ЙОГА ВАСИШТХИ

Сарга 89. История любви Индры и Ахальи.

Солнце продолжило:

1–5. Только ум является создателем миров, и ум есть высочайший
Создатель.

В мире действительно сотворено то, что сделано умом, а не то, что произведено телом.

Посмотри на силу ума: обычные брахманы, сыновья Инду, благодаря устремленности своего разума стали создателями вселенных!

Джива обретает тело из-за сильного понятия о теле. Если он не ощущает себя телом, то проблемы и обязанности тела его не затрагивают.

Тот, чье сознание направлено на внешнее, испытывает счастье и несчастье,

а йог, чье внимание устремлено вовнутрь, не знает боли и удовольствий тела.

Поэтому только ум является причиной разнообразных заблуждений мира, как показывает история Индры и Ахальи.


Брахма спросил:

6. О Господин Солнце, кто эта Ахалья? И кто – Индра, о разгоняющий тьму? Поведай мне о них, ибо, когда я услышу их историю, мое видение очистится.


Солнце продолжило:

7–9. Однажды в стране Магадха правил царь по имени Индрадюмна, во всем подобный знаменитому Индрадюмне из легенд.

У него была лотосоокая жена по имени Ахалья, напоминавшая собой полную луну, подобная красавице Рохини, супруге луны.

Там же жил некий образованный
молодой юноша-брахман распутного поведения по имени Индра,
предводитель местных гуляк.


10–14. Однажды царица Ахалья где-то услышала историю, воспевающую любовь Ахальи, жены Гаутамы, и легендарного Индры.

Впечатлившись историей, Ахалья влюбилась в юношу Индру и страдала от
безответной любви. На ложах из мягких волокон лотоса и прохладных
листьев банана молодая красавица горела в огне желания, словно сорванная
лиана в лесу. Она печалилась среди всех царских удовольствий, как бьется
рыба на дне пруда, высохшего от жаркого солнца.

Оставив всю скромность и потеряв самообладание, она вскрикивала: «Индра! О Индра!»


15–17. Видя эту сильную привязанность, одна из служанок пожалела ее и сказала Ахалье: «О красавица! Я беспрепятственно проведу Индру в твои
покои!»

Услышав столь желанное: «Я приведу его к тебе!» – Ахалья, с прояснившимся взором, бросилась в ноги своей подруги, как лотос падает перед лотосом.

Затем, когда день подошел к концу и наступила ночь, служанка отправилась к этому дваждырожденному юноше по имени Индра.


18–21. Женщина возбудила в Индре интерес к своей хозяйке и скоро,
той же ночью, привела его к Ахалье. Эту ночь Ахалья, украшенная цветами
и умащенная благовониями, провела в некоем тайном убежище с распутным
Индрой.

Там красавица наслаждалась любовными ласками юноши, украшенного браслетами и драгоценностями, как лиана наслаждается весенними соками.

Ее любовь была сильна, и в мире она видела только Индру, совсем не помышляя о своем муже, обладавшем всеми прекрасными достоинствами.


22–25. Спустя некоторое время ее любовь к Индре стала известна царю,
который догадался об этом по сияющему лицу жены, подобному луне в небе.

Когда она думала об Индре, от любви ее лицо сияло и цвело, как белый лотос в лучах полной луны.

И Индра влюбился в нее всей душой
и не мог даже мгновение быть где-то вдали от своей подруги.

Неподобающее поведение Индры и Ахальи, открыто выказывающих свою
глубокую любовь, заставило царя глубоко страдать.


26–28. Царь, видя привязанность влюбленных друг к другу, назначил им
обоим множество наказаний. Их бросили зимой в воды холодного озера, но
они оставались там довольными и смеялись, не ощущая страданий.


Царь спросил:
О грешники, разве вы не страдаете?


28–30. Они, поднятые из воды, ответили царю:

Помня прекрасные сияющие лица друг друга, мы забыли самих себя в любви друг к другу! Поэтому благодаря нашей бесстрашной любви даже в страданиях мы счастливы и будем счастливы, даже если нам отрубить руки и ноги.


31–33. Затем влюбленных бросили в кипящее масло, но они даже не почувствовали боли и радостно воскликнули: «Мы счастливы, помня
свою любовь к друг другу!»

