Пападжи

После нескольких недель в Кельне Пападжи поехал в Бельгию, чтобы встретиться с семьей Миры. По возвращении он решил навестить своих собственных родственников, которые жили в Берлине.


"Мой племянник эмигрировал в Германию и открыл магазин, в котором продавалась индийская продукция.

Он женился на местной девушке и осел здесь. Через некоторое время его мать, моя сестра Сумитра, приехала пожить к нему в Берлин. Поскольку во время моего визита они оба были в Германии, я поехал навестить их.

У нас был чудесный индийский обед, после которого нам подали барфи (хрустящие сладости) домашнего приготовления. Я был удивлен, увидев индийские сладости так далеко от Индии. На обед были приглашены еще несколько индийцев-эмигрантов. Хотя все были индийцами, разговор был о Германии и немецких вещах.

Внуки Сумитры были воспитаны как немцы, и эта культурная сформированность оказалась настолько сильной, что, когда их привезли в Индию повидаться с другими родственниками, им там совсем не понравилось. Когда они впервые попали в Дели, один из них сказал: «Мама, мне не нравится эта страна. Коровы гадят прямо на улицах, везде воняет, так грязно и шумно. Почему мы не можем вернуться в Германию, где так красиво и чисто?»

Они пробыли там около двадцати дней, но им не понравилась эта поездка. После обеда мы все пошли погулять по городу, потому что я хотел посмотреть, какой он. Я раньше слышал поговорку: «Вечер в Париже, ночь в Берлине». Я хотел посмотреть, почему ночи в Берлине были так знамениты.

Через несколько минут после начала нашей прогулки я заметил, что за дверями некоторых магазинов были выставлены какие-то свертки. Я спросил своего племянника, почему здесь валяется так много ничейных пакетов. «Наверное, кто-то что-то заказал в течение дня и не забрал. Владелец магазина ставит на таких вещах фамилию заказчика и выставляет их на улицу. Человек, который сделал заказ, может забрать это, когда ему будет удобно».

Это поразило меня – мне показалось, что это очень странный способ вести дела. «А когда владелец магазина получает деньги за заказ?» – спросил я. «Покупатель заплатит в следующий раз, когда придет в этот магазин».Я никогда раньше не сталкивался с таким доверием. Никто не воровал свертки, и очевидно, владельцы магазинов рассчитывали на то, что покупатели придут и оплатят свои счета.

Был поздний вечер, около 10 часов, но многие люди все еще прогуливались вокруг. На одной из улиц мы встретили девушку, которая шла по тротуару и исступленно смеялась. Она мне очень понравилась. Я всегда радуюсь, когда вижу смеющихся людей, особенно если они смеются без всякой причины. Это самый лучший смех. Но я не смог долго наслаждаться ее смехом, потому что через несколько минут к ней подъехал полицейский фургон и оттуда выпрыгнули двое полицейских. Девушка была в экстазе. Она хохотала и иногда спотыкалась на тротуаре, но она никому не мешала. Мы были единственными людьми вблизи нее, и мы, безусловно, не были против ее поведения. По правде говоря, мы получали от него немалое удовольствие.

Один полицейский подошел к ней и спросил: «Кто ты такая?» Она хихикнула и ответила: «Не знаю». «Откуда ты?» Она снова засмеялась и сказала: «Не знаю». «Куда ты идешь?» «Не знаю». Один полицейский открыл ее сумку и вытащил оттуда ее удостоверение личности. Они рассматривали его несколько секунд, затем схватили ее, засунули в фургон и увезли. А я подумал про себя: «Вот что такое „ночь в Берлине“». Я не мог понять поведение этих полицейских. Она ни к кому не приставала и никому не мешала своим смехом. Мы были единственными людьми рядом с ней, и мы получали удовольствие от ее смеха.

На следующий день я спросил одного из моих немецких друзей, за что ее арестовали. После того как я описал события предыдущего вечера, он стал очень серьезным и сказал: «Она вела себя неподобающим образом. В этой стране не разрешается так вести себя».

Пападжи рассказывал эту историю много раз на сатсангах. Обычно он не объяснял, почему эта девушка так исступленно смеялась, но однажды признался, что ее поведение было следствием духовного опыта, который она получила, когда они с Пападжи встретились на дороге.

Я спросил Миру, которая присутствовала при этом, что она видела.

"Мы гуляли по улицам и смотрели по сторонам. Был поздний вечер, но многие магазины были все еще открыты. Учитель остановился и показал на красивую девушку, которая стояла на тротуаре. Мне показалось, что она ждала своего заказа в одном из магазинов фаст-фуда, которые располагались вдоль улицы. Он показал на нее и сказал: «Посмотрите на девушку, которая там стоит. Какое у нее красивое, невинное лицо!»

Что-то в ней озадачило или привлекло его. Он продолжал смотреть на нее очень странным взглядом, словно пытаясь заглянуть ей в душу и узнать больше о ней. Он несколько раз высказался о ее красоте и невинности и один раз заметил, что он поражен ее чистотой.

В конце концов мы отправились дальше, но через несколько шагов мы заметили, что девушка начала смеяться. Сначала она просто улыбалась, но затем начала хихикать, и в конечном итоге предалась безудержному экстатическому смеху, который Пападжи описывает каждый раз, когда рассказывает эту историю.

Как он сказал, в конце концов приехал полицейский фургон и увез ее, потому что экстатическое поведение в общественных местах явно осуждается на Западе. Я думаю, что учитель просто смотрел в ее душу, чтобы увидеть ее изнутри, но сила его взгляда случайно вызвала у нее приступ смеха. У нее была чистая, невинная душа, и достаточно было небольшого воздействия, чтобы привести ее в состояние счастья и экстаза."

Пападжи вернулся в Кельн, но не стал оставаться там надолго. Спустя несколько дней он сообщил Йоахиму, что хочет встретиться с какими-нибудь христианскими монахами.

"Я сказал ему, что у меня есть сильное желание найти людей, которые могут быть просветленными, и я думал, что христианские монастыри – это хорошее место, чтобы начать поиск. Мне было интересно, дает ли христианство миру просветленных людей. Лучше всего судить о религиях и духовных практиках по их результатам.

Хотя я знал, что это маловероятно, все-таки я думал, что в каком-нибудь из этих монастырей живет никому не известный Рамана Махарши или Нисаргадатта Махарадж. Я попросил Йоахима организовать для меня программу, которая бы включала в себя встречи с христианскими монахами-созерцателями. Я хотел увидеть своими глазами, какой опыт дает им их религия и их духовные практики."

Первая поездка была в Мария Лаах, знаменитый монастырь в Северной Германии. Там Пападжи встретился с несколькими монахами и провел очень хороший сатсанг как минимум с одним из них. Мира поделилась со мной воспоминаниями об этой встрече.

"Мы встретились с аббатом, который сначала пригласил нас поприсутствовать на службе. Там были красивые песнопения, которые, очевидно, понравились учителю. Потом мы познакомились с несколькими монахами. У нас был очень хороший сатсанг, потому что один из тех, с кем мы познакомились, получил глубокий опыт в присутствии учителя.

Я помню, что он был знающим, очень ученым и очень умным человеком, но во время сатсанга отбросил свой впечатляющий интеллект и позволил учителю проникнуть в его сердце. По его лицу было видно, что он таял от любви. Было очень приятно видеть, что этот человек, который, конечно, был убежденным христианином, получил такой глубокий опыт в присутствии учителя."


После этого Пападжи вернулся в Кельн, откуда послал письмо свами Абхишиктананде в Индию с рассказом о своем времяпровождении.


"1 ноября 1971 г.
Кельн

Вчера ко мне в Кельн приехал отец Эномийя-Лассаль, профессор из Токийского Университета. Он проводит в этом монастыре занятия по дзэнмедитации. Один из священников предположил, что ему было бы интересно встретиться со мной.

Мы шесть часов говорили о разных вещах, а потом он улетел в Голландию. Он читал твои книги. То, что ты рассказывал о Европе, могло быть правдой лет десять назад, но сейчас я заметил в людях совершенно другую тенденцию.

На земле Христа забыли, кто Он такой. Там с гордостью рассуждают о дзэн, йоге и Кришне, хотя некоторые довольствуются просто курением гашиша. Есть хиппи, которые не курят. Они целыми ночами поют «Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе».

Они на самом деле не последователи индуизма, просто им отвратительно тамошнее общество и стиль жизни. Каждый день ко мне приходят 50–60 человек, с восьми утра до одиннадцати вечера. С 7 до 9 вечера я провожу занятия по медитации, а с девяти до одиннадцати каждый вечер отвечаю на вопросы и веду личные беседы.

Со всеми теми, кто приходил ко мне в течение 25 дней, произошла удивительная перемена. Теперь они настоящие искатели. Также ко мне приезжали некоторые философы из Мюнхена и других отдаленных мест.Иногда мне нравится говорить с ними о Господе Христе и Библии, однако они не решаются и не любят говорить об этом, но, когда они сидят, скрестив ноги и закрыв глаза, они счастливы."


В начале ноября Йоахим взял напрокат машину, чтобы свозить Пападжи в Швейцарию и Италию. По дороге они заехали в монастырь Нидералтайх в Баварии, где у Пападжи состоялась хорошая встреча с одним из монахов. Мира, присутствовавшая на этой встрече, рассказала о ней в письме, которое она написала Б. Д. Дезаю:

"Этот христианский монах был чудесным человеком. Мы несколько дней гостили у него в его собственном монастыре в Южной Германии. Он благословлен. Учитель дал ему СВОЮ ЛЮБОВЬ и свое Сердце. Этот монах теперь «пойман» ИМ, как, к счастью, и мы все."

Из монастыря Нидералтайх Пападжи, Йоахим и Мира поехали в Лозанну, в Швейцарию, где Пападжи принял приглашение в семью одного молодого человека, который гостил у него в Ришикеше.

"Когда я жил в Ришикеше в конце 1960-х, ко мне пришел молодой парень по имени Тьерри чуть старше двадцати лет. Он страдал от шизофрении, и обычные виды лечения не помогали. В качестве последнего средства его родители послали его ко мне, так как слышали от кого-то, что люди рядом со мной иногда излечиваются от хронических болезней.

Тьерри жил со мной около года, и когда вернулся в Швейцарию, он, похоже, был абсолютно нормальным. В знак благодарности его родители пригласили меня пожить в их дом в Лозанне. Я знал, что Тьерри из богатой семьи, но даже несмотря на это я подивился роскоши, в которой они жили.

Мне предоставили фешенебельную квартиру на крыше дома на берегу озера Лак-Леман. Каждый час или около того вся квартира разворачивалась вокруг своей оси на 360°. Когда окна выходили на озеро, я проводил много времени, любуясь им сквозь бинокль, который дали мне родители Тьерри.

Отец Тьерри заработал свое состояние, выпуская автомобили. У него был большой завод с тысячами рабочих, но он не был счастлив. Он не мог спать по ночам, потому что заботы о бизнесе не давали ему уснуть.

Однажды он подошел ко мне и сказал: «Мой сын рассказал мне все о вас. Он беседует со мной о знании, просветлении и свободе, но меня не интересуют подобные вещи. Я хочу только спать по ночам. Можете ли вы мне помочь? Я принимаю таблетки и поздно вечером всегда выпиваю немного алкоголя, чтобы заснуть, но, кажется, ничего не помогает. Я просто лежу часами без сна и думаю о проблемах, с которыми мне придется завтра столкнуться на заводе».

Я подумал, что этому человеку нужно просто отдохнуть от работы и от своих забот. Я сказал ему: «Пойдемте завтра со мной, и я научу вас спать. Мы возьмем вашу машину, поедем в ближайший лес, а затем будем долго гулять по нему. Когда вы устанете от прогулки, мы ляжем на землю и хорошенько выспимся. Вам не понадобятся никакие таблетки или алкоголь. Вам просто нужно забыть на денек о своем заводе и погулять со мной по лесу».

Он согласился, но, когда я в назначенный час пришел за ним, он сказал: «Я не могу поехать. На заводе только что произошло что-то важное. Мне необходимо быть там». Я попытался снова, но получил тот же ответ. Мы так и не поехали на эту прогулку, и пока я был там, он не решил проблему сна.

Он был несчастным, подавленным трудоголиком, чье богатство не приносило ему ни удовольствия, ни удовлетворения, но он не мог понять, что причиной его проблем были его режим и его стиль жизни.

Однажды вечером этот же человек за обеденным столом завел со мной беседу. Он раньше слышал о кастовой системе в Индии и хотел сообщить мне, как он осуждает это искусственное разделение. «Для меня все люди равны, – говорил он. – Я не верю, что людей с самого рождения следует делить на эти искусственные категории».

В этот момент один из слуг, парень, который убирал полы, прошел через комнату. Я указал на него сестре Тьерри, юной восемнадцатилетней девушке, и спросил, согласилась бы она выйти замуж за такого славного юношу. «Он симпатичный парень, – сказал я. – Он был бы тебе хорошим мужем». Она очень рассердилась.

«Я не собираюсь выходить замуж за такого человека. Он всего лишь полотёр. Когда я буду выходить замуж, я найду богатого молодого человека с таким же общественным положением».

Я засмеялся и обратился к ее отцу. «Похоже, у вас тут тоже кастовая система. Коммерсанты занимаются бизнесом, и когда их детям приходит время жениться, они находят подходящую пару из своей социальной и имущественной группы. И так во всем мире: рабочие женятся на рабочих, а дети бизнесменов женятся на детях других бизнесменов. Вы можете не одобрять это, но мир именно таков».

Тьерри узнал о моих планах посетить монастыри и встретиться с монахами-созерцателями. Он знал нескольких таких людей поблизости и вскоре организовал для меня несколько встреч. Одна из них была с отшельником, который жил примерно в сорока километрах от нас. Мы поехали к нему на машине, но его служитель сказал нам, что мы приехали в неподходящее время. Я объяснил, что я индус и приехал из Индии специально для того, чтобы встретиться с христианскими монахами, потому что хотел поговорить с ними об их духовном опыте. Служитель смягчился и сказал, что постарается договориться с ним о встрече.

Дверь в комнату отшельника открылась, и оттуда выплыло огромное облако сигарного дыма. Он был таким плотным и вонючим, что я не мог войти в комнату. «Могу ли я встретиться с ним снаружи? – спросил я. – Мне кажется, если я войду туда, я не смогу дышать». «О нет, – ответил служитель. – Он никогда не покидает комнату. Он сидит там целыми днями с закрытыми окнами и дверьми».

«В таком случае, можете ли вы открыть окна и двери, когда я войду туда? – спросил я. – Мне хотелось бы, чтобы там был свежий воздух, пока мы будем разговаривать». И снова он ответил «нет». «Он любит, чтобы в комнате был дым. Он курит весь день и большую часть ночи. Он говорит, что это помогает ему оставаться бодрствующим и внимательным во время медитации».

Это был какой-то новый вид пранаямы [дыхательной практики], я с таким еще никогда не сталкивался. В Индии йогам для их дыхательных упражнений требуется чистый, свежий воздух. Этот монах предпочитал табачный дым и закрывал все окна и двери для усиления эффекта. Я уехал домой, так и не встретившись с ним, потому что не хотел наполнять свои легкие этим дымом.

Тьерри организовал мне поездку в еще один монастырь, который находился примерно в 80 км от Лозанны. Аббат этого монастыря попросил меня произнести речь перед его монахами. Я сделал ему одолжение, высказав им некоторые из моих суждений о христианстве. Я посчитал, что вряд ли им понравится лекция о мокше [освобождении] или разговоры на другие индийские темы.

После того как я закончил, у меня была хорошая (как я думал) беседа с несколькими монахами, которые пришли ко мне. Через два или три дня я позвонил аббату и спросил его, могу ли я прийти снова, так как мне понравился этот визит и встреча с монахами. Когда кто-то другой поднял трубку, я объяснил, кто я такой, и попросил позвать к телефону аббата.

«Мне очень жаль, – сказал голос, – но он не сможет поговорить с вами. Он плохо себя чувствует». «В таком случае, могу ли я поговорить с кем-нибудь еще? – поинтересовался я. – Я хотел бы договориться еще об одной встрече в вашем монастыре».

«Нет, – ответил голос, – все плохо себя чувствуют. Вы не сможете поговорить ни с кем». В Индии, когда наши друзья больны, мы всегда приходим проведать их. Я сказал человеку у телефона: «Мне очень грустно это слышать. Я сейчас же приду навестить вас».

Я не мог представить себе, каким образом все могли так внезапно заболеть, что никто даже не смог подойти к телефону. Я подумал: «Может быть, все они ели одну и ту же пищу и получили пищевое отравление, или их всех свалил грипп». Голос на том конце провода вдруг стал очень встревоженным. «Нет, нет! – закричал он. – Вам нельзя приходить сюда». Я подумал, что это, должно быть, какая-нибудь инфекционная эпидемия и что никого туда не пускают. «Но чем же вы все больны? – спросил я. – Неужели это настолько заразно, что друзьям даже нельзя вас навещать?»

Голос ответил: «Это не физическая болезнь. Это психологическое и эмоциональное расстройство. Мы все находимся в очень подавленном состоянии. После того как вы поговорили с нами о Христе и христианстве, нам всем стало плохо. Мы не привыкли слышать подобные разговоры. Если вы придете снова, нам, возможно, станет еще хуже».

Я не мог вспомнить, чтобы я сказал что-нибудь оскорбительное о христианстве. Я говорил по большей части о Божественной любви. И все-таки я мог оскорбить какие-то их представления, потому что спустя три дня они все еще страдали. К тому времени я побывал в нескольких монастырях и понял, что в этих местах было много людей, которые не могли сохранять безмолвие.

Там было множество служб и ритуалов, но я не видел ни одного человека, у которого был бы по-настоящему безмолвный ум. В большинстве мест, где я был, монахи были заняты работой, перегонкой спирта или производством другой продукции, чтобы зарабатывать деньги для своих монастырей.

Там было все так же, как и во внешнем мире: много тяжелой работы, чтобы зарабатывать деньги, и совсем немного свободного времени для того, чтобы быть в покое и безмолвии."


Я спросил Миру, которая присутствовала при этой беседе, что такого сказал Пападжи, что могло так сильно обидеть монахов. Она засмеялась и сказала:

«Это правда, что он говорил о Божественной любви, но он также открыто сказал, что ритуалы и внешние формы религии часто являются помехой для искренних поисков Бога. Наверное, это неправильная тактика общения с монахами, потому что вся их жизнь вращается вокруг различных обрядов и ритуалов».

Проведя еще несколько дней в доме Тьерри в Лозанне, Пападжи поехал в Северную Италию, где его отвезли в монастырь Монтевелъо, недалеко от Болоньи.


"Когда мы подъезжали, я увидел, как несколько человек в монастырском облачении выпускают куропаток из клеток. Птицы летали вокруг, наслаждаясь свободой. Я попросил шофера остановить машину, потому что я хотел выяснить, кто были эти добрые люди. Я подумал, что они купили этих птиц, чтобы выпустить их в лесу.

