Пападжи

Когда новость о его возвращении разлетелась по городу, Пападжи обнаружил, что к нему на сатсанг пришло около 60 человек. Йоахим Греберт тоже присутствовал там, но вскоре его начал просвещать один из индийских последователей Пападжи. Пападжи объясняет, почему так получилось.


"Мы жили в Ришикеше в примитивных условиях, и Йоахим, похоже, забыл основные правила гигиены, которых придерживаются горожане. Поскольку он показался некоторым индусам не слишком чистым, они начали объяснять ему, что, если он хочет добиться духовного прогресса, он должен очистить не только свой ум, но и тело, и содержать их в безупречной чистоте.

Йоахим был немного наивным. Он знал не очень много об индийских традициях, несмотря на то что был преподавателем в Центре Трансцендентальной Медитации, и воспринял их рекомендации слишком буквально. Он нашел в ванной упаковку моющего средства «Серф» и прочитал на коробке слоган: «Серф делает чище!»

Думая, что это средство поможет ему очистить ум и тело, он высыпал целую упаковку в ведро с водой и выпил столько, сколько смог. Позже он рассказал, что чувствовал себя внутренне грязным и хотел очистить все свои внутренности, чтобы быть готовым принять милость учителя. Его начало рвать, и в конце концов он потерял сознание.

Вскоре после этого кто-то нашел его и принес ко мне. Я положил его на пол, животом на глиняный горшок, и надавил ему на спину, чтобы его как можно больше вырвало. Я дал ему выпить горячего молока, но его опять вырвало. Я дал ему еще молока, добавив туда много меда, чтобы успокоить его желудок и нервы, и на этот раз он удержал его внутри. Через два или три дня он совсем поправился".


Пападжи отменил свою поездку в Раманашрам и вернулся в Харидвар, взяв с собой Йоахима и Балдев Раджа. Там с Йоахимом приключился еще один несчастный случай, который потребовал вмешательства Пападжи. Мира рассказывает, что произошло.


"Мы шли с учителем по Ришикешу провожали его до его комнаты. Был поздний вечер и мы не видели, куда ступаем. Йоахим наступил на черную змею, и она укусила его в ногу. Только через несколько минут мы поняли, что произошло. К этому времени учитель ушел в свою комнату, которую делил с Балдев Раджем, и запер дверь. Я отвела Йоахима в его комнату и побежала к учителю, чтобы рассказать о происшествии.

Балдев Радж вмешался и сказал учителю: «Ты должен помочь этому парню. На кону твоя репутация. Все знают, что этот парень занимал важное место в ашраме Махариши. И вот он уходит к тебе, и сразу же его кусает ядовитая змея. Если ты не спасешь его, все будут говорить, что Махариши проклял его за то, что он ушел, и вот результат».

Учитель ничего не ответил на это, но согласился прийти посмотреть на Йоахима. Он нашел на его коже ранку от укуса и начал рисовать янтру на коже возле ранки. Через несколько минут состояние Йоахима улучшилось, а через полчаса он был почти здоров.

«Выведи его погулять, – приказал учитель. – Не давай ему спать сегодня. Отведи его к Ганге и занимай его внимание всю ночь. Не давай ему сидеть на месте. Развлекай его и заставляй его ум работать».

Я увела Йоахима и мы провели веселую ночь, хохоча и играя на берегу Ганги. Веселье каким-то образом очистило его ум и тело. На следующий день Йоахим ничего не помнил ни об укусе, ни о визите к нему учителя.

Это был первый раз, когда я увидела, как учитель излечивает змеиные укусы, хотя несколько раз до этого я наблюдала, как он вылечивал укусы скорпионов. Он так прославился благодаря этим случаям исцеления, что местные жители стали приходить к нему, как только их кусали скорпионы.

В тот год (1970) в Ришикеше была настоящая эпидемия скорпионьих укусов, и мы почти каждый день узнавали о том, что кого-то еще укусили. Учитель лечил всех одинаковым способом. Он брал ручку с металлическим кончиком или любой железный предмет, например ключ, и рисовал особую диаграмму на коже рядом с укусом. Через несколько минут боль уходила, и пациент чувствовал себя вполне нормально.

В тот год, когда столько людей было покусано скорпионами, учитель приобрел славу чудесного целителя. Местные жители начали называть его «Скорпионий Баба».

Учитель не любил, когда вокруг него собираются толпы, и однажды ночью он незаметно покинул Ришикеш и вернулся только тогда, когда его «подвиги» были по большей части забыты. После этого я не помню, чтобы он кого-то излечивал таким образом."


Янтра, которую использовал Пападжи, была приведена в статье, вышедшей в журнале «Горный путь», издававшемся Шри Раманашрамом. В этой статье женщина по имени Этель Мерстон описывала янтру, широко использовавшуюся железнодорожными рабочими для излечения скорпионьих укусов.

Янтру, которая выглядит как усложненная цифра 4, следует нарисовать рядом с раной металлическим предметом. Не нужно было никакой магической силы, говорила она, потому что обычные железнодорожные рабочие моментально облегчали друг другу боль при помощи этой янтры.


Мне не объяснили, в чем разгадка этого любопытного феномена, но я знаю нескольких людей, которые успешно использовали эту янтру. Я попросил Пападжи рассказать о его краткосрочной карьере в качестве «Скорпионьего Бабы». Он подтвердил слова Миры и признался, что у него однажды уже была успешная практика в другой части Индии.


"Мы жили в ашраме Вед Никетан в Ришикеше. Тогда в том месте было много черных скорпионов и многие паломники страдали от укусов. Укусы этих скорпионов очень болезненны. Боль обычно длилась примерно сорок восемь часов. Скорпионы кусали даже людей, которые находились в ашраме Вед Никетан.

Люди начали приходить ко мне, потому что я мог излечить их без всяких лекарств. Вести об этом достигли ашрама Сварги и других мест. Каждый вечер приходило четыре или пять человек, как правило, корчившихся от невыносимой боли. Их вносили ко мне, при этом они плакали. Через несколько минут они выходили сами, улыбаясь.

Однажды я остановился в Немишаранье. Это знаменитое место паломничества, где в древности восемьдесят четыре тысячи риши предавались тапасу. Местом их тапаса является водоем, называемый Чакра Тиртх. Он получил это имя в конце войны, описанной в Махабхарате, потому что это было то самое место, где сударшана чакра (диск Кришны) упал на землю и ушел глубоко в землю.

Джагадачарья свами Нарадананда решил провести на этом месте большой ведический ритуал. В нем участвовали тысячи пандитов, были установлены палатки, которые должны были вместить в себя один лакх (100 000) человек.

Я уже собирался выполнить одну из своих функций – прочитать Гиту свами Нарадананды, – когда увидел процессию из множества людей. Я остановил одного из них и спросил, куда все они идут. Он ответил: «Мы несем человека, которого укусил большой ядовитый скорпион. Поблизости нет ни одного врача, поэтому мы несем его в ближайшую государственную больницу, пока ему не стало хуже».

Я заметил женщину, которая, должно быть, была женой больного. Она плакала и проклинала богов. Она несколько раз ударила себя в грудь и крикнула: «Мы совершили паломничество, чтобы прийти сюда! Почему ты заставляешь нас так страдать?»

Я подошел к ней и сказал: «Это не такая уж серьезная проблема. Если вы разрешите мне, я излечу его за несколько минут. Ближайшая государственная больница находится в 40 милях отсюда. Вам не нужно идти туда и тратить свое время».

Другие люди из процессии советовали ей не обращать на меня внимания. «Не стоит останавливаться и разговаривать с такими, как он, – говорили они. – Мы теряем драгоценное время. Мы должны как можно скорее доставить его в больницу. Этот человек шарлатан. Он попросит у тебя денег и даст какое-нибудь бесполезное лекарство».

Я не обратил на их слова никакого внимания и снова заговорил с его женой. «Я прошу у вас только минуту времени. Я не прошу никаких денег. Что вы потеряете, если позволите мне попробовать?» Жена неохотно согласилась.

Я сказал носильщикам положить мужчину на землю. Укушенная нога была черной и опухшей. Я нарисовал янтру рядом с раной, и меньше чем через минуту он был полностью здоров. Ко всеобщему изумлению, он встал на ноги и начал смеяться. Его жена хотела отдать мне золотое ожерелье со своей шеи, а сам он пытался всучить мне 1000 рупий. Я отказался брать что бы то ни было.

Все захотели знать, где я остановился, на случай, если и их укусит скорпион. Слух обо мне распространился, и через несколько дней ко мне стали приходить десять-двенадцать человек ежедневно. Это место кишело змеями и скорпионами, так что пациентов хватало. Примерно через месяц, когда толпы стали слишком большими, я тихо уехал оттуда и вернулся в Харидвар."

Хотя Пападжи всегда утверждает, что он не обладает никакими чудесными силами, невозможно отрицать, что вокруг него происходят вещи, похожие на чудеса. Я беседовал со многими из его старых последователей, и от разговоров с ними у меня осталось впечатление, что в конце 1960-х – начале 1970-х гг. необыкновенные, необъяснимые явления случались в его присутствии почти ежедневно.

Мира рассказывает о двух таких случаях.

"Мы жили недалеко от ашрама Махеш Йоги, стояли лагерем под большим деревом. Неподалеку были пещеры, в которых мы тоже жили время от времени. Сита, Йоахим и еще несколько человек приходили к нам на несколько часов каждый день.

В то время мы питались нешелушеной пшеницей. Мы ели ее почти ежедневно, заливали водой и варили на костре. Высушить дрова было большой проблемой, потому что дождь мог начаться и закончиться в любой момент. Сезон дождей был в самом разгаре, и дождь шел как минимум один раз в день.

Когда мы начали готовить, мы были только вдвоем, поэтому я положила в котелок совсем немного пшеницы. Я только разожгла костер, как вдруг начался ливень. Он промочил нас насквозь и потушил костер. Мы побежали прятаться под дерево. Пока мы стояли там и ждали, когда окончится дождь, к нам пришли Йоахим, Сита и еще несколько человек из города.

Когда дождь кончился, я обнаружила, что у нас нет сухих дров. Я сообщила об этом учителю, на что он флегматично ответил: «Значит, мы не будем сегодня есть. Выбрось пшеницу в Гангу, она не достоит до завтра. Она забродит в воде. По крайней мере, мы можем угостить рыб».

Когда я подошла к котелку, я заметила, что из него идет пар, и когда я сняла крышку, оказалось, что пшеница сварилась сама, пока шел дождь. К тому моменту как хлынул ливень, она стояла на огне всего несколько секунд. Я показала ее учителю, а он засмеялся и сказал: «Очень хорошо, мы можем покормить наших гостей».

Я послушалась, думая, что мне придется накладывать очень маленькие порции, поскольку я положила зерна только на двух человек. Однако, когда я начала раскладывать пищу, оказалось, что каждому досталась полная порция и еще много осталось в котелке.

Во время нашей трапезы мимо проходила местная пара, которая возвращалась в Ришикеш с прогулки в горах. Они увидели, что мы едим, и подошли к нам. Учитель предложил им поесть, и в котелке нашлись еще две полные порции.


Я вспомнила еще одну историю, которая относится к этому периоду. Я думаю, это случилось за несколько дней до этого или несколькими днями позже.

Мы с учителем совершали долгую прогулку вдоль берега Ганга. В конце концов мы остановились и начали готовиться к завтраку. Учитель выглядел немного уставшим, и я стала искать хороший плоский камень, на котором он мог бы посидеть, пока не приготовится пища. Поскольку на пляже ничего подходящего не было, я пошла к Ганге, чтобы поискать пригодный для сидения камень среди тех, которые были немного погружены в воду. Пока я стояла там, глядя в воду, к нам по течению подплыла деревянная табуретка и причалила к берегу прямо перед нами. Она была идеального размера для учителя.

Я засмеялась и крикнула: «Ганга послала тебе табуретку, чтобы ты мог посидеть!» Учитель посмотрел и согласился, что сама Ганга озаботилась нашими нуждами и послала нам сиденье. Хотя это был слишком громоздкий предмет для того, чтобы его нести, мы принесли табуретку домой и во время следующего визита в Лакнау подарили матери учителя. Она поставила ее в комнате для пуджи в качестве прасада Ганги."


Большинство из тех, кто был рядом с Пападжи в период конца 1960-х – начала 1970-х гг., могут рассказать похожие истории. Я могу пересказать одну, которую недавно узнал.

Арно Веймайер, австралийский последователь Пападжи, чья история будет приведена позже, рассказал мне, что, когда он был в Харидваре у Пападжи, Мира порвала свою одежду. Она попросила Пападжи купить иголку и нитки, когда он будет в городе с Арно.

Пападжи забыл об этом, и после его возвращения Мира мягко побранила его за забывчивость. Арно вспоминает, что случилось вслед за этим.


"Пападжи и я сидели на полу, скрестив ноги, напротив друг друга. Мира, которая была в соседней комнате, через открытый дверной проем бранила нас обоих за то, что мы забыли купить иголку и нитки. Руки Пападжи лежали на коленях ладонями кверху. Пока мы сидели там, иголка и нитка просто материализовались на его ладони. Нитка даже подходила по цвету к порванной одежде Миры. Пападжи захихикал и протянул мне иголку с ниткой, чтобы я отдал их Мире.

Когда я выходил из комнаты, он приложил палец к губам, чтобы я не говорил ей, откуда они взялись."


Пападжи никогда не прикладывал никаких усилий, чтобы совершать подобные вещи. Они, похоже, случались сами собой.

Хотя он не дал никаких объяснений этим странным, чудесным явлениям, он все-таки прокомментировал их несколько лет назад.

"Я иногда удивлялся, почему вокруг меня происходят такие странные вещи. Я даже не думал, что они случаются в той или иной степени благодаря мне.

И однажды я подумал: «Может быть, у меня есть подсознательное желание, чтобы происходили такие „чудеса“, потому что все, что происходит в этом мире, происходит по нашему желанию».

Я не хотел иметь эти скрытые желания, поэтому я принял твердое решение. Я сказал себе: «Я не хочу, чтобы вокруг меня происходили подобные вещи». После этого их стало меньше, и в конце концов они вовсе прекратились."

Во время одного из визитов в Лакнау к Пападжи подошел Ом Пракаш Сьял, аспирант Университета Лакнау. Ом Пракаш описывает их первую встречу и происшествия, которые ей сопутствовали.

"Я впервые встретил Пападжи 22 ноября 1969 г. Я шел на вокзал в Лакнау, чтобы отправить несколько писем. Было около семи вечера, я шел мимо железнодорожного полицейского 44 участка. Я заметил Пападжи, стоящего перед вокзалом. С ним была Мира и один индус, не помню его имени. Они там стояли втроем, и было похоже, словно они кого-то ждали. Моя догадка оказалась верной.

Позже я выяснил, что они пришли встречать женщину по имени Беттина Баумер, которая должна была приехать на поезде из Варанаси. Я познакомился с ней позже. Она была из Австрии и получала степень доктора философских наук в Индийском университете в Варанаси.

Я не знаю, почему Пападжи стоял снаружи вокзала и ждал ее там. Когда люди приходят встречать кого-то, они ждут на платформе. Я отправил свои письма и пошел по направлению к западной стороне вокзала. Я прошел мимо Пападжи и продолжил свой путь, но примерно через 100 ярдов обнаружил, что физически не могу идти дальше. Мне пришлось повернуть назад и подойти к этому совершенно незнакомому человеку, который ждал кого-то возле вокзала.

Я не знаю, что притянуло меня к нему. В его внешности не было ничего такого, что выделяло бы его среди других людей, которые пришли в тот день на вокзал. Он был одет в обычную уличную одежду и не делал ничего такого, что могло бы привлечь чье-либо внимание. И все-таки мне пришлось вернуться и еще раз взглянуть на него.

Я снова прошел мимо него, не представившись. Поскольку он был совершенно незнакомым мне человеком, я стеснялся подойти к нему и спросить, кто он такой. Я прошел еще 100 ярдов и опять остановился. Меня все-таки тянуло к нему. У меня было непрекращающееся чувство, что я просто не могу уйти от этого человека, даже притом, что я никогда раньше его не видел. Что-то не давало мне отойти от него больше чем на 100 ярдов. Я пытался проделать тот же маневр снова и снова. Каждый раз, когда я проходил мимо него, я не мог пройти больше 100 ярдов, не останавливаясь. А когда я останавливался, какая-то странная сила тянула меня обратно к нему. Так было около пяти раз.

Каждый раз, когда я проходил мимо него, я чувствовал, что из его лба исходит какая-то энергия и передается мне. Он не смотрел на меня и не направлял на меня никакой силы, по крайней мере, внешне это не было заметно. Просто у меня было такое чувство. Каждый раз, когда я подходил близко к нему, у меня было отчетливое ощущение, что какая-то энергия передается от него ко мне.

Я даже предположить не мог, что он был кем-то вроде йога, потому что он был одет в обычную одежду. Двое других людей, которые стояли рядом с ним, тоже были одеты очень просто. В конце концов я больше не мог противостоять этой силе. Я подошел к нему и сказал: «Сэр, я прошел мимо вас пять раз, и каждый раз, когда я проходил мимо, я чувствовал, что от вас исходит некая сила. Я не знаю, что вы делаете со мной, но я не могу уйти от вас. Каждый раз, когда я пытаюсь сделать это, я обнаруживаю, что не могу уйти больше чем на 100 ярдов в любом направлении. Я прошу прощения за беспокойство, но при таких обстоятельствах я чувствую, что мне необходимо узнать больше о вас. Расскажите мне, пожалуйста, кто вы».

Сначала Пападжи просто улыбался мне, не говоря ни слова. Затем он взглянул на Миру и на другого человека, который ждал вместе с ним. Позже я узнал, что он был преданным Пападжи. После нескольких секунд молчания Пападжи начал смеяться.

«Это очень нескромный вопрос, – сказал он между приступами хохота. – Но прежде чем я расскажу вам о себе, вы должны рассказать мне, кто вы такой!»

У меня не было возражений. «Сэр, меня зовут Ом Пракаш, я аспирант Университета Лакнау. Я живу недалеко отсюда». Это был обычный способ представиться, но он не удовлетворил Пападжи.

«Это не есть твоя настоящая сущность. Скажи мне, кто ты на самом деле». Этот вопрос поверг меня в замешательство. Я представился ему как полагается, а он, казалось, обвиняет меня во лжи. Я сказал ему: «Я уверяю вас, я правда тот самый человек, за кого себя выдаю. Я Ом Пракаш, аспирант кафедры математики, и я живу здесь поблизости».

Он покачал головой. «Нет, это не твое имя. Назови мне свое настоящее имя!» Я не понял, что его вопросы имеют философский подтекст. Я вообще не имел понятия ни о чем, что имело бы отношение к философии. Я изучал математику в Университете Лакнау и доучился до аспиранта, но мало интересовался другими науками. Хотя я выполнял обычные индуистские ритуалы, я никогда не вдавался в философские идеи, которые лежали в их основе.

За всю свою жизнь, вплоть до того момента, мне никогда не приходило в голову, что я могу быть кем-то или чем-то иным, нежели тот человек, которым я себя считал. Даже несмотря на то что он только что обвинил меня во лжи, меня все равно очень сильно тянуло к нему.

«Сэр, – сказал я, – если вы не хотите рассказать мне, кто вы, и если вы не верите, что я тот, за кого себя выдаю, может, вы по крайней мере разрешите мне приходить к вам иногда? Я чувствую, что меня очень сильно тянет к вам, и я хочу продолжить наше знакомство».

Он отказался дать мне свой адрес, даже несмотря на то что я явно просил его об этом. Он просто посмотрел на меня и сказал: «Если нам суждено будет встретиться снова, мы встретимся».

Это был не очень информативный разговор для меня, но я все еще был переполнен эмоциями после этой встречи. В этом человеке было что-то притягивающее, чему невозможно было противиться. Можно сказать, я влюбился в него в тот самый момент, когда впервые увидел его.

В конце нашей встречи я упал перед ним ниц прямо на улице. Я не знал, что он святой человек, но я сделал это, потому что чувствовал уважение и благоговение перед ним. На подсознательном уровне какая-то часть меня распознала его святость и величие. Было также спонтанное отдавание себя ему.

В ту же секунду, когда я подошел к нему, я знал, что я отдам этому человеку все, что он попросит, даже свою жизнь, если это будет необходимо. Перед тем как мы расстались в первый раз, я помню, что сказал ему:

«Я готов отдать вам все, что у меня есть. Если вы попросите у меня последнюю каплю крови, которая есть в моем теле, я с радостью отдам ее вам. Если вам нужна эта последняя капля крови, пожалуйста, возьмите ее».

Я не знаю, что со мной произошло во время этой первой встречи, и я не знаю, почему я сделал такое нелепое предложение. Все, что я могу сказать, – я растаял и отдал себя этому абсолютно незнакомому мне человеку до такой степени, что готов был отдать ему все, что имел. Я не могу говорить об этом с рациональных позиций.

Я прихожу к Пападжи вот уже двадцать шесть лет, и я до сих пор не знаю, зачем я прихожу. Что-то продолжает притягивать меня снова и снова. Я могу сидеть дома со своей семьей и вдруг встать и уйти, потому что я знаю, что мне необходимо снова увидеть этого человека. Я не могу без него; я прихожу снова и снова, но никогда не делаю это по каким-то причинам. Просто это что-то такое, что мне необходимо делать. Это загадка, потому что мне ничего от него не нужно. Я никогда не хожу к нему из каких-то сознательных соображений. Я просто чувствую необходимость быть с ним снова и снова и не могу противиться этому импульсу.