Их швырнули под ноги слону, но и там они
не испытали страданий и лишь сказали царю: «Мы счастливы, помня свою
любовь друг к другу!»

Их хлестали розгами, но они не ощущали мучений и говорили то же самое. И это повторялось снова и снова после различных наказаний, измышляемых царем.


34–39. После всех пыток и наказаний они повторяли одно и то же.


Индра сказал царю:

Весь мир для меня – моя любимая! Телесные страдания никак не затрагивают меня. И для нее, о царь, вся вселенная – только я! Поэтому наказания не приносят ей никаких мучений.

Я есть только мой ум, о царь,
и лишь ум считается человеком.

Это видимое тело является частью
материального мира, оно – творение ума.

Даже многие ужасные наказания
тела одновременно не могут хотя бы немного затронуть могучий ум.

Воистину, о царь, нет таких сил, которые могли бы разрушить ум, твердый
в своем устремлении!


39–43. Пусть тело будет возвышено или разрушено, но устремленный
ум невозможно изменить. Того, чей ум длительное время сосредоточен на
желаемой цели и тверд в этом, не может затронуть происходящее с телом, о царь.

То, что с огромной силой ощущается умом, о правитель, только и видится им неподвижным, а не то, что сделано телом.

Никакие действия, о царь, даже благословения и проклятия, не способны поколебать сильное устремление ума.


43–48. Человек не может отвернуть ум от того, чего тот страстно желает, как олень не способен сдвинуть с места огромную гору.

В моем уме пребывает эта черноглазая красавица, как в храме на почетном месте стоит образ богини Лакшми. Меня не затрагивают страдания рядом с моей
любимой, спасительницей моей жизни, как летний жар не задевает гору, чья
вершина окружена цепью облаков.

О царь, где бы я ни был и как бы глубоко
я ни пал, я не воспринимаю ничего иного, кроме моей любимой.

Эта привязанность ума, называемого Индрой, и ума, именуемого любимой
Ахальей, не могла бы стать столь сильной, если бы не соответствовала их
природе.


49–50. Воистину, ум решительного человека, занятого лишь одной
мыслью, о правитель, не может поколебаться даже от благословений или
проклятий, подобно горе Меру.

Ибо только тело изменяется от
благословлений и проклятий, но твердый ум, о царь, остается непобедимым.

Эти напрасно возникшие куски тел, о царь, не есть причина ума. Ум является причиной тел, как вода – причиной соков всех лиан и лесных растений.


51–53. Знай, о великий, что ум есть изначальное тело, множество тел
в мире рождается из его представлений и понятий.

Где проявляется это изначальное тело в виде мысли «я», лишь там возникает тело человека, и никак иначе!

Знай, что ум является корнем, а тела подобны веткам, листьям и цветам дерева.

Когда уничтожен корень, ветки и листья больше не растут, но, когда сломаны ветви и листья, корень не исчезает.

Когда разрушено тело, ум тут же создает множество новых тел, как во сне, но,
когда сокрушен ум, тело ничего не может сотворить.

Поэтому береги бриллиант ума!


54. Повсюду, о царь, я вижу только свою оленеокую любимую, и я неизменно счастлив, потому что мой ум является формой молодой красавицы.

Наказаний, налагаемых тобой и твоими слугами, длительных или быстрых, я совершенно не замечаю.


Такова сарга восемьдесят девятая «История любви Индры и Ахальи» книги
третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению, записанной Валмики.

Сарга 90. О любви Индры и Ахальи.

Солнце сказало:

1. Когда Индра произнес это, лотосоокий царь обратился к сидящему рядом мудрецу по имени Бхарата.


Царь сказал:

2–3. О Бхагаван, знающий дхарму! Я терплю немыслимое оскорбление
от этого недостойного человека, похитившего мою жену. О великий мудрец, наложи на него проклятие, соответствующее греху.

Не казнить преступника,
заслуживающего наказания, – это прегрешение, как и казнить того, кто
наказания не стоит!


4–5. Когда лев среди царей сказал это, Бхарата, мудрый из мудрых, тут же рассмотрел прегрешение преступника Индры и произнес проклятие:
Умри, преступник, вместе с той, что совершила прелюбодеяние по
отношению к своему мужу!