Некоторые люди в Индии делают это, когда видят птиц в клетках. Я не знаю итальянского, поэтому попросил водителя узнать, кто эти люди и что происходит. Монахи сказали ему: «Это доброе дело. Нам не нравится держать этих птиц взаперти все время, поэтому мы даем им возможность летать какое-то время, пока мы не поймаем и не убьем их. Таким образом, они могут жить более естественной жизнью. Они живут здесь в огороженном пространстве, поэтому у них нет возможности улететь. Когда мы хотим съесть одну из них, мы приходим сюда и ловим ее».

Стоя там, я увидел шесть монахов с длинными шестами. Они пришли, чтобы отловить птиц, которые должны были быть съедены в тот день. Я поднялся к монастырю, и меня познакомили со всеми монахами, которые там жили. Только один человек, отец Альфонсо, знал английский, зато говорил очень хорошо.

Он отвел нас в монастырскую церковь, где мы стали свидетелями долгой мессы. Там было обычное шествие, восходившее к алтарю, где причащались монахи и монахини. Мне заранее сказали, чтобы я не присоединялся к шествию, потому что хлеб и вино давали только крещеным христианам.

Казалось, месса длилась много часов кряду. К ее концу я не отказался бы от куска хлеба, поскольку проголодался, но я знал, что хлеб дают только тем, кто формально принял учение Католической церкви. Когда месса закончилась, мы все собрались в одном из залов. Меня представили им как духовного учителя из Индии, и они хотели задать мне несколько вопросов.

Я думал, что они будут спрашивать меня об индуизме или просветлении, но они хотели, чтобы я прокомментировал им несколько цитат из Библии. Я сказал им, что с радостью отвечу на любые их вопросы. Из своего большого опыта я знал, что, когда мне задают вопросы, касающиеся духовных текстов, подходящий ответ сам приходит ко мне.

Эти ответы появляются не от знания текстов или формального их изучения, напротив – они берутся из Я. Было несколько случаев, когда я смог дать интерпретацию стихов и текстов, которые ставили в тупик даже специалистов. Когда вы позволяете Я говорить, всегда приходит правильный ответ.

Один из старших монахов начал допрос: «Почему Христос плакал на кресте? Почему он взывал: „Боже мой, Боже мой! Почему Ты Меня оставил?“»

Мне и раньше задавали этот вопрос другие христиане. Я верю, что Бог-Отец намеренно ужесточил отношения между Ним и Его Сыном, чтобы Иисус в момент смерти смог освободиться от всех идей, связанных с отношениями. Однако я по своему опыту знал, что христиане нервничают, когда я говорю это. Поэтому в этот раз я дал другой ответ, который, как я думал, будет более подходящим в этих обстоятельствах.

Христианам нравится считать себя овцами, которых пасет божественный пастух. Они никогда не думают о себе как о львах, которые могут ходить везде, где захотят. Поэтому, когда я разговариваю с ортодоксальными христианами, я, как правило, даю «овечьи» ответы, потому что знаю, что «львиные» ответы огорчают их.

Поскольку я был в гостях у этих людей, я не хотел их сильно обижать. Я точно не помню, что я сказал, но помню, что даже мои «овечьи» ответы разочаровали их.

На меня посыпалось еще больше вопросов: «Каково ваше мнение о непорочном зачатии? Почему ученики Иисуса покинули его в последние часы его жизни? Почему сам апостол Петр отрицал, что он последователь Христа? Почему Бог заставил Иисуса пройти через эти ненужные страдания? Почему, например, Он позволил ему нести тяжелый крест на место казни?»

Допрос был довольно агрессивным, но я давал ответы по каждому поднятому пункту. Мои ответы не удовлетворили их, потому что я не мог предоставить им авторитетные, документированные доказательства. Если я давал необычный ответ, меня спрашивали: «Какой авторитетный источник содержит доказательства этого утверждения? Где написано это утверждение?»

Они были из той породы людей, которые могли принять мои ответы только в том случае, если я мог доказать, что они находятся в согласии с каким-либо древним текстом или толкованием. Для них Библия была окончательным авторитетом, и если я не соглашался с чем-нибудь, что было написано в Библии, они не хотели принимать мою точку зрения.

Дискуссия становилась довольно накаленной. Они требовали, чтобы я в своих утверждениях ссылался на авторитетные источники, а я просто говорил им, что мой собственный опыт – это достаточный авторитет.

В какой-то момент я сказал одному из них: «Библия – это не книга. Не стоит считать ее просто книгой. Это передача слов Отца Сыну. Это не просто собрание слов, о которых можно спорить. Это прямое послание от Бога».

Похоже, это внезапно задело некую струну в одном из старых монахов, который не участвовал в дискуссии. Он вышел из комнаты и вернулся через несколько минут с большой древней греческой книгой. Он прочитал несколько выдержек из книги и перевел их на английский и итальянский для меня и других монахов. Его слова были дословным повторением того, что я говорил на разных этапах дискуссии. Там была даже фраза о том, что Библия – это не книга. Все сразу перестали спорить со мной и начали внимательно читать книгу вместе со старым монахом.

В конце концов им пришлось согласиться, что то, что я говорил, подтверждалось признанным авторитетным источником. Все они были поражены тем, что я делал эти утверждения, потому что знали, что я не изучал греческий язык и не имел никакого образования в области христианской теологии.

Я рано пошел спать, но монахи остались читать эту старую книгу. Несколько часов спустя отец Альфонсо пришел сказать мне, что почти все, что я говорил, можно найти в этой книге. Я никогда не читал ее, потому что она была на греческом языке. На самом деле я даже не помню, как она называлась. Но каким-то образом я смог цитировать большие отрывки из нее, чтобы предоставить этим знатокам текстов доказательства того, что мои слова были правдой.

В отличие от многих других монастырей, этот монастырь существовал не только на подношения мирян. Некоторые его обитатели были образованными профессионалами, которые скопили некоторое количество денег до того, как стали монахами.

Я встречал бывших профессоров и бывших адвокатов, которые отдали монастырю большие суммы ранее заработанных денег. Это был старый монастырь, который был основан несколько веков назад, но условия жизни в нем были очень примитивными.

Монахи намеренно старались жить очень простой жизнью, даже несмотря на то что располагали немалыми капиталами на свое содержание. Они носили воду из ближайшего колодца, используя трактор для перевозки большого количества воды. Они также использовали свечи вместо электричества.

Однако их бедность была неестественной. Возможно, у них уходило больше денег на свечи, чем уходило бы на оплату электричества. И если бы они провели водопровод, то сэкономили бы на тракторе, который возит воду целый день. Они действительно тратили много денег на примитивную жизнь, так как думали, что такой стиль жизни более выгоден в духовном плане. Я прожил там несколько дней.

На выходных приехала молодая женщина, чтобы поговорить с монахами. Аббат, приветствуя ее, очень долго держал ее за руку. Я думаю, эти визиты по выходным были для него единственными случаями, когда он мог дотронуться до женщины. Затем пришли остальные старшие монахи и точно так же приветствовали ее.

Каждый из них, говоря ей «здравствуйте», умудрялся держать ее руку около 20 секунд. Поскольку она была хорошенькой девушкой, все хотели подержать ее за руку. Я подумал: «Может быть, придет и моя очередь», но этого так и не произошло. Монахи, которые в течение семи дней были лишены женских прикосновений, оставили ее при себе. Меня ей даже не представили.

В этом монастыре со мной произошел один удивительный случай. Я рассказывал некоторым монахам о великих индуистских святых. Один из них, чтобы не оставаться в долгу, принес итальянскую книгу, в которой были краткие биографии христианских святых. Они читали ее мне через переводчика. Одна история показалась мне такой знакомой, что я не смог сдержать смех.

«Это очень интересная история, – заметил я. – Этот святой еще жив?» «О нет, – ответили они. – Здесь говорится, что он умер много лет назад». «Это история моей жизни, – сказал я. – Некоторые имена изменены, но это точно история моей собственной жизни. Все события, которые произошли с этим человеком, происходили со мной, и в том же самом порядке, в котором они описаны здесь».

Позже я выяснил, что произошло.

Свами Абхишиктананда написал историю моей жизни и разослал ее некоторым своим друзьям-христианам в Европе. Один из них изменил некоторые имена для этой итальянской версии, а затем переместил место действия в средневековую Европу. При этом он заявил, что я христианский святой.

Пападжи начал изучать христианство с беспристрастным, открытым умом, но опыт пребывания в европейских монастырях убедил его в том, что эта религия не дает миру просветленных людей, и неспособна к этому.

Теперь, когда его спрашивают о христианстве, он обычно разражается гневной тирадой по поводу ограниченности мышления, которую навязывает христианство.

Следующая речь, произнесенная в 1994 г., типична:

"Практически все в этом мире живут как овцы. Все население земного шара составляет стада овец, которых пасут разные пастухи. Я не шучу. Основателя христианства овцы, которыми он управляет, называют «хорошим пастухом». Зачем нужен пастух? Следить, чтобы его овцы не отбились от стада.

В мире есть пять или шесть больших пастухов, и у каждого из них есть многомиллионное стадо. Эти пастухи – основатели главных мировых религий. Всем овцам ставят или рисуют клеймо, чтобы пастухи знали, к какому стаду принадлежит каждая овца.

Что такое клеймо? Это идеи и верования, которые пастухи навязывают всем овцам своего стада. Овцы очень послушные.

У них коллективное мышление, они не могут мыслить самостоятельно. Они просто идут за овцами, которые идут впереди, и делают то, что делают они.

Следить за миллионами овец нелегко, поэтому пастухам нужны собаки, чтобы держать стадо под контролем. Кто эти собаки? Это священники, которые бегают и лают, заставляя всех овец своего стада идти в нужном направлении.

Иногда какая-нибудь овца восстает. Она смотрит на собак, на других овец и думает: «Я не хочу так жить. Я хочу быть свободной. Я пойду своей дорогой».

Эти редкие овцы убегают, когда пастух их не видит, и следуют своим собственным путем. У них есть внутреннее чутье, которое ведет их дорогой к истинной свободе.

Кто-то гибнет, кто-то пугается и возвращается в свое стадо, но очень немногие бесстрашно идут вперед и достигают цели.

Я не думаю, что овцы, которые остаются в стаде, когда-нибудь добиваются истинного освобождения. Они живут и умирают, следуя инструкциям и указаниям пастухов и собак.

Церковные мессы, ритуалы, молитвы и т. д. созданы специально для того, чтобы овцы думали, как велик их пастух и как им повезло, что они оказались в его стаде.

Эти большие пастухи говорят своим овцам: «Сейчас вы несчастны, но если будете идти туда, куда вас гонят собаки, после смерти обретете счастье».

Какой чудовищный обман! Почему, чтобы обрести счастье, нужно ждать смерти?

Бесконечное счастье доступно здесь и сейчас, каждому, кто откажется от идей, которые навязывают ему священники, родители и общество.

Когда вы отбросите все идеи, которые у вас когда-либо были, вы обнаружите, что сидите на троне небесного царства.

Идеи и действия, которые навязывают вам пастухи, не помогают вам стать ближе к небесам, они не дают вам к ним приблизиться. Не слушайте пастухов и не бойтесь собак.

Будьте львами и идите своей собственной дорогой. Не позволяйте никому навязывать вам идеи и действия на том основании, что они позже дадут результаты.

Если вы хотите достичь царства небесного, вы можете обрести его здесь и сейчас, отбросив все идеи и представления, которые есть у вас в уме."



Эту речь он произнес перед иезуитским священником.

Я не знаю, произносил ли Пападжи подобные речи во время своих поездок по Европе, но если он это делал, то не удивительно, что монахам, слышавшим это, становилось плохо.


После короткого, но занимательного пребывания в Монтевельо Пападжи поехал в Рим и прибыл туда в конце ноября. Мира сказала, что Рим очень понравился Пападжи, потому что это было единственное место в Европе, которое напомнило ему об Индии.


"Мне показывали достопримечательности Рима, включая церковь Св. Петра, главную церковь города. В Риме повсюду были прекрасные картины и статуи. Меня водили по галереям и музеям в разных частях Европы, и в большинстве из них было полно изображений обнаженных женщин.

В Риме все было по-другому: большинство картин и статуй изображали обнаженных мужчин. Похоже, римляне предпочитали смотреть на мужские мускулы, нежели на женские изгибы.

В одном месте мне показали изображение христианского святого, которого распяли вниз головой. Мне сказали, что он добровольно выбрал это положение, потому что не хотел быть распятым в обычном положении. Быть распятым само по себе достаточно неприятно. Зачем же причинять себе еще большие страдания, будучи распятым вверх ногами?

Христианство учит, что страдать хорошо. Священники говорят вам: «Чем больше вы страдаете в этом мире, тем больше счастья обретете после смерти». Поэтому многие христиане намеренно ищут себе условия, в которых они могли бы страдать как можно больше.

Если вы хотите научиться страдать и быть несчастным, христианство – лучшая религия для вас.

Пока я путешествовал по Европе, я разговаривал со многими знатоками библейских текстов и священниками. Никто из них не проповедовал и не верил, что счастье – истинная природа человека.

Наоборот, они учили, что человек по 101 природе своей грешен, и что несчастье и страдание – неизбежная часть жизни на этой земле. Индуизм учит прямо противоположному.

Мы считаем, что человек по природе своей чист, что счастье является истинной природой человека и что счастье возможно здесь и сейчас, а не в каком-то царствии небесном.

Когда мы были в церкви Св. Петра, меня повели в одну из меньших подземных часовен. Там в одном углу стояли статуи, а за ними обнималась и целовалась молодая парочка. Я подошел к ним и сказал: «Это же святая церковь! Неужели вы не можете найти себе другое место, чтобы целоваться?»

«Нет, – ответил юноша. – Мы не можем делать это в парках, на улицах и в ресторанах, и, конечно же, мы не можем делать это дома на глазах у родителей. Это единственное место, где мы можем уединиться».

«Но это также и общественное место, – сказал я. – Здесь вы тоже рискуете быть арестованными. Если священники поймают вас в своей часовне за этим занятием, они могут сдать вас полиции».

«Ну уж нет, – ответил юноша со смехом, – священники никогда не жалуются на то, что мы здесь делаем. Мы устраиваем для них шоу. Они выглядывают из-за стен и смотрят, как мы целуемся. Все юные парочки приходят сюда целоваться, и никто не мешает нам, потому что священники подглядывают за нами сквозь дырки в стенах».



Побывав в Риме и посетив мессу в Ватикане, Пападжи, Йоахим и Мира поехали в Ассизи и прибыли туда 1 декабря. Они поселились в местной гостинице, но вскоре оказались в конфликте с одним из соседей.


"Я сидел в своей комнате в гостинице в Ассизи и вдруг начал смеяться без всякой причины. Я не мог остановиться. Я хохотал и хохотал, много часов подряд. Поздно вечером мне показалось, что кто-то стучится в дверь нашей комнаты. В тот момент Йоахим находился рядом со мной, и я попросил его открыть дверь, чтобы посмотреть, кто там.

Он сказал: «Нет, учитель, это стучат не в дверь. Это сосед стучит в стену и кричит, чтобы вы перестали шуметь».

«Я заплатил за эту комнату, – ответил я. – Если я хочу смеяться в своей комнате, я буду смеяться. При чем тут он? Он может делать в своей комнате все, что захочет, а я буду делать в своей все, что захочу. А сейчас я хочу смеяться».

«Но он очень сильно возражает. Что мне делать?»

«Ничего, – ответил я. – Пусть он шумит, как хочет, а я буду шуметь, как я хочу».

И я продолжал смеяться весь остаток ночи. Наутро пришел менеджер гостиницы и сказал:

«Ваш сосед приходил ко мне жаловаться, что вы всю ночь мешали ему спать. Он утверждает, что ваш смех вызвал у него такую головную боль, что он не мог уснуть. Я тоже слышал вас, но мне это не мешало. Наоборот, мне нравится слышать, как люди смеются, мне нравится, когда им хорошо. Ваш смех был очень заразительным. Я просто слушал, как вы смеялись, и мне тоже стало очень радостно».

Такие приступы смеха случались со мной несколько раз.

Однажды в 1970-х я давал сатсанг в доме в Лакнау Я внезапно начал смеяться и не мог остановиться. Все, кто был в комнате, присоединились ко мне. Мы прохохотали целый день, семь или восемь часов. Я помню, что там кипятилась вода для чая. Все забыли о ней. Вода выкипела и чайник сгорел. Никто не обратил внимания. Мы все были слишком заняты смехом.

Смех – это то, что умеют делать только люди. Мы уникальны в животном мире. Другие существа лают, мычат, блеют, кудахчут, чирикают и т. д., и только мы умеем смеяться. Зачем подавлять это?

Пападжи часто замечает, что беспричинный смех часто свидетельствует о том, что ум отсутствует.

Когда все мысли исчезают и остается только радость и счастье не-ума, это новое состояние часто выражается в спонтанном, неконтролируемом смехе. Я спрашивал об этом Пападжи в интервью, которое провел с ним в 1993 г.

Дэвид: Когда уходят все ментальные проблемы, тогда сам собой возникает смех?

Пападжи: Конечно, конечно. Только человек, который избавился от всех своих проблем, смеется и танцует. Как решение всех его проблем, ему нужно только смеяться, только танцевать.

Кто не смеется, у тех есть ум. Они выглядят очень серьезными, у них много проблем. У них есть ум, потому что, чтобы иметь проблемы, чтобы страдать, нужен ум. Вы же понимаете, что страдает только ум. Так смейтесь же, и ваши проблемы уйдут! Если возникает проблема, смейтесь! Если вы будете смеяться, она уйдет, убежит, улетит.

Когда-то жил на горе один святой. Однажды в полночь, в полнолуние, он начал хохотать. Все люди в деревне проснулись, дивясь, что же случилось с этим монахом? Они взошли на вершину горы и спросили его: «Сэр, что случилось?» Святой ответил со смехом: «Смотрите! Смотрите! Смотрите! Вон облако! Облако!» Многие люди видят облака, но кто над ними смеется? Только тот, у кого нет ума. Все, что он видит, дает ему повод для смеха. Потому что, видя это, он сам становится этим. Облако, за ним луна.

Если у вас нет ума, само это зрелище может заставить вас смеяться.


Дэвид: Значит, глядя на мир, вы по большей части смеетесь над ним. Думаете ли вы, что все это – большая шутка?

Пападжи: [смеясь] Я только шучу. А что еще делать? Я не изучаю сутры и не ссылаюсь ни на какие сутры. Я только шучу!


В комнате гостиницы в Ассизи Пападжи увидел сон или видение, которое привело его к могиле, находившейся неподалеку.

"Ночью мне приснился очень четкий сон, такой четкий, что правильней было бы назвать его видением. В этом сне я видел, что тело, которое у меня было в другой жизни, находилось неподалеку.

Я знал, что это было три жизни назад. В этом сне я точно увидел, где лежит мое тело, и мне также пришла информация, как добраться до него. Я рассказал об этом Йоахиму, который жил со мной в комнате. «Завтра, – сказал я, – мы пойдем туда и посмотрим. Это недалеко отсюда».