Я снова встретил его спустя несколько недель. Я ездил в Маханагар к своему преподавателю математики, доктору Мехре. Я ехал на велосипеде от его дома в направлении Нишат Гандж, когда увидел Пападжи, идущего вдоль берега реки Гомти. Я помню, что он был одет в белое дхоти, подвернутое и заправленное под пояс, и в курте. Как только я увидел его, я почувствовал физический трепет во всем теле. Я сошел на землю, подбежал к нему и распростерся перед ним на земле.

Все мое существо было переполнено счастьем. Он пригласил меня к себе домой, мне даже не пришлось просить его об этом. Не в тот дом, где он жил в Нархи, а в дом его родителей, который стоял на реке Гомти. Он тогда жил там с Мирой.

Мы вошли в кухню, и Пападжи спросил Миру: «Помнишь этого человека? Это его мы встретили на вокзале несколько недель назад». Мира обрадовалась, увидев меня. Она начала подпрыгивать и даже немного пританцовывать от радости.

Пападжи предложил мне позавтракать. Я согласился сразу же, даже несмотря на то что давно страдал от многочисленных заболеваний желудка. Я должен был тщательно следить за тем, что я ем, но я ничего не сказал об этом Пападжи. Я не собирался отказываться от предложения поесть вместе с ним только потому, что у меня мог заболеть желудок. Я готов был перетерпеть любую боль ради привилегии поесть вместе с ним.

Он сел на пол и положил передо мной банановый лист. Мне подали большой южноиндийский обед. Там был рис, самбар, расам и немного риса с йогуртом. Пападжи сказал, что кое-какую еду из этого он приготовил сам. Я съел всё с огромным удовольствием и никогда после этого не испытывал никаких пагубных последствий. На самом деле, эта трапеза исцелила меня. Начиная с того дня я больше никогда не имел никаких проблем с желудком.

После ланча он мимоходом заметил: «Я должен представить тебя моему учителю. Я хочу показать тебя моему учителю». Я затрепетал от такой перспективы. Я подумал: «Этот человек так велик. Его учитель должен быть по меньшей мере таким же великим». Пападжи взял меня за руку и отвел в другую комнату. Сделав широкий жест рукой, он воскликнул: «Вот мой учитель!» Я посмотрел вокруг, но никого не увидел. Он вытянулся на полу в полный рост и распростерся перед фотографией Шри Раманы Махарши. Это был первый раз, когда он представил меня своему гуру и первое указание на то, как он был предан своему учителю.

Он не говорил о своем учителе в прошедшем времени. Для него Шри Рамана был явным и живым присутствием. Там были и другие картины, на многих из них были изображены сцены с участием Кришны. Позже я выяснил, что они принадлежали его матери, которая была пламенной бхактой Кришны.

Я никогда не слышал о Рамане Махарши. Как я уже говорил, я был очень невежественным в духовных вопросах. Единственный гуру, о котором я слышал в то время, был Сатья Саи Баба. Я кое-что знал о нем, потому что он был знаменит. Я начал говорить о Саи Бабе и упомянул несколько чудес, которые он совершил. Пападжи тут же выразил свое отношение к подобному. «Он просто фокусник! Если ты хочешь обладать такими способностями, есть специальные упражнения. И если ты будешь тщательно их выполнять, ты приобретешь эти способности через полгода».

Чуть позже в этот же день я спросил, могу ли я прийти к нему еще. Теперь, когда я знал, где можно его найти, я хотел приходить к нему как можно чаще. Он ответил: «Ты должен решить, чего ты хочешь от жизни. Если ты хочешь того, что я могу тебе предложить, тогда приходи. Но не приходи ко мне без разрешения и одобрения твоих родителей. Каждый раз, когда ты решишь, что ты хочешь меня увидеть, спрашивай у своих родителей, можно ли тебе прийти. Падай ниц перед своими родителями и проси у них позволения. Если они не позволят тебе, не приходи».

С того дня я старался ходить к нему каждый день. На третий или четвертый раз, когда я пришел к нему, в доме никого не было, кроме его матери. «Где он?» – спросил я. «Я думаю, он пошел на вокзал, чтобы проводить нескольких иностранцев, которые были здесь. Я не знаю, когда он вернется».

В то время к нему приезжали Беттина Баумер и свами Абхишиктананда. Я предположил, что он пошел на вокзал, чтобы посадить их на поезд до Варанаси. Я посмотрел на часы. Я знал, во сколько отправляется поезд, и высчитал, что у меня достаточно времени, чтобы встретиться с ним там. Я поспешил на вокзал и увидел его стоящим на платформе.

После того как он проводил своих гостей, я подошел к нему и сказал: «Мой дом очень близко отсюда. Не хотите ли вы зайти ко мне? Мы можем пойти пешком, тут недалеко». Сначала он отказался, сказав: «Нет, нам надо позавтракать». «Но здесь недалеко, – ответил я. – Всего лишь пять минут ходьбы, и вы увидите, где я живу». Видя мое рвение, он принял приглашение и пошел взглянуть на мой дом. Это был первый из множества визитов, которые он нанес мне. В конце концов он стал приходить так часто, что мой дом стал для него почти что вторым домом.

У меня тогда была работа – я читал лекции в Канпуре, но мне удавалось выстраивать свой график таким образом, что я мог видеть его каждый день. Я уезжал в Канпур около семи часов утра, чтобы приехать туда к девяти часам, когда начиналась лекция. Я заканчивал лекцию в 10.50 и мчался на станцию, чтобы успеть на одиннадцатичасовой поезд до Лакнау. Приехав в Лакнау около 12.30, я шел прямо к дому Пападжи. Я даже не заходил к себе домой. Я подходил к его дому около часа дня и проводил там весь остаток дня. Если он не говорил мне, чтобы я вечером шел домой, я и спал там.

Примерно через месяц после того, как я встретил его, я решил, что должен спросить его о его духовном учении. Вплоть до того момента я не задавал ему никаких вопросов, и он не давал мне никаких советов или инструкций. Мы просто садились рядом и так проводили день. Когда он ложился, я иногда массировал ему ноги, но это был предел наших взаимодействий. Он никогда не просил меня сделать ему массаж ног. Просто это было что-то, что мне хотелось сделать для него, и он всегда позволял мне это делать.

Я чувствовал себя полным невеждой в духовных вопросах, и мне показалось, что пора получить от него нечто вроде духовного образования. Пападжи лежал на земле, читая книгу Рам Тиртхи. С нами больше никого не было, так что я счел этот момент подходящим, чтобы задать ему несколько вопросов. Тогда, в самом начале, я называл его не «Пападжи», а «Свамиджи».

«Свамиджи, – начал я, – я уже хожу к вам достаточно долго, а вы мне еще не говорили, что я должен делать. Вы до сих пор не давали мне никаких духовных практик, которые я мог бы выполнять, и не говорили, что мне изучать. Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь технику или метод, который поможет мне достичь просветления! Я хочу научиться медитировать. Пожалуйста, дайте мне какую-нибудь мантру или какой-нибудь другой метод, который мне подойдет!»

Он молчал примерно полчаса. Я был уверен, что он слышал мою просьбу, но, по всей видимости, был не расположен отвечать. Я повторил просьбу. Ответа снова не последовало. Он молчал еще полчаса. Я попросил в третий раз и снова полчаса ждал ответа, но его не было. Он просто сидел молча с открытыми глазами, не глядя ни на что конкретно. В конце концов, устав от напрасного ожидания, я осторожно потряс его за плечо, чтобы вывести его из состояния задумчивости.

«Свамиджи! – сказал я. – Я трижды задал вам этот вопрос, но вы отказываетесь отвечать мне. Если вы не хотите давать мне никаких советов, вы можете, по крайней мере, сказать это. Вы должны хотя бы просто ответить мне, сказать, что вы не хотите отвечать на мой вопрос».

Пападжи улыбнулся и сказал: «Ом Пракаш, я говорил с тобой, но ты не слушал». Это удивило меня. Я смотрел на него, не отрываясь, в течение полутора часов, ожидая ответа, и мог совершенно определенно заявить, что он не издал ни единого звука. Я не сказал об этом прямо.

Я только посмотрел на него и сказал:
«Я не слышал. Пожалуйста, повторите еще раз». «В таком случае, – сказал Пападжи, все еще улыбаясь, – у тебя что-то не то со слухом».

«Как я мог не услышать вашего ответа? Я сижу рядом с вами и с нетерпением жду его. Я смотрел на вас в течение полутора часов, и за все это время ни разу не увидел, чтобы ваши губы двигались, и не услышал ни единого звука».

Он сказал: «Ты слушал невнимательно. Ты говоришь, что я не ответил тебе. Это молчание, в течение которого я не разговаривал с тобой, и было ответом».

Он посидел еще несколько минут. Он сидел в особой позе, в которой часто сидят мусульмане, – ноги согнуты под туловищем, и человек сидит на пятках. В то время Пападжи часто сидел в такой позе. В конце концов он показал на меня пальцем и очень резко сказал: «Думай, когда ты должен думать. Смотри, когда ты должен смотреть. Говори, когда ты должен говорить. Когда не должен, молчи!»

В те первые несколько месяцев я приходил к нему ежедневно. Если к девяти часам вечера я еще не появлялся, он сам приходил ко мне. Он выходил из дома, чтобы выяснить, почему я не пришел. Я опаздывал не часто, и когда все-таки опаздывал, это случалось потому, что опаздывал мой поезд. Хотя он явно ожидал, что я буду приходить к нему каждый день, он редко разговаривал со мной.

Мы просто часами сидели вместе в молчании. Иногда он говорил что-нибудь утилитарное, например: «Ом Пракаш, не мог бы ты принести мне воды» или «Ом Пракаш, принеси мне паан», но это был предел нашего словесного общения. Я никогда не задавал вопросов, и он редко говорил о чем-то, что не имело отношения к его сиюминутным личным потребностям. Так он вел себя почти со всеми в то время.

В первые двадцать один год, что я знал его (с 1969 до 1990 г.), по-моему, он говорил в общей сложности не более чем 21 час. Это один час в год. Время от времени его преданные приходили к нему за советом. Он слушал и говорил что-нибудь подходящее. Но если у него никто ничего не спрашивал, он молчал. Это не потому, что он был невоспитан. Он просто был очень молчаливым человеком, который говорил только тогда, когда было необходимо что-нибудь сказать.

Никто не был недоволен тем, что он молчит, потому что все мы чувствовали, что нам это на пользу. Большинство людей, которые приходили к нему и сидели рядом с ним в молчании, чувствовали, что они соприкоснулись с его милостью.

Позвольте мне привести пример. Мои родители были недовольны тем, что я провожу все свое свободное время с Пападжи. По правде говоря, это их сильно раздражало. Я однажды подслушал, как они жаловались кому-то на меня. «Он все свое время проводит с Пападжи. Он не заботится о нас так, как полагается. Мы его родители, но он больше не хочет проводить с нами хоть сколько-нибудь времени. Каждую свободную минуту он проводит с этим Пападжи. Он наш старший сын. Это его обязанность – быть дома с нами».

Мой отец однажды пошел к Пападжи, чтобы пожаловаться на мое поведение. Но вместо того чтобы высказать вслух свои жалобы, он просто сел молча, не сказав ни слова. Пападжи ни разу не взглянул на него и даже не заговорил с ним, но когда мой отец вернулся домой, в тот же день он сказал мне:

«Ом Пракаш, когда я сегодня встретил Пападжи, я чувствовал себя так, словно сидел перед своим собственным отцом или, может быть, дедушкой. Я не говорю о том, что было какое-то физическое сходство. У меня просто было чувство, что я нахожусь с кем-то из старших родственников из моей собственной семьи».

После этого визита мой отец перестал жаловаться на мое поведение. На самом деле, через какое-то время он тоже стал в какой-то степени верить в Пападжи. Однажды он спросил Пападжи: «Я вижу, что ваша кундалини пробуждена. Можете ли вы пробудить и мою кундалини тоже?» Пападжи только улыбнулся и сказал: «Это произойдет само».

Я должен рассказать вам об этой его улыбке. Для меня, когда Пападжи улыбается, это не просто знак того, что он счастлив или дружелюбно настроен. В этой улыбке есть какая-то проникающая сила. Когда Пападжи адресует кому-либо свою улыбку, в его взгляде есть такая сила или мощь, что она проникает в самое сердце. И разум не может сопротивляться этому. Когда эта улыбка сталкивается с разумом, разум вынужден уступить. Весь рассудочный хлам сразу же смывается, как только его касается эта улыбка.

Каждый раз, когда я прихожу к Пападжи, мне не хочется уходить. Все эти годы, что я хожу к нему, у меня ни разу не возникало желания сказать ему: «Пападжи, мне нужно идти. Можно я пойду домой?» Поэтому Пападжи всегда сам говорит: «Ом Пракаш, можешь идти домой». И только после этого я способен уйти.

В первые годы нашего общения он иногда забывал сказать мне, чтобы я шел домой. Или, может быть, он просто хотел, чтобы я остался. И когда это случалось, я оставался ночевать у него, потому что, как я уже говорил, я не мог сказать ему, что мне надо уходить.

Был один случай, когда я провел две ночи подряд в его доме, потому что он оба раза забывал сказать мне, чтобы я шел домой. На третий день мой отец пришел к нему, чтобы выяснить, почему я не пришел домой. Когда он пришел, он был очень сердит. «Мой сын даже не соизволил сообщить мне, где он находится или куда собирается! – начал он. – Какой же это сын! Он совсем нас не уважает!»

Пападжи сказал ему: «Вы говорите, что вы отец Ома Пракаша. В каком-то смысле вы правы. Но я тоже его отец. Вы отец, который зародил его в чреве его матери. Такие отцы порождали Ома Пракаша множество раз, снова и снова. Я тот самый отец, который взял на себя ответственность за то, чтобы он не попал в чрево очередной матери. Пожалуйста, помните, что я тоже отец этого мальчика».

Некоторые из последующих опытов общения с Пападжи будут появляться в других частях этой книги. А я тем временем возвращаюсь к деятельности Пападжи в Харидваре и Ришикеше.

В 1950-х и 1960-х гг. многих иностранцев, которые приходили к Пападжи, посылал к нему свами Абхишиктананда, французский монах, чья встреча с Пападжи в Южной Индии была описана в одной из предыдущих глав. Сам свами Абхишиктананда продолжал навещать Пападжи в течение 1960-х гг., то в Ришикеше, то в Лакнау.

Мира описывает свои впечатления от одной из этих встреч.

"Я впервые встретила его в конце 1960-х гг., когда жила с учителем в ашраме Сапт Саровар в Харидваре. Абхишиктананда в то время жил в хижине в Уттаркаши, всего в нескольких часах езды на автобусе, поэтому он часто делал остановку в пути, чтобы навестить учителя, когда ехал на юг или с юга.

Учитель рассказывал мне о нем до того, как я его увидела, поэтому я знала все о нем еще до того, как он приехал. Абхишиктананда считал учителя очаровательным человеком, но он никогда не был его преданным. Он был непоколебимо предан христианству, и это не позволяло ему принять учение учителя и назвать его своим гуру. И несмотря на это, он приходил снова и снова, всегда с длинным списком вопросов, касающихся духовности.

Сатсанги с его участием были очень интересными, потому что он знал, как спровоцировать учителя на хорошие ответы. Несмотря на то что он интересовался мистицизмом и много медитировал, у него был очень интеллектуальный подход к христианской теологии и индийской философии. Он хотел найти что-то вроде общего фундамента христианства и индуизма, и многие его вопросы были заданы с этой целью.

Иногда учитель превращал все в шутку, вступая с ним в философские дискуссии, но чаще он пытался сказать ему, что все идеи – и христианские, и индуистские – должны быть отброшены. Учитель снова и снова говорил ему, что его приверженность христианским идеям мешает ему войти в то состояние, о котором он так много думал и писал, но Абхишиктананда не мог это принять.

Сатсанги с учителем не были серьезными. На них всегда было много смеха и шуток. Абхишиктананда иногда жаловался, что мы были недостаточно серьезными и что мы смеялись без причины. Это смешило нас еще больше.

Однажды, когда мы были с ним в Лакнау, Абхишиктананда пережил что-то вроде экстатического состояния в результате того, что учитель сказал ему что-то. Не осознавая, что он делает, он споткнулся, перевернулся и упал лицом прямо в миску с мукой. Мы все сидели тогда у учителя на кухне. Когда он поднялся, он был весь белый. Конечно же, все хохотали так, что Абхишиктананда расстроился.

«Я больше не останусь здесь! – рассерженно воскликнул он. – Я возвращаюсь в Уттаркаши для серьезной медитации. Возможно, мне придется медитировать три месяца, чтобы оправиться от одного этого сатсанга!»

Он выполнил свою угрозу и не появлялся несколько месяцев. В то время у учителя часто были видения Христа, и их описания завораживали и озадачивали Абхишиктананду. Он не мог понять, почему Христос так часто являлся этому человеку, который все время пренебрежительно отзывался о чрезмерной приверженности христианству.

Я особенно хорошо помню одно видение. Учитель внезапно прекратил делать то, что он делал, лег, натянул одеяло до подбородка и оставался абсолютно неподвижным в течение нескольких часов. Я никогда до этого не видела, чтобы с ним происходило что-то подобное.

Когда он вернулся в свое нормальное состояние, он очень медленно описал космическое видение Христа, которое он только что пережил. В этом видении Христос, выглядевший так, словно он занимал собой всю Вселенную, звал его с распростертыми руками.

Я смотрела на лицо учителя в то время, как он описывал свое видение, и оно совершенно растворялось по мере того, как он рассказывал".


Это видение, возможно, посетило Пападжи в ноябре 1970 г., поскольку 23-го числа того месяца он послал свами Абхишиктананде следующее письмо:

"…Я хотел прочитать Бхагават, но почему-то не мог начать. Я отложил его и увидел Христа, который физически стоял передо мной. Ноги его стояли на земле, но голова уходила далеко в небо. Сначала он держал руки на груди, потом он полностью раскрыл их, протянув даже за их пределы. Затем он снова сложил их, согнув в локтях. В конце концов он шагнул вперед, чтобы обнять меня. Это длилось около часа. После этого я встал и пошел в джунгли, но видение осталось в моем сердце. Пожалуйста, скажи, как бы ты мог это объяснить."

Свами Абхишиктананда не смог вписать это видение в свою картину мира. В своей биографии, написанной священником Джеймсом Стюартом, свами Абхишиктананда признал, что описание этого видения поставило его в тупик. Он не мог понять, как и почему Христос явился индусу-адвайтину в своей космической форме.


Мира продолжает:

"Абхишиктананда присутствовал в тот момент, когда у учителя было видение Иисуса и апостола Петра на берегу Иордана. Учитель описывал то, что он видел, а Абхишиктананда дал нечто вроде комментария и объяснения, которые были основаны на его знании Библии и географии той местности.

Абхишиктананда был так впечатлен этим, что прислал к учителю или привел с собой еще нескольких христиан. Там была девушка по имени Беттина Баумер, которая осталась с учителем на несколько лет, итальянка по имени Марина, которая регулярно виделась с ним в 1960-е гг., и еще несколько человек.

Только один из них, Энрик Агвилар, смог отбросить свое христианское прошлое. Он приехал в Индию бенедиктинским монахом, но под влиянием учителя быстро отбросил свои христианские идеи."


По рассказам Миры, Пападжи часто поддерживал Абхишиктананду в его попытках найти параллели между индуизмом и христианством, но иногда он побуждал его полностью отбросить христианские идеи. Вот образец такой попытки, взятый из письма, которое Пападжи написал ему в ноябре 1970 г.


"Я знал очень немногих христиан-иностранцев, которые приходили ко мне в поисках Истины и вернулись к своему естественному состоянию за короткое время. Это говорит о том, что они, прежде чем прийти ко мне, готовились к этому через христианство. Что касается меня, я не вижу никакой разницы между христианской мыслью и той истиной, которая дана в Упанишадах. Я вижу четкие параллели между шлоками из Упанишад и стихами из Библии. Хотя почему я называю это параллелями?

Параллельными могут быть только две различные вещи. На самом деле, есть только одна Божественная мысль, независимо от того, кто ее выражает, Кришна или Христос. Они оба говорили об ОДНОМ Отце. ОМ или АМИНЬ. С любовью, X В. Л. Пунджа"


Хороший пример противоположного подхода содержится в рассказе, который я слышал несколько раз от Пападжи.

"Мы со свами Абхишиктанандой сидели на берегу Ганги недалеко от Ришикеша. Мы сидели молча, но внезапно он повернулся ко мне и спросил: «Рам, насколько я далек от свободы?» Он всегда называл меня Рам, как и некоторые другие люди в то время. Я ответил: «Так же далек, как небо от земли». Я увидел, что он разочарован моим ответом.

«Но что со мной не так? – жалобно спросил он. – Я медитировал много лет. Я предавался тапасу, я всю свою жизнь посвятил достижению этой цели».