На это влюбленные сказали царю и мудрецу Бхарате:

6–8. Увы, вы оба глупы: проклятие только разрушило результат нелегкой аскезы. Вы ничего не достигаете своим проклятием!

При разрушении тела ничего не случается с нами, поскольку мы есть форма ума.
Ибо никак и никогда невозможно уничтожить ум, потому что он тонок,
невидим и является сознанием.


Солнце сказало:

9–13. Затем из-за проклятия поверглись на землю тела влюбленных, связанных умами глубокой любовью, как листья дерева опадают на землю.

Но вскоре они родились как животные, соединенные любовью, а потом
стали любящими друг друга птицами. Далее, в нашем творении, о мудрый,
они родились как благочестивые супруги-брахманы, любящие друг друга
и практикующие аскезу.

Сильное заклятие, наложенное на них Бхаратой, уничтожило только тела, но не смогло одолеть ум, о великий! С тех пор,
благодаря своей сильной привязанности, когда они рождаются, они всегда становятся мужем и женой.


14. Наблюдая их непритворную любовь друг к другу, даже деревья
воодушевляются и тоже наполняются любовью и желанием.


Такова сарга девяностая «О любви Индры и Ахальи» книги третьей «О создании» Маха-Рамаяны Шри Васиштхи, ведущей к Освобождению

Сарга 91. О падении дживы.

Солнце сказало:

1–3. Посему я говорю, о Создатель, что
ум подобен времени, о мудрый! Его невозможно остановить и разделить даже сильнейшими проклятиями.

Поэтому, о Брахма, неверно было бы разрушить творение сыновей Инду, это
недостойно мудрого. Есть ли что-то в этом мире или в других многочисленных мирах, о защитник мира, чего мог бы пожелать великий Господь?


4–5. Воистину, ум созидает миры и становится человеком! То, что сотворено убежденностью ума, несомненно, не может быть разрушено ни магическими порошками, ни ударами и ничем материальным, как человек не способен стереть отражение в кристалле.

Поэтому путь остаются эти сыновья Инду со своими сияющими иллюзиями творения.


6–8. Ты, создав здесь существ, оставайся бесконечным пространством ума. Ибо пространство Сознания, пространство ума и третье пространство, телесное, – все три освещены пространством Сознания.

О Создатель, твори одно, два, три или много созданий и вселенных своей волей, пребывая в себе.

Твори, пребывая в себе, сколько пожелаешь! Что тебе до творений сыновей Инду?


Брахма сказал:

8–12. Поразмыслив над тем, что Солнце рассказало мне о мирах сыновей Инду, о великий мудрец, я молвил Солнцу:

Верна твоя речь, о Солнце! Воистину, пространство велико, и широко раскинулся ум, и безгранично Сознание.

Я творю по своему желанию, выполняя свои повседневные обязанности.

О Солнце! Я создаю множество
разнообразных существ, и ты, о мудрый, будь прародителем человеческой
расы, Ману. Создавай творение по своему желанию и по моему благословению!


12–15. И великое огненное Солнце одобрило мое предложение. Согласившись, оно приняло две формы, о Васиштха. В своей старой форме
оно оставалось сияющим солнцем, перемещаясь по своем пути в небе
и заведуя чередой дней.

В своей второй роли, в моем творении, оно в своем теле стало Ману, прародителем человека, и создало целый мир в соответствии с моим намерением.


16–19. Я поведал тебе всю историю, о мудрый Васиштха, о природе великого ума, о его могуществе и способности к созиданию.

То, что появляется в уме, сияет, становясь очевидным и плотным, и приносит плоды.

Будучи обычными брахманами, сыновья Инду силой своего желания стали Создателями.

Взгляни на удивительную силу ума!
Как сыновья мудреца, будучи дживами, достигли состояния Брахмы неподвижным сосредоточением, так же и я силой ума, осознав истину Сознания, достиг состояния Брахмы.


20–23. Что воображается умом, отражением Сознания, то видится в нем
как тело и прочее, но помимо него, никто не может ощущать это тело.

Ум, создающий удивительные иллюзии в себе, сам творит все это как естественное проявление своей природы в самом себе, подобно остроте,
естественно пребывающей в перце и прочих пряностях.

Его проявление как ума называется тонким телом, и он же именуется плотным телом, когда видится материальным.

Ум с тонкими склонностями нарекается дживой.