«Может, нам взять проводника? – спросил он. – Мы не знаем итальянского и не знаем местности». «Нет, – ответил я. – У меня в голове есть карта, достаточно хорошая, чтобы привести нас туда».

Это случалось со мной и раньше, в Южной Индии. В тот раз во сне мне была дана информация, где находится мой старый ашрам и самадхи. Эта информация оказалась достаточно точной для того, чтобы привести меня в нужное место, даже несмотря на то что я раньше никогда не был в тех местах.

На следующий день мы втроем, следуя указаниям, данным мне во сне, пришли к часовне, где был похоронен Св. Франциск. Я знал, что это то самое место, в которое меня направили.

Стоя рядом с могилой, я почувствовал, что тело, похороненное в земле, было моим собственным телом, и я испытывал сильнейшую боль, потому что у меня было отчетливое ощущение, что его едят насекомые. Нервные окончания в моем настоящем теле чувствовали боль прежнего тела. Это было очень странное ощущение."


В письменном ответе, который Пападжи дал мне в 1994 г., он добавил еще немного информации.

"В ту ночь в Ассизи мне приснилось, что мое прежнее тело было похоронено в нескольких милях. Я добрался до своей могилы и увидел, что там лежит мое мертвое тело и его едят черви. Я все еще чувствовал боль этого тела, так я был привязан к нему, даже к трупу. Может быть, эта привязанность и была причиной моего следующего рождения."


Я спросил Миру, что она помнит из этого визита в Ассизи вместе с Пападжи.

Мира: Ассизи – это одно из тех мест, которое словно бы насыщено присутствием бхакти. Оно немного напоминает мне Вриндаван. Учитель тоже почувствовал эту атмосферу.

Однажды он сказал мне, что этот город напоминает ему несколько святых мест в Индии, в которых он был. Мы прошлись по городу и побывали во всех местах, которые посещают туристы. Когда мы вернулись в гостиницу, учитель сообщил, что он чувствует какой-то близость со Св. Франциском. Это случилось после того, как мы побывали в часовне, где он похоронен.


Дэвид: Что происходило, когда он стоял перед могилой? Что вы видели?

Мира: Он долго молча стоял перед ней. На его лице было очень сосредоточенное выражение, и я знала, что что-то происходит с ним. У него такое выражение становится только тогда, когда он переживает что-то особенное.

В тот момент он не сказал нам, что с ним происходит. Только тогда, когда мы вернулись в гостиницу, он сообщил, что у него было ощущение, словно это было его прежнее тело. Когда он рассказывал про боль, которую он чувствовал там, мне показалось, что он очень взволнован этим воспоминанием. Я думаю, это было для него сильным переживанием.


Дэвид: Был ли кто-нибудь кроме вас в часовне, где находится тело?

Мира: Нет. Мы были одни. Там было очень тихо. Когда я взглянула на него, я подумала, что у него видение, потому что у него на лице было такое выражение, какое бывает, когда он видит богов.


Дэвид: Были ли у вас какие-нибудь особенные переживания?

Мира: Когда мы с учителем жили в Лакнау в 1969 г., мне было видение Св. Франциска. Меня тогда это удивило, потому что у меня не было христианского воспитания. Я знала о Св. Франциске, но до этого видения я не испытывала к нему особого интереса.

У меня было несколько видений в обществе учителя, но видение Св. Франциска было необычным, потому что было неожиданным. В другие разы я видела индуистских богов, но эти видения происходили в местах, которые были связаны с ними.

У Пападжи часто были визионерские переживания, и люди, которые близко общались с ним, тоже испытывали их. В его присутствии происходят самые удивительные вещи.

В Ассизи у меня начались видения Святой Клары, но я не придала им большого значения. Когда находишься рядом с Пападжи в святом месте, которое связано с каким-нибудь святым или божеством, каким-то образом начинаешь переживать видения этого святого или божества, связанного с этим местом, и это довольно естественно.

В Ассизи я ощущала восторг, у меня было чувство, что я каким-то образом связана с этим местом, но я ощущала нечто подобное и в других местах вместе с Пападжи.


Дэвид: Похоже, что у него есть отчетливые воспоминания о некоторых прошлых жизнях. Говорил ли он о том, что происходило с ним в той жизни, когда он жил в Ассизи?

Мира: Нет. Я несколько раз слышала, как он рассказывал о видении около его самадхи, но я никогда не слышала, чтобы он говорил о каких-либо воспоминаниях из той жизни. Один или два раза я слышала, как он сказал: «Он был настоящим святым», но я никогда не слышала, чтобы он объяснил, почему.

Пападжи и Мира жили как муж и жена с 1969 г. Мира интуитивно почувствовала, что она забеременела на следующую ночь после визита Пападжи к могиле Св. Франциска. Когда я спросил об этом Пападжи, он подтвердил, что она забеременела той ночью.

Совпадение таких событий, как необычный визит Пападжи к могиле Св. Франциска, видения Миры и зачатие ребенка в тот же день навело меня на вопрос, который я дважды задавал Пападжи – была ли старая кармическая связь между ним и Мирой, которая принесла свои плоды в их союзе в Ассизи. Оба раза я так и не получил ответа.

После этих важных событий в Ассизи Пападжи и его спутники поехали на север. Их пригласили в Австрию родители девушки, которая гостила у Пападжи в Ришикеше. Они провели день в Падове, осмотрели достопримечательности, а затем поехали на север, к Альпам.


"Поскольку была середина зимы, альпийские перевалы были покрыты глубоким снегом. У нас не было цепей на колесах, поэтому мы скользили на дороге. Это была поездка, полная приключений, по красивейшим местам. Я заметил, что у многих других машин были цепи на колесах, и эти машины скользили намного меньше, чем остальные. Я указал на это Йоахиму и предложил остановиться и купить цепи для нашей машины.

Мы остановились у ближайшего магазина скобяных товаров, и Йоахим купил обычную цепь большой длины. Он не знал, что для автомобильных колес нужны специальные цепи, и я тоже не знал. Мы обвязали шины цепями и попытались отъехать. Конечно же, у нас ничего не вышло. Мы вообще не могли двигаться. Прохожий указал нам на нашу ошибку и мы сняли их.

Мы намеревались ехать в Зальцбург, но по пути остановились у большого, полностью замерзшего озера. Мои попутчики хотели научить меня кататься на коньках, но, когда мы подошли к краю озера, местные жители посоветовали нам не ступать на лед, так как он был еще недостаточно толстым. Они рассказали нам несколько жутких историй о том, как люди пытались кататься на коньках, проваливались сквозь лед и погибали. Нам хватило этих историй. Мы полюбовались пейзажем и продолжили путь.

У меня был адрес девушки, Беттины Баумер, которая приезжала ко мне в Индию, но, когда мы приехали в Зальцбург, мы не смогли найти ее адрес по тем координатам, которые она нам дала. После нескольких безрезультатных попыток найти ее дом я предложил водителю спросить у прохожих. Первым человеком, к которому мы подошли, была женщина, которая шла по тротуару мимо нашей машины. Он очень вежливо обратился к ней: «Будьте добры, подскажите, где находится этот адрес? Мы не можем найти его».

Вместо ответа она начала бранить его, говоря, что он должен был купить карту города, если не знает, где находится. Эта встреча шокировала меня. Я не мог представить себе, чтобы в Индии могло произойти что-то подобное. Тем не менее он последовал ее совету и купил в ближайшем магазине карту города.

Изучая карту на обочине дороги, мы стали свидетелями серьезного происшествия. Женщина с трехлетней девочкой шла к своей припаркованной машине. Ее ударила сзади другая машина, и она упала, раненая. Девочка, которая шла с ней, даже не поняла, что с ее матерью случилось что-то серьезное. Она просто смотрела на окровавленное тело, лежащее на дороге. В Индии, если мать собьет машина, дети немедленно начинают плакать. Вокруг женщины собралось много людей, но никто не помогал ей. Она лежала на середине дороги, среди уличного движения.

Поскольку никто явно не собирался уносить ее из опасного места, я подошел к ней и попытался поднять ее. Зеваки силой остановили меня. Они сказали мне, что скорую уже вызвали и что нельзя трогать ее, пока не подоспеет квалифицированная помощь, так как существует опасность, что ее увечья усугубятся, если попытаться изменить ее положение. В конце концов приехала скорая и ее увезли в больницу.

В Индии жертвы уличных происшествий редко бывают настолько удачливыми, чтобы получить помощь квалифицированных медиков в подобных ситуациях, поэтому мы просто убираем их с дороги и ждем прихода врача. В тот день я получил второй урок того, что обычаи и способы поведения в разных странах радикально различаются."


После кратковременного пребывания в Зальцбурге в доме родителей Беттины Баумер Пападжи, Мира и Йоахим поехали обратно в Кельн. Долгая поездка на машине подошла к концу. Пападжи получил приглашение посетить Энрике Агиляра, одного из его учеников, жившего в Барселоне. Поскольку это было слишком далеко для того, чтобы ехать туда на машине, он полетел туда на самолете в конце декабря.

Мира провела несколько дней со своей семьей в Бельгии, а затем полетела в Барселону, чтобы воссоединиться с Пападжи. Йоахим остался в Кельне. Я упомянул об Энрике Агиляре в главе «Управляющий горными работами». Он приехал в Индию монахом-бенедиктинцем, и в конце концов стал (формально) мусульманином, после кратких периодов, когда был индуистским садху и буддийским монахом.


"Когда я путешествовал по Германии и Швейцарии, Энрике написал мне: «Мои родители будут очень рады, если вы приедете к нам погостить. Я много рассказывал им о вас». Я принял приглашение и поехал туда вскоре после моего возвращения в Кельн. Энрике встретил меня в аэропорту и отвез к себе домой. Через два или три дня его мать не вышла к завтраку.

Энрике сказал мне, что она неожиданно заболела. «Так давай пойдем и навестим ее, – предложил я. – Пойдем спросим, как она себя чувствует». Это традиция в Индии. Если члены семьи или друзья заболевают, мы сразу же приходим их проведать. «Нельзя, – ответил Энрике. – Мы не договаривались с ней о визите. Если мы хотим увидеть ее, мы должны пойти к ее служанке и договориться о встрече. Даже я не могу увидеться с ней, не договорившись предварительно с этой женщиной».

«Но ты же ее сын, – не веря своим ушам, сказал я. – Неужели тебе необходимо разрешение служанки, чтобы навестить больного члена своей семьи?» «Да, – ответил он. – Здесь такая традиция. Я не могу войти к ней в комнату, даже если она здорова, не получив предварительно разрешения через ее служанку».

Эта поездка по Европе оказалась очень познавательной для меня. Живя в Индии, я даже не мог представить себе, что западные семьи так живут.

В этот день мать Энрике решила побыть одна. Даже ее муж не смог попасть к ней, потому что он не получил необходимого разрешения от ее служанки. Позже мы выяснили, конечно же, через служанку, что она даже не была очень больна. Она просто потеряла голос и решила денек полежать в постели.

Я сказал Энрике, что хочу встретиться с христианскими монахами-созерцателями. Он был самым подходящим человеком, чтобы просить его об этом, так как он несколько лет прожил в христианском монастыре. Энрике провел свои монашеские годы в Монсеррате, очень известном монастыре, расположенном недалеко от Барселоны. Он знал настоятеля и сказал, что, возможно, через него сможет договориться об интервью с отшельником, который жил отдельно от основной общины.

Мы поехали туда и познакомились с отцом Базилио. Он сделал мне сюрприз, сказав, что слышал обо мне от нескольких монахов, которые встречались со мной в Индии. Он сообщил, по-моему, шутя, что я оказал подрывное влияние на некоторых из его монахов.

«Они уезжали в Индию глубоко верующими католиками, но после встреч с такими людьми, как вы, они возвращались с малами изрудракши на шее и пели „Ом“ вместо „Аве Мария“».

Я обедал с аббатом и несколькими монахами. Я помню, что к столу подавали много вина. Мне тоже предложили немного, но я отказался. Я никогда не пью алкоголь. Питье вина в больших количествах, похоже, входит в европейскую традицию монашества. Мне предлагали вино почти в каждом монастыре, в котором я был.

Я спросил нескольких знакомых: «Видели ли вы когда-нибудь Бога? Если не физическими глазами, в состоянии бодрствования, то хотя бы во сне или в видении?» Выслушав их ответы, я понял, что никто из них, даже настоятель монастыря, не видел ни Бога, ни Иисуса, даже во сне. Они были немного удивлены моим вопросом, так как, похоже, даже не думали, что видеть Бога или Иисуса – это допустимая духовная цель.

Я спросил одного из старших монахов: «По-моему, вы не придаете большого значения видению Бога. Но если кто-нибудь из ваших монахов сообщит вам, что ему явился Иисус, как вы на это отреагируете? Что вы посоветуете?»

«В этих случаях надо быть осторожнее, – ответил он. – Такие видения бывают время от времени, но часто они случаются с психологически неуравновешенными людьми. Шизофреники часто сообщают, что они видят Бога или даже что они являются Богом, но мы не можем принимать их заявления всерьез, потому что они сумасшедшие. По моему опыту, люди, которые сообщают, что им являлся Иисус, как правило, имеют психические отклонения».

После обеда меня водили по монастырю и познакомили с несколькими монахами. Там была красивая статуя Девы Марии, которая очень мне понравилась. Во время этой прогулки один из монахов подошел ко мне и очень искренне спросил, могу ли я помочь ему увидеть Иисуса Христа.

«Я сегодня услышал ваш разговор о видении Бога или Иисуса. Я слышал, что вы сами видели Иисуса, даже несмотря на то что вы индус. Я тоже всегда хотел увидеть Его. Можете ли вы мне помочь?»

Если кто-то задает мне этот вопрос, я всегда отвечаю «да», потому что, если у человека есть огромное желание увидеть Бога и если у него есть вера, что Бог явится ему, значит Он явится.

Я пригласил этого монаха (по-моему, его звали Фернандес) на свои сатсанги, которые я проводил в Барселоне. Он принял приглашение, и старшие монахи разрешили ему поехать. Похоже, монастырь Монсеррат отличался очень либеральным отношениям к другим религиям, потому что, когда меня в конце концов отвели к отцу Эстанислау, отшельнику, к которому я приехал, я увидел у него на стене огромный «Ом» и фотографию Раманы Махарши на полке.

Он жил на горе над основным монастырем в маленьком домике, до которого можно было добраться либо по канатной дороге, либо по лестнице, в которой было около семисот ступеней. Я вверх поехал на фуникулере, а обратно спустился по лестнице.

Отец Эстанислау был предупрежден о моем визите заранее. Когда я вошел в комнату, он спросил: «Это Пунджаджи?» «Да», – ответил я. «Хорошо, – сказал он. – Я хотел встретиться с вами. Я думал о том, чтобы поехать к вам в Индию. Но теперь в этом нет необходимости».

Мы сидели вместе в течение некоторого времени, и у нас получилась отличная встреча, в полном безмолвии. Я упорно и долго искал живого христианского мистика и в конце концов встретил его в отшельнической хижине в Монсеррате. Я в своей жизни встречал много христиан, но этот, несомненно, был лучшим из них.

Мы не провели много времени вместе, потому что в этом не было необходимости. Примерно через пятнадцать минут я попрощался и начал спускаться вниз с горы.

Мира сопровождала Пападжи до вершины горы, но не присутствовала при их встрече, так как Пападжи, входя в хижину Отца Эстанислау, попросил ее остаться снаружи. Я спросил Миру о ее впечатлениях от этого визита.

Мира: Мы поехали к нему вверх на фуникулере, но даже после того, как мы вышли, нам пришлось идти довольно долго. Когда Пападжи вошел внутрь, я осталась снаружи, примерно в трех метрах от хижины. Я увидела «Ом», который висел у него на стене, и мне показалось, что у него на шее тоже висел «Ом».


Дэвид: Рассказал ли вам Пападжи о встрече сразу же после того, как вышел из хижины?

Мира: Они вышли из хижины вместе и обнялись. На лицах обоих были сияющие, счастливые улыбки, и я поняла, что у них была хорошая встреча. Когда учитель вошел в его комнату, я услышала, как отец Эстанислау спросил: «Это Пунджаджи?», и ответ учителя: «Да, я ждал вас».


Дэвид: Как вы думаете, что он хотел этим сказать?

Мира: Его ждало Я. Я думаю, что эта встреча должна была состояться. Каким-то образом Мастер понял это сразу же, как только увидел его.


Дэвид: Как отец Эстанислау узнал о Пападжи? Что он знал о нем?

Мира: Позже учитель сказал мне, что он видел в его комнате книгу Абхишиктананды. Отец Эстанислау сказал ему, что прочитал о нем в книге, но тогда он был не уверен, что учитель все еще жив. Когда он точно выяснил, что Пападжи жив, он запланировал поездку в Индию, чтобы встретиться с ним, но Пападжи нашел его первым. Это была их единственная встреча. Отец Эстанислау так никогда и не приехал в Индию. Учитель пересказал мне всю их встречу, пока мы пешком спускались с горы. Он явно был очень взволнован этим событием.


Дэвид: Кажется, у них была недолгая встреча. После этого они не договаривались встретиться снова. Вам это не показалось странным?

Мира: Нет. Позже учитель сказал мне, что это одна из таких необыкновенных встреч, для которых достаточно произойти лишь однажды. Все, что им нужно было сделать вместе, они сделали во время этой короткой встречи.


Пападжи все-таки пытался поддерживать с ним связь через письма, но отец Эстанислау вскоре после этого покинул монастырь. Когда Пападжи попытался связаться с ним через его адрес в Монсеррате, один из монахов ответил ему, что отец Эстанислау покинул монастырь и орден и отправился в пешее паломничество в Израиль.

Когда я собирал материалы для этой книги, я выяснил, что он поселился в Японии. Я написал ему несколько писем, спрашивая о его впечатлениях от встречи с Пападжи. В конце концов я получил от его секретаря письмо на испанском, состоящее из двух строк:

«Отец Эстанислау помнит об очень хорошей встрече с Пунджаджи, но он не может рассказать вам о ней, так как больше не отвечает на письма».


После поездки в Монсеррат Пападжи вернулся в дом Энрике в Барселоне и вскоре оказался втянутым в еще одну семейную драму.

"В этой семье был еще один сын, психолог по имени Джеймс. Вскоре после моего приезда мать начала жаловаться на то, что он все еще холост. Как и большинство матерей, она хотела, чтобы ее дети женились и остепенились. «Посмотри на этого парня, – говорила она, показывая на него. – Почти тридцать лет, а до сих пор не женат. Что с ним не так? Я пошла на свое первое свидание, когда мне было восемь лет, а ему уже двадцать восемь, и он до сих пор не может найти себе жену. Я никогда даже не слышала, чтобы он разговаривал с женщинами. Каждый раз, когда я говорю ему об этом, он отвечает, что его это не интересует. „Я хочу быть свободным, – говорит он. – Не отбирайте у меня мою свободу“».

Его семья пыталась устроить ему брак, которого он не хотел, и Джеймс отвечал на это, что покончит жизнь самоубийством, если семья заставит его это сделать. Он до этого пережил несколько приступов депрессии, и мысль о женитьбе вызывала у него новые приступы.