«Если ты действительно хочешь быть свободным, – сказал я ему, – я могу сказать тебе, как сделать это мгновенно. Зачем ждать пять недель или пять лет? У тебя есть сумка. Брось эту сумку в Гангу, и я гарантирую тебе, что ты сразу же станешь свободным. Почему ты этого не делаешь?»

Это было серьезное предложение, но он не принял его. У него в сумке были его христианские книги, а также разная религиозная утварь, необходимая для того, чтобы проводить богослужение. Я сказал ему, чтобы он выбросил все свое христианство в реку, но он не мог сделать это.

«Я не могу, – сказал он. – Я предан христианству и я никогда не отброшу его».


Он, скорее всего, записал этот разговор, потому что много лет спустя я обнаружил, что он был включен в документальный фильм о жизни Абхишиктананды. Наши роли играли два актера, и диалог был почти таким же, как тот, который я только что описал. Абхишиктананда в конце концов потерял интерес к Пападжи и перестал приходить к нему.


Ом Пракаш вспоминает разговор, который произошел в Лакнау в начале 1970-х гг.

"Дело было в Лакнау, я сидел вместе с ними, и Абхишиктананда сказал Пападжи:

«Рам, вы уже не тот самый Рам, которого я впервые встретил в 1953 г. Тогда у вас было так много сил. По-моему, сейчас вы сильно изменились».


Пападжи посмотрел на него и ответил: «Это твои очки видят перемену. Ты надел новые очки, поэтому ты видишь по-другому. Я не изменился. Я всегда один и тот же. Если и есть какая-то перемена, то это потому, что ты видишь меня по-другому».


Пападжи убеждал Абхишиктананду отбросить христианство в течение почти двадцати лет, и безуспешно. Однако христианские идеи ушли от него сами собой после того, как у Абхишиктананды в Ришикеше случился сердечный удар, в результате которого он, полупарализованный, остался лежать на улице.

В письмах, которые он писал своим друзьям-христианам после этого происшествия, он описывал, как, лежа на дороге, у него был прямой опыт Я, что и опрокинуло все его прежние верования.


" Кто может выдержать это величие преображения, когда человек умирает преображенным; ибо Христос – это A3 ЕСМЬ! Об этом может говорить только тот, кто восстал из мертвых… Это был необыкновенный духовный опыт… Пока я ждал на обочине, на границе двух миров, я пребывал в величественном покое, ибо A3 ЕСМЬ несмотря ни на что в этом мире! Я нашел СВЯТОЙ ГРААЛЬ!

Чем дальше я продвигаюсь, тем менее способен представлять Христа так, как представляют его христиане… Потому что Христос – это прежде всего идея, которая пришла ко мне извне. Даже после моего опыта «за гранью жизни и смерти», который я пережил 14 июля 1973 г., моей целью является только пробуждение людей, возвращение их к тому, кто они есть на самом деле.

В любой религии все, что касается Бога или Слова Божьего и что не основано на глубинном опыте своего «Я», является скорее «представлением», оно не жизненно. Теперь меня совершенно не интересует учение о Христе.

Меня так мало интересует Слово Божье, которое должно когда-нибудь пробудить человечество… Слово Божье приходит из моего «настоящего» (и адресовано ему); пробуждающим началом является мое осознание себя! Я понял, что выше всего у Христа – это его «A3 ЕСМЬ»…

Единственное, что имеет значение, – это переживание его A3 ЕСМЬ. Христос – это сама тайна A3 ЕСМЬ, и при непосредственном опыте и сущностном знании вся христология исчезает… Что означает «христианское пробуждение»?

В процессе пробуждения вся религиозная окраска неминуемо исчезает… Окраска может различаться в том или ином случае, но сущностное за пределами этого. Открытие A3 ЕСМЬ Христа – это конец любой христианской теологии, потому что все представления сгорают в огне живого опыта… Я чувствую столь сильно, все больше и больше ослепительное пламя этого A3 ЕСМЬ, в котором все представления о личности Христа, о его онтологии, истории и т. д. исчезают."

Однажды в 1970 г. Пападжи и Мира поехали в Лакнау и остановились там на какое-то время. Пока они были там, к ним приехал один преподаватель из Японии, профессор Ошида. Пападжи много раз рассказывал историю их встречи. В той версии, которая приведена ниже, он рассказывает ее одной женщине из Японии, которая сказала ему, что не хочет откладывать свое просветление и считать его событием, которое может произойти когда-нибудь в будущем.


"Это очень хорошее отношение. Если ты хочешь этого прямо сейчас, то ты получишь это прямо сейчас. Не застревай в своих представлениях, думая, что можно постепенно идти к этому и достигнуть этого позже. Все эти представления – ловушки, чтобы не дать тебе осознать, кто ты есть прямо сейчас.

Я встречал несколько японцев, таких же, как ты. Они узнали обо мне в Японии и в ту же минуту решили приехать в Индию. Если свобода – это то, чего ты на самом деле хочешь, ничто не может встать на твоем пути. Когда ты услышишь зов, ты ответишь на него сразу же.

Однажды в мой дом в Нархи пришел один японец, звали его профессор Ошида, и спросил, дома ли я. Кто-то из членов моей семьи сказал ему, что я наверху, даю сатсанг и он может присоединиться к нам.

Сначала он не хотел подниматься, потому что у него было только одно легкое. Другое было удалено во время операции. Врачи, лечившие его в Токио, советовали ему не ходить по лестницам, поскольку считали, что это усилие будет чрезмерным для его единственного легкого.

Он подумал: «Я проделал весь этот путь, чтобы увидеть его. Теперь он всего лишь в нескольких метрах от меня. Если мне нужно подняться по лестнице, чтобы увидеть его, я поднимусь».

Видите, он ничего не откладывал на потом. Он мог бы подождать, пока я спущусь, но он не захотел. Не думая о том, что он может повредить свое единственное легкое, он поднялся по лестнице, чтобы увидеть меня.

В течение какого-то времени он молча сидел в дальней части комнаты, но через несколько минут начал смеяться. После первых нескольких секунд его смех стал неконтролируемым. Он смеялся целый час без остановки. В конце сатсанга я пригласил его позавтракать с нами. Пока мы ели, он рассказал свою историю.

«У меня только одно легкое, – начал он, – и мои врачи советовали мне очень бережно относиться к нему. Мне нельзя ходить по лестницам и даже смеяться нельзя. Подобные вещи, которые заставляют легкие напрягаться, мне запрещены. Если я случайно засмеюсь, я должен принять лекарство».

Он показал мне свой рентгеновский снимок, который всегда носил с собой на тот случай, если ему понадобится медицинская помощь в Индии, и также показал мне пузырек с таблетками, которые всегда носил с собой. Я впервые услышал о том, что смех – это какая-то разновидность болезни, и есть даже специальное лекарство на тот случай, если ты случайно подхватил ее.

Насколько я знаю, японцы не очень много смеются. Только такая нация могла назвать смех проблемой и изобрести химическое лекарство против него. Профессор был в очень веселом настроении. Он явно больше не беспокоился о своей болезни.

«Сегодня я поднялся к вам по лестнице, сидел с вами и смеялся целый час. Я не чувствовал ни малейшей боли или напряжения. На самом деле я чувствую себя так, словно у меня выросло новое легкое. Я не дышал так легко с тех пор, как у меня было два здоровых легких. Смех вместе с вами был для меня очень хорошим лечением. Я больше не собираюсь следовать советам моего врача. Я собираюсь подниматься к вам по лестнице каждый день и смеяться вместе с вами столько, сколько смогу».

Когда он неделю спустя вернулся в Японию, все его коллеги хотели знать, зачем он поехал в Индию и что он получил там. Он рассказал им обо мне и упомянул, что я духовный учитель в индуистской традиции. Его друзья, которые тоже были преподавателями, сразу же захотели узнать, в чем заключается мое учение.

Наверное, они ожидали услышать что-то вроде лекции по философии. Вместо этого профессор просто начал смеяться. Его коллеги повторили вопрос, и снова профессор начал смеяться. Они стали беспокоиться за него, поскольку знали, что врачи запретили ему смеяться.

Они также интересовались его психическим здоровьем после путешествия в Индию, потому что каждый раз, когда они спрашивали его о моем учении, он начинал смеяться. В конце концов, когда они снова спросили его о моем учении, он ответил: «Этот смех и есть учение. Это лучшее выражение того, что я привез из Индии». Он написал и рассказал мне все это. Вот так я и узнал об этом. Смех естествен. Счастье естественно. Но когда ты загружаешь свою голову мыслями, ты больше не можешь смеяться. Когда ты избавишься от всех мыслей, смех и счастье придут сами собой.

Невозможно найти двух врачей, которые были бы согласны между собой относительно методов лечения. Пока они учатся в колледже, они изучают одни и те же книги, но когда они начинают практиковать, все они начинают спорить друг с другом.

Японские врачи считают, что смех – это плохо, потому что он заставляет легкие напрягаться. Недавно я читал об исследованиях в Америке, которые продемонстрировали, что «кто много смеется, не нуждается ни в каких врачах». Я предпочитаю американскую медицину."


Профессор Ошида больше не приезжал к Пападжи, но спустя двадцать пять лет Мира случайно встретила его в Брюсселе.

"Я шла по улице и вдруг увидела, как этот японец бежит мне навстречу. Мне показалось, что я где-то его видела. Когда он крепко, по-медвежьи обнял меня, я вдруг поняла, что это тот самый профессор Ошида, которого я встретила в Лакнау около 1970 г. Он все еще смеялся, и по его поведению я сделала вывод, что у него отменное здоровье. Во время этой чудесной встречи он сказал мне, как счастлив он был с тех пор, как встретил Пападжи."

Мира и Пападжи вернулись в Ришикеш спустя несколько недель и возобновили свои обычные занятия – прогулки, плавание и общение с визитерами. Некоторые из них были серьезными искателями, но другие просто пытались преодолеть расстройства своей психики.

В следующем абзаце Пападжи рассказывает, как он общался с некоторыми из тех людей, которые приходили к нему в тот период.


" Последние шестьдесят лет я езжу в Ришикеш и встречаю там много молодых людей. Встречаются и совсем юные. Одной девушке, которую я там встретил, было всего семнадцать лет. Позже я выяснил, что она была англичанкой и приехала из Лондона самостоятельно. Некоторые жители города говорили мне о ней во время одного из моих визитов.

«Сходите и посмотрите на эту девушку, которая сидит у реки. Она сидит там неподвижно круглые сутки. Даже когда жарит солнце или идет проливной дождь, она не уходит. Даже местные так называемые садху не совершают такой тапас. Мы спускаемся к Ганге для омовения один или два раза в день, а она все свое время проводит там».

Я тут же почувствовал, как меня тянет к ней, хотя я даже еще не видел ее. Когда у вас есть такая решимость, учитель придет к вам. Не нужно ходить и искать его. Я спросил, куда идти, пришел и сел рядом с ней на берегу Ганги.

«Ты приехала сюда со своими родителями?» – спросил я. Я думал, что это наиболее вероятно, поскольку она выглядела совсем юной. Я даже подумал, что она, может быть, школьница и у нее летние каникулы.

«Нет, – ответила она. – Я приехала сюда сама из Лондона. Я в этом году окончила школу и решила отдохнуть годик, прежде чем поступать в колледж».

«А как же твои родители? – спросил я. – Они разрешили тебе самостоятельно поехать в Индию?»

Я думал, что она, должно быть, сбежала из дома, поскольку ни одна индийская семья не позволила бы своей семнадцатилетней дочери самостоятельно проехать половину земного шара.

«Да, – ответила она, – они согласились. Они сказали, что мне можно прожить один год в Индии, прежде чем я пойду учиться в колледж».

«Почему ты приехала именно сюда? – спросил я. – Что заставило тебя выбрать это место?»

«Я хочу просветления, – ответила она очень решительным тоном. – У меня только один год до колледжа, и я не собираюсь тратить время зря. Я собираюсь провести весь год в медитации на берегу Ганга».

«Как ты узнала о Ришикеше?» – поинтересовался я. Этот город хорошо известен в Индии, но я не думал, что лондонские школьницы знают о нем.

«У одного моего друга в Лондоне родители работали в Индии. Я знала, что, чтобы обрести свободу, нужно ехать в Индию, и я спросила их, куда в Индии надо ехать для серьезной медитации. Они рассказали мне об этом месте».

Меня впечатлила ее непоколебимая решимость. Когда у вас есть такое страстное желание свободы и когда вы отказываетесь от всего в жизни, чтобы обрести ее, сами боги приходят к вам и служат вам. Она поняла, что я могу кое-что ей предложить, потому что спросила, могу ли я помочь ей открыть ум.

«Да, – ответил я, – но это произойдет в нужный момент».

Я регулярно навещал ее, водил ее поесть в некоторые местные ресторанчики и приглашал ее на прогулки по ближайшим холмам. Несколько недель мы приятно проводили время, кушая и гуляя вместе. Через некоторое время я выяснил, что ее родители даже не знают, где она находится. Она даже не писала им с того момента, как приехала в Индию.

Я заставил ее сесть и написать письмо, и сам тоже написал им письмо, в котором сообщил, что им не нужно волноваться о ней, потому что она в хорошем месте и о ней заботятся.

В течение нескольких недель я обращался с ней так, словно она была моей внучкой. В конце концов она получила прямой опыт, которого искала. После того как это произошло, я сказал ей:

«Тебе больше не нужно оставаться здесь. Ты получила то, ради чего приехала сюда. Теперь ты можешь вернуться домой и осчастливить своих родителей».

Она последовала моему совету и вскоре уехала. Такая жажда свободы встречается очень редко. Это чудо – видеть ее на лицах молодых людей.

Некоторые из тех, кого я встречал медитирующими в Ришикеше, были такими юными, что мне приходилось спрашивать у них, как им удалось добыть денег на поездку в Индию. Некоторые из них зарабатывали сами, некоторым деньги давали родители.

Одна девочка-подросток, которую я встретил, заработала деньги очень легко и быстро. Она, похоже, жила очень неплохо. Когда я спросил ее, откуда она взяла столько денег, она ответила: «Я снялась полуобнаженной для мужского журнала. Денег, которые я получила за один этот снимок, хватит на то, чтобы прожить в Индии несколько лет».

Примерно в то же время ко мне пришла девушка из Бразилии, которая выглядела немного постарше. Ей было, может быть, около двадцати. Она подошла ко мне, когда я сидел возле Ганги, угостила меня фруктами и рассказала мне свою историю на ломаном английском.

«Я из богатой семьи, живу в Бразилии. Я приехала в Индию, чтобы медитировать, и остановилась в ашраме Вед Никетан, потому что ни один из остальных ашрамов не принимал иностранцев. Тамошний свами дал мне комнату. Я здесь уже шесть месяцев, и хотя свами очень хорошо относится ко мне, я больше не считаю его просветленным. Он заботится обо мне, но ничему меня не учит и не помогает мне в моих медитациях.

Я приехала в Индию за просветлением, но теперь я знаю, что этот человек не поможет мне в этом. Один парень, который раньше жил там, ушел оттуда и пришел к вам. Я недавно встретила его на рынке и он сказал, что очень доволен своим решением. Я тоже хочу регулярно приходить к вам, но у меня есть одна проблема. Мой свами не позволит мне посещать другого учителя или ашрам.

Чтобы прийти к вам сегодня, мне пришлось сказать ему, что я иду на рынок, чтобы купить фруктов. Он хранит мои дорожные чеки и паспорт под замком, поэтому мне трудно куда-либо уйти. Мне немного жалко его, и я очень хочу помочь ему. Если вы можете помочь мне достичь просветления, я хочу вернуться назад и помочь ему обрести его. Он меня отпускает только на один час в день, поэтому я не могу остаться с вами надолго».

Я много повидал в жизни, но это было что-то новое для меня: ученица, которая хочет просветлить своего гуру! В прошлом были гуру, которые даровали просветление своим ученикам. Теперь, в Кали Югу [в текущую эпоху], все встало с ног на голову, и ученики должны просветлять своих гуру.

Я сказал ей: «Ты сделала плохой выбор, остановившись в том месте. Ты была чужой в Индии, и ты остановилась в единственном месте, в котором тебя приняли. Поезди немного по таким местам, как Варанаси, изучи получше страну, прежде чем доверять свое духовное развитие кому-либо».

«Но свами забрал все мои деньги, – сказала она. – Как же я могу уехать?»

«Ты сказала, что ты из богатой семьи. Напиши домой и попроси выслать еще денег. Как только они придут, потребуй назад свой паспорт и уходи».

Многие ашрамы стараются держать своих учеников под контролем, запрещая им посещать других учителей или духовные общества. За те годы, что я прожил в Ришикеше, я встречал нескольких людей, которые фактически находились под домашним арестом того или иного свами.

Женщина по имени Сюзан из Южной Франции узнала мое имя от Ливана Амара, французского юноши, который много времени провел со мной. Ей также дали имя свами Чандры, учителя, у которого был ашрам в Харидваре. Она сначала отправилась туда и получила от него посвящение. Сюзан хотела посетить меня, но, поскольку она знала, что свами Чандра не любит, когда члены его ашрама ходят ко мне, она вынуждена была осуществлять свои планы тайком.

В Харидваре, в отеле, где я иногда останавливался в то время, она выяснила, что я в Лакнау. Кто-то дал ей мой адрес в Лакнау, но ей нужен был предлог, чтобы поехать ко мне. Она сказала свами Чандре: «Мне надо поехать в Дели, чтобы купить обратный билет на самолет. Я вернусь через несколько дней».

Она поехала в Лакнау на поезде Дун Экспресс и была у моих дверей уже в 9 утра. У нас была очень приятная встреча. Мы проговорили целый день, до одиннадцати вечера. Я позволил ей остаться в нашем доме на ночь, потому что ей некуда было больше идти. На следующее утро я принес ей чашечку кофе и поинтересовался, как она себя чувствует. Я спросил об этом, потому что видел, что она выглядит очень счастливой.

«После того как вы ушли вчера вечером,
я была невероятно счастлива, меня переполняли блаженство и безмолвие. Теперь в моем уме совсем не осталось никаких мыслей, только тишина и покой. Не это ли вы называете свободой?»

В этот же день она уехала обратно в Харидвар, так как пообещала своему свами, что ее не будет только два дня. Она, наверное, сказала нескольким своим знакомым, что планирует тайную поездку в Лакнау, потому что, вернувшись, обнаружила, что ее комната пуста. Ее сумка была собрана и выставлена внизу лестницы.


Не все те, кто приходил ко мне, приходили по причинам духовного характера. Многие приходили, потому что находились в депрессии, в смятении или даже были сумасшедшими.

Один мужчина из Нью-Йорка пришел ко мне, потому что его, как он уверял, многие годы преследовал призрак. Он сам был психиатром, но ни один из его коллег не мог ему помочь. В конце концов, после многих лет лечения, кто-то, кто знал меня, предположил, что я могу ему помочь. Я жил тогда не очень высоко в горах недалеко от Ришикеша, в доме с тремя комнатами. Он приехал туда на такси и сразу же начал рассказывать мне о своей проблеме.

«Меня преследует призрак женщины. Я не могу от нее избавиться. Когда я ложусь, я вижу, как она садится ко мне на грудь с кинжалом в руке. Когда она не пытается проткнуть меня кинжалом, она старается меня задушить. Когда я сажусь за стол, она садится рядом и пытается стащить всю еду. Куда бы я ни пошел, она идет за мной. Она последовала за мной даже в Индию. Когда я пошел покупать билет, она стояла в соседней очереди. Она купила билет на этот же самолет. И когда я вошел в самолет и занял свое место, она села рядом и сидела в течение всего полета. Она исчезла только тогда, когда я подошел к вашему дому. Здесь есть что-то такое, что ей не нравится. Можно мне остаться здесь с вами? Я чувствую себя гораздо лучше, когда нахожусь в том месте, про которое точно знаю, что она здесь не появится».

Я разрешил ему остаться и разместить вещи в одной из пустующих комнат.

«Пока вы можете здесь остаться, – сказал я ему. – Сегодня спите тут, а завтра мы еще поговорим о вашей проблеме».

В час ночи он постучал ко мне в дверь и сказал: «Она снова пришла! Когда я лежал в своей комнате, она села мне на грудь! Я больше не хочу там оставаться. Можно я буду спать с вами?»

Я разрешил ему, потому что он был слишком напуган, чтобы спать одному.
В течение следующих нескольких дней я пытался выяснить, что вызвало эту проблему. Он определенно видел этот призрак, и один только вид его приводил этого человека в ужас. Он несколько раз рассказал мне эту основную историю, и при этом ни разу не упомянул, что привело его в это состояние.

В конце концов я решил провести небольшое расследование. Я попросил его сходить в город и купить немного фруктов, зная, что это поручение займет у него около двух часов. Пока его не было в доме, я осмотрел его вещи, чтобы выяснить, нет ли среди них разгадки.

На дне его сумки, аккуратно завернутая в шелковую ткань, лежала фотография девушки и кольцо, похожее на обручальное. Оно было сделано из золота, и в него был вставлен бриллиант. Я задавал ему множество вопросов о его личной жизни в надежде получить хоть какую-то информацию, касающуюся этой проблемы, но он ни разу не упоминал об этой девушке. Я решил, что эта девушка, должно быть, как-то связана с этой проблемой.