Знай, что когда завершается удивительная иллюзия трех тел, возникающая в результате последовательных разделений, джива сияет, как сам Брахман.


24–26. Здесь нет ни меня и никого другого, и лишь удивительный ум
видится как весь этот мир!

О Васиштха, это подобно мыслям сыновей Инду, в которых нечто нереальное стало казаться реальным.

Как ум сыновей Инду стал Брахмой, так же я стал Создателем.

Все сотворенное и я сам по природе – только проявленное понятие. Только игра ума пребывает здесь как понятие «Я есть Брахма».

Знай, что сам Брахман видится как тело
и прочее, оставаясь чистым Сознанием, которое тоньше пустого пространства.


27–29. Это чистое высочайшее неразделенное Сознание в результате
ощущения делается дживой и, став умом, верит, что обретает тело.

Чистое Сознание сияет как все это творение, подобно вселенным сыновей Инду.

Бодрствующее Сознание сверкает как длящееся сновидение, порожденное
силой собственного невежества.

Все это творение появляется только
благодаря уму, как иллюзия двух лун на небе, начинаясь с видимости тонких
элементов и существуя как пространство творения сыновей Инду.


30–33. Форма чувства «я» не реальна и не нереальна; одновременно она и реальна, и нереальна. В силу восприятия она реальна, а по причине противоречий – нереальна.

Знай, что ум и сознателен, и несознателен, он огромен и состоит из склонностей и понятий.

Он сознателен благодаря своей природе Брахмана и он несознателен в силу своей направленности на видимое.

Когда ощущается видимое, сам ум видится как отдельный предмет, но в реальности Брахмана не становится отдельным. Он пребывает в Брахмане, как браслет пребывает в золоте.

По причине вездесущности Брахмана все и сознательно, и не сознательно. Сущность всего, от меня и до
камня, не материальна и не сознательна.


34–36. Несознательное не может воспринимать обломок дерева
и прочее, ибо восприятие возможно только между сходными сущностями,
способными взаимодействовать.

Знай поэтому, что все воспринимаемое
нематериально, поскольку восприятие возможно только между тем, что
имеет близкую природу.

В неописуемом Брахмане нет понятий
«материальное», «сознательное», «ощущение» и прочих, как листья, лианы
и прочее не растут в огромной бесплодной пустыне.


37–39. То, что само сознание воспринимает как предмет, называется
умом.

Здесь часть, относящаяся к сознанию, нематериальна, и часть, касающаяся материальности, – воспринимаема.

В уме сознательная, различающая часть видится субъектом, а материальная часть – осознаваемым объектом; так джива видит иллюзию мира и теряет
спокойствие.

Чистое Сознание, наполняющее ум, как будто им разделяется.

Поэтому весь мир есть лишь чистое Сознание, и двойственность тоже
только чистое Сознание.


40–42. Воспринимая себя как нечто от себя отличающееся, ум, видя тело, принимает его форму и заблуждается, считая себя собственной частью,
при этом не имея частей. Очевидно, что это иллюзия, и нет того, кто ее ощущает.

Великое Сознание подобно безбрежному океану с волнами иллюзий.

Вся материальность этого мира является Сознанием, ибо ты, осознавая, узнаешь в нем сознательность.

Осознанная часть мира – восприятие, появляющееся из-за загрязненности чувством «я».


43–46. Как нет отдельных волн и брызг в воде, так же чувство «я» и прочее совершенно отсутствуют в высочайшем Брахмане, являясь только самим Сознанием.

Знай, что воспринимаемое возникает подобно чувству «я», как вода в мираже: оно видится, но не существует.

Знай, что абсолютное высочайшее Сознание чисто и не имеет чувства «я».

Чувство «я» относится к чистому Сознанию, как холод ко льду.

Само Сознание осознает несознательное, как собственную смерть можно увидеть во сне.

Будучи сущностью всего, оно творит все силы и кажется выходящим из равновесия.


47–48. Ум, обретая свойства различных объектов, разрастается всеми
формами.

Это тонкое тело ума имеет разнообразные части, будучи прозрачным, как чистое пространство.

Отказавшись считать себя тремя
телами, являющимися отражением изначального Сознания, надо умом размышлять о природе ума, который есть отраженное Сознание.