Мать Энрике привлекла меня на свою сторону, чтобы я помог ей женить Джеймса. Я считал, что это не мое дело, но каким-то образом убедил его жениться. «Через некоторое время, – сказал я ему, – ты, возможно, начнешь привязываться к своей жене. Семейная жизнь – это не так плохо, если ты привык жить в браке. Многие люди выживают в браке и не кончают жизнь самоубийством. Некоторым даже удается получать от этого удовольствие».

Он перестал угрожать самоубийством и согласился на церемонию. Несколько лет спустя я снова навестил эту семью и увидел, что у Джеймса и его жены маленький сын. Семья выглядела довольно счастливой".


Пападжи провел несколько сатсангов в Барселоне, на некоторых из них присутствовали монахи из Монсеррат. Я спросил Миру, как эти монахи реагировали на слова Пападжи.


Мира: Он удивил нас тем, что очень красноречиво говорил о Библии и христианстве в целом. Многие просили его объяснить значение определенных стихов из Библии. Он очень хорошо отвечал на все вопросы.


Дэвид: Показались ли вам правдоподобными эти ответы? Удовлетворили ли они монахов?

Мира: По-моему, он отвечал блестяще. Слушая его, невозможно было определить, что он практически ничего не знал о христианстве. Он пытался объяснить несколько библейских цитат с точки зрения адвайты, особенно тех, которые говорили о Боге как об «Я Есмь». Производили впечатление не сами по себе объяснения. В учителе был внутренний огонь, который каким-то образом входил в контакт со слушателями.

Многие из них утратили жажду Бога. Их духовный огонь не горел уже так ярко, как когда-то. Учитель снова зажег огонь в некоторых из них. Конечно же, ко многим из этих людей позже пришли сомнения, так как они не могли увязать то, что говорил учитель, с традиционным учением церкви, но пока они находились в его присутствии, слушали его, они определенно чувствовали его внутренний огонь.


Во время пребывания Пападжи в Барселоне кто-то рассказал ему о Св. Терезе Авильской. Когда он выразил желание поехать в этот город, чтобы увидеть то, что напомнило бы ему о ней, Энрике, Мира и человек по имени Фелиппе отвезли его туда на машине.


"Во время этого путешествия я взял себе за правило посещать все места, связанные с великими святыми. Я слышал, что Тереза видела Иисуса, и это сразу же привлекло меня. У нас в Индии многие святые могли видеть Бога: Мирабай видела Кришну, Тукарам видел своего Бога Виттхала и т. д.

Если вы чувствуете сильную любовь к какой-либо форме божества, божество является вам в этой форме. Это может происходить в снах, а также в бодрствующем состоянии, тогда эти формы являются как видения.

Я поехал в Авилу, и там мне показали дом Св. Терезы. Ее быт был очень простым. Там все еще находились некоторые вещи, которыми она пользовалась при жизни. Там продавались небольшие брошюрки на испанском, и я попросил Энрике купить одну, так как хотел узнать немного больше о ее жизни и духовном опыте.

Он прочитал и перевел историю о том, как она молилась определенной форме Иисуса. Однажды Иисус в этой форме материализовался, подошел к ней, обнял и поцеловал ее. Она тут же побежала к Св. Хуану де Ла Крусу, который был ее духовным наставником, чтобы рассказать ему об этом. «Я так счастлива! – воскликнула она, прибежав к нему. – Мне наконец явился Иисус. Он смеялся, он улыбался мне, а затем подошел и поцеловал меня. Я так долго ждала, когда Иисус явится мне, и сегодня это наконец произошло!»

Св. Хуан был настроен очень скептически. «Я не думаю, что это на самом деле был Иисус. Иисус не смеется и, конечно же, не обнимает и не целует женщин. Должно быть, тебе явился какой-нибудь демон».

Это типичная для христиан реакция на переживания счастья и радости. Иисус в Библии никогда не смеялся и не улыбался, поэтому, если в результате ваших молитв Он явится вам в улыбающейся, смеющейся форме, священники скажут вам: «Это дьявол явился, чтобы искушать тебя».

Поскольку Иисус страдал и плакал, увидеть страдающего и плачущего Иисуса вполне допустимо, но если вы женщина, и вам является ваш Иисус, обнимает и целует вас, не рассказывайте об этом церковным властям, иначе у вас будут неприятности. Почему Бог не должен улыбаться, смеяться или обнимать кого-то? Если Бог есть сама любовь, почему бы ему не явиться к вам смеющимся, улыбающимся и не обнять вас?

Многих благочестивых, набожных христиан приводят в уныние речи священников о том, что этот мир – юдоль страданий. Если кто-то из них готов сейчас услышать меня, я скажу им: «Не позволяйте себя дурачить тем, кто утверждает, что Иисус был несчастным и что вы тоже должны быть несчастными, чтобы уподобиться Ему! Загляните в свое собственное сердце и узнайте правду о Боге. Сердце не принадлежит ни к какой религии. Войдите в свое Сердце и найдите там покой и радость Бога, который все время находится там. Если вы войдете в Сердце, вы не найдете там Иисуса плачущего. Наоборот, счастье и любовь встретят вас с улыбкой. Они будут целовать и обнимать вас так крепко, что вы никогда не покинете это место».

Я проехал всю Европу, я встречал христиан и посещал их церкви и монастыри. И в конце концов пришел к выводу, что христианство еще никому не дало возможности увидеть Бога. Если вам по душе хроническая депрессия, то христианство – религия для вас. Если это то, чего вы хотите, идите в церковь и учитесь переживать свою вину и быть несчастным. Но если вы хотите покоя и счастья, отбросьте все свои идеи и войдите в царствие небесное, которое находится внутри вас, в вашем собственном Сердце."


Пападжи явно не считал свое краткое вторжение в область христианства большой удачей. Если не считать встречи с отцом Эстанислау, у него было всего две хорошие встречи с монахами – в Мария Лаах и в Нидералтайх.

Пападжи не впечатлило ни одно из религиозных объединений, которые он посетил. Когда я спросил его, о чем он говорил в этих местах, а потом попросил оценить реакцию на его слова, он ответил следующее:


"Я был в христианских монастырях в Испании, включая Монсеррат. Я также посетил монастырь Мария Лаах и другие религиозные объединения в Германии, Швейцарии и Италии. Если меня и просили что-то сказать, я говорил в основном о любви Бога. Реакция всегда была отрицательной."

Поездка Пападжи по Европе закончилась в Барселоне. В январе 1972 г. он улетел обратно в Индию, собираясь провести некоторое время в одиночестве на берегу Танги. Мира вернулась в Бельгию, так как хотела получить визу, которая позволила бы ей надолго остаться в Индии. Бюрократические процедуры были долгими и сложными, и она не могла получить свои документы в течение нескольких месяцев.

К этому времени она уже точно знала, что беременна ребенком Пападжи. Пападжи звал ее в Индию, чтобы она родила ребенка в Лакнау, но Мире сказали, что небезопасно для нее лететь на поздних сроках беременности. Она осталась в Бельгии на то время, пока не родится ребенок, но вскоре после этого улетела в Индию.

Ее дочке, Мукти, было двадцать дней, когда они вдвоем улетели в Дели в начале октября 1972 г. Пападжи встретил их в аэропорту.


"Мы остановились в Дели у моей сестры Сумитры. Мира сказала мне, что хочет окунуть ребенка в священную Гангу, но я сказал: «Сначала мы должны поехать в Лакнау. Моя мать хочет увидеть ребенка».

Мы поехали в Лакнау, и моя мать радушно приняла всех нас. Это была необычная ситуация, но моя мать всячески старалась сделать так, чтобы Мира и Мукти отныне чувствовали себя частью нашей семьи. Мы пробыли в Лакнау около десяти дней. К концу этого периода нас пригласил в Варанаси один из последователей моей матери, у которого был там дом. Он был главным инспектором в Управлении электроэнергетики. Мы приняли его приглашение и провели несколько дней в его доме, удачно расположенном на берегу Ганги недалеко от храма Каши Вишванатха.

Я навестил нескольких старых друзей, которые работали в Индуистском Университете Бенареса, а затем купил билеты в Харидвар. Когда мы приехали в Харидвар, я нашел для нас комнаты в Кали Камбливала. Там в это время большинство комнат пустовало, потому что они были без окон.

За этими помещениями смотрел Совет ашрама Сварги, и один из его членов разрешил нам поселиться там. Через некоторое время к нам приехала мать Миры, которую я называл Дурга. Я видел ее раньше в Бельгии и в Испании. Она в первый раз приехала в Индию, чтобы побыть со мной и со своей новой внучкой.

Следующие шесть месяцев мы провели, спокойно живя в Ришикеше. Каждый день мы совершали длительные прогулки по берегу Ганги. Дурга привезла с собой коляску, которая облегчила жизнь всем нам, так как Мукти не могла ходить самостоятельно."


Мира описывает, как они вместе провели эти несколько зимних месяцев:

Мира: Мы приехали в Харидвар где-то в первой половине октября и сначала остановились в дхарамсале. Зима только начиналась. Мы жили простой жизнью, почти ни с кем не общались. Через некоторое время мы переехали в Виттхал Ашрам в Ришикеше, так как ожидали приезда моей мамы. Там было больше удобств. В конце концов моя мама приехала и осталась с нами примерно на шесть месяцев. Иногда у нас были сатсанги с иностранцами и искателями на берегу Ганги, но большую часть времени мы были одни.


Дэвид: Что ваша мать думала о Пападжи?

Мира: Когда мама в первый раз увидела меня после моего возвращения из Индии, трансформация, которая произошла со мной, произвела на нее такое впечатление, что она готова была поверить, что я встретила настоящего учителя. Она сама тоже находилась в духовном поиске, но всегда думала, что может найти истину без живого учителя.

Когда я привезла учителя к ней в Бельгию, он произвел большое впечатление на нее. Позже, когда мы были в Барселоне, она приехала и жила с нами несколько дней. У нее был дом в Португалии, где она проводила большую часть своего времени. Оттуда она и приехала в Барселону.

В Испании она поняла, что Пападжи – ее учитель. Поэтому она приехала к нам в Индию. Она хотела находиться в присутствии учителя и быть, как и я, вместе с ним, насколько это возможно. Когда учитель в следующий раз поехал на Запад в 1974 г., он три месяца жил в доме моей матери в Португалии.


Дэвид: Пападжи однажды рассказал мне, что в Ришикеше какой-то йог пытался соблазнить ее.

Мира: О да, это очень забавная история. Она была полна энергии, все время бегала туда-сюда и выясняла, что где происходит. В одном ашраме йог пообещал научить ее тайным асанам, которые дадут ей много силы. Он привел ее в свой подвал, закрыл дверь и сказал, что, чтобы их сделать, она должна снять с себя всю одежду. Когда она отказалась, он попытался схватить ее. Она оттолкнула его со словами: «Я твоя мать! Ты должен обращаться со мной как с матерью!» Этому йогу не нужна была мать, ему нужно было что-то другое. В конце концов она оттолкнула его, бегом поднялась вверх по лестнице и убежала.


Дэвид: Сколько ей было лет, когда это произошло?

Мира: Ей было больше шестидесяти лет, но она хорошо выглядела. Этот йог был моложе ее по меньшей мере на тридцать лет, но, несмотря на это, счел ее привлекательной.


Дэвид: Она всю зиму провела с вами и с Пападжи?

Мира: Нет, она всегда совершала вылазки в другие места, особенно после первого месяца. Она также хотела увидеть другие районы Гималаев. Один месяц она прожила в Пхул Чатти и просто приходила к нам днем.


Дэвид: Как долго вы с Пападжи прожили в Индии?

Мира: До июня 1973 г. мы два раза продлевали визу, но после этого я больше не могла ее продлевать. Тогда было странное правило: если ты пробыл в Индии несколько месяцев в качестве туриста, ты должен прожить за пределами Индии такое же количество времени, прежде чем правительство позволит тебе вернуться.

Я прожила там девять месяцев, поэтому мне пришлось покинуть Индию на девять месяцев, чтобы мне разрешили вернуться. Я в июне уехала в Европу со своей мамой и Мукти. Учитель остался в Индии.


Дэвид: Что вы делали все эти месяцы в Европе?

Мира: Когда я вернулась на Запад, я была полна энтузиазма рассказать всем об учителе. Мне хотелось рассказать всем, как он велик и какой опыт я получила с ним. Друзья дали мне денег, и я смогла объехать всю Европу. Я встречалась с западными учителями, такими как Жан Кляйн и Вэй У Вэй, рассказала им об учителе и посоветовала им встретиться с ним во время его следующей поездки на Запад. В конце концов я оказалась в доме моей матери в Португалии и прожила там несколько месяцев, ожидая, когда учитель приедет в Европу.

Я знала, что он скоро приедет, поэтому не пыталась выбраться обратно в Индию. Когда он сообщил мне дату своего прибытия в Испанию, я поехала встречать его в аэропорт и осталась с ним на все время его поездки по Европе.

Первые несколько месяцев после отъезда Миры Пападжи провел в Карнатаке, встречаясь со своими последователями в Лонде и ближайших к ней местах. В октябре он поехал в Ришикеш и провел там большую часть зимы.

Он зарезервировал билет в Европу весной и прилетел в Барселону 10 апреля 1974 г. Эту поездку организовал и спонсировал в основном Феликс Хорал Гарсиа, архитектор из Испании, который встречался с Пападжи во время его предыдущей поездки по Европе.


"Меня хотели увидеть многие, поэтому сатсанги проводились в центре по занятиям йогой, во главе которого стоял человек по имени Энтони Блэй. Он был известным писателем и учителем йоги в Испании. Его центр был очень большим, и иногда я давал сатсанги для более чем 150 человек. Я также давал сатсанги в квартире доктора по имени Джимми. Она также бывала переполнена. Однажды в его квартиру на шестом этаже втиснулись около 80 человек."


Одним из первых людей, которые встретились с Пападжи, был Карлос Сильва, студент школы Кришнамурти, который работал в Броквуд-Парке, школе Кришнамурти, основанной в Англии в 1969 г. Его встреча с Пападжи в 1974 г. описана в его книге «Четвертое движение», из которой взяты следующие отрывки:


"Мне сообщили, что Пунджа приехал сегодня. На следующий же день я прилетел из Англии в Барселону. Была пятница, и никто, кроме моей жены Софии, не знал о моей поездке… два моих друга, Мигель и Ана, ждали меня в аэропорту Барселоны. Они возбужденно сообщили мне, что мне очень повезло, потому что Пунджаджи отменил встречу, чтобы подготовиться к моему приезду.

Когда мы вошли в его дом, оказалось, что он действительно ждал меня. Мы пожали друг другу руки и сидели молча двадцать минут или полчаса. Я начал улыбаться. Улыбка перешла в смех. Затем смех усилился и перерос в сильный хохот. Я смеялся открыто и без всякой причины. Я таким образом хохотал и был невероятно счастлив, как вдруг с изумлением осознал, что мои лицевые мускулы на самом деле не двигались. Мой рот был закрыт.

В тот момент, когда я это осознал, наши глаза встретились. В его взгляде танцевало счастье. Мы встали и крепко обнялись, с глубоким чувством любви. Это было объятие, полное любви. Пунджа был довольно сильным человеком, и в своей экспансивности он в самом деле приподнял меня над полом. Это мое сердце так счастливо смеялось все это время. Это было «Сердце».

В конце концов мы сели и начали разговаривать. В то время меня все еще занимали «рассуждения в духе Кришнамурти». Я сразу же спросил его, как он пришел в то состояние, в котором он тогда находился.

(Пападжи в ответ рассказал ему историю своей жизни, с того момента, как он отказался от мангового коктейля в Лахоре до решающей встречи с Раманой Махарши.)


Карлос продолжает: Пришло время выйти и отправиться в то место, где мы все встречались для медитации. Это была аудитория философа Антонио Блэя. Я приходил к нему туда каждый день. Сначала мы молча сидели полтора часа, а затем каждый, кто хотел, мог задавать вопросы. Эти встречи происходили два раза в день, и в группе в среднем было двадцать пять человек.

Каждый раз, когда мы встречались, Пунджа спрашивал, когда я уезжаю в Лондон и в какое время. Это повторялось постоянно и было довольно любопытно. Я не мог понять, почему он повторяет этот вопрос по многу раз в день. Я всегда отвечал одно и то же: «В пятницу в три часа дня». Неделя пролетела быстро, почти незаметно, и вскоре я оказался в аэропорту, чтобы лететь в Барселону. Обнимая друзей на прощанье, я почувствовал нечто совершенно необыкновенное.

Мне стыдно называть это приливом невероятной привязанности. Почему я боюсь называть это Любовью? Это было нечто настолько сильное, что мне стало жарко. Я даже мог видеть облако очень тонкой пыли…


Прощаясь, Карлос спросил себя:
«Кто является пилотом этого самолета, и как он поведет себя в случае реальной опасности?» Ответ, говорит Карлос, пришел к нему как непосредственный опыт, «мгновенно… как реальность, без всяких слов. Было только Видение, Бытие».


Карлос продолжает: Слова никогда не бывают фактами. Слова – это символы, иллюзия. Когда слова описывают предметы, образ и предмет соответствуют друг другу. Когда мы говорим «стекло», это соответствует идее стекла, но слово «Видение», которое я использую, не относится ни к какому предмету. Оно не имеет никакого отношения к реальному факту или действию видения. Слово никогда не может быть фактом.

Поскольку сейчас в моем распоряжении есть только слова, я говорю, что пилотом этого самолета является Бог, а точнее – Божественное. Божественность – «пилот этого самолета».

Это были не просто слова в уме, которые я сейчас записываю, вовсе нет. Я на самом деле видел и переживал это. Не было никакого «я», отдельного от движения Божественного. Я был Тем. Только Тем. Золотой свет окрашивал все, на что я смотрел, и внутри, и снаружи, и с открытыми, и с закрытыми глазами. Еще более удивительным был тот факт, что это новое состояние или измерение сознания не покинуло меня. Даже в обычной реальности самолета, полного пассажиров, все продолжало существовать как движение Божественного. Мне даже в какой-то степени было жаль, что другие не могли увидеть, что они есть То. Каждый из них «тащил свой багаж», не подозревая, что они были на борту «Самолета».

Это выглядело так, словно кто-то идет вперед, находясь в самолете, чтобы успеть раньше всех. Все летели, придавленные заботами, измученные своим бесконечным несчастьем и посредственностью. Каждый тащил на себе свой огромный багаж, и их чемоданы были такими тяжелыми, потому что были пустыми.

Мы прибыли в аэропорт Хитроу после перелета, длившегося почти два часа. Мое новое состояние все еще было таким же сильным… Как только я приехал домой [Броквуд-Парк, два часа на машине от Лондона] я записал на печатной машинке все, что произошло с момента моего отлета из аэропорта Барселоны. Это на самом деле было письмо для Пунджаджи. Моя жена София перевела его на английский и затем я отправил его в Испанию.