В следующий раз, когда мы говорили об этом наваждении, я спросил его, чей, по его мнению, это мог бы быть призрак. Может, это призрак бывшей жены или бывшей возлюбленной? Он сказал, что не знает. Я также спросил его, женат ли он или живет с подругой. Он сказал, что женат, но когда я попросил его рассказать о его жене, я понял, что она не может быть той женщиной, чья фотография была в его сумке.

В конце концов, когда я понял, что вывести его на разговор об этой загадочной женщине невозможно, я вытащил фотографию из его сумки, пока он не видел, показал ее ему и спросил, кто это.

«Я прошу прощения за то, что сделал это, – сказал я. – Я хотел изучить вас, но вы мне не позволили, и мне пришлось вместо этого изучить ваш багаж. Я думаю, что это и есть ваш призрак. Почему вы не хотите рассказать мне про нее?»

Когда я показал ему эту фотографию, он в конце концов признал, что это и есть та самая девушка, которая преследует его. Это была его первая жена. Много лет назад он убил ее во время совместной поездки, потому что влюбился в другую женщину. Он подсыпал яд ей в кофе и выбросил ее тело в реку. Он хорошо замел следы, так как ему удалось убедить всех ее друзей, родственников и даже полицию в том, что она просто бесследно исчезла.

С тех пор образ этой женщины преследовал его. Он никогда до этого не признавался никому, что эта женщина и была тем самым призраком, который не давал ему покоя. Я видел, что он готов избавиться от своей ноши.

«Настала пора отпустить ее, – сказал я. – Отнеси фотографию и кольцо к реке, и мы проведем надлежащий ритуал погребения для нее».

Я дал ему цветы в качестве подношения реке и сказал ему, чтобы он попросил прощения у призрака своей жены. После этой краткой церемонии я предложил ему посидеть в молчании полчаса и помедитировать на дух усопшей. «Пожелай ей всего хорошего, – сказал я ему, – и отпусти ее. Она, наверное, так же устала от тебя, как и ты от нее. Ей пора уходить. Отпусти ее с любовью».

Когда прошло полчаса, я сказал ему, чтобы он бросил кольцо и фотографию в реку. Это было настоящее испытание: если он сделает это охотно и радостно, это будет означать, что он избавился от своего наваждения. Он, ни секунды не медля, бросил их в реку. Следующие полгода он провел со мной, и когда он вернулся в Америку, то был полностью здоров.

Он написал мне, что счастливо живет со своей второй женой и дочерью от второго брака. Это плохо – носить в себе такую тяжелую ношу. Тайная вина отравляет сердце и разум. Лучше признаться в содеянном, попросить прощения, принять все последствия и идти дальше. Тянуть за собой подобные истории из прошлого – значит вредить своему рассудку.

Другие люди приходили ко мне с таким же поврежденным рассудком. Одного парня из Канады прислал ко мне миссионер в конце 1960-х гг. Ему было около девятнадцати лет, но его разум и тело были разрушены наркотиками и чрезмерным сексом.

Когда он рассказал мне о своем образе жизни, мне было трудно поверить, что такой молодой человек может настолько себя разрушить такой развратной жизнью. Кто-то посоветовал ему как последнее средство провести какое-то время со мной, потому что он, по всей видимости, шел прямиком к ранней гибели.

Молодые люди обычно полны жизненных сил, но этот мальчик был полностью опустошен. Он намеренно разрушал себя, потому что, как мне кажется, у него было скрытое извращенное влечение к смерти. Он и вправду говорил мне, что несколько раз помышлял о самоубийстве.

Я регулярно виделся с ним в течение нескольких недель, но он всегда казался сонным и безразличным. Он не хотел ничего делать и иногда даже не хотел есть. Его тело было ослаблено, и он страдал от приступов депрессии. Этот парень хотел бросить свои старые привычки, так как видел, что происходит с его жизнью, но я не очень много мог для него сделать.

Ему нужен был здоровый образ жизни, хорошая компания и много физических упражнений. Я предложил ему пойти на какое-то время поработать к Матери Терезе в Калькутту, но он полагал, что она не примет его. В то время ее мало кто знал за пределами Индии. Я отправил его туда с рекомендательным письмом и она приняла его, даже несмотря на то что он выглядел очень сомнительно. Он написал мне несколько недель спустя и сообщил, что счастлив работать там.

И психиатр из Америки, и этот парень из Канады навлекли на себя эти беды своим безответственным поведением.

Другие душевно неблагополучные люди, которых я встречал, были жертвами чьих-то злодеяний. Одна девушка пришла ко мне после того, как услышала обо мне в Бирманском Вихаре в Бодх Гайе. Она была буддисткой и проводила много времени в медитациях в Таиланде и Бодх Гайе.

Несмотря на то что она была очень искренней и много медитировала, ее душевное состояние показалось мне не совсем благополучным. Я чувствовал в ней большое горе и страх, о которых она не хотела говорить. В конце концов я узнал ее историю от одной француженки, которая жила вместе с ней в Гонконге и подружилась с ней.

Когда девочке было примерно тринадцать лет, она спросила свою мать: «Почему я не похожа на вас? У меня светлые волосы и кожа, а вы с папой оба темноволосые и кожа у вас темнее». Ее мать решила, что пришло время рассказать ей правду. «Мы удочерили тебя, когда ты была совсем маленькой. Никто не знает, кто твоя настоящая мать. В агентстве по усыновлению нам сказали, что тебя нашли на улице в полиэтиленовом мешке. Мы заботимся о тебе с тех пор, как ты была малышкой нескольких месяцев от роду».

Это открытие больно ранило ее. Она стала чувствовать себя нежеланным и нелюбимым ребенком и в конце концов сбежала от своих приемных родителей, даже несмотря на то что они хорошо о ней заботились. Она нашла прибежище в буддизме и стала медитировать по многу часов ежедневно.

Эти медитации заглушали болезненные воспоминания, но не решали основную проблему. Ей нужны были любовь и ласка, ей необходимо было знать, что люди, которые окружают ее, нуждаются в ней и заботятся о ней. У нее была душевная травма. Она не могла сначала открыться мне, потому что ей казалось, что ее лишили любви ее настоящих родителей. Ее прошлое и навязчивые мысли о нем делали ее душевно нездоровой.

Эта проблема довольно широко распространена на Западе. Я был во многих странах и разговаривал с тысячами искателей об их прошлом. Я не перестаю изумляться количеству западных людей, которые рассказывают мне о том, как они страдали от того, что родители плохо обращались с ними. Похоже, никому из них не повезло родиться в хорошей, любящей семье на Западе.

Когда я встретил ее во второй раз, она вела более социально активную жизнь. Вместо того чтобы позволить ей прятаться в своих медитациях, я целыми днями занимал ее разными делами. Мы вместе ходили плавать в Ганге, я брал ее с собой в долгие прогулки по лесу. Я побуждал ее к тому, чтобы она рассказывала мне о своем прошлом в спокойной манере, потому что я не хотел, чтобы она считала это своей тайной виной, которую нужно скрывать. Любовь, которую она получила за эти несколько недель, сделали ее более счастливой, чем все эти часы насильственной медитации.

Когда она уезжала, она была в хорошей форме. Я сказал ей: «Тебе не нужно носить с собой свое прошлое. Это не твоя проблема. Твоя мать поступила плохо, бросив тебя, и из-за этого она когда-нибудь будет страдать. Но тебя это больше не касается. У нас в Индии есть традиция, которая утверждает, что, если ты достиг свободы, все предыдущие поколения в твоей семье получают благословение, где бы они ни были.

Вместо того чтобы испытывать противоречивые чувства к своей матери, благослови ее своим просветлением. Возможно, она нуждается в помощи точно так же, как нуждалась и ты, когда пришла сюда».

Я по своей природе веселый человек, и мне нравится видеть людей вокруг меня счастливыми. Большинство людей, которых я встречаю, даже те из них, кто всерьез добивается свободы, умеют смеяться и получать удовольствие, но некоторые непоправимо лишены чувства юмора. Ничего, что я могу сделать или сказать, неспособно даже вызвать улыбку на их лицах.

Я встречал несколько таких людей в те годы, когда жил в Ришикеше. Один такой человек был из Милл Вэлли, Калифорния. Он приехал специально, чтобы встретиться со мной, и я повел его по Ришикешу, чтобы показать ему важные места.

В тот день я был в приподнятом настроении и в полной мере наслаждался красотами, которые дарила природа. Я указывал ему на все, что, по моему мнению, могло его заинтересовать, и разъяснял некоторые местные обычаи, чтобы он мог понять, что происходит вокруг. Когда приезжаешь в незнакомую страну, все, чем люди занимаются там, кажется интересным и удивительным, но этот человек оставался мрачным в течение всей прогулки.

В конце концов мы оказались на берегу Ганги. Плеск волн и пение птиц вызвали у меня такое хорошее чувство, что я начал смеяться. Мой спутник явно счел мое поведение очень странным, хотя и был слишком вежлив, чтобы сказать это вслух.

Через некоторое время я повернулся к нему и спросил: «Почему вы так серьезны все время? Вы словно носите маску покойника. Она выглядит такой неподвижной и закостеневшей, что вы, наверное, не сможете улыбнуться, даже если захотите».

«Вы, индийцы, можете смеяться без всякой причины, – сказал он, – и никто вам за это ничего не сделает. В Америке такое поведение, как вы продемонстрировали сегодня, считается недопустимым. Если кто-то в общественном месте начинает смеяться без всякой причины, приходит полисмен. Люди, которые ведут себя так, как вы, рискуют оказаться в ближайшей психбольнице».

Он сказал это с абсолютно бесстрастным лицом. Возможно, он думал, что таких людей нужно отправлять в сумасшедший дом.


В другой раз я водил профессора из Парижа по Ришикешу. Он тоже казался очень серьезным человеком, но в его случае это была скорее маска. «Мишель, – сказал я ему, – вы производите впечатление очень серьезного человека. Сегодня чудесный день. Мы сидим на берегу Ганги, и природа дает нам замечательное представление. Посмотрите, как прыгают рыбки, послушайте, как поют птицы. Неужели все это не дает вам ощущение счастья и покоя? И если да, то почему вы этого не показываете?»

Он ответил, довольно печально:
«Мне пришлось научиться быть серьезным, чтобы как следует выполнять свою работу. Я профессор философии. Если бы я стоял перед своими студентами и смеялся и хихикал так, как вы это делали сегодня, кто бы принимал мои лекции всерьез? Философия должна быть серьезным предметом, поэтому, когда я стою и говорю о ней, я должен выглядеть серьезным».

«Но я же не ваш студент, – сказал я. – Вы можете со мной расслабиться и показать ваши истинные чувства».

«Это тяжело, – признался он. – Общество ставит нас в такие условия, что мы должны быть серьезными большую часть времени. С самого детства, если мы ведем себя несерьезно, наши родители и взрослые ругают нас за легкомыслие.

Мы можем смеяться внутри, но мы не можем показать это, потому что рядом обязательно окажется кто-то, кто станет нас осуждать. Поэтому мы притворяемся, но через какое-то время эта привычка к серьезности так укореняется в нас, что мы не можем остановиться, чтобы расслабиться и показать свой настоящий характер.

Мы становимся пленниками того образа, который общество ожидает от нас. Мне кажется, это случилось и со мной тоже. Иногда приходит желание открыто выразить свою радость и счастье, но представления о приемлемом поведении, которые мое общество навязывает мне, не дают мне даже попытаться. Я думаю, на Западе много таких, как я. Мы все должны оставаться серьезными, чтобы не потерять работу и одобрение окружающих».

Большая часть историй, рассказываемых в этой главе, были об иностранцах, которых Пападжи встречал в Ришикеше или Харидваре. Он не забывал и о своих старых преданных – периодически посещал Лонду, Бомбей и Лакнау, чтобы увидеться с ними, и они тоже, в свою очередь, навещали его в Харидваре.

В следующей истории рассказывается о неудачной экспедиции, в которую отправился Пападжи с группой своих индийских преданных. Более ранние встречи Пападжи с некоторыми членами этой группы были описаны в предыдущей главе.


"Несколько моих последователей с Юга хотели совершить со мной паломничество в Бадринат. Они несколько раз говорили мне, что хотели бы отправиться в это путешествие со мной, потому что хотят посетить некоторые индийские святыни вместе со своим гуру. В конце концов я согласился поехать с ними. Кроме меня, там было пять человек. Одного звали Нараян Бакр, он был врачом из Лонды, другой был подрядчиком по поставкам леса из Белгаума, третий был учителем, четвертый, Б. Д. Дезай, работал в бухгалтерии в гостинице ТаджМахал в Бомбее, и пятый, Камлани, был владельцем столовой на вокзале Лонды.

Мы вместе проехали из Карнатаки в Харидвар – место, откуда отходят автобусы к местам паломничества в Гималаях. Был самый разгар туристического сезона, и мы в течение семи дней не могли зарезервировать места ни на один автобус. Это не имело никакого значения. У нас было много времени, а в Харидваре и Ришикеше было много мест, которые стоило посетить. За эту неделю мы купили все, что, по нашему мнению, было необходимо для поездки в Бадринат.

Нам нужно было многое, потому что мы планировали заезжать по пути в некоторые места, расположенные поблизости, такие, как Долина Цветов. Высота некоторых из этих мест более 5000 метров, поэтому мы удостоверились, что у всех нас есть хорошая обувь, верхняя одежда, зонты и т. д. Мы также взяли с собой большой запас непортящейся еды, так как знали, что там, куда мы направлялись, мест, где можно поесть, мало и расположены они далеко друг от друга. Врач, который ехал с нами, купил специальные лекарства, которые, как он сказал, могут помочь на тот случай, если кто-нибудь из нас заболеет горной болезнью.

В назначенный день мы собрались на автобусной остановке, привязали все свои сумки к крыше автобуса и заняли свои места. Через несколько минут я объявил всем: «Мы не едем в Бадринат. Все на выход! Мы остаемся здесь».

Все были в шоке. Они целую неделю ждали этого автобуса, и за несколько минут до его отправления я объявил им, что не хочу, чтобы кто-то из них ехал. Они хотели знать, в чем дело, но я не стал им ничего объяснять. Я сказал всем членам нашей группы, чтобы они вышли из автобуса и сняли сумки с крыши. Все остальные люди, которые сидели в автобусе, хотели знать, почему мы уходим, но им я тоже не стал ничего объяснять.

Садху в оранжевых одеждах спросил одного из членов нашей группы, почему мы уходим, и он ответил: «Это наш гуру. Мы все из Южной Индии, совершаем с ним паломничество. Мы планировали поехать с ним в Бадринат, но теперь он приказал нам выйти из автобуса и сказал, что мы туда не поедем. Мы неделю ждали этого автобуса, но теперь он говорит, что мы не можем на нем уехать».

Этот свами, у которого была длинная борода, сказал: «Не верьте ему, он сумасшедший! Какой гуру может не дать вам поехать в святое место, в Бадринат? Он не гуру, он обманщик! Не слушайте его. Вернитесь в автобус и не слушайте, что он говорит».

Чтобы гарантировать, что никто из моей группы не вернется в автобус, я отдал билеты нашему кондуктору и получил деньги обратно. Он тут же перепродал их другим людям, которые ожидали неподалеку в надежде, что кто-нибудь в последнюю минуту передумает ехать. Трое из пятерых с радостью послушались, но врач и учитель все еще хотели ехать. Они проделали долгий путь и были разочарованы тем, что их давно ожидаемое паломничество отменилось в последний момент.

Видя их разочарование, я предложил им альтернативную поездку. «Давайте вместо этого поедем в Кашмир. Мы можем пойти в храм Вайшно Дэви. Мы также можем пойти посмотреть на ледяной лингам в пещере Амарнатх».

Храм Вайшно Дэви – один из самых богатых в Индии. В дни больших фестивалей сотни тысяч людей отправляются туда в паломничество. Ледяной лингам в пещере Амарнатх так же знаменит. Это сформировавшийся в природных условиях лингам, расположенный в пещере высоко в Гималаях.

Каждый год в августе десятки тысяч людей совершают нелегкое восхождение к пещере, чтобы получить даршан лингама. Это путешествие длится несколько дней и заканчивается на высоте 12000 футов. Мы начали путешествие на поезде.

В Амритсаре двое парней сказали, что хотят выпить чаю на платформе. На самом деле они хотели покурить, но не хотели курить в моем присутствии. Один из них купил газету Трибьюн и сразу же нашел заметку о крушении автобуса. Это был тот самый автобус, на котором мы должны были ехать. Отъехав 40 миль от Харидвара, он свалился в Гангу, при этом погибли 38 пассажиров. Некоторые из нашей группы все еще жаловались на то, что я отменил поездку в Бадринат, но когда они прочитали эту заметку, сразу же притихли и больше не высказывались на эту тему.

Во время следующего этапа нашего путешествия мы ехали на автобусе в место, которое называется Катра. Оттуда, чтобы попасть в храм, мы должны были пешком подняться на крутую гору. Мы получили даршан и затем отправились в долгий путь обратно в Джамму.

Обратный путь был трудным, потому что шел проливной дождь и дорога ремонтировалась. Там было несколько объездных дорог. Временами дорога была такой плохой, что один парень начал жаловаться: «Вы спасли нас от одного крушения автобуса, но скоро мы погибнем в другом!» Когда мы прибыли в пункт назначения, выяснилось, что маршрут, по которому мы ехали, официально закрыт для автобусов. Правительство запретило автобусам ездить по этой дороге, пока ее не отремонтируют, но один водитель проигнорировал запрет и привез нас в пункт назначения.

Эти встречи со смертью отбили у членов нашей команды охоту искать приключения высоко в горах. Мы решили не совершать паломничество в Амарнатх, поскольку у нас не было необходимого снаряжения, чтобы стоять лагерем в течение нескольких дней на таких больших высотах. Вместо этого я предложил съездить в Варанаси и Читракут."


Отмена этой поездки, возможно, предотвратила еще одно несчастье. В том году, из-за необычайно плохой погоды, во время паломничества на Амарнатх погибло сорок паломников.

Пападжи продолжает свой рассказ.

" Парни из нашей группы уже написали своим родственникам, что они едут в Бадринат в тот день, когда произошло крушение автобуса. Как только мне показали эту заметку, я заставил их всех написать письма, в которых сообщалось, что все они живы и здоровы. Письма не дошли вовремя. Когда я вернулся в Лакнау, меня ждала большая пачка телеграмм, и все они были от родственников тех, кто поехал со мной. Пока нас не было, их родственники звонили мне домой каждый день и спрашивали, не слышно ли чего-нибудь о нас, но никто не знал, где мы. Многие из них знали, что мы собирались ехать на автобусе, который разбился, но мы не могли передать им новости в течение нескольких дней."

Крушение автобуса произошло в августе 1969 г. Пападжи вкратце у помянул об этом инциденте в письме, которое он написал свами Абхишиктананде после возвращения в Лакнау:


"4 сентября 1969 г.
Лакнау
Мой дорогой друг, Я получил твое письмо от 31 августа. Мы зарезервировали места в автобусе на Бадринат на 5 августа. Со мной было еще пять человек из Бомбея, которые приехали со мной из Мисора. Мой внутренний голос запретил мне ехать на этом автобусе, потому что он должен был попасть в аварию. Поэтому я отменил поездку и вместо этого мы в тот же день поехали в Кашмир. На следующий день в Амритсаре мы прочитали в газетах, что автобус попал в катастрофу, в которой погибли все тридцать восемь паломников, которые находились в нем."


В 1995 г. я обсуждал с Шри Б. Д. Дезаем его воспоминания об этой поездке. Он подтвердил то, что рассказывал Пападжи, и добавил еще несколько интересных подробностей.


"Обратный путь из храма Вайшно Дэви был кошмаром для всех, кроме Пападжи, потому что некоторые участки горной дороги были размыты проливными дождями.

Даже когда мы ехали, было видно, как ливень размывает дорогу, по которой мы ехали. Временами мы скользили по грязи на краю отвесной пропасти, которая уходила вниз на сотни футов. Один раз колеса автобуса съехали с края дороги и зависли над обрывом. Пападжи был единственным, кто выглядел беззаботным.

Каждый раз, когда нам казалось, что мы вот-вот разобьемся насмерть, он успокаивал нас и говорил, чтобы мы не волновались. К тому времени я знал, что он однажды уже спас нас от смерти, поэтому у меня была сильная вера, что он не позволит всем нам погибнуть."



В своем письме свами Абхишиктананде Пападжи утверждает, что отменить поездку в Бадринат ему посоветовал его «внутренний голос». Когда я спросил Шри Дезая, что он говорил в тот момент, он рассказал мне, что Пападжи высказался более определенно: «Он сказал, что к нему явилась дэви (женское божество) и сказала ему, чтобы он отменил поездку. Она также сказала ему, что мы должны вместо этого поехать в храм Вайшно Дэви».


Во время одного из следующих визитов в Лакнау я случайно услышал, как Пападжи и Шри Дезай вспоминают об этом происшествии. В этот раз Пападжи тоже согласился, что именно дэви дала ему эту информацию.

В Индии существует традиция, согласно которой гуру может взять на себя часть кармы своих учеников. Это значит, что, если с учеником должен случиться несчастный случай, милость гуру может в какой-то степени смягчить это. Карма все равно принесет свои плоды, но она проявит себя в менее жесткой форме.

