Небытие – самый светлый проблеск в человеческой жизни. Что происходит, когда человек просыпается ночью и испуганно думает, что пора на работу – а потом смотрит на часы и видит, что до утра еще далеко? Он испытывает счастье. Можно спать еще три часа! Почему он с таким облегчением валится на подушки? Да просто потому, что у него есть возможность исчезнуть еще на несколько часов. Перестать быть последовательностью этих истекающих болью «я». Но даже сон без сновидений не является свободой – это просто завод пружины перед новым рабочим днем на фабрике страдания.
— ... Я говорю «я», потому что меня так научили, — сказал я. — Если бы меня в детстве научили говорить, например, «ква» или «гав», я бы так и делал. — Хорошо, — ответила Кая. — Остроумное и верное замечание. «Я» — это просто элемент языка. Но ты ведь действительно веришь, что в тебе есть нечто, бывшее тобой и десять, и пятнадцать лет назад? — Ну да, — сказал я, — Все течет, все изменяется. Человек — как река. Скорее процесс, чем объект, согласен. Но этот процесс и есть я. Хотя «я» — просто номинальная бирка. — Дело не в том, ты это или не ты. Дело совсем в другом. — В чем? — Тебя спрашивали, хочешь ли ты, чтобы запустили этот процесс? — Нет, — ответил я. — Никто не спрашивал. — То есть ты не властен ни над началом этого процесса, ни над формой, в которой он протекает,<..> ни над его длительностью и концом? — Нет, — сказал я. — Так какого же Дамилолы ты называешь его собой? Почему ты говоришь про это «Я»? — Я… — начал я и задумался, — Это вопрос уже не научный, а религиозный. Мы с тобой имеем разную природу. Если брать духовный аспект. Я человек, а ты — бытовой электроприбор. Во мне есть свет Маниту, а в тебе нет никого, кто слышит эти мои слова, все это чистая симуляция. И вот потому, что во мне есть этот свет, я могу говорить «я». А ты по сути просто программа. — Верно, — сказала она. — Моя реакция на твои слова — это программируемое событие. И во мне нет никого, кто слышит. Но и в тебе его нет. Есть просто проявление природы звука, которое ты почему-то относишь на свой счет. И есть проявление природы смысла в природе звука, которое иногда доходит до твоих ожиревших мозгов, вызывая обусловленные привязанностями реакции. Ты такая же программа, только химическая. И во всем этом нет никакого «я». SNUFF
Главный, страшный секрет кольца Соломона в том, что надпись “и это пройдёт” описывает вовсе не сменяющиеся радости и беды. В нашей моментальной вечности мы, как слепые черви, всё время находимся в начале нового многообещающего путешествия к абсолютному гормональному счастью по весёлой сказке, которую нам рассказывает добрый дедушка мозг. Вот ты вошёл в “сегодня”, человек, и тревожная динамика настоящего предложила тебе сложные моральные и финансовые дилеммы. Ты обработал информацию и принял решения – лучшие из возможных. Тебе кажется, что ты обустроился наконец в этом грозно гудящем потоке жизни. А завтра выясняется, что вчерашнее «сегодня» у тебя уже украли вместе со всеми мудро прорытыми в нём норками, и надо обустраивать другое сегодня. И так – день за днём, пока ты не сдохнешь… Ты хоть понимаешь, как тебя имеют? Так было всегда, всегда… Вот чёрно-белые фотографии прошлого (особенно трогают шестидесятые). Клёвые ребята со смешными стрижками, которые вынуждены были делать очень серьёзные выборы – и они взялись за руки, решились, сделали… Шагнули в будущее – и вот бы им побыть в этом честно заработанном будущем, но их будущее уже стало нашим прошлым. Люди с красивыми лицами идут к справедливости, к добру и свету. Они рассчитались на хороших и плохих, приняли важные трудные решения, но всё опять изменилось – рукопожатные стали нерукопожатными и наоборот… Ты не найдёшь ни покоя, ни свободы, человек. Вернее, всё, что ты найдёшь, съедят через миг невидимые мыши. Пятнадцать минут Энди Уорхола – это трогательная олд-таймерская мечта. Счёт идет на секунды. А мирские вожди, как и век назад, уверяют: вот сейчас мы возьмёмся за руки, побежим, побежим и сделаем хорошее важное дело, после которого всё изменится навсегда… Но ни один Моисей за всю историю так и не вывел свой народ из двух последних абзацев “Великого Гэтсби”. (Виктор Пелевин, “Тайные виды на гору Фудзи”)