Несмотря на то что писать Пунджаджи не было необходимости, мне хотелось связаться с ним и признать его роль в том, что произошло со мной. Я хотел сообщить ему о том, что он сделал для меня, и поблагодарить его за этот жест Любви, хотя никакие слова не могли это выразить. Это переживание длилось примерно пять часов, после чего оно перешло в чувство покоя и удовлетворенности."


Ожидая ответа от Пападжи, он продолжал работать в Броквуд-Парке. Одной из его ежедневных обязанностей было мыть машину Кришнамурти. Сам Кришнамурти обычно приходил и помогал ему.


"Сначала он [Кришнамурти] обливал машину целиком из шланга. Я заранее готовил воду и мыло. Кришнаджи любил пену. Я также добавлял в ведро немного керосина. Затем мы брали губки, окунали их в мыло и методично обмывали машину сверху донизу. Мое сердце радовалось, когда мы были вместе. В середине этого мытья мы встретились лицом к лицу на углу машины.

Безо всякого вступления он сказал: «Почему ты поехал к другому? Разве здесь нет того „хлеба“, который ты ищешь?» Это был не упрек, но и не просто слова. Я оцепенел от удивления, потому что он не мог знать, что я был в Барселоне. Я не мог произнести ни слова.

Он продолжал говорить, не ожидая ответа. «Если ты получаешь просветление от кого-то другого, ты сам или кто-то еще может загасить этот свет. Ты должен просветлеть самостоятельно. Если ты сделаешь это, никто, и даже ты сам, не сможешь загасить этот свет. Необходимо приложить собственные силы, стремление и старание».

Он говорил с убийственной серьезностью. Любовь, которая исходила от него, была такой огромной, что у меня подогнулись коленки."

В начале июня Карлос получил ответ от Пападжи:

"Мой Любимый Прекрасный Друг! …Даже до того, как я получил твое письмо, я был уверен, что ты абсолютно открыт и разумен и полностью готов осознать истину, только однажды услышав ЕЕ. Это происходит лишь с немногими зрелыми искателями Истины.

Однажды увидев мимолетный проблеск Истины, они спрашивают у учителя совета, как закрепить это. Опыт, который ты описал в своем письме, один из самых ценных, он достоин всяческих похвал. Метод, который ты описал, также уникален и близок мне.

Я очень счастлив за тебя и надеюсь поддерживать связь с тобой, чтобы ты утвердился в Истине и чтобы Истина навсегда осталась с тобой. Пусть это безмолвие навеки запечатлится в твоем Сердце. Я шлю тебе свою любовь, счастье и поздравления.

Смогу ли я увидеть тебя до моего отъезда в Индию? Примерно 15 июня я поеду во Францию и буду писать тебе о моем путешествии по этой стране. До 15 июня ты можешь писать мне по этому адресу. Прошу тебя, храни записи о своих переживаниях и присылай их мне раз в неделю, когда будешь писать. Я уверен, что у тебя будут более глубокие переживания, потому что двери твоего Сердца уже приоткрыты. С наилучшими пожеланиями глубокой любви и объятиями, Твое собственное Я Пунджа"


Карлос послал запись о своих переживаниях Пападжи, как он и просил. 10 июня Пападжи перед отъездом во Францию послал ему следующий ответ:

"Мой Любимый Друг, Какое счастье доставило мне твое письмо, когда я уезжал во Францию. Я подробно напишу тебе обо всем, когда приеду туда. Я также сообщу тебе, когда я буду в Париже, чтобы мы могли встретиться. Можно сделать это в Париже, или я даже смогу приехать к тебе на один день. Я не удивлен тем, что ты получил этот прекраснейший и высочайший мистический опыт. Это абсолютно абстрактный опыт. Не следует даже называть это опытом. Это абсолютное бытие, само существование.

Я очень счастлив за тебя, мой любимый сын. С какой целью ты приехал ко мне? Я очень хорошо знал это. Я увидел это в тебе, и ты увидел это, когда взглянул в глубь Меня. Несмотря на то что я разговаривал с другими людьми, я был все время с тобой, даже когда ты ушел домой. Я был с тобой в аэропорту и даже в самолете. Я ЕСТЬ с тобой всегда. Как чудесно ты описал это в своем письме из Броквуда от 4 июня 1974 г.!

Ты наиболее полно описал то, что видел на самом деле. Этот опыт ничуть не менее ценен, чем любой опыт любого великого мудреца любой страны. Твои друзья (Мигель и Ана) больше не приходят на мои ежедневные безмолвные медитации в Институте. Возможно, им не подходит то, как я их провожу. Я не против. Каждый волен идти своим путем. Я счастлив иметь отчет о твоем опыте. Если ты разрешишь, я пошлю его в Индию моим ученикам, они будут очень рады, что в нашей космической семье появился еще один брат. Они напишут тебе."


Затем Пападжи высказывается по некоторым вопросам, которые Карлос поднял в своем письме:

«Что бы я ни делал, „То“ было здесь» – это опыт Бытия. «Я боялся, что „То“ уйдет» и «я осознавал свой страх увидеть свой страх» – обе прекрасны. Разъяснить это совершенно необходимо для того, чтобы окончательно стабилизировать это состояние. Я объясню, когда будет время. «Не было разделения между умом, Сердцем и телом». Когда я прочитал это, я захотел тут же прилететь к тебе и обнимать тебя до конца времен!

Прошу тебя, напиши мне еще об этом. Ты достиг того, чего стоило достичь. Или было нечего достигать. Это было просто твое Бытие, и Ты Есть. Не беспокойся, «Я с тобой». Мы должны встретиться. Напиши мне, смогу ли я увидеть тебя, когда буду в Париже. С любовью. С Любовью к кому? К своему собственному Я, Я Карлоса."


Пунджа Пападжи и Карлос договорились встретиться летом в Саанене, Швейцария, в то время, когда Кришнамурти должен был проводить там цикл лекций. Когда Карлос прочитал комментарий Пападжи о том, что случилось с ним в аэропорту, он вспомнил, что Пападжи часто просил его назвать дату и время его отъезда. Когда он позже спросил Пападжи в Швейцарии, выбрал ли он специально этот момент, чтобы дать ему этот опыт, Пападжи подтвердил, что так оно и было.

Карлос был не единственным человеком, который получил впечатляющий опыт во время первых нескольких дней пребывания Пападжи в Барселоне. Поскольку к нему приходило много людей, Пападжи попросил Гьянешвара, одного из своих последователей из Барселоны, отправить рассказ об этом его преданным в Индию, поскольку у него самого не было времени. Таким было его первое письмо.


"Сообщаем о прибытии нашего Святого Учителя с небольшим опозданием, из-за слишком большого числа его учеников и преданных, которые с нетерпением ждали встречи с учителем с ноября 1973 г. Вечная Любовь учителя течет, как Священная Ганга, в наши сердца. Имя Господа, Его лила [божественная игра], рассказы о святых и преданных учителю из Индии вечно звучат в наших сердцах.

Многие люди из Испании уже получили его благословение. Это явственно видно из опыта одной из его ближайших последовательниц, Нивритти. В ближайшие несколько дней учитель найдет время, чтобы написать своим детям своей собственной рукой."


К этому письму был приложен рассказ Нивритти от первого лица, в котором было описано впечатление, которое произвел на нее Пападжи.


"Весь этот мир словно бы исчез из моего ума, и все люди словно уснули. Я чувствовала, что я одна, плыву по морю мертвых. Мой дух был сосредоточен только внутри вас. И когда я больше не нахожусь физически в вашем присутствии, мне хочется только плакать, горько плакать, и снова оказаться рядом с вами.

О, учитель! Вы похитили мое сердце. Я не знаю, что мне делать. Я могу только думать о вас и плакать. Я ваша пленница. Люди рассказывают мне о своих занятиях, но меня ничто не интересует. Я ничего не отвечаю, только улыбаюсь, и вспоминаю вашу любовь. Но сейчас я одна, и я плачу.

Отец мой! Я ничего не хочу, и для меня ничто не имеет значения, кроме того, чтобы быть с вами. Только чтобы вы говорили мне о Боге и показывали мне Его. Я желаю только Бога, мой возлюбленный учитель.

Вы свели меня с ума. Вы похитили мое сердце. Не оставляйте меня, ибо я умру, если останусь одна. Если вы хотите, я умру, но не оставляйте меня, не оставляйте меня! Я ЧУВСТВУЮ, ЧТО БОГ ЯВИЛСЯ МНЕ И КОСНУЛСЯ МОЕЙ ДУШИ. Чего еще мне просить? Я хочу только оставаться с Ним. Я хочу остаться с вами. Я хочу умереть в ваших руках.

Мой учитель! С этого момента вы стали для меня всем – моей Матерью, моим Отцом, моей Женой, моими Сыновьями, моим Другом, моим Богом. Я сошла с ума, я потрясена. Вы убили мой вкус к обычной жизни, и теперь, когда я говорю, я вижу только вас. Когда я вижу или слышу что-то, я вижу только вас и слышу только вас. Какое счастье каждый вечер находиться в вашем присутствии! Быть рядом с вами, жить только в вашем сердце, в сердце Бога. Какое счастье!

Благодарю вас, учитель. Я безусловно ваша невеста. Все мое существование отныне принадлежит вам. Я не хочу ничего, абсолютно ничего, только вовеки пребывать в вашем сердце."


Через десять дней в следующем письме Гьянешвара последователям Пападжи содержался следующий анонимный отчет:

"Сегодня утром я ехал на машине из дома учителя в свой офис. Какое чудесное переживание посетило меня! Было невероятно видеть собственными глазами, что форма учителя находится со всех сторон, я внезапно понял, что она становится больше и больше, и я оказался в ее центре. Это не я был свидетелем этого космического видения, как раз наоборот. Я был до краев наполнен Я есть.

Это было продолжение моего собственного тела, но тоньше и сияющее. Невозможно было понять, внутри это было или снаружи. Благодарю тебя, Мой Господь! Я существую в Тебе, и все, что я вижу, находится в Тебе.

Я все еще был в машине и вдруг услышал откуда-то ОМ, не изнутри и не снаружи. Этот звук становился все четче, исходя из своего источника. Потом музыка сама полилась из моего рта. Это очевидно, что все происходит внутри учителя!

Учитель – уникальное существо. Все совершается в сердце учителя. В одно мгновение я осознал, что все, что было увидено, а также тот, кто видел, было учителем. Потом все это становилось тоньше и тоньше и исчезло, оставив меня в состоянии печали. Но мой ум был все еще сосредоточен на этом видении.

Благодарю вас, благодарю вас, учитель!
Я в вашем распоряжении. Вы поработили меня. Мне не о чем просить, у меня нет никаких желаний. Я попал в орбиту вашей милости. Благодарю вас, о учитель! Найдя вас, я обрел целый мир. Я БЛАГОДАРЮ ВАС! Великодушно простите мне мой плохой английский. Мой родной язык испанский. Спасибо вам!"

По крайней мере один человек получил выдающийся опыт на этих ранних сатсангах, хотя последствия этого были довольно печальными. Пападжи вспоминает эту историю, рассказывая о своем визите в больницу для душевнобольных в Бомбее.


"Когда я вошел в ворота, я увидел там много улыбающихся и смеющихся людей. Некоторые из них подходили ко мне и приветствовали меня широкими радушными улыбками. Сначала я подумал, что, наверное, встречался с ними раньше и забыл, кто они такие, потому что они приветствовали меня особой улыбкой, которую берегут для старых, дорогих друзей. Только позже я узнал от психиатра, что этих людей поместили в психушку за то, что они все время улыбались и смеялись.

Как определить, кто сумасшедший, а кто нет? Психиатр ответил бы, что люди, которые все время улыбаются и смеются без всякой причины, – сумасшедшие. Я не согласен с этим. Я бы сказал, что сумасшедшие – это люди, которые не контролируют свои мысли. Это истинный признак безумия. Весь этот мир – одна большая психбольница, в которой полно сумасшедших, неспособных осуществить даже малейший контроль над тем, что творится в их головах.

Кто в этом мире воистину мудр и в здравом уме? Если вы поищете по всему миру достаточно усердно и достаточно долго, вы найдете одного или двух. Остальные – всего лишь обитатели огромной психушки.

Итак, возвращаясь к тем людям в психбольнице в Бомбее, я не знаю, были ли они на самом деле сумасшедшими или нет, но я знаю по собственному опыту, что если кто-то слишком много смеется на публике, и к тому же без причины, он рискует оказаться в психбольнице.

Это на самом деле произошло с одним человеком, который побывал на одном из моих сатсангов в Испании. Тогда я проводил лекции в центре по занятиям йогой, который возглавлял человек по имени Энтони Блэй. Мы с ним встречались в Лакнау во время одного из его визитов в Индию, и он пригласил меня почитать лекции в одном из его центров в Европе. Тот центр, где я проводил лекции, находился в Барселоне. Там был большой зал, в котором помещалось около 180 человек. Я был там каждый вечер с шести до восьми: либо читал лекции, либо проводил медитационные сессии.

Во время одного из этих сатсангов человек, которого я никогда раньше не видел, пришел и совершил передо мной простирание. Это само по себе было необычно, потому что у европейцев нет такого обычая. К тому же тогда я просил людей не падать ниц передо мной. Когда этот человек встал, он начал смеяться и кричать. Между приступами смеха он выкрикивал: «Я Иисус! Я Иисус! Я Бог! Я Бог!» Он не остался надолго. Через несколько минут он выбежал из зала, все еще крича: «Я Иисус! Я Иисус!» В конце вечера я спросил Энтони Блэя, кто этот человек. «Я его не знаю, – ответил он. – Я никогда раньше его не видел. Он не член нашего центра. Снаружи висит плакат, на котором написано: „Приглашаются все!“ Наверное, он просто увидел плакат и вошел».

Я хотел узнать, кто этот человек, потому что мне нравится, когда человек встает и авторитетно заявляет: «Я Бог!» Человек, который знает, кто он на самом деле, может встать и объявить эту истину, потому что это его внутренний опыт, но когда люди делают что-то подобное на Западе, у них возникают неприятности и с церковью, и с гражданскими властями. Любой, кто настойчиво заявляет, что он осознал свою тождественность Богу, рискует оказаться в психбольнице.

У нас в Индии нет проблем с подобными заявлениями. На самом деле, наши писания поощряют нас говорить «Я Брахман» и на собственном опыте познавать истинность этого утверждения.

Поскольку никто не знал, кто этот человек и откуда он, мне пришлось оставить это дело. Однако посреди ночи мне позвонила незнакомая женщина. «Мой муж сказал мне, что он собирается посетить беседу, которую проводит индиец. Эта беседа должна была состояться в шесть часов вечера в центре Энтони Блэя. Он все еще не вернулся домой. Я позвонила в центр, но там никто не знает моего мужа.

Человек, с которым я разговаривала, предложил мне позвонить вам, потому что это вы проводили беседу. Его зовут Педро, он профессор. Вы видели его сегодня вечером?»

Я не знал никакого Педро, но у меня было чувство, что это может быть тот самый человек, который внезапно убежал с криками «Я Иисус! Я Бог!» Я описал его этой женщине, и она согласилась, что это мог быть ее муж. Я не мог помочь ей, потому что не имел ни малейшего представления, куда он мог отправиться после того, как ушел с сатсанга.

Рано утром она позвонила мне снова и сказала: «Мне в середине ночи позвонили из полиции. Они сказали, что нашли человека, танцующего посреди аутописты. Он вылез из машины посреди дороги примерно в 120 км отсюда и танцевал, кружась по ней, с криками „Я Иисус! Я Бог!“ Он не мог ответить ни на один вопрос, но они посмотрели его водительские права и выяснили, кто он такой.

Полицейский сказал мне: „Он не способен контролировать себя. Срочно приезжайте и заберите его. Он не в состоянии вести машину. Возьмите с собой водителя. Вам потребуется один человек, чтобы вести машину, и еще один, чтобы следить за ним“.

Когда я приехала к нему, я была шокирована его состоянием. Мы уважаемая семья. Мой муж – профессор музыки в университете, но когда я приехала к нему, он плясал, как пьяный, на своей машине и вокруг нее, и орал каждому, кто проходил мимо: „Я Бог!“

Полиция хотела, чтобы я взяла его под свою ответственность, потому что я его жена, но я сказала им: „Он мне больше не муж. Я не знаю этого человека. Он даже не узнал меня, даже виду не показал, что знает, кто я такая. Я больше не хочу жить с человеком, который так себя ведет“».

«А что с ним было дальше? – спросил я. – Не мог же он остаться танцевать там посреди дороги». «Я отказалась забирать его домой, потому что он был явно сумасшедший. Я отвезла его в ближайшую психбольницу и там оставила. Насколько я знаю, он все еще там».

Я позвонил мистеру Блэю и рассказал ему, что произошло. Поскольку жена отказалась от Педро, я подумал, что теперь наша очередь сделать что-нибудь для него. Я знал, что он не сумасшедший. Я знал, что он танцевал и смеялся совсем по другой причине.

Мистер Блэй сказал мне: «Вы не можете ничего сделать. Вас не пустят в больницу, потому что вы не родственник. Там на свидания с больными пускают только членов семьи». Я снова позвонил его жене и попросил ее сходить в больницу, потому что она была единственной, кто мог увидеться с ним. Я объяснил ей, что это было всего лишь временное состояние, вызванное сильнейшей радостью.

Когда пьешь впервые и выпиваешь больше одной-двух рюмок, если твой организм не привык к этому, ты тоже начинаешь петь и танцевать, не так ли? Я предложил свои услуги этой женщине, так как знал, что ее муж находился в состоянии шока в результате того, что внезапно погрузился в океан счастья и экстаза. Она выслушала мои объяснения, но наотрез отказалась иметь с ним какое бы то ни было дело.

«Меня не интересует, как он пришел в такое состояние, и не хочу знать причин. Меня не волнует, временное это состояние или нет. Вы говорите, что скоро он снова станет нормальным. Пусть так, но я все равно не приму его. То, что он вытворял прошлой ночью, абсолютно недопустимо. Я никогда не впущу этого человека снова в мой дом. Его хохот и танцы убедили меня в том, что он склонен к сумасшествию. Я никогда больше не смогу ему доверять, потому что я не знаю, когда он снова начнет вытворять что-то подобное».

«Но это состояние долго не продлится, – сказал я. – Через пару дней он придет в норму. Как раз сейчас ему необходимо, чтобы кто-то присматривал за ним. Поскольку вы его жена, вы единственный человек, который может увидеться с ним. Вы не должны бросать его только потому, что он перевозбудился от счастья».

Она не слушала меня. «Я больше не хочу иметь с ним ничего общего, потому что боюсь его. Он никогда раньше не говорил о Боге. Мы очень любили друг друга. Мы женаты уже тринадцать лет, но он никогда раньше не вел себя так. А сейчас, после одного занятия медитацией с вами, он орет посреди дороги, что он Бог. Я не хочу жить с Богом. Я хочу жить с нормальным человеком, который умеет себя вести. Я не могу принять его обратно, потому что я не знаю, когда он снова начнет вытворять такие вещи».