Пападжи больше не верит в то, что он берет на себя карму своих учеников, несмотря на то что большую часть времени, когда он был учителем, он разделял эту идею.

И все-таки он признал, что парни из его группы должны были погибнуть в этой катастрофе, и признал также, что несчастные случаи, которые произошли с несколькими из них вскоре после этих событий, были проявлениями той же кармы.


"Я был рад, что все они вернулись домой живыми и невредимыми, так как знал, что все они должны были погибнуть в этой катастрофе. Поэтому я был уверен, что с ними должны будут происходить вместо этого другие несчастные случаи. Эти несчастные случаи начали происходить даже до того, как эта поездка подошла к концу.

После того как мы получили даршан божества в храме Вайшно Дэви, мы должны были пешком вернуться в Катру, деревню у подножия горы, из которой паломники начинают свое завершающее пешее восхождение.

Один из группы, доктор Нараян Бакр из Лонды, все еще сердился на меня за то, что я отменил поездку в Бадринат. Он начал это путешествие с намерением посетить Бадринат, Кедарнат, Ганготри и Ямунотри, но мы не посетили ни одно из этих мест.

Поскольку он все еще злился, он не хотел идти с нами обратно по обычному маршруту. Он сказал, что вместо этого пойдет другой тропой, про которую было известно, что она узкая и опасная. Остальные пятеро из нас пошли по обычной дороге.

В Катре нам пришлось ждать несколько часов, пока не появится доктор Бакр. Я начал сильно беспокоиться, потому что знал, что с ним что-то должно было случиться, иначе бы он не задержался так надолго. Когда в конце концов он появился, он не обратил на меня внимания и рассказал свою историю Шри Камлани, члену нашей группы, который был владельцем столовой на вокзале.

«Шел сильный ливень, и земля была мокрой и скользкой. Я поскользнулся на узкой тропе и упал в глубокую лощину. Я думал, что разобьюсь насмерть, но, когда я падал, моя нога застряла в дереве. Это прервало мое падение, но вместе с тем дерево защемило мою ногу.

Я висел вниз головой на этом дереве больше часа. Я звал на помощь, и, в конце концов, группа возвращающихся паломников услышала мои крики и спасла меня. Они очень сильно отругали меня за то, что я ходил один по этой тропе. Ее опасности хорошо известны всем постоянным паломникам».


Поездка на автобусе из Катры в Джамму чуть не закончилась еще одной катастрофой со смертельным исходом.

Я сидел с той стороны автобуса, которая была ближе к пропасти. В какой-то момент шины на моей стороне соскользнули с дороги и зависли над бездной. Водитель очень осторожно дал задний ход, и ему удалось вырулить обратно на дорогу. Везде были оползни, и только потом мы узнали, что эта дорога была признана непригодной для автобусов.

В Джамму Шри Дезай слёг с высокой температурой. Он был не в состоянии ехать дальше, и я отправил его обратно к семье в Бомбей. Остальные поехали в Варанаси, Аллахабад и Читракут. Через некоторое время я всех их отправил домой в надежде, что с ними все будет хорошо, но при этом опасаясь, что некоторых из них еще ожидают неприятности.

Доктор Нараян позже написал мне, что попал на мотоцикле в катастрофу и сломал ногу, а Шри Камлани вскоре после этого сообщил, что прикован к постели тяжелым тифом."

Все эти годы, которые Пападжи провел в Ришикеше и Харидваре, у него не было собственного дома. Он жил в ашрамах, дхарамсалах, снимал комнаты или обосновывался в пещерах.

Судя по тому, насколько часто он там останавливался, его любимыми местами были ашрам Сварги, ашрам Виттхала, Дулличанд Бхатья Бхаван, Арья Нивас и ашрам Сапт Саровар. Последний из них, расположенный к северу от Харидвара, был построен человеком, жившим в одном городе с Пападжи, поэтому ему там всегда были рады.

Поскольку у Пападжи никогда не было собственного дома, он не мог размещать у себя множество посетителей, которые приезжали к нему. Они должны были сами селиться в ближайших ашрамах или гостиницах. С начала 1970-х гг. многие из индийских последователей Пападжи пытались уговорить его завести себе собственное жилье, где можно было бы размещать посетителей.

Несмотря на то что Пападжи время от времени интересовался этими планами, они так никогда и не осуществились. Следующие письма, адресованные Шри Б. Д. Дезаю в 1971 и 1972 гг., указывают на то, что Пападжи одно время определенно хотел завести себе свое собственное жилье.


"Хоть я и не хотел бы иметь такой большой участок земли, или любое подобное хозяйство, я все-таки склоняюсь к тому, чтобы приобрести небольшой домик, чтобы в нем было четыре или пять комнат для небольшого количества настоящих искателей, у которых было бы одно намерение, одно стремление и одна цель: быть вместе в уединении несколько дней в году и общаться друг с другом ради взаимного освобождения.

Я сообщу тебе, если найду меньший по размеру участок, нежели тот, о котором мы уже говорили, чтобы нам не пришлось ни у кого просить денег…

Я ищу дом, который мог бы снять на несколько месяцев. Потом я постараюсь купить участок земли и построить на нем дом, в котором было бы несколько комнат. Это будет хорошо для всех вас, если вы сможете приезжать и оставаться столько, сколько хотите. Мне нравится место за пределами города [Харидвара] недалеко от Канкхала. Я прошу у вас совета 66 по этому поводу…

Я каждое утро читаю стихи Тукарама и Бхагават Экнатха на берегу Ганги…

Свяжитесь, пожалуйста, с мистером Читнисом, если он все еще в Бомбее, и узнайте от него поподробнее об участке земли, о котором ты упоминал в своем письме.

Лучше всего иметь дом в Ришикеше, где мы все сможем встречаться каждый год. Если же он уехал в Ришикеш, дай ему, пожалуйста, мой адрес. Расспроси поподробнее, можешь даже послать кого-нибудь, чтобы он посмотрел это место.

Даже несмотря на то что нам не нужен большой участок, если мы купим участок с лесом, он будет стоить дешевле. Узнай у него, пожалуйста, цену. Мои ученики также смогли бы внести деньги, если ты войдешь в долю…

Сообщаю тебе, что я уезжаю отсюда [из Лакнау] в Ришикеш, чтобы посмотреть участок, о котором ты говорил. Если он подойдет, я сообщу тебе и даже останусь там, чтобы закончить обустройство. Я сниму дом в Ришикеше, так как хочу перевезти моих родителей, чтобы они могли постоянно жить там, на берегу Ганги, до конца своей жизни…"


Запланированная покупка земли так и не состоялась. Когда умер отец Пападжи, а сам Пападжи принял приглашение поехать на Запад, этот план был заброшен.

Пока его не было в Индии, другая группа преданных из Индии выдвинула идею найти для Пападжи постоянное место жительства в Харидваре или Ришикеше. Следующее письмо было разослано всем индийским преданным Пападжи:

"Бомбей
Как уже было доведено до вашего сведения, несколько учеников нашего учителя Шри Пунджаджи Махараджа пытаются найти скромное жилище для нашего любимого учителя, ввиду того, что Его здоровье ухудшается, и Он хочет провести большую часть своей жизни на священных берегах Матери Ганги.

Мы также выражаем надежду, что, имея наш собственный общий дом, мы, благословенные слуги Его, сможем встречаться с Ним в Его любимом месте, служить Его Стопам, а также пребывать в обществе несравненной Гангаматы [Матери Ганги] и Гималаев, в НАШЕМ СОБСТВЕННОМ доме.

Как вам известно, Учитель до настоящего времени не хотел строить ашрам. Не то чтобы он предложил это сейчас, но мы, учитывая необходимость создания ашрама в связи с вышеизложенными причинами, решили выступить со скромным предложением: создать НАШ СОБСТВЕННЫЙ ашрам – также у подножия Гималаев, на берегу Гангаматы [Матери Ганги].

К счастью, милостивый учитель проявил интерес к этому плану, и мы уверены в том, что он благословит нашу попытку.

В этой связи, два самых преданных, Шри К. К. Шармаджи и Шри Пхулсингхджи из Дели, вместе с Шри Ситарам Пандитджи из Харидвара, усердно искали место. Одно место под названием Муктидхам позади АШРАМА СВАРГИ в Ришикеше было осмотрено многими из нас и сочтено наиболее подходящим.

Но в настоящее время выяснилось, что могут быть некоторые сложности с приобретением этого места.

Позже Шри Пандитджи, который останавливается в тех местах, предложил красивое бунгало под названием НИЛАДХАРА в Харидваре. Сейчас Шри Пандитджи сообщает, что этот участок, возможно, тоже не удастся приобрести по определенным причинам."


После описания размеров и расположения всех возможных участков, а также возможных трудностей юридического характера, которые могут возникнуть при их приобретении, письмо продолжается:

"В любом случае лучше всего подождать прибытия Пунджаджи, чтобы узнать его мнение и его выбор. На данный момент, даже если Он приедет с иностранными братьями, для него приготовлено место, где Он и его последователи-иностранцы смогут спокойно жить 5–6 месяцев, пока наш дом не будет готов. Всё было подробно рассказано Ему в письмах…
Вечно у Его Святых Ног, Ситарам Пандит"


Ситарам Пандит был преданным из Гоа, который регулярно ездил в Ришикеш в ашрам под названием Садхана Садан. После того как он получил глубокий опыт в присутствии Пападжи, он разработал этот план, чтобы найти постоянное жилье для Пападжи.

Как и все подобные проекты, он потерпел неудачу. Сам Пападжи рассказал об еще одном предложении предоставить ему постоянное место для жилья:

"Мне однажды предложили коттедж на берегу Ганги, с садиком и маленьким домиком. Они принадлежали предпринимателю из Калькутты. Этот человек однажды позвонил мне и сказал: «Я стар, я хочу уйти и жить со своими сыновьями. Я хочу записать это имущество на ваше имя». Он также предложил мне повара, двух коров и человека, который присматривал бы за ними. Я отклонил и это предложение."


Насколько я могу утверждать, у Пападжи никогда не было собственного дома или куска земли с тех пор, как он приехал в Лакнау в 1947 г. До этого он был совладельцем семейного владения в Пенджабе, но оно было конфисковано правительством Пакистана после Раздела.

Когда я заговорил с Мирой о различных планах по строительству ашрама для Пападжи, она заметила следующее:

"В 1970-х гг. подобные планы появлялись почти каждый год. Учитель словно играл с этой идеей несколько недель, но через какое-то время терял интерес, и план оставляли. Я так много раз это наблюдала, что в конце концов пришла к выводу, что он вовсе не хотел иметь собственный дом."


Пападжи подтвердил это в письме, которое прислал в 1992 г. в ответ на приглашение в Германию, присланное по факсу.

"Много лет назад меня пригласили в Германию. Как только я приехал, один человек попытался купить дом и устроить для меня ашрам. Я отклонил это предложение, сказав: «Вся эта Вселенная – мой ашрам! Его крыша – небо, его пол – эта земля, а стены – все это пространство! Купите ли вы это для меня? Если да, то я, конечно же, приму».

Я не горю желанием иметь свой ашрам.
Я хочу покоя и любви для всех созданий в этом мире. Мне не нужен ашрам. Мне восемьдесят лет. Что я сейчас буду делать с ашрамом? Люди предлагали мне дома, ашрамы, даже острова.

Однажды мне предложили целый остров. Я не хочу быть привязанным к одному месту. Всю свою жизнь я носил свое учение от одного дома к другому. Я на самом деле никогда не хотел иметь постоянное жилье. Я шел к людям, которые нуждались во мне. Им не приходилось идти искать меня".


В течение тех многих лет, которые Пападжи провел в Ришикеше и Харидваре, его нелюбовь к ашрамам усугубилась благодаря тому, что он наблюдал во многих духовных центрах этих двух городов. Он был одинаково невысокого мнения обо всех них и даже не пытался скрывать свое отношение.

Много раз я слышал от него, что этими ашрамами управляют непросветленные бизнесмены, которые зарабатывают деньги, продавая фальшивую духовность доверчивой публике. Во время моей первой совместной с ним поездки в Харидвар в 1993 г. он показал мне несколько мест, не говоря мне ничего о них.

В первом из них, когда я спросил «Что это за место?», он фыркнул от отвращения. «Это же просто санаторий для молодоженов! Красивый сад, красивые комнаты, хорошая еда и прекрасный вид на Гангу. Что еще нужно молодоженам?»

В каждом месте, в котором мы останавливались, он делал одинаково негативные комментарии либо о главе этого учреждения, либо о способах его финансирования. Вскоре я понял, что он намеренно показывал мне, насколько порочными и духовно несостоятельными были эти места.

Ранее в этой главе Пападжи рассказывал, как одна девушка из Бразилии оказалась в ловушке в ашраме одного свами, который забрал все ее деньги и запретил ей посещать других свами. Пападжи очень хорошо знал этого человека.

Когда он говорит о фальшивых свами и о том, как они обманывают своих последователей, этот человек часто в первую очередь приходит ему на ум.

В начале 1970-х гг. я часто останавливался в ашраме Вед Никетан. Свами во главе этого ашрама был умным человеком, знающим, как выдоить как можно больше денег из его посетителей. Один из его бывших последователей рассказал мне, что раньше он был бедным изготовителем джалеби (сладостей) в Алигаре и занялся духовным бизнесом, потому что это не требовало никаких усилий и приносило гораздо больше прибыли.

Многие богатые люди приезжали в Харидвар и Ришикеш с тысячами рупий наличными, надеясь получить пунью (духовную заслугу), давая деньги на достойное дело.

Люди, которые дома и на работе экономят каждую пайсу, приезжают в Харидвар и швыряют деньги направо и налево без разбора. Многие свами обогащаются, собирая деньги с таких людей.

Однажды в Вед Никетан пришла супружеская пара и отдала внушительную пачку, по всей видимости, с деньгами. Свами попросил меня посчитать их для него. В пачке оказалось 50000 рупий. Свами был немного удивлен, потому что раньше никогда их не встречал. После того как он выяснил, сколько денег было в пачке, он отвел меня в сторонку и попросил понаблюдать за ними, пока они были в ашраме.

«Дай им самую лучшую комнату. Выясни о них все, что только сможешь. Возможно, мы с ними встречались раньше, но, даже если это и так, я ничего об этом не помню. Если я раньше встречался с ними, и они начнут говорить о том, что было тогда, мне будет неудобно, если выяснится, что я понятия не имею, кто они такие. Я должен был произвести на них хорошее впечатление в тот раз, иначе они бы не дали мне столько денег».

Я отвел их в их комнату и завязал с ними беседу. Я спросил, сколько времени они знают свами и они удивили меня своим ответом, что они никогда раньше его не видели. «Так почему же вы пришли и отдали ему 50 000 рупий?» – спросил я. Это был странный поступок, даже по меркам Харидвара. Их объяснение оказалось весьма интересным.

«Мы пришли сюда, потому что хотели сделать пожертвование, которое помогло бы садху и паломникам, приезжающим в Ришикеш. Сначала мы отправились в ашрам Сварги и увидели, что там раздают бхикшу огромной очереди садху. Этот ашрам очень богатый. У них много комнат, и они строят дхарамсалы на основных маршрутах паломничества в Бадринат, Ганготри и Ямунотри. Мы подумали: „Им не нужны наши деньги. У них самих денег много“.

Потом мы отправились в Гита Бхаван, осмотрелись и задали несколько вопросов по поводу того, что там происходит. Они публикуют книги, держат большую столовую и продают еду паломникам по себестоимости. Их издательство Гита Пресс так хорошо обеспечено, что они продают свои книги по себестоимости или раздают бесплатно. По всей видимости, это было место с хорошим управлением, с множеством фондов, и мы решили, что им тоже не нужны наши деньги.

Мы побывали еще в нескольких местах, и везде была та же ситуация. В ашраме Пармартх Никетан мы обнаружили, что у них есть все необходимое, чтобы размещать тысячи людей. У них есть бесплатная больница, они продают дешевое молоко паломникам. Все это стоит больших денег, значит, кто-то уже финансирует их.

В Садхана Садан нам сказали, что им даже не нужны пожертвования. Там нам сказали: „Нас финансируют богатые люди из Дели, так что нам даже не нужно принимать деньги от наших гостей“.

В конце концов мы нашли это место. Оно выглядит очень бедным и разваленным. Стены и крыши некоторых зданий даже не достроены, и никаких рабочих не видно. У вас, наверное, закончились деньги еще до того, как строительство было завершено. Нам обоим показалось, что было бы правильным отдать деньги именно сюда. Мы отдаем вам эти деньги, потому что хотим, чтобы вы на них достроили свой ашрам».

Я вернулся в кабинет свами и рассказал ему всю эту историю. Он был сметливым человеком и сразу же понял, что недостроенный ашрам может приносить ему деньги. Он оставил свой ашрам в таком состоянии и распространил сведения о том, что ему необходимы деньги, чтобы достроить все здания. Он присваивал все пожертвования, а ашрам так и стоял недостроенным.

Тем временем он решил, что мог бы вытянуть еще больше денег из этой пары. Он позвал их к себе в кабинет, очень тепло поблагодарил их и инициировал мантрой. Затем он сказал: «Эти деньги, которые вы так щедро пожертвовали, пойдут на строительство помещений ашрама. То, что вы сделали, достойно высших похвал. Но вы можете заслужить еще большую духовную награду, если совершите для меня пада пуджу и предложите бхандару [акт угощения множества людей в честь какого-либо святого], как положено по традиции. Затем, поскольку это пада пуджа для гуру, вы также должны сделать гуру дакшину [денежное пожертвование гуру]. Подходящей суммой для этого будет 11 000 рупий.

Мы можем все устроить прямо здесь. Если вы отдадите деньги моему секретарю, это будет гарантией, что все будет сделано как следует».

Они отдали около 13 500 рупий без единого слова протеста. Бхандара была назначена на следующую пятницу. Свами попросил меня разнести приглашения, но выдал мне только пятьдесят пригласительных открыток. Все они были розданы свами из близлежащих ашрамов.

В день раздачи пищи пришли только сорок из них. Свами объяснил этой паре, что 500 свами не смогли явиться лично. Пришли, как он сказал, представители каждого из этих ашрамов, и они унесут пищу для садху в соответствующие ашрамы.

Было роздано очень мало пищи, а свами получил большую выгоду от этого угощения. Он даже назначил плату для каждого свами, который пришел забирать пищу, – 21 рупия за каждого.

Видя, что эта пара все еще не выказывает ни малейшего недовольства, свами сказал им: «Все, что вы сделали на данный момент, – очень хорошо, но есть еще одна церемония, которую вы должны провести. Как только вы проведете ее, вам будет гарантировано огромное счастье и огромная удача. В завершение этой церемонии вы должны будете сделать гупта даан [анонимное благотворительное пожертвование]. Вы должны положить деньги в мешок и отдать их тайно. Даже я не должен знать, сколько денег будет в мешке. Вы должны положить их в ящик для сбора денежных средств анонимно».

Они послушно отправились в свою комнату, наполнили мешок банкнотами и положили его в ящик для пожертвований. Во время обеда, который последовал сразу за этим, свами под каким-то предлогом вышел из комнаты, побежал пересчитывать деньги и обнаружил, что срубил с них еще 25 000 рупий. Перед тем как вернуться к обеду, он запер мешок в своем сейфе.

Во время трапезы он сказал: «Я не знаю, сколько вы пожертвовали, но я уверен, что за это вам будет даровано великое благословение. Всю жизнь вам будет сопутствовать удача, а после смерти вы воссоединитесь на небесах. Чтобы увековечить ваш акт милосердия, я установлю скамейку с вашими именами на берегу Ганги. Паломники, которые купаются в Ганге, смогут отдохнуть на ней или положить на нее свою одежду во время купания».

Это было единственное, на что он потратил их деньги. Он установил скамейку и сделал надпись на ней, которая гласила, что эта скамейка построена на пожертвования Шри и Шримати Говинд Дасс из Джайпура. Остальные деньги пошли в его карман.

Свами знал, что паломники любят видеть свои имена, выгравированные на именных табличках, особенно на тех, которые свидетельствуют о благотворительных пожертвованиях. Он сделал из этого очень выгодный бизнес. Когда люди приходили и жертвовали деньги на строительство его недостроенного ашрама, он принимал их пожертвования и изготавливал табличку с их именами.

Табличка висела на всеобщем обозрении все время их пребывания в ашраме, но как только они уезжали, ее тут же убирали. Свами не хотел, чтобы новые предполагаемые дарители думали, что деньги уже кто-то пожертвовал. Когда дарители писали ему, что они снова собираются в Ришикеш, он вытаскивал их таблички и выставлял на видное место.
Если эти посетители приезжали неожиданно и хотели знать, где их таблички, у него на этот случай было заготовлено остроумное объяснение.

Я слышал однажды, как он давал его семье из Дели, которая за год до этого пожертвовала 2000 рупий на строительство комнаты в ашраме.

«Чиновники из департамента по подоходным налогам совершают рейды по ашрамам здесь, в Ришикеше. Они записывают фамилии и адреса всех тех, кто делал большие пожертвования. Они сообщают фамилии чиновникам по налогам в городах, где проживают дарители, чтобы те выяснили источники их доходов. Как только я услышал об этом, я выбежал и убрал вашу табличку. Вам повезло. Многих богатых людей, которые жертвовали деньги другим ашрамам, арестовали». Семья, которую он на самом деле обманул, благодарила его за находчивость.

