есть как бы гримасы нашего лица – оттого заметить их так же трудно, как увидеть своё лицо без зеркала.

Вот, например, женщина рожает детей, думал я. Она делает их из себя, но остаётся после этого жить рядом с ними – и помогает им кое-как пристроиться в мире. А наш творец распался на нас, перестав быть тем, чем был прежде.
Он исчез, став всеми нами. Он не может больше нас любить, потому что мы и есть его любовь, излитая им в пустоту вечного одиночества. Мы не можем ни отблагодарить его за это, ни проклясть. Мы можем только одно – быть тем, что мы есть…