Это один из законов социума на Западе. Если ты настолько счастлив, что начинаешь смеяться и танцевать на улице, тебя запрут в психушку, а когда ты выйдешь оттуда, на тебя будут коситься твои бывшие друзья и родственники. У нас в Индии уважают людей, которые ведут себя так, особенно если у них было прямое переживание Бога, но на Западе таких людей не принимает ни общество, ни церковь.

Пападжи побуждает каждого, у кого случился опыт пробуждения, праздновать это пением, танцем, или выражая себя другим подходящим образом. Те случаи в Европе, когда как минимум двое людей были арестованы после того, как получили экстатический опыт в его присутствии, не переменили его взгляды по этому вопросу.

Следующие слова были адресованы человеку, который получил глубокий опыт на одном из сатсангов Пападжи и после этого сидел молча, углубленный в себя. Пападжи сказал ему, что он должен «научиться праздновать», а потом сделал следующие замечания:

"Получив этот опыт, одни начинают танцевать, другие петь. Это не планируется заранее и не репетируется, это случается само собой, потому что этот человек не может сдерживать радость и счастье, которые внезапно открылись ему. Это сразу же выражается, выплескивается наружу.

Как-то раз одна женщина в Бомбее подвозила меня на машине от своего дома до того места, где я остановился. Она была индианкой, но жила во Флориде. Ее сын работал на Мексиканском заливе присяжным бухгалтером. Когда она вела машину, внезапно ее посетило это переживание. Она остановила машину посреди дороги, вылезла из нее и начала танцевать на крыше. Когда приходит твое время, твои переживания заставляют тебя вскочить и танцевать. Невозможно отложить это даже на одну минуту.

Эта женщина не стала ждать того момента, когда доедет до моего дома. Она сразу же остановила машину и начала танцевать на крыше. Когда вы приходите в спальню со своей женой в первую брачную ночь, разве вы говорите ей: «Сейчас не время, давай отложим это на потом»?


Это напомнило мне об одном англичанине по имени Род, который в 1980-х приехал ко мне в Нархи. В один прекрасный день он явился ко мне с чемоданом, и я попросил своего сына Сурендру помочь ему снять комнату в ближайшей гостинице Пал. Я сказал ему, что он может позже прийти пообедать с нами.

Он пришел почти сразу же и попал на сатсанг, который закончился в час дня. Во время сатсанга он сказал, что видел много учителей в Англии и Америке, и один из них, учитель випассаны, посоветовал ему приехать ко мне в Лакнау. Вначале он просто задавал вопросы, такие же, какие задает большинство посетителей. Но затем внезапно, без всякой видимой причины, он перестал их задавать, вскочил и начал танцевать по комнате. Он был в таком экстазе, что не мог ответить ни на один вопрос.

Через какое-то время он выбежал из дома и, танцуя, побежал по улице. Он прыгал, взмахивал руками, не осознавая ничего, что происходило вокруг. В своем экстазе он не увидел открытого люка посреди дороги. Он провалился в люк и упал прямо в нечистоты. И даже это не успокоило его и не уменьшило его радости. Он выкарабкался из люка, весь в гниющих, вонючих нечистотах, и продолжил свой экстатический танец дальше по улице. Так это и бывает в такие моменты. Ничто не может охладить эту радость, даже погружение с головой в сточные воды Лакнау."


Эта драма разыгралась в начале июня 1988 г. Когда Род слегка успокоился, Пападжи попросил его записать свои переживания и вести дневник, в котором он должен ежедневно записывать то, что с ним происходит. Я нашел копию этого дневника среди книг Пападжи.

Перед вами отрывки его записей о самом опыте и его последствиях:

"Утром я рассказал Пунджаджи о своем опыте до того, как пришел к нему, о том, что я просто хотел свободы. Он сказал что-то вроде: «Тебе очень повезло. Это случается лишь с очень немногими. Если ты нашел сокровище, ты должен чтить его, дорожить им, дружить с ним». Затем он сказал: «Дружба – обманчивое слово, потому что оно подразумевает двоих, в то время как существует только один».

Я чувствовал себя одновременно расслабленным и возбужденным. Я хотел уйти в горы на какое-то время, но Пападжи сказал мне, чтобы я не брал конфетку вместо сотни баксов. Он сказал: «Если ты уйдешь в горы, это не принесет тебе освобождения, потому что ты возьмешь с собой свой старый ум».

Он посмотрел на меня с любовью и сказал, что я сияю все больше и больше. Я и сам чувствовал, что это правда. Я выражал свою радость по поводу его учения, и учитель говорил, что он очень рад за меня. Что-то непостижимое и прекрасное творится со мной. Пока это происходит, учитель с любовью и сопереживанием касается меня, встряхивает меня, а затем спрашивает, как я себя чувствую.

Он положил руку мне на плечо и дал мне кусочек фрукта. Вот это да! Учитель говорит мне: «Думаешь, ты сможешь выдержать опыт освобождения?» Я отвечаю: «Да!» Учитель говорит, что это может быть сильным шоком для моей нервной системы. Я не думаю, что он хотел напугать меня. Он просто хотел сказать, что тело должно быть готово выдержать это. Затем он сказал: «Пережив это, некоторые сходят с ума, некоторые застревают в состоянии блаженства и счастья, а третьи, самые лучшие, остаются безмолвными».

Мне ничего не остается! Я самый счастливый человек на земле! ДЖЭЙ ДЖЭЙ РАМ! Судьба бросила меня к ногам совершенного учителя! ДЖЭЙ ДЖЭЙ РАМ! Это даже совершеннее совершенства! Это абсолютно невероятно и чудесно! ДЖЭЙ ДЖЭЙ РАМ! Я сказал это учителю, и его лицо засияло. Это было как раз то, что он хочет слышать и читать…

Я взволнован тем бесконечно новым, что разворачивается передо мной. Мне хочется прыгнуть в неизвестное. Мне нечего больше делать. Не надо предпринимать никаких усилий. Некуда идти. Нечего помнить. Нечего забывать. Мой ум ни за что не цепляется. И глубоко внутри я чувствую нечто удивительное.

Я не чувствую необходимости что-то совершать или добиваться чего-то. Не нужно никуда уходить «отсюда». Это самое важное. Это то, чего я больше всего хотел. И когда я жажду Истины, это говорит сама Истина. Самое большое счастье для меня – это сидеть у ваших ног. Куда мне еще идти? Я чувствую, что со мной совершается удивительное чудо.

Нет ничего, что нужно было бы обдумывать или понимать. И я абсолютно счастлив, когда истина говорит через мое сердце. И как она может говорить в другое время, не «сейчас»? Она появляется только тогда, когда я перестаю смотреть. И много больше ощущение присутствия – и полнота момента…

Когда мы входили в парк, начали появляться мысли, но я ОСОЗНАВАЛ ОСОЗНАВАЛ ОСОЗНАВАЛ их. Я сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь, но – кому я сдаюсь? Есть только Я.

Внезапно возникло напряжение; энергия стремительно поднимается вверх и сосредоточивается подобно стреле в моем третьем глазе. Затем как будто мой интеллект сдается. Я начинаю трястись, как безумный, но вы, мой божественный учитель, кричите «Нет!» и я тут же выхожу из неконтролируемого состояния, из безумия. Вы говорите: «Оставайся нормальным, любуйся красотой природы». Ах! Это бесподобное чудо!

Так много всего происходит, но я знаю, что работа еще не закончена. Учитель говорит, что через год что-то случится. Но я все еще чувствую радость оттого, что что-то неизвестное открывается мне. Какое чудо! Какая красота! Как это невероятно! Учитель, Род, Пунджаджи и Я, танцуя, сливаются друг с другом и разъединяются в божественной Лиле.

Как можно сделать формальностью поклоны к ногам Пунджаджи? Всё-таки это прекрасный обычай и чудесное выражение Я, преклоняющегося перед Я.

Когда я преклонился перед вами в парке, вы сказали, что это был первый настоящий поклон, который я совершил. Мысли уже в меньшей степени овладевают мной. Я раньше уже писал вам, что все мои мысли божественны. У меня до сих пор такое ощущение, и поэтому они не докучают мне."


Описания Рода указывают на то, что у него были долгие периоды покоя, которые перемежались нахлывами экстаза, во время которых он перевозбуждался и терял контроль над своим телом.

Описывая эти нахлывы, Род отмечает: «Божественное безумие – это присутствие божественного в теле, но в неконтролируемом состоянии».

Пападжи чувствовал, что ему необходимо сделать перерыв, чтобы дать его телу приспособиться к тому, что произошло.

"Понаблюдав за Родом некоторое время, я решил, что оставаться в Лакнау не было бы полезно для него. Однажды я отвез его в Резиденси, так как посчитал, что ему нужно больше бывать на природе и заниматься физическими упражнениями. Вместо того чтобы любоваться садами, он начал кататься по траве и кричать. Очевидно, этот опыт вызвал в его нервной системе серьезный шок, и я подумал, что его дальнейшее пребывание в Лакнау может усугубить его. Я решил, что несколько дней в Гималаях пойдут ему на пользу, и попросил своего сына отвезти его на станцию и купить ему билет на Дун Экспресс. Все равно он собирался в горы. Он еще раньше говорил мне, что взял с собой теплые непромокаемые вещи, потому что собирался полазить по горам в Ладакхе. Он написал мне из Леха в Ладакхе, что ему очень там нравится. Я написал ему ответное письмо и сообщил, что через неделю уезжаю в Харидвар и что ему не надо возвращаться в Лакнау.

Примерно через месяц он приехал ко мне в Харидвар. Он остался со мной на какое-то время, а затем поехал вместе со мной обратно в Лакнау. Он пожил со мной в Лакнау некоторое время, а затем я сказал ему, чтобы он вернулся в Англию и поговорил со своими друзьями о том, что с ним произошло. Позже он написал мне, что в Англии его никто не понял.

Раньше он работал учителем, но в этом письме он сообщил мне, что этот опыт так сильно изменил его, что он не мог больше работать как раньше. Он сказал, что ему необходимо провести со мной еще некоторое время, и спросил, может ли он вернуться в Индию следующей зимой. Я пригласил его. Во время этого визита он просто сидел, спокойно и молча, не проявляя никаких признаков безумия, которыми был отмечен его первый визит.

Поскольку он, очевидно, уже приспособился к этому состоянию, я в конце концов сказал ему, чтобы он поехал в Америку и рассказал своим прежним учителям о том, что с ним произошло в Лакнау."

После двух недель в Барселоне Пападжи принял приглашение провести сатсанги в Мадриде. В письме Винайяку Прабху вскоре после прибытия в Мадрид он отмечает:

«Многие хотят приехать ко мне в Индию, но у меня нет собственного дома, и я не хочу его заводить. Вся Вселенная – это мой дом. Я живу, как хозяин, всюду, куда бы ни поехал. Отец этой Вселенной заботится обо мне. Я Его Сын и горжусь этим».

"Архитектор из Мадрида, сеньор Энрике Норьега, посещал мои сатсанги в Барселоне. Он пригласил меня в Мадрид на несколько дней, чтобы я провел там сатсанги для своих преданных. Он сказал мне, что его жена Консуэло тоже хочет встретиться со мной и задать мне несколько вопросов на интересующие ее темы. Я поехал туда и проводил сатсанги в их доме. Каждый день приходило примерно 15 человек.

Однажды Энрике позвонил профессор Ривера из Мадридского Университета. Этот человек, видимо, проводил лекции в Индии по приглашению правительства Индии. Он звонил, чтобы спросить, могу ли я приехать в университет к пяти часам вечера, чтобы встретиться с профессорами и студентами. Я принял приглашение, потому что это была возможность встретиться с большой группой людей.

Генерал Франко издал закон, согласно которому для встречи в частном доме могли собираться не более 15 человек, поэтому мои сатсанги в квартире Энрике были ограничены этим количеством. Однако на публичные аудитории, например в университете, это правило не распространялось. Энрике знал этого профессора и посоветовал мне не ехать.
«Профессор Ривера не любит индийцев, – сказал Энрике. – Я слышал, как он отпускает оскорбительные замечания об Индии. Возможно, он и приглашает вас только затем, чтобы оскорблять перед студентами и коллегами».

Я не убегаю, когда мне бросают вызов. Я пришел в назначенный час и увидел, что послушать меня собралось около сотни человек. Там была сцена, на ней стояло три стула. Один был для меня, другой для профессора, а третий для испанской женщины, которая должна была переводить мои ответы на испанский. Профессор поднялся, чтобы произнести вводную речь. Когда женщина-испанка перевела это для меня, мне стало ясно, что он невысокого мнения об Индии и об индийцах.

«Я не знаю ничего об этом человеке, – начал он, – но я знаю, что он из бедной страны, которая выпрашивает деньги и еду у Запада. Посмотрим, что этот человек из нищей страны привез нам такого, чего у нас еще нет. Я сам задам первый вопрос. Мистер Пунджа, кто более велик, Будда или Иисус?»

Я сразу же понял, что он ставит мне ловушку. Он хотел, чтобы я оскорбил одну из религий, сказав, что другая лучше. Затем зрители начнут спорить со мной. Поэтому, когда он задал мне этот вопрос: «Кто более велик, Будда или Иисус?» – я просто посмотрел на него и очень тихо сказал «Я».

В этом «Я» – ни Будда, ни Иисус не более велик. «Я» стоит выше всего. Этот ответ каким-то образом остановил его ум и разрушил все противоречия. Он раскинул руки, обнял меня и поцеловал со слезами на глазах. Затем он обратился к остальным преподавателям и студентам. «Этот человек сможет ответить на все ваши вопросы. Спрашивайте у него все, что хотите».

Я хорошо провел вечер, беседуя с этими новыми людьми. Они ничего не знали ни обо мне, ни о просветлении, ни о индийских духовных традициях, но тем не менее иногда задавали хорошие вопросы. В конце вечера профессор Ривера пригласил меня приехать на следующий день и встретиться с его женой. Она тоже была профессором в университете, но ее не было на вечере вопросов и ответов.

На следующее утро меня отвезли на машине в прекрасный сад, который был разбит для генерала Франко. Мы сидели на стульях в искусственно выращенном саду и завтракали вместе. Так как они оба были профессорами, у них было много умных вопросов, однако их должны были удовлетворить мои ответы, потому что они приходили ко мне каждый день, пока я был в Мадриде.

Профессор Ривера писал книгу под названием Ориенте Оксиденте. Он сказал мне, что включит в свою книгу рассказ о нашей с ним встрече. Энрике, архитектор, хотел, чтобы я остался в Мадриде и поселился там. Когда я жил у него, он однажды отвез меня в одно место в лесу недалеко от Мадрида и сказал:«Я хочу построить здесь дом или ашрам для вас, чтобы вы навсегда остались с нами».

Я не хотел быть привязанным к какому-то определенному месту, поэтому отклонил его предложение. Жена Энрике, Консуэло, была рьяной последовательницей Кришнамурти. Она знала его лично и посещала его лекции в разных частях Европы. Консуэло задавала мне много умных вопросов, основанных на ее понимании учения Кришнамурти. Ей понравились мои ответы, и она захотела поехать в Индию, чтобы побыть там со мной некоторое время, но она не могла никуда ехать, так как у нее было двое маленьких детей.

Несмотря на то что она была хорошей женщиной, серьезно интересующейся духовными вопросами, у нее была очень неустойчивая психика. Однажды, пока я гостил у них, она впала в истерику, начала бить тарелки и выкидывать их из окна кухни. Никто не мог сдержать или утихомирить ее, даже ее муж.

Когда я впервые услышал, как профессор Ривера критикует Индию, я предположил, что он, возможно, христианин, и поэтому он невысокого мнения об индийской религиозной мысли. Однако позже я выяснил, что он испытывает глубокое отвращение к методам, которые использует западная церковь, чтобы навязать свои верования странам третьего мира.

Однажды, после того как я завоевал его доверие, он сказал мне: «Пунджаджи, я хочу показать вам один наш местный театр. Думаю, вам будет интересно посмотреть их представление». Я ответил: «Я не очень люблю театральные представления. Я приехал в Европу с другой целью. Я приехал, чтобы преподавать медитацию и учить людей понимать, кто они на самом деле. Именно поэтому я принял ваше приглашение прочитать лекцию в университете».

«Это другое представление, – сказал он. – На него не допускается основная публика. Это театр при университете, в котором миссионеров обучают выступать перед людьми в бедных странах. Мне разрешено присутствовать, отчасти потому, что я профессор в этом университете, отчасти потому, что я иногда провожу лекции в Индии. Они хотят научить таких людей, как я, оказывать наиболее сильное эмоциональное влияние на потенциальных новообращенных».

Я принял его приглашение и пошел посмотреть, как обучают этих миссионеров. Актеры учили их вести себя во время проповеди так, чтобы это выглядело и звучало убедительно. В какой-то момент инструктор сказал: «Люди в Индии любят, когда духовные учителя становятся очень эмоциональными во время проповеди. Если вы будете плакать, читая Библию, вы произведете гораздо лучшее впечатление. Если вам не удается плакать естественным образом, во время чтения выдавите себе в глаза немного лимонного или лукового сока. Когда из ваших глаз потекут слезы, это произведет на зрителей большое впечатление, они подумают, что вы в состоянии блаженства».

Затем он показал, как прятать лимон в руке и как подносить его к глазам, чтобы никто не заметил. Инструктор сказал, что самый лучший способ – это пропитать соком носовой платок. Никто не станет подозревать человека, который вытирает лоб или сморкается.

Вот так и обучают миссионеров. У них нет внутреннего опыта общения с Богом, который бы заставил их плакать естественным образом, поэтому их учат обманывать. Это один способ залавливать новых людей.

Другой способ – забирать их еще детьми, когда они еще очень малы. В Индии христианские организации набирают девочек из бедных семей низких каст и обещают воспитывать и обучать их. Когда они становятся подростками, их убеждают уходить в монастыри за границей, чтобы продолжать обучение. Однако, когда они соглашаются, выясняется, что их используют как служанок.

Если потенциальные новообращенные – взрослые люди, их подкупают едой. Когда я работал в Кэстл Рок недалеко от Гоа, миссионеры каждую неделю выдавали сахар, муку и бобы тем, кто посещал церковные службы. Это религия, которая полагается на обман и взятки, чтобы заманивать людей в свои ряды. Я не вижу никакого будущего для такой религии.

В Западной церкви число прихожан уменьшается уже много десятилетий. Многие люди, которые всерьез ищут Бога или просветления, уходят из христианства в другие религии. Я видел это сам, когда ездил по Европе."

Пападжи проводил сатсанги в Мадриде в течение примерно двух недель. Похоже, он нашел, как обойти правило «не более пятнадцати человек», так как 5 мая 1974 г. отправил следующее письмо Шри Б. Д. Дезаю:

"Мадрид
Дорогой Сын! Я сейчас остановился в Мадриде, но Мира позвонила мне и сказала, что несколько ребят внезапно приехали из Франции [в Барселону], чтобы увидеться со мной. Поэтому завтра мне придется вернуться. Здесь каждый день на мои лекции приходит около 100 человек. Они предложили мне большой дом, чтобы я мог использовать его как постоянное жилье и как центр медитации. Здесь очень приятные люди. Через пару дней многие из них получили опыт. Гьянешвар подробно напишет вам из Барселоны."