С годами он собрал достаточно денег, чтобы построить множество комнат, гораздо больше, чем было построено на самом деле, но у всех дарителей были таблички, и как только они приезжали, их имена сразу же появлялись в какой-нибудь из комнат. Что же он делал со всеми этими деньгами?

Я не знаю, как оно было на самом деле, но один человек, который знал его много лет, рассказал мне, что у него в Алигаре была жена и трое сыновей, которые держали ферму. Он, очевидно, посылал много денег на свою ферму, чтобы поддерживать семейный бизнес. Его жена часто приезжала к нему, притворяясь его последовательницей. Никто так никогда и не узнал, что она была его женой."

Пападжи знал о выходках этого свами, так как в течение некоторого времени он работал там кем-то вроде бесплатного секретаря. Я спросил об этом Миру.

"Да, мы некоторое время жили в ашраме Вед Никетан, и учитель выполнял разную работу для этого свами. Мне это было очень неприятно. Все мы знали, что этот свами был мошенником, и тем не менее учитель писал за него письма, доставлял ему почту и даже возил его на машине этого свами. Я думаю, что свами был неграмотным и не мог сам писать письма.

Все последователи учителя удивлялись, почему он служит ему, потому что все знали, каким бездуховным и нечестным был этот свами. Однажды учитель даже хотел, чтобы я преклонилась перед свами, чтобы потешить его эго, но я не пошла на это.

Я сказала: «Он не мой учитель. Я бы лучше преклонилась перед ослами на улице». Учитель засмеялся и не стал настаивать. С этого момента мы все называли его «Ослиным свами».

Я думаю, что учителя забавляли возмутительные и откровенные надувательства этого свами. Он всегда любил ярких, эксцентричных людей и, очевидно, его развлекали эти выходки. Меня всегда удивляло, с кем он общался и какими людьми он любил окружать себя. Обдолбанные хиппи, невменяемые психи и разного рода обманщики и мошенники могли на какое-то время стать его приятелями. Никогда нельзя было точно сказать, с кем он захочет общаться, а с кем нет.

Что касается этого свами, я думаю, что учителю по-настоящему нравилось наблюдать, как он изобретал новые способы вытянуть из людей их деньги. Он не очень-то симпатизировал богатым дарителям, которые оказывались обманутыми. Мне кажется, он считал их неразборчивыми дураками, которые жаждали лишиться своих денег.

Однажды, когда я жила в этом ашраме, учитель излечил меня от гепатита. У меня был тяжелый случай, и в какой-то момент я даже думала, что могу умереть. Я была вся желтая, и у меня даже не было сил, чтобы подняться с кровати. Когда учитель пришел навестить меня, я сказала ему, как мне плохо и что я могу умереть. «Ерунда! – воскликнул он. – С тобой все в порядке. Вставай с кровати и пойдем со мной».

Он вытащил меня из постели, отвел в ближайший магазин, где продавали паан, и заставил меня съесть банан и лист, на который была намазана какая-то лимонная паста. Через несколько минут все симптомы исчезли. До этого я решила провести несколько недель в постели (обычное лечение при гепатите), но после этого лечения в магазине болезнь меня больше не беспокоила."



Несмотря на то что Пападжи был невысокого мнения обо всех свами и гуру в Ришикеше, он был внешне вежлив и дружелюбен по отношению к ним. Когда он показывал своим посетителям город, он часто водил их в разные ашрамы, где проходили сатсанги, лекции, чтения, бхаджаны и т. п. Обычно он сидел в течение всей программы, ничего не комментируя и не вмешиваясь.


Вот комментарий Миры:
"Если в город приезжал какой-нибудь знаменитый святой или учитель, ему всегда было интересно пойти взглянуть на него. У него не было желания общаться с ними; казалось, что он хотел просто хорошенько посмотреть на них. Ананда Майи Ма была, наверное, самым знаменитым учителем в Харидваре в те годы, когда мы были там. Учитель взял меня с собой, чтобы посмотреть на нее, и я знаю, что он также взял с собой несколько человек, которые хотели получить ее даршан.

Всегда было множество людей, которые ждали своей очереди взглянуть на нее. Учитель терпеливо ждал в очереди, а затем молчаливо стоял в ее присутствии. Точно так же было со всеми остальными учителями, на которых он ходил смотреть. Он молча смотрел на них, а затем уходил, не представившись.

Когда он приходил домой, он иногда делал несколько нелестных комментариев о тех, кого он только что видел, хотя в их присутствии он брал себе за правило хранить молчание."


И все-таки однажды один из учеников Пападжи убедил его задать вопрос на беседах, на которых он присутствовал. Пападжи сам объясняет, как это произошло:

"Однажды я поехал из Лакнау в Ришикеш, чтобы пожить там один месяц. Шри Миттал, мой друг из Лакнау, поехал со мной. Это было время Гуру Пурнимы, и все ашрамы проводили сатсанги, чтобы привлечь как можно больше людей. Все они хотели продемонстрировать величие своих махатм.

Совет ашрама Сварги проводил публичные чтения Рамаяны. Ашрамы Гита Бхаван и Пармартх Никетан соперничали между собой, проводя чтения из Бхагавад Гиты и Шримад Бхагаватам. Мы с моим другом пошли на чтения Бхагавад Гиты в ашрам Гита Бхаван. Они проходили в зале наверху.

Когда мы пришли, чтения еще не начались. Вместо них человек по имени свами Пурнананда отвечал на духовные вопросы членов аудитории. Несмотря на то что он был знаменитым ученым и слыл великим святым, он был очень раздражительным. Если люди из аудитории не понимали его ответов, он сразу начинал на них сильно сердиться. Моему другу не понравилось, что он так себя ведет, и он попросил меня задать ему вопрос, на который он не смог бы ответить.

Я не хотел провоцировать его, поэтому поднялся и смиренно сказал: «Свамиджи, у меня есть вопрос. Можете ли вы ответить мне, как, по вашему собственному опыту, ведет себя человек, когда становится дживанмуктой [освобожденным при жизни]? Каково поведение этого человека?»

Свами помолчал какое-то время, а затем сказал: «Я не могу ответить на этот вопрос. Я сам еще не стал дживанмуктой, поэтому у меня нет непосредственного опыта». Мы с моим другом были очень рады услышать этот ответ, потому что он говорил правду.

Несмотря на то что он гордился своими духовными познаниями, он был достаточно честным, чтобы публично признать, что еще не достиг просветления. Ему было что защищать, стоя перед тысячами людей, потому что он пользовался репутацией знаменитого духовного учителя.

Он легко мог дать ответ из писаний, чтобы продемонстрировать свои знания, но ему хватило смирения, чтобы сказать, что он недостаточно подготовлен, чтобы дать авторитетный ответ."

Ом Пракаш Сьял, чья первая встреча с Пападжи была описана ранее в этой главе, помнит два случая, когда Пападжи брал его с собой смотреть на свами. Первый из них произошел в пригороде Лакнау, а второй – в Харидваре.

Когда Пападжи был в Лакнау, он любил устраивать небольшие вылазки к своим давним последователям или в разные части города. Много раз он приглашал меня пойти с ним. Во время одной такой прогулки, которая произошла более двадцати лет назад, мы оказались в том месте, где сейчас находится Сатсанг Бхаван.

В начале 1970-х этого места, которое сейчас называется Индира Нагар, еще не существовало. Это была сельская местность, а не пригород. Там был храм Бхутнатх и вокруг него несколько магазинов, но это был маленький островок строений среди зеленых полей.

Во главе храма Бхутнатх был садху, хорошо известный своей способностью материализовывать предметы, так же, как сейчас это делает Сатья Саи Баба. Несколько последователей Пападжи упоминали об этом садху в его присутствии, и эти сообщения слегка всколыхнули его любопытство.

Однажды Пападжи сказал мне:
«Ом Пракаш, пойдем сегодня посмотрим на этого знаменитого бабу. Посмотрим, что он собой представляет на самом деле».

Мы поехали на рикше, потому что тогда не было другого общественного транспорта до Бхутнатха. Баба, который услышал, что Пападжи тоже духовный учитель, сердечно поприветствовал нас и выделил нам специальное сиденье прямо перед собой. Когда все были готовы, баба устроил демонстрацию своих способностей.

Он вытянул руку перед нами, держа ее ладонью кверху. Он хотел, чтобы мы видели, что на ней ничего нет. Затем он сжал руку в кулак и дунул поверх пальцев. С улыбкой на лице он медленно раскрыл ладонь. На ней лежали гвоздика и кардамон. Насколько я понял, это не был трюк фокусника. Рука находилась перед нами в течение всего представления. Я не знаю, как он мог бы вложить что-то в свой сжатый кулак, чтобы мы этого не заметили.

Баба предложил кардамон и гвоздику Пападжи в качестве прасада. Пападжи притворился, что он под большим впечатлением от этого чуда. Он сказал бабе: «Это очень священные гвоздика и кардамон. Это такой священный прасад, что я не могу прикоснуться к нему, не омыв сначала руки. Я должен быть чистым, чтобы принять это подношение. Принесите мне, пожалуйста, воды, чтобы я мог помыть руки».

Баба послал одного из своих служителей за водой. Пока мы ждали его возвращения, Пападжи пристально смотрел на гвоздику и кардамон, которые только что материализовались. Принесли воду, и Пападжи очень медленно мыл руки, все время пристально глядя на специи, лежавшие на ладони бабы. Затем, без всякого предупреждения, все, что было на ладони бабы, исчезло.

Я видел, как баба задрожал при виде того, как его специи исчезли. Он материализовал их в своей закрытой ладони, и никто не знал, как он сделал это – был ли это трюк фокусника или подлинная материализация. Но когда они исчезли, они лежали у него на ладони и были видны всем. Баба понял, что Пападжи каким-то образом вызвал исчезновение специй, хотя сам Пападжи никогда не утверждал, что это сделал именно он.

Он сказал Пападжи: «Вы обладаете большим могуществом, так же как и я. Мне сказали, что вы ездите на Запад, чтобы учить иностранцев. Когда вы поедете в следующий раз, вы должны позвать меня с собой. Мы сможем вместе давать представления».

Пападжи только рассмеялся. Он пообещал позвать его с собой, но никогда больше с ним не связывался. Подобные трюки никогда не производили впечатления на Пападжи, и я часто слышал, как он критиковал учителей, которые баловались такими фокусами, чтобы привлечь учеников, славу и деньги.

В качестве интересного послесловия к этой истории стоит рассказать, что этот баба в конечном итоге нашел себе гораздо более прибыльный бизнес. Когда город Лакнау начал разрастаться, земля, которой владел храм Бхутнатх, стала очень ценной. Этот баба продал землю застройщикам, а затем скрылся с деньгами. Большая часть магазинов в Бхутнатхе построены на земле, которую этот баба продал в 1970 г. за небольшие деньги.


В течение первых двадцати лет моего знакомства с Пападжи он много путешествовал. Он редко говорил, куда он едет и когда вернется. Он не любил, когда за ним кто-то ездил, поэтому редко сообщал людям о своих планах и давал адреса тех мест, куда он собирался. Когда он был в Индии, он чаще всего ездил в Харидвар и Ришикеш. Ему каждый год удавалось прожить там несколько месяцев, и иногда я ездил вместе с ним.

Он там почти ничем не занимался. Он совершал прогулки, купался в Ганге, ел и спал. В разные годы он останавливался во многих различных местах, но в тех поездках, в которых я его сопровождал, он всегда останавливался в Арья Нивас. Когда мы были там, он не очень много общался с людьми. Обычно мы с ним были вдвоем.

Иногда я приносил ему чай, иногда он позволял мне сделать ему массаж ног, но большую часть времени мы просто молча сидели, ничего не делая.

Однажды вечером, около 10 часов, когда мы сидели в Арья Нивас, я спросил Пападжи, не хочет ли он выпить горячего молока. В то время он часто перед сном выпивал чашку молока. «Да, да, – сказал он. – Ты можешь сходить и принести молока».

Я взял его металлическую лоту (кружку) и вышел на улицу, чтобы найти горячего молока. Когда я шел к молочной лавке, я увидел, что возле Бхатья Лодж остановился автобус и из него выходит много людей. С ними был свами, который показался мне знакомым.

Я подошел к одному из пассажиров и спросил: «Это Хайдакхан Баба?» Хайдакхан Баба был очень известен в то время. У него были тысячи последователей по всей стране. Человек, к которому я обратился, подтвердил мою догадку. Хайдакхан Баба пошел в сторону Хар-ки-Паири впереди своих последователей. Я ощутил порыв пойти за ним, даже несмотря на то что у меня было поручение купить молока для Пападжи.

Расстояние между Бхатья Лодж и Хар-ки-Паири два или три километра. Мы шли туда очень медленно. Я забыл о своем первоначальном плане, и только в половине второго ночи я вспомнил, что совсем выпустил из головы свое поручение. Я пошел обратно так быстро, как только мог, и пришел в Арья Нивас около двух часов ночи. Пападжи все еще не спал. Скорее всего, он так и сидел, ожидая меня. «Где ты был? – спросил он. – Тебе понадобилось четыре часа, чтобы купить чашку молока?»

Я объяснил ему, что произошло. «Когда я шел за молоком, я встретил Хайдакхан Бабу и группу его последователей. Я ощутил позыв пойти за ним, настолько сильный, что совсем забыл, за чем я шел. Я вспомнил только через несколько часов. К этому времени я уже сидел с ним на Хар-ки-Паири, так что мне потребовалось время, чтобы вернуться. Простите меня за то, что меня так долго не было. Я слышал, что его считают просветленным, и я пошел за ним, чтобы выяснить, что он собой представляет».

Пападжи не высказал ни единой жалобы по поводу того, что я пришел так поздно. Он сказал только: «Ладно. Завтра утром мы пойдем посмотреть на него. А теперь мы можем лечь спать».

На следующее утро мы пошли из Арья Нивас туда, где остановился Хайдакхан Баба. Пападжи попросил меня показать ему его, потому что он никогда раньше его не видел, но в этом не было необходимости. Как только мы подошли к этому месту, Пападжи сразу же определил, что это он, потому что это был свами, стоящий в центре большой толпы.

Пападжи не предпринял ни малейшей попытки представиться. Он просто стоял на некотором расстоянии и очень внимательно смотрел на Хайдакхан Бабу. Это был пристальный, немигающий взгляд. Через десять минут Пападжи сказал: «Чало [пойдем]. Этому человеку еще слишком рано выходить на площадь. Ему сначала следует больше предаваться тапасу. Пойдем пить чай».

Мы пошли в ближайшую чайную, и с тех пор больше никогда не говорили на эту тему.

В начале 1970-х Пападжи с интересом наблюдал за другими свами и за тем, что они делают. Он никогда не вступал в прямую конфронтацию с ними. Обычно, как в случае с Хайдакхан Бабой, он просто смотрел издалека и уходил, часто даже не представившись. И хотя я знаю, что он был невысокого мнения обо всех свами в Харидваре и Ришикеше, он держал свое мнение при себе и никогда не вмешивался в то, что они делали.

Как-то в 1970-х я получил от него письмо, отправленное из Бомбея. В нем говорилось, что ему надоело смотреть на людей, которые заявляют, что они просветленные, и что он больше не будет этого делать.

Несмотря на то что Пападжи в какой-то момент в конце 1970-х очевидно перестал посещать других учителей, они все еще продолжали приходить к нему. Следующая история, которую Пападжи рассказывал несколько раз, вероятно, относится к этому периоду.


"Я жил в отеле Арья Нивас в Харидваре, когда один восьмидесятилетний свами из Гуджарата подошел к конторке и спросил номер моей комнаты. Менеджер сообщил ему, что я вышел из своей комнаты в 6 утра и вернулся в час дня к ланчу. Он сказал свами, что я, возможно, выйду около 5 вечера и вернусь примерно через пять часов. Свами ушел, не заходя ко мне, но на следующий день снова пришел и спросил менеджера, нахожусь ли я в гостинице.

Менеджер ответил: «Да, сейчас он в гостинице. Он живет в комнате номер три, с видом на Гангу». На этот раз он пришел ко мне и постучал в дверь. Когда я открыл ее, я увидел этого свами, одетого в оранжевые одежды, с малой из рудракши на шее. Я поприветствовал его, пригласил в комнату и предложил ему сесть напротив меня. Он представился как гуру, у которого тринадцать ашрамов в Гирнаре, Гуджарате, Мадхья Прадеше и Раджастане. Он также сказал, что он был йогом и преподавал Упанишады, Веды, Гиту и Бхагаватам.

«Поэтому, – сказал он, – не говорите мне ни об одном из упомянутых предметов, так как это будет пустой тратой времени. У меня нет вопросов, если только вы не собираетесь говорить о вещах, которые не входят в традицию йоги и не упоминаются в этих книгах.

Я сам йог и осваивал искусство вхождения в самадхи на долгое время. Вы могли видеть мою фотографию в газетах, поскольку недавно я сорок дней просидел в подземной комнате в самадхи. Правительство Гуджарата узнало, что я собираюсь сделать это, и пыталось помешать мне. Они говорили мне, что это слишком опасно.

В конце концов мы пришли к компромиссу – сошлись на том, что при мне будет находиться врач и что одна из стен комнаты будет стеклянной, чтобы за мной могли наблюдать в любое время. В том, что касается йоги, нет ничего такого, чему вы могли бы меня научить, и мне неинтересно слушать рассуждения о писаниях, потому что я сам преподаю их. Однако если вы можете сказать мне что-то новое, я с радостью вас выслушаю».

Он продолжил свой монолог рассказом о том, что он собирается совершить паломничество в Бадринат и Кедарнат с восьмьюдесятью последователями. Они ехали на двух автобусах, которые он нанял. Он рассказал, как он узнал обо мне.

«Мы все остановились в ашраме Гуджарат Махила Мандир на улице Канкхал Роуд. Основательница этого ашрама Шримати Шанта Бен – одна из моих преданных. Она и дала мне ваш адрес». Когда он закончил рассказывать, какой он важный и знаменитый, я сказал ему: «Я согласен на ваши условия. Я не упомяну ни об одной книге, которую вы читали. Я даже не буду говорить о йоге, кундалини и прочих вещах, которые вас так интересуют. У меня есть кое-что свежее и новое, что я мог бы вам сказать, но я не могу говорить об этом сейчас, потому что вы принесли с собой в эту комнату такой огромный багаж мыслей. Все эти мысли принадлежат прошлому. Вынесите этот багаж наружу, оставьте его там и войдите снова – уже без него».


Он не понял, о чем я говорю, поэтому я встал и начал подталкивать его к двери. Когда он оказался снаружи, я сказал ему очень твердо: «Вы сможете войти только тогда, когда весь этот хлам из прошлого, который вы, похоже, так любите, останется снаружи». Он сидел за дверью, явно сбитый с толку. Я сидел в кресле, смотрел на него через проем двери, пристально глядя ему в глаза. Никто из нас не произнес ни слова в течение примерно пятнадцати минут. Когда это время прошло, свами внезапно вскочил на ноги, вбежал в комнату и попытался прикоснуться к моим стопам.

Я тут же отодвинул его руки и сказал: «Это не по традиции. Это я должен касаться ваших стоп, по трем причинам: во-первых, вы старше меня на двадцать лет; во-вторых, вы ученый, а я невежда; и, в-третьих, вы санньясин, в то время как я всего лишь домохозяин».

«Я понимаю вашу позицию, – сказал он, – но если вы не позволите мне коснуться ваших стоп, может быть, вы хотя бы скажете мне, где вы получили это учение? Я обучаю людей много лет. Я читал книги обо всех духовных традициях, но я никогда даже не слышал об этой технике. Где вы изучили ее?»

Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я сменил тему, спросив, как он узнал обо мне. «Одна моя ученица рассказала мне о вас. Она сказала: „Когда вы будете в Харидваре, поспрашивайте о нем. Он не останавливается в каком-то определенном месте. На самом деле большую часть времени он проводит не в городе, потому что он любит в одиночестве гулять в Гималаях. Но если он будет в городе, вам, может быть, удастся найти его, если вы будете спрашивать в ашрамах и дхарамсалах. В Харидваре его многие знают“».

Затем он сказал: «Со мной сегодня произошло что-то очень необычное, совершенно особенное. Когда я могу прийти и снова увидеть вас?»

«Зачем вам приходить? – спросил я его. – Что еще вам нужно? Того, что произошло с вами, вполне достаточно. Вам не нужно больше приходить ко мне». Эмоции переполняли его. Когда он уходил, его все еще била неконтролируемая дрожь.

На следующий день основательница ашрама Махила Самадж Мандир пришла и спросила меня: «Что вы сделали с этим свами, который так гордился своими знаниями? Среди его последователей много богатых людей, в том числе высокопоставленные правительственные чиновники. Он подошел ко мне и сказал: „Этот человек даже не стал говорить со мной, но его молчание избавило меня от всего моего хлама. Он сказал мне, чтобы я не касался прошлого, и, просто глядя на него, я освободился от всего этого. Никто никогда не делал со мной ничего подобного“».

Эта женщина выглядела очень растерянной. Она не могла понять, что произошло с этим знаменитым свами. Она продолжала: «Он решил не совершать никакое паломничество. Его последователи уже уехали без него. Они едут в Бадринат и Кедарнат сами».