Сорок восемь. Откуда всё берётся. Из тебя самого. И докажу очень просто. Что есть всё это? То, что ты видишь, слышишь, чувствуешь и думаешь в сей миг, и только. Такое сотворить мог только ты и никто больше, ибо видят твои глаза, слышат твои уши, чувствует твоё тело, а думает твоя голова. Другие увидят иное, ибо их глаза будут в другом месте. А если даже узреют то же самое, размышлять об этом станет чужая голова, а в ней всё иначе. Иногда ещё болтают, что есть «мир вообще», который один для всех. Отвечу. «Мир вообще» — это мысль, и каждая голова думает её по разному. Так что всё по-любому берётся из нас самих. Но ведь не может быть, чтобы я сам создал себе такое мучение? Отсюда заключаю, что всё это рассуждение есть лишь ядовитый укус ума, а сам ум подобен сторожащему меня зверю, и мой он лишь в том смысле, что приставлен ко мне сторожем. Дальше этого смертное умозрение пойти не сможет никогда. Говорят, следует созерцать черноту с огнями, пока не смешаются глядящий и наблюдаемое. Тогда зверь перестанет понимать, где ты, а сам будет виден при любом своём шевелении. А после откроется дорога к Свету Маниту, но сам я там не был. SNUFF
Дети часто спрашивают в письмах: в чём смысл жизни? Ой, деточки, как будто жизнь — это что-то такое серьёзное и длинное, и надо искать её смысл. Моргнул, и ты взрослый. Моргнул — старая рухлядь. Моргнул, а открыть веки уже не смог. Ладно, говорят мне, может быть, в отдельной человеческой жизни смысла нет, но есть ли он в истории? Может быть, некая тайная сила, секретное общество и так далее по списку. Что тут сказать. Мы так устроены, что всё время ищем эту тайную силу и сокровенный смысл и надеемся, что в происходящем есть хотя бы чей-то шкурный интерес. Но нету даже его, ребята. Всякая /Х-слово/, как сказал в миг прозрения философ Пятигорский, цветёт в нашем саду мгновенных форм бесплатно и бескорыстно. Бенефициаров не найти — во всяком случае, среди людей. Да и зачем нам этот смысл? Если бы у всех нас в увиденном было только увиденное, в услышанном только услышанное и так далее, неужели мы жили бы хуже? “KGBT+”
Жизнь человека не должна быть слишком легкой, потому что он научится находить в любом комфорте положенную кармой муку, и чем мягче будет перина, тем сильнее станет впиваться в бок закатившаяся под неё горошина. В самой счастливой судьбе должны быть боль и мрак – точно так же как внутри у прекраснейшей женщины должен быть кишечник. И всё равно существование – это счастье, бесконечный дар, поцелуй вечной весны.
— Если ты когда-нибудь сможешь разогнать свой вялый ум настолько, чтобы увидеть себя как есть, — продолжала она, — ты поймёшь главное. Твои мысли, желания и импульсы, заставляющие тебя действовать — на самом деле вовсе не твои. Они приходят к тебе из совершенно неясного пространства, как бы ниоткуда. Ты никогда не знаешь, чего тебе захочется в следующую секунду. Ты в этом процессе просто свидетель. Но твой внутренний свидетель настолько глуп, что немедленно становится участником преступления — и огребает по полной программе…
Ну и жизнь у нее, – подумал Степа. – С одной стороны доска, где таких, как ты, разделывают. С другой стороны стойка, где таких, как ты, едят. Куда ни погляди, или то, или это. У рыб память – три минуты. Но даже это, наверно, не спасает, потому что с одной стороны все время режут, а с другой все время едят. Все как у людей. Плавает посередине, мечет свою икорку и надеется, что дети будут жить лучше…
Вопрос: Почему вы всё время в тёмных очках? Виктор Пелевин: У меня есть такая особенность, что в те минуты, когда я внезапно вспоминаю о самом главном, мои глаза начинают излучать столько тепла и света, что на них слетаются тучи насекомых. Эти тучи настолько огромны, что они проламывают окна, врываются в зал, и среди зрителей наступает паника. Если среди них есть беременные женщины, то случаются выкидыши, и меня потом по нескольку недель мучает совесть.
Я долго размышлял, имею ли я право писать о себе прежнем в первом лице. Наверно, нет. Но в таком случае этого не имеет права делать никто вообще. В сущности, любое соединение местоимения «я» с глаголом прошедшего времени («я сделал», «я подумал») содержит метафизический, да и просто физический подлог. Даже когда человек рассказывает о случившемся минуту назад, оно произошло не с ним – перед нами уже другой поток вибраций, находящийся в ином пространстве.
Деньги – это наркотик, на который сегодня с младенчества сажают всех. Девяносто девять процентов, как ты, наверно, заметила, пребывают в ломке. Один процент вроде бы прётся, но… Ни один наркотик не приносит устойчивой радости. Он даёт лишь то, что называется английским словом «high». Временную, зыбкую и неустойчивую эйфорию, смешанную с постоянно растущим страхом этой эйфории лишиться.
Когда начинается непримиримый бой за торжество истинных ценностей, возникает зрелище, от которого можно обхохотаться до слёз, потому что истина в том, что всё это совершенно ни к чему с начала и до конца...