Когда Пападжи был в Мадриде, он встретил художницу, которая хотела нарисовать его портрет. Он описывает встречу с ней, а затем продолжает рассказывать о других художниках, которых встречал в Европе.


"После одного из моих сатсангов ко мне подошла женщина и спросила, можно ли ей написать мой портрет. «Мне понадобится просидеть с вами примерно шесть часов», – сказала она. Я не хотел сидеть шесть часов ничего не делая, пока она не закончит свою картину, поэтому сказал ей: «Каждый день мы проводим здесь сатсанги по одному часу. Вы можете приходить и делать свою работу, пока я отвечаю на вопросы или пока все медитируют».

Она согласилась и закончила картину примерно через неделю. Всем она понравилась, включая меня, но она была не удовлетворена. «Фотография показывает, как человек выглядит снаружи, – объяснила она, – а портрет должен открывать, что происходит у него внутри. Вам он может нравиться, но я вижу, что это неудача, потому что мне так и не удалось почувствовать, какой вы внутри. Из-за этого мне не удалось перенести свое понимание на холст. В вас есть что-то такое, что я не могу ухватить. Я не удовлетворена этим портретом, но вы можете его забрать».

Я принял его и даже отправил в Индию. Теперь он висит в моем доме в Лакнау. Мне понравилось отношение этой женщины к рисованию. Она не просто пыталась скопировать мое лицо, она пыталась найти реальность, которая скрывается за ним, чтобы перенести эту сущность на портрет. Часовые сеансы были для нее настоящими сатсангами, потому что она сосредоточивала все свое внимание на истинной природе учителя, который находился перед ней.

Путешествуя по Европе, я встречался с несколькими другими художниками. Во время моей первой поездки в Европу я встретил немецкого художника, который рассказал мне очень интересную историю.

«Я пошел на выставку, – сказал он, – потому что там были вывешены несколько моих работ. У меня не было громкого имени, и мои картины в то время продавались за очень маленькие деньги. Я снимал их с выставки очень быстро и продавал очень дешево. Там была одна крошечная картина, на которой была изображена очень уродливая женщина, которую я не ожидал продать больше чем за 10 марок. На самом деле она была настолько уродливой, что я на самом деле и не ожидал, что ее кто-нибудь купит. Один глаз был закрыт, нос был кривой, и я намеренно нарисовал ее такой старой, морщинистой и уродливой, как только мог.

Во время выставки ко мне подошла одна женщина, опустошила передо мной свой кошелек и сказала: „Это все деньги, которые у меня есть с собой, кроме мелочи на автобус, чтобы доехать до дома. Этого хватит, чтобы купить эту картину?“ Она показала на портрет уродливой женщины. Я посмотрел на кучу денег передо мной и ответил: „Здесь несколько сотен марок. Вам не нужно платить столько денег. Я возьму десять марок. Остальные вы можете забрать“.

„Нет, – ответила она. – Я хочу отдать вам все, что у меня есть. Когда я пришла сюда, я не собиралась покупать картину. Я просто приехала в город, чтобы походить по магазинам. Я забрела сюда из любопытства. Но когда я увидела эту картину, я подумала: „Это самое лучшее изображение женщины, какое я только видела. Мне понравилась эта картина, потому что внутри себя я знаю, что я такая, и она мне нравится, потому что я знаю, что внутри все женщины такие. Это завершенный образ женщины. Я должна купить эту картину, и я должна отдать за нее все, что у меня есть, потому что знаю, что если я это сделаю, я буду еще больше ценить ее“. Я продал ей картину за эту большую сумму, и она ушла домой, счастливая“.

Это очень странная история, я до сих пор не знаю, как это объяснить. Почему эта женщина хотела смотреть на нечто такое уродливое? Почему она решила, что это изображение настолько точное, и почему она хотела отдать за эту картину все свои деньги, если могла купить ее всего за 10 марок? Я рассказывал эту историю нескольким людям, и никто не дал мне ответа, который бы меня удовлетворил.


Другой художник, притом довольно известный, пригласил меня в свою квартиру в Париже. Он был профессором искусств, а также учеником Кришнамурти. Когда я вошел в его квартиру, я увидел его картину, висящую на стене передо мной. У меня не было ни малейшего представления, что бы это могло означать, поэтому я прямо спросил его: „Что это?“ „Я не знаю, – ответил он. – Я не думаю умом, когда работаю. Когда я работаю, у меня нет идей или намерений. Я не пытаюсь что-то создать или чего-то добиться. Я просто отпускаю это и позволяю своим рукам делать все, что они хотят.

Когда работа готова, я не могу сказать, что она означает, потому что я не вкладывал в нее никакого значения, когда ее создавал. Она просто отражает мое состояние на тот момент, когда мои руки работали“.


Мне понравилась идея искусства не-ума, но я не могу сказать, что мне понравился конечный продукт, потому что все работы, которые он мне показывал, были сделаны из старых сигаретных окурков. В свое свободное время он бродил по улицам Парижа, собирая выброшенные бычки. Когда он набирал их достаточно для очередного произведения искусства, он становился к холсту, выключал свой ум и давал своим пальцам закреплять на холсте окурки, казалось бы, в хаотическом порядке.

Этот человек был достаточно известным, он даже убеждал людей платить большие деньги за эти работы. Я не смог оценить их, потому что вся его квартира провоняла застарелым табаком. Я ушел оттуда, как только представилась возможность.

Потом я узнал, что он переключился на деревяшки. Он брал кусочки дерева, похожие на детские кубики, и составлял из них узоры на полу. Иногда он добавлял несколько камней. Эти композиции выставлялись в галереях Парижа, и многие из них были проданы за крупные суммы денег.


Большинство художников, которых я встречал, говорили мне, что их картины изображают или отражают их душевное состояние, но я редко мог проследить эту связь. Например, во время моего первого визита в Европу я встретил в Зальцбурге художника, который показывал мне свои красивые картины, изображающие дикую природу. Похоже, летящие птицы были его специальностью. Когда он не рисовал, он страшно скандалил со своей женой. Я с ней тоже встречался, и она говорила мне, что он часто бьет ее, но в картинах, которые он рисовал, не было никаких следов его жестокого характера.


Я не могу сказать, что я понял или оценил многие из тех произведений искусства, которые мне показывали в Европе. Возможно, у меня просто другие вкусы. Я люблю танец и пение, но мне редко нравятся произведения искусства.
Когда я был в Индии, я любил петь и танцевать под дождем. Я уходил один в горы и выражал свою радость тем, что танцевал и пел в одиночестве.»


Пападжи вернулся в Барселону во вторую неделю мая и приехал на ферму Энрике Агиляра, человека, который пригласил его в Барселону в 1971 г. Он рассказал о своем кратком визите в письме Винайяку Прабху:


"Барселона
Мой любимый Божественный Сын! Энрике Агиляр и Хосе Тевар, которых ты знал в Индии, приехали и взяли меня на свою ферму. Я провел с ними несколько дней и вернулся сегодня. У них очень большая ферма, 700 гектаров, и полностью механизированная. Они выращивают пшеницу, кукурузу, ячмень и корм для скота. Энрике женился на сингалезской девушке, которая была младшей сестрой Ибрахима Чхота, человека, который приезжал ко мне в Лакнау. Она сейчас в Понс, в провинции Лерида. Хосе скоро напишет тебе. Я дал ему твой новый адрес. Энрике хочет проводить девять месяцев со мной в Индии, в Ришикеше, а три месяца – на своей ферме. Сейчас он не любит находиться в обществе христиан. Благодаря изучению Вед он стал совершенно арийской направленности. Он дважды в неделю преподает в Университете санскрит. Он останется со мной вплоть до моего возвращения домой. Его ферма находится в 200 км от Барселоны. Многие люди готовы ехать со мной в Индию. Возможно, они думают, что я тоже вхожу в категорию тех духовных учителей, у которых есть большие ашрамы в Индии. Они приезжают в Европу, а затем привозят с собой полный самолет овец. Они любят демонстрировать свою «крутизну», подсчитывая, скольких овец они убедили последовать за ними. Я сказал им всем, чтобы они подождали, пока я не напишу им из Индии."

Когда Пападжи был в Барселоне, он принял приглашение съездить на несколько дней на остров Ибица.

"На один из моих сатсангов в Барселоне забрели несколько хиппи, им понравилось то, что они там услышали, и они пригласили меня провести с ними несколько дней на Ибице. Я принял их приглашение, потому что мне было любопытно, как они живут. В то время почти все на острове были хиппи. Им там нравилось, потому что полиция их не тревожила.

У многих из них даже не было виз, но их оставили в покое. Люди, у которых я жил, объяснили мне, что они традиционные хиппи; это означало, что они основали коммуну и жили на самообеспечении. Они были довольно хорошо организованы. Там были центр материнства для женщин, школа и детский сад. Школу возглавляла большая, толстая американская девушка, которая мне очень понравилась. Это были юные, невинные люди, которые на самом деле верили, что когда-нибудь они будут править миром."


Я спросил Миру, почему он принял именно это приглашение.

"Ему было очень интересно все, что происходит в Европе. Он хотел информацию из первых рук о том, как люди живут и о чем думают. Мне кажется, он поехал на Ибицу, потому что слышал о людях, которые ушли из своих богатых семей, чтобы жить простой жизнью, в добровольной бедности. Мы не остались там надолго, может, на несколько дней. Пападжи дал там сатсанг, но вскоре понял, что хиппи не готовы к тому посланию, которое он давал. Мы уехали оттуда и отправились обратно в Барселону".


Возможно, оценка Миры была несколько пессимистичной, так как позже в том же году несколько хиппи с Ибицы появились в Саанене (Швейцария), где Пападжи и Кришнамурти проводили сатсанги. Из Барселоны Пападжи поехал на север в Париж, где остановился у Ситы, учительницы, которая приехала в Ришикеш за несколько лет до этого в поисках своего «невидимого учителя». Пападжи описывает этот визит:


"Мы приехали в квартиру Ситы, которая находилась в Палезо, примерно в тридцати километрах от Парижа, и встретились с ней и ее молодым человеком. Он был последователем Рудольфа Штейнера, и ему не нравились некоторые вещи, которые я говорил Сите. Каждый раз, когда я пытался ей что-то сказать, он доставал книгу Рудольфа Штейнера и говорил: «То, что вы говорите, неправильно. Посмотрите, Штейнер говорит нечто совершенно другое». Через некоторое время мне это надоело. «Эти сатсанги не для тебя, – сказал я. – Если тебе не нравится то, что я говорю, можешь уйти куда-нибудь».

Это вызвало у него еще большее сопротивление. Сита и ее молодой человек жили вместе уже много лет, но у них не было официальной церемонии бракосочетания. Вскоре я выяснил, что молодой человек не хочет жениться. Я спросил Ситу: «Ты живешь с этим парнем уже несколько лет. Он тебе нравится, иначе ты не жила бы с ним. Почему вы не женитесь?» «Он не хочет, – ответила она. – Ему не нравится идея брака».

Я подошел к молодому человеку, которого называл Рам, потому что его женой была Сита: «Почему ты не хочешь жениться на этой девушке? Ты живешь с ней уже много лет. Вам, должно быть, нравится быть вместе, иначе вы бы не стали жить вместе так долго».

«Сейчас у меня есть моя свобода, – ответил он. – Если я женюсь на ней, она начнет командовать и говорить мне, что я должен делать. Сейчас, если я захочу провести время с другой девушкой, я могу это сделать, и она не сможет жаловаться, потому что мы не женаты».

Когда я услышал, что он так себя ведет, я очень рассердился на него. Мы сильно поругались, и в конце концов я вышвырнул его из квартиры. Я был так сердит, что забыл, что это его квартира, а не моя, и что я гость, а не хозяин. Все равно я вышвырнул его, хлопнул дверью и запер ее, чтобы он не мог войти. Он был абсолютно не готов к такому изгнанию. Была поздняя ночь, а у него не было теплой одежды. У него даже не было ключей от машины, поэтому он даже не мог уехать и провести ночь с друзьями или родственниками.

Сита хотела помочь ему, чтобы он не замерз. «Почему бы не отдать ему хотя бы ключи от машины? – спросила она. – Он тогда смог бы посидеть в машине с включенным обогревателем или поехать куда-нибудь переночевать».

«Нет, – ответил я. – Он очень плохо вел себя с тобой. Пусть померзнет немного, пока он будет мерзнуть, пусть подумает о том, как он обращался с тобой». Я забрал ключи от машины к себе в комнату и спрятал у себя в кармане, чтобы она не смогла отдать их ему, пока я не вижу. «Я отдам их тебе завтра утром, когда ты пойдешь на работу. До этого я буду держать их у себя».

На следующее утро она взяла ключи и ушла на работу. Она была учительницей в школе для проблемных детей, которым нужно было особое обучение. Позже этим же утром, когда я выходил на прогулку, я увидел приколотую к двери записку. В ней говорилось: «Спасибо Вам, учитель. Мы собираемся пожениться прямо сейчас». Он провел целую ночь, дрожа от холода на улице, не решаясь попросить, чтобы его впустили обратно, даже притом что это была его собственная квартира.

Когда Сита вышла, чтобы идти на работу, он извинился и попросил ее выйти за него замуж. Когда я встретил его позже в этот же день, вся его враждебность исчезла. Он даже готов был признать, что в моем учении было что-то хорошее. «Пока я стоял на улице, на холоде, – сказал он, – кое-что из того, что вы говорили, начало доходить до меня, и я внезапно понял, что в этом что-то есть. То, что вы говорили, начало обретать смысл».

В Индии есть традиция, согласно которой гуру может передавать свое учение взглядом, словом, прикосновением или просто сидением в безмолвии. Но есть и другой способ. Иногда ученику требуется хороший пинок, чтобы он понял то, что ему говорят. Рам постиг смысл учения только после того, как получил хорошего пинка.


Я организовал индийскую церемонию в их собственной квартире. Для традиционной индийской свадьбы мы разводим священный огонь и проводим ритуальные церемонии, которые называются ягна и хома. Я не хотел, чтобы пожарная бригада вмешалась в наше действо, поэтому попросил Рама и Ситу закрыть все окна и двери на время церемонии. Я произносил соответствующие мантры, в то время как пара семь раз обходила вокруг огня, чтобы завершить церемонию. Это произошло более двадцати лет назад. Этот брак оказался хорошим. Они все еще вместе, и у них сейчас трое детей."


Мира сказала мне, что это была первая церемония бракосочетания, которую Пападжи когда-либо проводил. В последующие годы он проводил ее для многих других пар его преданных точно таким же традиционным способом, несмотря на то что произносить мантры в наши дни должен специально обученный брамин.

Пападжи описывает недостатки квартиры в Палезо:

"Где бы я ни жил, я люблю каждый день гулять подолгу, желательно на природе. Район, где я жил, был исчерчен автострадами, и там не было почти никакой растительности. Мне хотелось уйти в какое-нибудь место, которое не было бы полностью покрыто бетоном и цементом.

«Есть ли поблизости какой-нибудь парк, – спросил я, – где я мог бы прогуляться утром, без всех этих ядовитых выхлопов и оглушительного шума?» Они не смогли вспомнить ничего поблизости, но пообещали, что в свободное от работы время отвезут меня куда-нибудь.

«В следующую субботу, – сказали они, – мы отвезем вас на природу». И вот, мне пришлось ждать несколько дней, чтобы погулять. В следующие выходные они отвезли меня в лес, который находился в восьмидесяти километрах, но когда мы вышли из машины, мы увидели знак: «Вход запрещен. Нарушение границ частной территории преследуется по закону».

«И это единственное место, которое вы могли найти? – спросил я. – Неужели мы ехали несколько часов только ради того, чтобы выйти возле этого забора?» «Нет, – ответили они. – То место, куда мы собираемся вас отвести, находится поблизости. Раньше оно принадлежало людям, которые уехали в Америку. Сейчас оно ничейное, его продают. Мы можем свободно погулять там».

Она показала мне крохотный участок земли, размером с зал Сатсанг Бхавана (примерно пятнадцать на десять метров). Она сняла туфли и начала танцевать на этом крошечном кусочке земли. «Разве это не чудесно? – спросила она. – Разве это не прекрасно – касаться босыми ногами матери-земли?»

Я всю свою жизнь прожил в Индии и большую часть времени ходил босиком, поэтому меня это не особо впечатлило. Мне показалось довольно грустным, что городские жители должны ждать выходных, ехать восемьдесят миль, и все только ради удовольствия погулять босиком на природе. Современные городские жители живут в атмосфере бензина, дыма и смога. Они болеют раком и прочими болезнями, живя в своих так называемых цивилизованных городах, и если они хотят подышать свежим воздухом, то вынуждены несколько часов ехать в своих машинах.

Еще кое о чем я должен упомянуть относительно своих прогулок по Парижу. Последние тридцать лет или около того у меня проблемы с коленями. У меня болят суставы, когда я опираюсь на них всем своим весом. Когда я гуляю со своими преданными, я иногда опираюсь на руку или на плечо ближайшего ко мне человека, чтобы перенести часть веса с моих больных суставов. Но когда я сделал это в Париже и положил руку на плечо мужа Ситы, он был в сильном шоке.

Он оттолкнул мою руку со словами: «Здесь нельзя это делать! Все подумают, что мы гомосексуалисты, которые вышли прогуляться вдвоем. Нормальные мужчины в этой стране не обнимаются на публике. Вы можете положить руку на плечо моей жены, и никому это не покажется возмутительным или странным, но не делайте этого со мной. Нас хорошо здесь знают. Если наши знакомые увидят, что мы так себя ведем, они начнут распускать о нас сплетни».



После недолгого пребывания в Париже Пападжи и Мира поехали на юг Франции и остановились в Ардеш, в доме французского последователя Пападжи по имени Морис Рэй. Я спросил Миру о том, как Пападжи гостил у него.

Мира: Это было необыкновенное место. Я чувствовала, что учителю там очень нравится. У Мориса был большой дом с громадным садом. Наверное, «сад» – это не совсем подходящее слово. Он был таким огромным, что правильней было бы назвать его парком. Нас там очень радушно приняли. Многие французские искатели, которые знали учителя в Индии, приезжали к нему туда. Мы несколько раз возвращались в это место во время последующих поездок, потому что учителю оно явно очень нравилось.


Дэвид: Когда вы были там, вы встретились с Жаном Клейном.

Мира: Да. Он был одним из самых известных в то время учителей адвайты и просветления. Я раньше уже рассказывала ему об учителе, так как думала, что ему было бы интересно встретиться с ним. Он жил неподалеку в Эз-ан-Прованс в маленьком имении Сен-Жан. По-моему, эту встречу организовал Иван Амар, который общался с учителем в конце 1960х в Харидваре. Это было что-то вроде званого обеда, на котором присутствовали учитель, Жан Клейн и маленькая группка учеников каждого из них.


Дэвид: Что там произошло?