Эта женщина из ашрама Махила Самадж Мандир сообщила мне, что свами завтра уезжает домой, так как ему больше нечего делать в Гималаях.

Многие люди приходят ко мне с головой, наполненной всяким мусором. Мусор – это все то, что они насобирали в прошлом. Среди этого мусора нет ничего полезного, поэтому я говорю им, чтобы они выбросили его. Многие люди хотят поговорить об этом мусоре, поскольку считают, что, если они поймут его, он каким-то образом станет менее гнилым и менее вонючим. Вы можете говорить о мусоре хоть весь день, но к концу дня он все равно так и останется мусором.

Вместо этого я говорю людям: «Не трогайте его, – что означает – не позволяйте ни одной мысли из прошлого появляться в уме. Приходите ко мне с чистым, незамутненным умом, в котором не возникает ни одна мысль из прошлого».

Если кому-нибудь это удается, одного сатсанга достаточно, чтобы показать истину. Сатсанг означает единение со своим Я. Когда мысли из прошлого не возникают, раскрывается Я.

В середине 1971 г. Пападжи принял приглашение поехать на Запад. Йоахим Греберт, учитель трансцендентальной медитации, который выпил раствор стирального порошка, чтобы очиститься, купил ему билет в Кельн, его родной город в Германии. Он уехал из Индии сделать все необходимые приготовления, чтобы Пападжи мог проводить там сатсанги. Мира тоже уехала в Европу, но с некоторой тревогой, так как ее паспорт и виза были давно просрочены.


"Учитель проводил меня до Дели и посадил на самолет. Это было легко. Никто меня не побеспокоил. Я думала о том, как мне повезло, когда мы прилетели в Бомбей. Там проверяли все документы пассажиров, улетающих международными рейсами. Я не знала, что этот перелет считался внутренним рейсом. Когда они увидели, что моя виза истекла два с половиной года назад и мой паспорт недействителен, меня арестовали. Я просила и умоляла их отпустить меня на мой самолет, но никто не обращал на меня внимания. Мне сказали, что оставаться в стране дольше положенного срока – это уголовное преступление и что меня, возможно, посадят в тюрьму.

Мне стало по-настоящему страшно, потому что внезапно я поняла, что я теперь даже не знаю адреса учителя. Если у меня будут серьезные проблемы, я не буду знать, как связаться с ним. В конце концов один полицейский подошел ко мне и очень сердитым тоном спросил: «Что вы делали в Индии все это время?» «Изучала индуизм», – ответила я. Я не хотела называть имя учителя, чтобы ненароком не впутать его в неприятности, поэтому не сказала, что я делала на самом деле.

Затем, без всяких причин, я сложила ладони в жесте «намаскар» и начала петь стихи из Бхагавад Гиты на языке оригинала – санскрите. Я не знаю, как это произошло. Это было так, словно какая-то сила овладела мной и заставила меня петь эти стихи. Весь кабинет затих, все оставили свои дела и начали слушать мое пение.

Наконец человек, который только что изводил меня, подошел ко мне, швырнул мой паспорт на стол передо мной и сказал: «Можете идти, но больше так не делайте». Уходя, он сказал: «Большинство индийцев не знают Гиту так хорошо. Вы не напрасно тратили время».

Я добежала до самолета за пять минут до вылета. Он летел в Париж, и еще один сюрприз ждал меня, когда я сошла с самолета. Там меня встречал мой отец. Я не видела его несколько лет и не говорила ему, когда я вернусь. Он пришел, потому что, как он сказал, кто-то позвонил ему и сообщил, каким рейсом я прилетаю. Учитель, зная, что я возвращаюсь домой этим самолетом, позвонил моему отцу и сообщил, когда я прилечу".


В период до отъезда Пападжи в Европу в Лакнау умер его отец, Пармананд. Прежде чем рассказать об этом, я вернусь назад по времени и расскажу один случай, когда несколько членов его семьи думали, что Пармананд умер.

Чтобы обрисовать контекст, мне следует сказать, что в течение жизни Пармананд проводил джапу Ситарам, чтобы вызвать видение его любимого божества. Несмотря на то что Пападжи часто говорил ему, чтобы он не искал видений богов, которые появляются и исчезают, он только в последние годы жизни признал мудрость этих замечаний. Пападжи продолжает эту историю.


" Однажды, после сатсанга в моем доме в Нархи, я зашел ненадолго навестить своего отца, потому что он был болен. В то время мои родители жили недалеко от берега реки Гомти, на улице Батлер Роуд. В течение следующих двух дней я не мог увидеться с ним, потому что был занят с учителем дзэн, который приехал ко мне, а также с многими другими людьми. На третий день я рано утром принимал ванну, когда моя сестра, которая ухаживала за отцом, начала стучать в дверь.

Я понял, что что-то случилось, потому что она кричала: «Сейчас же выходи! Это важно! Ванну примешь потом!» Я не мог себе представить, что за событие могло произойти настолько срочное, что оно не могло подождать, пока я приму ванну. Я крикнул в ответ: «Что за срочное дело? Оно не подождет несколько минут?» Она была не в настроении спорить. Она закричала через дверь с некоторой тревогой: «Выходи! Выходи, я все тебе расскажу!» Рикша, на котором она приехала, все еще ждал на улице. Она затолкала меня в рикшу и по дороге сообщила мне, что мой отец умер ночью.

Моя мать, младший брат, его жена и еще несколько членов семьи уже устроили в доме поминки. Моя мать была расстроена тем, что меня не было в момент смерти отца, потому что есть традиция, согласно которой отец должен умирать, лежа головой на коленях своего старшего сына. Дом моих родителей был заперт изнутри, так как мать не хотела, чтобы кто-то вошел в дом и узнал, что в последние минуты жизни отца старшего сына не было рядом.

Пока меня не было, присутствующие члены семьи подняли его тело на возвышение и провели последний обряд, поставив масляный светильник на его правую ладонь. Затем они оставили его одного в комнате и стали ждать меня. Как только я вошел в дом, моя мать стала рассказывать мне в подробностях о последних часах его жизни. Пока она рассказывала, как он умирал, все плакали. Все еще плача, они открыли дверь, чтобы показать мне тело.

Когда мы вошли в комнату, мы увидели нечто невероятное. Отец сидел на кровати, очень энергично размахивая своей тростью, словно бы дрался с невидимкой. Он кричал: «Уходите! Уходите! Я не пойду с вами! Я останусь здесь!»

Моя мать была на грани обморока. Она не могла понять, кто перед ней – ее муж, покойник или призрак. «На кого ты кричишь?» – спросила она, когда немного пришла в себя. Мой отец немного успокоился и сказал: «Боги и мои предки пришли с гирляндами цветов в руках. Они подошли ко мне и сказали: „Колесница стоит снаружи. Ты отправишься с нами на Небеса“.

Я отказался идти с ними. Я сказал им: „Мой сын сказал мне не отправляться ни на какие Небеса, потому что, если ты прожил здесь долгое время, тебе нужно снова воплотиться на этой земле и предаться тапасу, чтобы достичь просветления“». Мой отец даже не подозревал о том, что последний обряд уже совершен и масляный светильник все еще горит. Мы сказали ему об этом позже, когда он вернулся в свое нормальное состояние сознания.

Моя мать помыла пол и принесла отцу завтрак. Многие соседи и все наши друзья пришли посмотреть на моего отца. Все они хотели видеть этого человека, который отказался возноситься на Небеса и у которого хватило мужества на смертном ложе бросить вызов самим богам. Я остался на какое-то время, чтобы убедиться, что его здоровье полностью вернулось к нему."

Когда его отец все-таки умер несколько лет спустя, Пападжи сидел у его постели. В последние минуты жизни Пармананд наконец открыл своему сыну, насколько он верил в него. Я никогда не слышал, чтобы Пападжи рассказывал о своей последней встрече с отцом, но есть рассказ свидетеля – Ома Пракаша, единственного человека, кроме Пападжи, который присутствовал во время этой волнующей встречи.

В 1971 г. отец Пападжи лежал с серьезной болезнью в больнице в Лакнау. Мне кажется, все мы знали, что он не проживет долго. Я сопровождал Пападжи в больницу в ту ночь, которая оказалась предпоследней ночью перед тем, как умер его отец. Была середина ночи, около 2.30. Отец Пападжи лежал в большой палате, в которой было, наверное, около пятидесяти кроватей. Я помню, что отец Пападжи лежал в глубине палаты, примерно посередине.

В последние часы своей жизни он был очень слаб. Его кормили внутривенно, и он был прикован к кровати. Нам сказали, что боль от игл так мучила его, что он пытался вытащить их. Чтобы предотвратить новые попытки сделать это, врачи распорядились привязать его за руки и за ноги к кровати, чтобы воспрепятствовать этому. Врачи боялись также, что он дернет всю капельницу и уронит ее на пол.

Пападжи организовывал посещения своего умирающего отца. Он позволял многим людям приходить и выражать свои соболезнования, но не разрешал никому оставаться с ним на долгое время. Пападжи каким-то образом организовывал все так, что в последние дни его жизни только он и я могли проводить с ним любое количество времени.

Во время своего последнего визита Пападжи говорил с ним о его предстоящей смерти с большой любовью.

«Отец, – говорил он, – я чувствую, что ты терпишь сильную боль. Этот конь, на котором ты ездил всю свою жизнь, состарился и ослаб. Ты должен оставить этого коня и идти дальше. Если хочешь, я дам тебе нового коня прямо сейчас. Это не проблема. Тебе нечего бояться».

«Я не трус, – отвечал его отец. – Мне нечего бояться. Я не хочу новое тело, но я знаю, что это тело мне очень скоро придется оставить. Я знаю, что я уже на пути к Богу, но я иду туда без всякого страха. Когда придет мое время, я встану перед ним и скажу: „Я отец этого просветленного человека, который сейчас идет по Земле. Он – настоящий правитель этой Вселенной. Никто не может судить меня здесь. Я отец Властителя Мира“».

Несмотря на то что он говорил прерывающимся шепотом, в его словах была пламенная гордость. Он знал, что всю свою жизнь он прожил с Богом и он и в самом деле не боялся ничего, что могло случиться с ним после смерти.

Он замолчал, но через несколько минут на его лице засияла блаженная улыбка. Повидимому, ему было видение.

«Смотрите! Смотрите! – закричал он. – Боги пришли сюда! Я вижу их всех! Все они кружатся вокруг моего сына и поклоняются ему. Вся Вселенная кружится вокруг него. Я вижу это собственными глазами!»

Как прекрасны были его глаза! Ни Пападжи, ни я не видели того, что видел он, но одни только его глаза были достаточным доказательством того, что он был свидетелем божественного видения. В конце, когда это видение угасло, он прошептал: «Какое благословение для меня – увидеть эту крошечную частичку царства моего сына! Есть ли еще один такой отец во Вселенной, который получил бы такое благословение?»

Это было огромное счастье – быть свидетелем этого изумительного зрелища. Братья и сестры Пападжи сидели снаружи палаты. Только Пападжи и я были в эти драгоценные мгновения.

Это было не последнее откровение этой ночи. Около 3 часов ночи, пока я все еще сидел возле кровати, Пападжи благословил меня изумительным видением – лично для меня. Когда я вспоминаю об этом сейчас, чтобы описать его, оно встает перед моими глазами так, словно это случилось вчера, а не двадцать с лишним лет назад.

Отец Пападжи описывал видение, в котором вся Вселенная, все боги и богини вращались вокруг его сына. Теперь и я видел нечто очень похожее. Я видел бесчисленных богов и богинь, которые кружились вокруг Пападжи и Раманы Махарши. Позади этих божеств все звезды и планеты тоже кружились вокруг них. И Пападжи, и Махарши были в коронах, как на изображениях индийских королей. Мощный золотой свет заливал всю картину. Блаженство и экстаз ошеломили меня. Через какое-то время я услышал, как в палату вошла Сумитра, сестра Пападжи. Я услышал, как она закричала: «Ом Пракаш сейчас упадет! Держи его!»

Пападжи кинулся ко мне и подхватил, пока я не упал на пол. Он рывком поставил меня на ноги, обхватил руками и заставил меня выйти из палаты. Я не хотел уходить, но Пападжи вывел меня силой.

Мы вышли из больницы и начали ходить вверх и вниз по пустынным окрестным улицам. Я хотел удержать это видение, но Пападжи решительно выводил меня из него, обсуждая мои планы на завтра. Я раньше говорил ему, что на следующий день собираюсь ехать в Канпур, чтобы сделать там кое-какие дела.

Пападжи начал говорить о том, что я буду там делать и заставлял меня сосредоточиться на том, что он говорил. Постепенно мой ум вернулся в обычное состояние. Через несколько минут прогулок по улицам и разговоров об обычных мелочах повседневной жизни я смог полностью восстановить контроль над всеми своими функциями. Когда я достаточно пришел в себя, чтобы вести с ним разумную беседу, я сказал: «Пападжи, я уже не хочу завтра ехать в Канпур. После того, что я пережил в вашем присутствии, я чувствую, что мне надо побыть в тишине какое-то время, чтобы полностью усвоить все, что произошло сегодня».

Пападжи не согласился. «Нет, – сказал он, – ты должен некоторое время удерживать внимание на обычном мире. Вот тебе 50 рупий на дорожные расходы. Иди домой, отдохни, пока у тебя есть возможность, а завтра езжай в Канпур и делай там свои дела. Возвращайся сразу же, как только сможешь. Увидимся, когда вернешься».


Отец Пападжи умер на следующий день, пока я был в Канпуре. Я до сих пор безмерно благодарен Пападжи за то, что он был со мной в эту ночь и дал мне увидеть этот редкий и совершенный проблеск его божественной, космической формы.

Пападжи уже принял приглашение Йоахима Греберта поехать в Германию. Думая о том, что его мать не должна скорбеть об отце слишком долго, пока он будет в отъезде, он по собственному желанию взялся перебирать личные вещи отца. Во время этой процедуры он обнаружил еще несколько свидетельств, которые открыли ему полную степень отцовской преданности и восхищения.


"После смерти отца мне нужно было лететь в Кельн, потому что меня пригласили туда люди, которые жили со мной в Харидваре и Ришикеше. В то время моя мать жила одна в доме недалеко от реки Гомти. Вдруг мне в голову пришла мысль, что она не должна жить в окружении личных вещей отца. Я чувствовал, что ей будет легче справиться со своей скорбью, если я унесу из дома вещи, которые все время напоминали бы ей об отце.

Я сказал ей настолько мягко, насколько мог, что я с радостью забрал бы из дома все старые вещи и заменил их новыми, которые не напоминали бы ей о покойном муже. Она согласилась. Они были женаты шестьдесят лет, но она знала, что бессмысленно продлевать свой мучительный траур.

С помощью нанятого мной мальчика я выбросил все вещи, которые были в его комнате. После этого я вычистил его комнату для пуджи и избавился от всех статуэток, книг, мал и т. п. – от всего, что было на полке в той комнате, где он проводил пуджи.

Там были только две вещи, которые моя мать хотела сохранить: карманное издание Бхагавад Гиты, которое он всегда держал при себе, и его дневник, который он называл «Бортовой журнал».

Девушка из Австрии, Беттина Баумер, помогала мне перебирать его вещи. Это она нашла и открыла дневник, но она не могла прочитать его, так как он был написан на пенджаби, урду и парси. Я бегло пролистал несколько страниц и нашел стих, написанный моим отцом на урду.

Там говорилось:

О глупый ум, почему ты никак не замолчишь? Разве ты не видишь своего сына? Хотя он ведет хозяйство и воспитывает детей, Он свободен [дживанмукта]. Такие люди редко встречаются, даже среди садху. У него нет ни жадности, ни привязанности. Стыдись!

Возможно, он стыдился того, что он не добился большего духовного прогресса в своей жизни, в то время как его сын, имея мирские обязанности, стал дживанмуктой.Мой отец за всю свою жизнь ни разу не говорил мне, что он был такого высокого мнения обо мне.

В другом месте Длинного Списка он писал, что однажды просидел пятнадцать минут без единой мысли. Все это время, как он говорил, его ум был абсолютно безмолвен. Он писал, что покой, который он ощущал в течение этого времени, никогда не приходил к нему прежде. Затем постепенно его ум начал возвращаться в привычное состояние. Мой отец хотел остаться в этом состоянии покоя, но он не знал, как его удержать.

В своем дневнике он писал:
«Как проверить это? Я спрошу у сына. Я ходил к другим гуру, но не знал, как велик мой собственный сын».

Много раз я говорил отцу, чтобы он не тратил напрасно время, выходя в город и разговаривая с суетными людьми. Однажды в ответ он сказал: «Смотри, мой дорогой сын, если Бог ведет счет людям, которые очень преданны ему, имя твоего отца будет в самом верху списка».

Когда девушка из Австрии открыла Бхагавад Гиту, она нашла мою старую фотографию, которую отец часто показывал своим друзьям. Я только после его смерти узнал, что он показывал эту фотографию всем, кому это было интересно, и сопровождал это тирадами о том, насколько я велик".


Я был удивлен, когда Пападжи рассказал мне, что он узнал о том, насколько его отец был предан ему и как высоко ценил его, только после того, как тот умер. Сестра Пападжи, Сумитра, рассказала мне, что, когда Пападжи было всего 12 лет, Пармананд встал во время семейной трапезы и объявил, что его сын – его гуру.

Похоже, Пападжи не помнит этот случай. Он также никогда не говорил о многих преданных, которых посылал к нему Пармананд. В те годы, когда он жил в Лакнау, Пармананд любил вести духовные и философские дебаты с другими преданными. Однако если ему не удавалось убедить своих оппонентов в каком-нибудь определенном вопросе, он отсылал их к Пападжи, поскольку знал, что Пападжи умел показать людям реальность, которая стояла за всеми ментальными идеями и аргументами.

Все остальные члены семьи, за исключением его матери, были гораздо более низкого мнения о духовных достижениях Пападжи.

В следующей истории Пападжи описывает встречу в Харидваре со своим братом Кантом.


"Мой младший брат Кант работал в отделе подоходных налогов. Дела у него шли отлично, и он вышел на пенсию в должности комиссара.

Однажды, когда я был в Харидваре, он нанес мне неожиданный визит. Когда он пришел, в Бхатья Бхаван, где я остановился, вокруг меня сидело около пятнадцати человек. Я пригласил его остаться со мной, но он не захотел. Он приехал в Харидвар по другой причине.

«Я приехал пожить с одним знаменитым йогом. Его ашрам находится возле Ганги, недалеко от платформы перед храмом Чанди Дэви, где останавливаются паромы. Ты знаешь этого человека?»

Я не знал его лично, но знал все о нем, потому что по всему Харидвару висели большие плакаты, рекламирующие его ашрам и его чудесные способности.

«Этот йог недавно был в Бомбее, – сказал мой брат. – Меня с ним познакомил один богатый бизнесмен. Он мне понравился, и я провел с ним довольно много времени. Мы с ним так хорошо сошлись, что он пригласил меня приехать и остановиться в его ашраме. Вот поэтому я и приехал. Мне нужна помощь в делах бизнеса. Я думаю, что этот йог может улучшить мое финансовое положение».

Некоторые люди, сидевшие со мной, были удивлены тем, что мой брат ищет других йогов, чтобы они помогали ему. Один из них сказал: «Разве вы не знаете, что ваш собственный брат – известный духовный учитель? По этой причине мы и собрались здесь. Почему бы вам не обратиться к нему со своими проблемами?»

Моего брата не интересовали советы, которые я могу ему дать. Ему не нужно было безмолвие; он хотел заработать много денег. Он был такого низкого мнения о моей финансовой смекалке, что я, наверное, был бы последним человеком в мире, к которому бы он обратился за советом, как улучшить свое финансовое положение.

Я знал, что у моего брата были серьезные финансовые проблемы. Он приобрел завод по производству резиновых изделий в пригороде Бомбея, который требовал оснащения современной техникой, чтобы производство приносило доход. Мой брат не имел достаточно денег, чтобы самостоятельно приобрести все оборудование, поэтому он взял партнера. Партнер вложил крупную сумму в обмен на долю в предприятии.

К несчастью, через какое-то время у них разошлись мнения по поводу того, сколько нужно вложить денег, чтобы завод приносил доход. Партнер хотел сделать еще большее вложение и настаивал на том, чтобы мой брат вложил такое же количество денег. Когда мой брат отказался вкладывать деньги, говоря, что у него их недостаточно, его партнер сказал, что больше не хочет иметь долю в предприятии.

Он предложил продать свою долю моему брату по той цене, которую он заплатил за нее, что было разумно, но моему брату не хватило денег, чтобы ее выкупить. Это была большая проблема для Канта. Он вложил все свои свободные деньги в предприятие в надежде обеспечить работу и доход всем членам своей семьи.

Его старший сын уже работал на заводе менеджером, и его младший тоже планировал начать там работать сразу же после сдачи экзаменов по бухгалтерскому делу. Завод был под угрозой закрытия – если только не взять откуда-нибудь еще денег.

Как и многие другие доверчивые предприниматели, мой брат думал, что свами-тантристы могут совершить для них какие-то таинственные обряды, которые улучшат их дела и увеличат доход. Он приехал в Харидвар в надежде, что этот новый свами поможет ему разбогатеть.