Мира: Ученики двух учителей начали спорить об их учениях, но сами учителя по большей части молчали. Несмотря на то что Жан Клейн учил самовопрошанию, между его подходом и подходом учителя к освобождению было много различий. После этого Жан Клейн посоветовал всем своим ученикам держаться от учителя подальше, утверждая, что Пападжи – опасный человек и учение его опасное. Потом он подошел ко мне и прямо сказал мне, что я должна покинуть учителя, потому что, если я останусь с ним, я окажусь в огромной опасности.

В тот вечер в характере Жана Клейна произошла странная перемена. В нем появилась враждебность и грубость, которых я никогда не замечала во время наших предыдущих встреч. Похоже, он увидел в учителе что-то, что его напугало. Он не говорил, что это было, но изо всех сил старался убедить всех людей, которые там были, что ради их собственной безопасности они не должны вступать во взаимодействие с учителем.

Это была очень странная реакция, поскольку до этого он казался таким спокойным и уверенным в себе. Я была очень разочарована его поведением и встречей в целом. Это была неудача."

Когда Пападжи был на юге Франции, он принял приглашение провести несколько дней с Фредериком Лебойером, который был первым пропагандистом естественных родов под водой.


"Я тогда еще не знал, что доктор Лебойер пользовался всемирной славой. Его метод подводных родов был в моде среди богатых и известных людей, и многие знаменитости просили его помочь им провести роды. Его книга, Шантала, которая содержала много фотографий бенгальской девушки, которая рожала под водой, стала чем-то вроде культовой классики среди молодых женщин начала 1970-х.

Я поехал к нему в его дом на юге Франции и был удивлен тем, как там было грязно и неубрано. Я думал, что врач, который проводит сложные операции в стерильных условиях, должен иногда подметать и убираться у себя дома.

Мы с ним очень хорошо поладили. У него была квартира в Париже, и он пригласил нас к себе в следующий раз, когда мы приедем. «Я могу сделать для вас очень хорошую еду, – сказал он. – Жена индийского посла – одна из моих студенток. Она из Кералы и умеет готовить хорошую южноиндийскую пищу. В следующий раз, когда вы будете в Париже, мы поедим вместе настоящие иддли и досы».

Когда мы приехали к нему, он усердно работал над новой книгой. Он показал мне несколько глав, и они назывались «Как правильно ходить», «Как правильно сидеть», «Как правильно стоять» и т. п. «Люди учатся этому сами примерно в два года от роду, – сказал я ему. – Зачем им ваши книги?»

«Они учатся неправильно или приобретают впоследствии вредные привычки, – ответил он. – Многие физические проблемы можно было бы решить, если людей научить совершать простые движения более эффективно. Для этого я и пишу эти книги».

Он также интересовался адвайтой, и за несколько лет до этого у него был гуру в Индии. Когда я поговорил с ним, я выяснил, что вся его жизнь была сформирована несчастным детством. Его мать не любила его и не скрывала этого.

Он пришел к Нисаргадатте Махараджу в начале 1970-х и обсудил с ним свои психологические проблемы. Этот разговор приведен в главе 52 книги «Я есть То».


Я просмотрел эту главу и нашел разговор, о котором говорил Пападжи. Вот отрывок из краткой истории его жизни, которую Лебойер рассказал Махараджу:

"Моя мать не могла дать мне чувство любви и безопасности, необходимое для нормального развития ребенка. Она была женщиной, непригодной для материнства: ее терзали неврозы и страхи, она была неуверенной в себе, и я олицетворял для нее бремя ответственности, которое было ей не под силу. Она никогда не хотела, чтобы я родился. Она не хотела, чтобы я рос и развивался, она хотела, чтобы я ушел туда, откуда пришел, чтобы я не был рожден, чтобы меня не было.

Она противостояла любому движению жизни во мне, она яростно боролась с любыми попытками выйти за узкий круг ее привычного существования. Я был чувствительным и нежным ребенком. Больше всего на свете мне нужна была любовь; и как раз в любви, в простой инстинктивной любви матери к своему ребенку, мне было отказано.

Детское желание материнской любви стало главным мотивом моей жизни, и я до сих пор не вырос из него. Счастливый ребенок, счастливое детство стало для меня навязчивой идеей. Меня безумно интересовали беременность, роды, младенчество. Я стал известным акушером и внес свой вклад в развитие методов безболезненных родов."

Разговор продолжался долго, и в конце Лебойер спросил Нисаргадатту Махараджа:

«Почему я был так несчастен всю свою жизнь?»

Махарадж ответил: «Потому что ты не спускался к самым корням твоего существования. Абсолютное незнание самого себя закрыло от тебя всю твою любовь и счастье и заставило тебя искать то, чего ты никогда не терял…»


Я спросил Миру, помнит ли она этот визит в дом Лебойера:

"Он приехал к нам в Ардеш, когда мы гостили в доме Мориса. У нас было много хороших сатсангов, пока он был там, потому что он умел провоцировать Пападжи на то, чтобы он давал хорошие ответы. Он обладал высоким интеллектом и хорошим знанием индийских традиций. Такие люди в то время были редки на Западе. Я помню, что его мучили воспоминания о детстве, ему казалось, что мать искалечила его своим поведением.

После нескольких долгих бесед учитель в какой-то степени согласился с ним. Эти детские переживания определили рисунок всей его судьбы. Ему понравилась Мукти, он оставил себе много ее фотографий, сказав, что хочет включить их в свою следующую книгу. Однако мы так и не увидели ни одну из них напечатанной. Ему так и не удалось решить свои душевные проблемы в присутствии учителя, но он был под достаточно большим впечатлением, чтобы порекомендовать его нескольким своим друзьям и знакомым. Пока мы были на юге Франции, к нам приходило много людей по рекомендации Лебойера."

После нескольких недель, проведенных на юге Франции, Пападжи поехал в Швейцарию, чтобы встретиться с Карлосом Сильвой, преподавателем из Броквуд-Парка, который получил серьезный опыт во время перелета из Барселоны в Лондон.

Пападжи также планировал посетить несколько бесед Кришнамурти, которые проводились в Саанене в июле того года. Карлос, который провел три предыдущих лета в Саанене, описывает приезд Пападжи и первые несколько дней пребывания там. Большая часть людей, которых он упоминает, либо преподаватели, либо студенты из Броквуд-Парка.


"Мы пригласили Пунджаджи провести несколько недель в Саанене в то время, когда Кришнамурти проводил там беседы. В качестве жилья мы сняли этаж в доме женщины, которую звали миссис фон Еруннингер. Мы останавливались в ее доме уже третий год подряд. К 1974 г. мы уже чувствовали себя там как у себя дома, где можно жить, не испытывая никаких неудобств.

Однажды днем Пунджа прибыл на маленький вокзал Саанена. Я был так рад видеть его. У меня снова был друг, который никогда не бросит меня. Я увиделся с ним впервые с того момента, когда я улетал из Барселоны. Он также означал для меня возможность для серьезной внутренней работы.

Пунджаджи – сильный человек, и он не жалеет своей силы. Он движется, как ледокол, и ничто не может его остановить. Он идет вперед, не останавливаясь. Он воплощает собой час Истины для серьезных и преданных искателей и конец всей лжи и притворства.

Ему очень понравился этот дом. Из него открывался красивый вид на долину Саанен, и, поскольку он был расположен высоко, оттуда была видна вся дорога до Гстаада. Мы иногда вместе ходили на беседы Кришнамурти. Это был первый раз, когда он присутствовал на его беседах. Его единственным комментарием было: «Зачем ему все эти проблемы?» В тот год его речам не хватало силы. Чувствовалось, что у него уже нет того полета, как раньше.

Бывший преподаватель математики из Броквуда по имени Жан Мишель Лаборд приходил в наш дом почти каждый день. София рассказала всем по телефону, что Пунджа с нами, и в первый же день Жан Мишель влюбился в него. Жан Мишель в тот год не ходил на беседы Кришнамурти. Он был приятным и спокойным молодым человеком, серьезным искателем…

В Саанене мы виделись с Пунджаджи каждый день после обеда: Жан Мишель, моя жена София, Ле, Кэрол, Рубен и его мать, Майкл, Мэтью и другие. Мы часами сидели в молчании, это было совершенно естественно. Иногда мы совершали долгие прогулки по долине, вдоль реки Саанен. Приходя в аэропорт, мы наблюдали за планерами. Два самолета попеременно поднимали планеры в воздух. На высоте примерно 1000 метров они отпускали их, и планер парил в небе, свободный, как птица, и медленно опускался, играя с воздушными течениями. Это повторялось бесконечно, пока не спускалась темнота…

В Саанене мы занимались непрерывной напряженной внутренней работой вместе с Пунджей. Это было похоже на спонтанную гонку на мотоциклах, когда интерес каждого из нас попеременно тянул группу за собой. Я думаю, Пунджа для большинства людей был слишком сильным, слишком мощным, слишком требовательным."


Пападжи вспоминает свои собственные впечатления от посещения этих лекций:

"Я был в Саанене (Швейцария), на беседах Кришнамурти. Рядом со мной сидел мой знакомый итальянец. В конце каждой беседы Кришнамурти отвечал на вопросы аудитории. Этот человек поднял руку, так как у него был очень важный вопрос.

Когда подошла его очередь, он сказал: «Сегодня, если верить информации, здесь собрались вас послушать восемьсот человек. Остальные сидят снаружи. Синхронный перевод дает возможность всем, кто говорит на основных европейских языках, понимать то, что вы говорите. У меня такой вопрос: кто, кроме вас, получил пользу от этой беседы, равно как и от предыдущих? Это серьезный вопрос, потому что я серьезно изучал ваши книги. Я прочитал все ваши книги и слушал ваши беседы в разных странах, но я не могу сказать, что они мне помогли. Более того, я до сих пор не встречал ни одного человека, которого бы преобразили ваши беседы или книги».

Кришнамурти смотрел на него какое-то время, но ничего не ответил, поэтому мой знакомый снова повторил свой вопрос.

«Прошу вас, скажите, хоть кто-нибудь получил настоящую пользу от вашего учения? Вы объездили весь мир. Вы встречались и разговаривали с сотнями людей, которые вникали в ваши слова и пытались применять их на практике. Хоть кто-нибудь из них убедился на своем непосредственном опыте, что то, о чем вы говорите, это истина?»

На этот раз Кришнамурти сказал:
«Если вам это не принесло пользы, это не моя проблема».

Мне понравился его ответ. У настоящего учителя нет намерения чего-то добиться. Его не интересуют последствия того, что он говорит.

Если вы думаете: «Я буду учить людей, чтобы они смогли просветлеть», ваше учение не сработает. Оно может возыметь эффект только тогда, когда нет намерения получить результат. Настоящего учителя не интересует, принесут ли его слова кому-нибудь пользу. Некая сила заставляет его говорить, но эта сила не интересуется последствиями.

Когда беседа закончилась и мы выходили на улицу, я сказал итальянцу: «То, что ты говорил, неверно. На самом деле тебе его беседы пошли на пользу». «Нет, – сказал он. – Я не ощущаю никакой пользы».

Я попытался показать ему это с другой стороны. «Все остальные думают, что они получили пользу, или надеются получить ее в будущем. Только ты один знаешь, что не получил никакой пользы. Этот вывод и есть польза, которую ты получил от его бесед и от чтения его книг. Слушая эти речи, ты в конце концов понял, что невозможно получить никакой пользы от слушания подобных речей».

Он засмеялся, а затем неохотно согласился со мной. Он изучил все книги Кришнамурти, потому что хотел понять, о чем он говорит. Однако ему было нелегко в этом разобраться.

«Похоже, что Кришнамурти никогда не придерживается одной точки зрения, – сказал он мне. – Я прочитал одну книгу и пришел к выводу, что я смотрю из точки А, а Кришнамурти – из точки В, с совершенно другой позиции. Я делаю огромное усилие и сдвигаю свою позицию в точку В, но, как только убеждаюсь, что переместился в эту точку, я читаю другую книгу и обнаруживаю, что его позиция сдвинулась в точку С. Мне кажется, я никогда не пойму его и не смогу выяснить, какова его позиция».

«Ты пытаешься понять его умом, – сказал я ему. – В этом твоя проблема. Если ты перестанешь пытаться расположить все эти слова в своем уме таким образом, чтобы ты мог их понять, возможно, ты обнаружишь, что воспринимаешь то, о чем он говорит, непосредственно. Когда ты слушаешь учителя, не слушай его умом. Впускай его слова в ту область, которая лежит за умом».

«Но это сложные идеи, – возразил он. – Если я не буду думать о них, как я смогу их понять?»

«Я вовсе не говорю тебе „не понимай их“, – ответил я. – Просто заставь свой ум замолчать в то время, когда учитель говорит, и посмотри, что из этого выйдет».

Он был сильно разочарован моими словами. «Я не понимаю Кришнамурти, и вас тоже не понимаю, – сказал он. – То, что говорите вы оба, не имеет никакого смысла».

«Очень хорошо, – сказал я. – Ты делаешь успехи. Оставайся в этом состоянии, в котором ты ничего не понимаешь».

Он подумал, что я смеюсь над ним, но я дал ему очень серьезный совет. На следующий день, примерно в 6 часов утра, в мою дверь кто-то постучал. Я открыл ее и увидел перед собой этого профессора из Италии.

«Я понял! – сказал он радостно. – Вы были правы. Мне не нужно было ничего понимать. Я не знаю, что произошло, но я сейчас очень счастлив и не понимаю, почему. Я знаю только, что это не имеет ничего общего с пониманием».Он засмеялся и ушел.

Дом, в котором я жил, был расположен в очень красивом месте. Я каждый день совершал долгие прогулки, иногда по сельской местности, а иногда до Гстаада, ближайшего города.

Однажды я увидел там Чарли Чаплина, идущего по улице со своей дочерью. Иногда я приходил посидеть возле церкви, которая находилась поблизости.

Однажды, пока я сидел снаружи этой церкви, пошел дождь. Я спросил священника, можно ли мне войти и помедитировать. Он удивил меня вопросом: «Что значит медитировать?» Я знал, что лишь немногие люди на Западе знали что-либо о медитации, но я ожидал, что священники лучше информированы.

Я предложил ему урок, и он согласился. Мы вошли внутрь и сели на скамейку. Я рассказал ему про звук «Ом», о котором он раньше ничего не слышал. «Он похож на христианский „Амен“, – сказал я ему. – Два этих слова имеют общее происхождение». Я показал ему, как поется «Ом», а затем сказал: «Индусы верят, что это изначальный звук, из которого возникает все мироздание. Пойте этот звук в течение какого-то времени, а затем загляните внутрь себя, как и где он возникает. Если вы будете делать это правильно, вы почувствуете, как вас охватывает безмолвие сердца. Там вы найдете истинный покой. Попробуйте и посмотрите, что будет».

Священник последовал моему совету, и через несколько минут я понял по его лицу, что он вошел в состояние глубокого внутреннего покоя. Когда он открыл глаза, он сказал радостно и удивленно: «Я никогда не испытывал ничего подобного. Это так легко». И он снова закрыл глаза, чтобы насладиться этим.

Никто не идет в церковь, чтобы быть безмолвным, поэтому этот священник тоже не учился этому. Когда вы входите в церковь, вы слышите громкую музыку органа. Когда орган перестает играть, начинается пение, произнесение молитв и обряды, в которых вы должны участвовать. Вас не оставят в покое, чтобы вы могли найти свое собственное внутреннее безмолвие. Я был в церквях и монастырях по всей Европе. Во всех этих местах люди были чем-то заняты – умственно и физически.

Кришнамурти проводил беседы через день. В те дни, когда у него не было бесед, я проводил сатсанги для всех желающих. Большинство людей на этих сатсангах были учениками Кришнамурти, поэтому вопросы, которые мне задавали, по большей части касались различных аспектов учения Кришнамурти.

Хотя Кришнамурти и был индусом по рождению, образование, которое он получил, было западным. Его терминология восходит к западным психологическим учениям, а не к традиционным индийским источникам. Большинство из тех, кто приходил к нему, были западными интеллектуалами, которым нравилось играть с множеством интересных идей.

Несмотря на то что Кришнамурти учил их отбрасывать свои идеи и представления, большая часть людей, с которыми я беседовал в Саанене, любили проводить время, играя с идеями и обсуждая их.

Однажды послушать меня пришла одна пара, которая проводила беседы от лица Общества Кришнамурти. Выслушав мои ответы и объяснения, кто-то из них сказал: «По-моему, вы говорите то же, что и Кришнамурти. Вы используете множество индийских слов, которые Кришнамурти никогда не использует, но, в конечном счете, вы с ним говорите одно и то же. Кришнамурти говорит, что нужно освободить ум от всех его идей и концепций, и вы, похоже, согласны с ним».

Я не успел ему ответить, потому что один из присутствовавших на беседе людей перебил нас и сказал: «Есть большая разница. Кришнамурти говорит: „Освободите ум от всех идей и держите его пустым“.

А Пунджаджи говорит: „Ум существует только в вашем воображении. Вместо того чтобы опустошать ум, отбрасывая идею за идеей, познайте на своем непосредственном опыте, что никакого ума не существует. Если у вас есть это понимание, где могут обитать идеи?“»

Это было хорошее объяснение. Оно продемонстрировало точное понимание того, что я пытался донести.

Пока вы думаете, что ваш ум реален,
вы будете заняты организацией его содержимого. Вы либо будете искать удовольствий, удовлетворяя свои желания, либо искать покой, пытаясь отбрасывать, игнорировать или наблюдать все мысли и идеи, возникающие в вашем уме.

Пока вы носите в себе идею о том, что ум реален, вы никогда не обретете покой, потому что сама эта идея – источник всех ваших страданий и проблем.

Есть одна известная история о дзэнском учителе, который хотел назначить себе преемника. Он попросил всех монахов в своем монастыре, которые хотели занять его место, написать короткое стихотворение, которое показало бы, как они понимают учение.

Один монах написал: «Ум – это зеркало. Если часто и тщательно полировать его, оно будет чистым». Один из работников кухни по имени Хуйнэн увидел группу монахов, читающих стихотворение, которое было написано на наружной стене комнаты учителя. Он спросил, что происходит, и ему ответили, что это соревнование.

Хуйнэн не умел ни читать, ни писать, поэтому он попросил одного из монахов прочитать ему то, что было написано на стене. Прослушав это стихотворение, Хуйнэн сказал: «Это неправильно. Я продиктую вам свое стихотворение. Прошу вас, напишите его внизу».

Монахи засмеялись, потому что перед ними стоял неграмотный работник кухни, но, чтобы не обижать его, один из них согласился записать его стихотворение. Он сказал: «Пиши: „Ум – это не зеркало. Ума не существует. Поскольку ума не существует, где может осесть грязь?“»

Когда учитель прочитал это стихотворение, он назначил Хуйнэна своим преемником, передав ему свое одеяние и чашу.

Так оно и есть. Люди считают ум чем-то вроде сосуда, который может быть либо полным мыслей и представлений, либо пустым, свободным от них. Но если разбить сосуд, то есть идею о том, что ум существа и является чем-то реальным, где тогда смогут обитать понятия?