Мой брат был неисправимым материалистом и считал, что любую деятельность следует оценивать с точки зрения того, сколько денег она приносит. Он часто спрашивал меня, почему я не зарабатываю больше денег своими поездками и учительством.

Приводя мне в пример других гуру, таких как Муктананда, он обвинял меня в том, что я мало беру денег за свои даршаны и свое учительство. Похоже, он считал, что, будь я чуть более предприимчивым, я стал бы успешным свами-бизнесменом.

Я никогда не брал денег за свое учение. Никто никогда не платил мне денег за то, чтобы посещать мои сатсанги. Когда люди из других стран приглашали меня приехать и учить в их стране, я принимал от них бесплатный билет и бесплатное жилье, но никогда не требовал денег ни от кого, кто приходил ко мне за моим учением.

Мой брат часто ездил в ашрам Муктананды в Ганешпури и знал, сколько денег может принести бизнес свами, если приложить к этому немного усилий."


Несколько историй о других членах его семьи будут приведены в следующих главах.

К началу сентября1971 г. у Пападжи скопилось много приглашений от его преданных в несколько частей Европы. Однако сначала он принимал их неохотно. В одном из своих последних писем из Индии, адресованных Абхишиктананде, он сделал следующие комментарии:

" 18 сентября, 1971
Нью-Дели
Я выезжаю из Лакнау 27 сентября.
Я не собираюсь продлевать эту поездку дальше Кельна, потому что хочу видеть людей, которые рады любым обстоятельствам, в которых они оказываются по воле Господа.

Какая-то сила тянет меня в Кельн. Намерение этой силы мне неизвестно; да я и не хочу знать. Я чувствую, что следую Божественной воле.

Несмотря на то что моя программа распланирована до конца, мой ум настолько недвижим, что он может принять любой поворот. Я могу даже решить остаться здесь. В любом случае я увижу все, что произойдет перед моими глазами. Почему я должен склоняться на ту или иную сторону?"

Зарубежные поездки, 1971–1974 гг.

Пападжи прилетел в аэропорт Франкфурта 28 сентября 1971 г., и его преданные приветствовали его традиционным индийским способом.

"Многие люди, которых я знал в Индии, подходили ко мне в зале прибытия и простирались передо мной в полный рост на полу. Некоторые из них также вешали гирлянды из цветов мне на шею. Это привлекало всеобщее внимание, потому что люди на Западе никогда не приветствуют друг друга подобным образом.

Некоторые репортеры, которые постоянно находились в аэропорту, чтобы брать интервью у прилетающих знаменитостей, бросались к нам и начинали фотографировать. Они не знали, кто мы такие, но мы устраивали для них интересное представление.

Одна девушка, которая пришла встречать меня, засмеялась и сказала: «Они никогда не видели ничего подобного. Мы все скоро увидим наши фото в газетах».

Падать ниц перед учителем – это хорошая традиция. Самому учителю все равно, простираетесь вы перед ним или нет, но такой обычай дает ученику возможность усмирить свое эго и в какой-то степени избавиться от гордыни. Когда вы смиренно падаете ниц перед учителем, он забирает часть ваших недостатков, ваших изъянов и взамен дает вам любовь и свободу.

Даже несмотря на то что это очень выгодный обмен для ученика, многим западным последователям все же тяжело склониться перед учителем. У индийцев нет такой проблемы. Если они видят своего учителя, идущего по дороге, они с радостью падают в грязь, чтобы лечь, распростершись у его ног.

По моим наблюдениям, иностранцам не так легко склонить голову. Я впервые заметил это, когда жил в Раманашраме. Некоторые иностранцы признавались мне в личных беседах, что им очень трудно падать ниц перед Махарши, потому что подобные действия не входят в их традицию.

По моему мнению, это была просто их гордыня. Они находились в присутствии величайшего святого нашего века, но их эго отказывалось признавать этот факт. Индийские махараджи, которые правили целыми царствами, приходили и падали к его ногам, но иностранцы, приветствуя его, только кивали головами или делали жест намаскар стоя.

Когда Индия стала республикой, доктор Радхакришнан занял должность вице-президента. Через несколько лет он стал президентом. Он был одним из самых выдающихся людей в стране, но когда он посетил Махарши в 1940-х гг., он упал к его ногам и распростерся в полный рост. Таким образом, все наши правители, кроме британских, показывали свое уважение к великим просветленным."


Поскольку Пападжи упомянул о визите доктора Радхакришнана к Махарши, я вкратце расскажу один малоизвестный случай, который произошел в то время, пока он был там.

За день до его приезда в Раманашрам приехал один французский ученый-гуманитарий и попросил Махарши объяснить ему, что такое майя. Махарши проигнорировал его вопрос. Примерно через час он спросил снова и опять не получил ответа. Когда Махарши отправился на вечернюю прогулку на гору, ученый пошел за ним и еще раз попросил объяснить ему, что такое майя. Махарши снова не показал виду, что услышал вопрос.

Когда на следующий день приехал доктор Радхакришнан, все последователи вышли к воротам, чтобы поприветствовать его. Его привели в зал, где сидел Махарши, и, как Пападжи уже рассказал, доктор Радхакришнан распростерся во весь рост на полу.

Через несколько минут менеджер повел его показывать ашрам. Все пошли с ним, и в зале остались только Махарши и француз.Когда они остались одни, Махарши посмотрел на ученого и сказал:

«Вчера вы спросили меня три раза, что такое майя. Люди приходят сюда за освобождением, но через некоторое время появляется кто-то или что-то более интересное, и они бегут за этим. Это и есть майя».



Из франкфуртского аэропорта Пападжи увезли в Кельн и поселили в доме, который Йоахим Греберт специально подготовил для него. Вскоре после этого Пападжи начал давать там ежедневные сатсанги. Когда я впервые попал туда, Йоахим показал мне его большой зал.

Он выставил всю старую мебель и выбросил много других вещей на дорожку снаружи дома. Внутри многое переделали. Старые обои поменяли на новые, более подходящего цвета. Убрали все картины, которые висели на стенах, и все книги, которые находились на столе и на полках. Даже столы и сами полки выбросили. Йоахим не хотел, чтобы там оставалось что-либо из прошлого. Вместо старой мебели на полу расположили подушки, чтобы посетители могли сидеть вокруг меня, скрестив ноги.


"Это помещение было небольшим. Там могло находиться около тридцати человек. В первый вечер, когда я давал там сатсанг, пришло столько людей, что все они не могли разместиться там. Многие вынуждены были уйти, разочарованные, потому что они просто не могли войти туда. Греберт хотел купить мне большее помещение на берегу Рейна, но я отказался. Я никогда не хотел приобретать недвижимость или ашрамы.

На эти сатсанги приезжали люди со всей Германии. В первые две недели я встречал посетителей из Мюнхена, Дюссельдорфа, Франкфурта и Берлина, так же как и жителей Кельна. В будни большинство посетителей сатсангов были местные, из Кельна, зато на выходных были люди со всей Германии.

Йоахим переводил все, что я говорил, на немецкий, так как многие посетители не знали английского. Впрочем, я вскоре обнаружил, что он, должно быть, добавлял комментарии от себя, потому что его переводы всегда были намного длиннее, чем мои первоначальные слова.

Я сказал ему: «Я говорю по-английски двадцать секунд, но когда ты переводишь это на немецкий, оно занимает две минуты. Почему ты говоришь так много?» «Эти немцы никогда раньше не были знакомы с таким учением, как ваше, – ответил он. – Все, что вы говорите, очень ясно, очень просто и правильно, но если я буду просто переводить буквально, я не думаю, что большинство людей поймет, о чем вы говорите. Поэтому я добавляю немецких специй, чтобы приправить ваши речи. Эти специи делают их более съедобными для немцев».

Это было не то, что я хотел. Первоначальные слова гуру обладают очень большой силой. Если разбавлять их лишними комментариями и объяснениями, они теряют свою силу. Я объяснил ему это.

«Тебе не нужно идти на кухню и готовить дополнительные приправы к моим речам. Просто говори то, что говорю я, ничего не добавляя. Если ты переводишь хорошо и точно, истинный смысл того, что я говорю, будет понятен».

Йоахим не мог сделать это. Он сказал: «Но кто поймет вас здесь? Если вы скажете „вы уже свободны“ и я переведу это дословно, кто-нибудь спросит: „А что значит „свободны“? О чем он говорит?“ Поэтому я и объясняю по ходу речи».

Я не согласился с ним, но не мог заставить его изменить свою привычку. В подлинных словах учителя есть сила, которая достигает сердец слушателей, готовых принять его учение. Объяснения других людей не дают того же эффекта.

Йоахим был славным юношей, но иногда он совершал очень странные поступки. Я уже рассказывал, как он однажды попытался выпить раствор стирального порошка, когда мы вместе с ним были в Индии.

Через несколько дней после моего прибытия в Кельн я наблюдал еще одно проявление его странного поведения. Я отдыхал в своей комнате, ожидая, когда меня позовут к ланчу, и вдруг услышал несколько громких выстрелов. Моей первой мыслью было: «Наверное, на улице взорвалась машина», но затем понял, что выстрелы раздавались не снаружи, а внутри дома. Я высунулся в окно, чтобы проверить, не идут ли звуки выстрелов с прилегающей дороги, а затем пошел в гостиную, чтобы выяснить, что случилось.

Там разыгрывалась очень странная сцена. Йоахим, его мать и его отец стояли на обеденном столе. Йоахим держал в руках винтовку. Он крикнул мне: «Загляните под стол, вдруг крыса все еще там. Мне кажется, я пристрелил ее, но она может прятаться под столом». Он стрелял с близкого расстояния в маленькую крысу, которая носилась по гостиной.

В Индии в каждом доме живут крысы или мыши, но на Западе их появление в доме вызывает страшное смятение и панику. Я заглянул под стол и увидел на полу мертвую крысу. Думая, что они не слезут со стола, пока крыса будет лежать под ним, я взял ее за хвост, отнес к окну и выкинул на улицу. Это простое действие вызвало еще больший испуг.

«Вам нельзя было ее трогать! – воскликнул Йоахим. – Неизвестно, какие болезни она переносит. Теперь нам придется отвести вас к врачу, чтобы он сделал вам прививки».

Я запротестовал: «Она же не укусила меня. Она была мертвая. Как я могу заболеть от нее? Если на моих руках остались микробы, я могу пойти в ванную и смыть их. Зачем мне идти к врачу?»

Они не стали меня слушать. Йоахим позвонил врачу и записал меня на прием. Я пошел только чтобы порадовать их, думая, что там мне поставят что-то вроде прививки от столбняка в вену. Вместо этого доктор настаивал на том, чтобы ввести мне что-то в ягодицу.

Я сказал ему: «Крыса не кусала меня туда. Не могли бы вы найти какое-нибудь другое место, чтобы воткнуть вашу иглу?» Этот человек тоже не стал меня слушать. В конце концов я получил все свои уколы, а также выслушал убедительную лекцию о том, что нельзя прикасаться к животным, которые могут быть переносчиками смертельных инфекций. В разных странах все делают по-разному. Это было мое первое знакомство с немецкими представлениями о чистоте и здоровье.

Пападжи сталкивался со странными привычками многих иностранцев еще в те годы, когда он жил в Ришикеше, однако даже при этом первые несколько недель в Германии принесли много сюрпризов.

"Один из моих посетителей рассказал мне, что он учитель медитации в Дюссельдорфе, близлежащем городе. Он пригласил меня поехать с ним и встретиться с членами его группы. Я поехал с ним и обнаружил, что он берет плату 100 марок за каждое 45-минутное занятие, которое он проводил. Он был честен со мной, признавшись, что этот центр был просто его бизнесом.

«Посмотрите на тех, кто сюда приходит, – сказал он мне, показывая на людей, которые сидели на полу с закрытыми глазами. – Никто из них не умеет медитировать, никто даже не знает, как пытаться. Некоторые приводят с собой своих девушек и держатся за руки все сорок пять минут. Некоторые из них даже не могут просидеть это время без сигареты. Они выходят покурить в середине занятия».

Даже при таких ценах каждую неделю к нему приходило от тридцати до сорока человек. Когда я спросил его, как ему удалось сделать так, что столько человек платят ему столько денег каждую неделю, он открыл мне секрет своего успеха.

«Я всего лишь бизнесмен, – сказал он. – Я сам не умею медитировать и не знаю, как учить этому других. Этот центр для меня просто бизнес. Когда люди приходят сюда, я даю каждому чайную ложечку „святой воды“ и прошу их посидеть тихо в моем присутствии несколько минут. Я заранее кладу в воду успокоительное средство, а также вещество, от которого они будут чувствовать счастье и покой в течение получаса.

Они выпивают эту микстуру как прасад, а затем думают, что после этого у них чудесная медитация. Каждую неделю они возвращаются, чтобы еще „помедитировать“, и каждую неделю я собираю по 100 марок с каждого. Это очень хороший способ зарабатывать деньги».

Для меня было не удивительно, что он собирает такую большую группу каждую неделю. Вскоре я обнаружил, что люди очень интересуются восточными медитациями.

Меня не знали в Германии, но часто на мои сатсанги приходило 50–60 человек, даже несмотря на то что у нас было недостаточно места, чтобы разместить их всех. Большинство немцев работают днем, поэтому время для моих сатсангов было с 7 до 9 вечера.

С 9 до 11 вечера ко мне мог подходить каждый, кто хотел побеседовать со мной лично на духовные темы. Несмотря на то что количество человек было внушительным, не каждый приходил ради духовных целей.

Одна девушка позвонила мне домой в Кельне и спросила: «Можно мне прийти поговорить с вами? Это не имеет никакого отношения к занятиям по медитации, которые вы проводите. Это личное дело, но мне кажется, вы сможете помочь мне». Я сказал ей: «У меня занятия каждый вечер с 7 до 9. Если вы придете на полчаса раньше, мы сможем поговорить».

Она пришла вовремя и рассказала мне, чего она хочет. «Каждые выходные на ваши занятия приходит один блондин из Мюнхена со своей девушкой. Она учится в театральном колледже. У меня тоже есть молодой человек. Я живу с ним уже семь лет, но сейчас я его разлюбила. Он из Дюссельдорфа. Я думаю, сейчас пришло время от него избавиться. Я полюбила этого парня из Мюнхена. Я хочу, чтобы вы организовали для меня обмен. Скажите этой девушке из театрального колледжа, что она может забрать моего молодого человека, если она отдаст мне своего. Это будет хороший обмен для нее, потому что этот молодой человек из Дюссельдорфа очень симпатичный. Я уверена, что он ей понравится».

Это было что-то новенькое для меня. У нас в Индии не заключают таких сделок – «отдай мне свою жену, а я отдам тебе свою». Этот парень из Мюнхена и его девушка были хорошими учениками. Они мне очень нравились. Они приходили ко мне вместе каждую неделю и задавали хорошие вопросы. Я могу сказать, что они оба были серьезными духовными искателями. Я не думаю, что они согласились бы на предложение этой девушки, но я не видел ничего плохого в том, чтобы познакомить их друг с другом. «Я могу познакомить вас, – сказал я ей, – и ты сама предложишь им это. Пусть они сами решат, чего они хотят».

«Нет, – сказала она, – лучше я сама познакомлюсь с этим парнем, потом познакомлю своего молодого человека с этой девушкой. Так будет лучше всего».

У нее было невинное лицо, и меня удивило, что она собирается устроить такой обмен. Позже я выяснил, что она не немка, а англичанка. Родители отправили ее учиться в медицинский колледж в Германии, так как думали, что качество образования в Германии выше. Я сказал ей: «Вряд ли этот мальчик из Мюнхена примет тебя до тех пор, пока не узнает тебя получше. Почему ты не ходишь на эти занятия? Он любит медитировать. Если он увидит, что ты тоже интересуешься медитацией, может быть, он заинтересуется тобой».

Она начала ходить на мои занятия, но через несколько дней полюбила саму медитацию. Ее лицо стало очень красивым, и она стала сидеть по два-три часа каждый день в комнате, где я давал сатсанги. Я поручал ей помогать новым людям, которые приходили ко мне, и вскоре она забыла о молодом человеке из Мюнхена.

Несмотря на то что я в предыдущие годы встречал много иностранцев в Ришикеше, меня иногда удивляло сексуальное поведение людей, которых я встречал в Германии. Четырнадцати– и пятнадцатилетние девочки открыто занимались сексом со своими мальчиками, и их родители, очевидно, не возражали. Некоторые из них даже разрешали этим девочкам и мальчикам спать вместе дома.

В доме, где я жил, было двое детей-подростков: девочка примерно тринадцати лет и мальчик примерно восемнадцати, но я редко видел их. Они не приходили утром на завтрак и вечером часто не приходили ужинать. Я спросил их родителей, хозяев дома, где я жил, почему их детей так часто нет дома.

«У моей дочери есть молодой человек, и она ночует у него. У нашего сына есть девушка, и он часто уходит ночевать к ней. Они иногда приходят обедать, но редко завтракают и ужинают с нами». Их мать, очевидно, совсем не волновалась из-за того, что ее тринадцатилетняя дочь проводит ночи в постели своего друга. Я промолчал. Это была не моя семья, и не мое дело вмешиваться. Я просто подумал: «Это Европа. Здесь все по-другому».

Каждый день я узнавал что-то новое о привычках и обычаях немцев. Однажды утром у меня зазвонил телефон, и я поговорил с одним из своих почитателей, который обычно приходил каждый день. «Я сегодня немного опоздаю, – сказал он. – У меня умер отец». Я предложил ему прийти на похороны, но он сказал, что в этом нет необходимости.

«Вам необязательно приходить, – сказал он. – Я и сам не планирую идти на кладбище. Владелец похоронного бюро с помощниками позаботятся о похоронах».

«Но разве на кладбище не будет проводиться какая-нибудь служба или церемония? Тебе разве не обязательно на ней присутствовать?» «В этом нет необходимости, – ответил он. – Я заплатил владельцу похоронного бюро, чтобы он сделал все это. Он и его помощники проведут церемонию без меня».

Я никогда не слышал о таких похоронах, когда члены семьи перепоручают всю работу профессиональным плакальщикам и не дают себе труда прийти самим. Я сменил тему. «Когда он умер? От чего он умер?» «Ну вообще-то он еще не умер, – ответил он. – Врач сказал, что он, вероятно, умрет около 7.30 утра, и я все организовал согласно этому прогнозу. Я договорился с похоронным бюро несколько дней назад, потому что знал, что отец скоро умрет. Могила уже вырыта. Все готово».

«А что, если он не умрет? – спросил я. – Что ты будешь делать с могилой и всеми этими плакальщиками, которых ты нанял?»

«Этот врач заслуживает доверия, – ответил он. – Если он говорит, что отец умрет в 7.30, значит, скорее всего, так оно и будет. В любом случае, я надеюсь, что его прогноз подтвердится, потому что эти плакальщики очень дорогие. У них почасовая оплата, и я не хочу, чтобы они стояли там весь день, ничего не делая. Когда закончится служба, у нас будет большая трапеза со всеми родственниками, и только после этого я смогу прийти на сатсанг. Я просто позвонил, чтобы предупредить, что я немного опоздаю».

Он пришел в то время, которое он заранее назвал, и сообщил, что все было сделано согласно плану. Его отец умер в назначенный час, и тело было отправлено в похоронное бюро. Я надеюсь, что его отец на самом деле был мертв, и они не отдали его в назначенный час только затем, чтобы сэкономить на похоронах.

Я говорю это потому, что мне однажды показали историю в немецкой газете о людях, которых похоронили, когда они были еще живы. Дорогу, которая проходила через кладбище, расширили, и некоторые тела пришлось вырыть и перезахоронить в другом месте. Крышки некоторых гробов были приоткрыты, и рабочие обнаружили царапины и следы ударов с внутренней стороны крышек.

Также некоторые тела не лежали прямо – колени были согнуты таким образом, что было видно, как несчастные пытались выбраться из своих гробов. Это известный пример немецкой бережливости: похороны организуют, пока жертва еще жива, и церемонии проводят как можно быстрее, чтобы сэкономить на почасовой оплате похоронным бюро.

У нас в Индии мы даем людям возможность умереть естественным образом, в свое собственное время, и лично присутствуем на погребальных службах. Индия – не богатая страна, но мы выказываем больше уважения к членам своей семьи.

Однажды, когда я был в Германии, мне рассказали, что перед нашим домом кто-то выбросил на улицу младенца в полиэтиленовом пакете. Он был все еще жив. Мать просто хотела от него избавиться. И это не единичный пример. Несколько людей из других стран говорили мне, что они до сих пор переживают эмоциональную травму от того, что их оставили или бросили родители."


Мира приехала из Бельгии, чтобы помочь Пападжи организовать сатсанги в Кельне. Я спросил ее, судя по историям, которые он рассказывал о первых днях жизни на Западе, не страдал ли Пападжи от культурного шока.

«О нет, – ответила она. – Я не думаю, что он был по-настоящему шокирован. Он в Ришикеше общался с действительно странными людьми, поэтому знал, чего следует ожидать на Западе.

Он к тому моменту уже давно пришел к выводу, что на Западе все слегка чокнутые. Он не был настроен осуждать или критиковать их поведение. Он любит, когда его развлекают, и иностранцы, которых он встречал, представляли собой очень забавное для него зрелище».