49–50. Когда ум освобождается от невежества и становится чистым,
подобно золоту, очищенному от примесей меди, он сияет в своем изначальном блаженстве.

Когда куски камня, называемые телом,
исследуются и очищаются, это схоже с исследованием воображаемого
в пустом пространстве дерева.

Если бы иллюзия тела и прочего была
реальной, тогда было бы логично постигать ее.


51–53. Глупцы, погрязшие в невежестве и учащие, что тело реально, воистину являются овцами среди людей!

О чем мыслит ум, тем он сразу же
и становится, как в приведенном примере убежденности сыновей Инду, как
в истории Ахальи и Индры и прочих.

Когда бы и что бы ни вообразил ум,
являющийся отражением Сознания, тогда и так он и становится телом.

Убедившись, что тело не существует и не является тобой, осознав нераздельную природу себя, пребывай вне желаний.


54. По причине убежденности «Он есть тело» и «Такова природа этого»
Сознание становится бренным телом и всем прочим, как ребенок в отсутствие привидения по какой-то причине воображает привидение и пугается его.


Такова сарга девяносто первая «О падении дживы» книги третьей «О создании»

Сарга 92. О величии ума.

Васиштха сказал:

1–7. Когда лотосорожденный Создатель Брахма произнес это, о лучший
из Рагху, я вновь задал ему вопрос:

О Бхагаван, ты сам говорил, что проклятия, мантры и заклинания
обладают необоримой силой, почему же тогда они оказались бессильными?

Все чувства, ум и интеллект людей кажутся оглушенными и сбитыми
с толку силой проклятий и мантр.

Как неразделимы огонь и жар, ветер
и движение воздуха, кунжутное семя и масло, так же едины ум и тело.

Или же тела вообще нет, и только умом человек ощущает заблуждение, как
во сне, в иллюзии или взирая на вторую луну в небе. Когда уничтожено
одно, оба должны быть разрушены.

Несомненно, при гибели ума тело тоже
должно быть сокрушено. Скажи, о мудрый, почему на ум не влияют
проклятия и прочее? Или же влияют? Объясни мне это, о Создатель!


Брахма ответил:

8–10. Нет ничего в мире, чего не мог бы достичь человек чистыми действиями и усилиями.

От Брахмы и до неподвижного пня – всегда все создания в этом мире имеют двойственные тела.

Одно – тело ума, которое всегда беспокойно и действует быстро, второе – материальное тело, состоящее из плоти, которое ничего не делает.


11–15. Плотское тело каждого подвержено всем проклятиям, мантрам,
заклинаниям и прочему. Оно тупо, бессильно, несчастно и стремительно
разрушается. Оно недолговечно, как капля воды на листе лотоса; оно
зависимо от везения, судьбы и прочих факторов.

Второе тело воплощенных в трех мирах существ именуется умом. Это тело и зависимо, и независимо.

Если ум сам прилагает усилия, всегда тверд и смел, его не затрагивают
страдания. В соответствии со своими усилиями и склонностями это умственное тело обретает результат своей устремленности.


16–19. Усилия плотского тела не приводят ни к каким результатам, но
все действия тела ума приносят плоды.

Когда ум неизменно помышляет
о чистых целях, тогда проклятия и прочее становятся бесплодными, как стрела бессильна против скалы.

Пусть тело утонет, сгорит или завязнет
в грязи, но на чем сосредоточен ум, то он тут же и получает.

Все усилия ума приносят результат, невзирая на препятствия, даже когда все восприятия тела уничтожены, ибо этот результат тоже является умом, о мудрый.


20–24. Своими усилиями погрузив ум в любовь к Ахалье, Индра не чувствовал ни малейших страданий.

С помощью усилий сделав ум
бесстрастным и недоступным для боли, мудрец Мандавья не ощущал боли,
даже будучи посаженным на кол.

Так мудрец Диргхатапа, даже упав
в глубокий колодец, провел умом ритуалы яджни и достиг божественного
состояния.

Сыновья Инду, будучи только людьми, усилиями ума и сосредоточением достигли состояния Создателя, и даже я не мог бы помешать этому.

И так же другие устремленные и сосредоточенные мудрые, боги и великие риши силой мысли не оставляют даже на мгновение своей глубокой собранности.


25–28. Беспокойство, болезни, проклятия и порча не могут затронуть такой ум, как лепесток лотоса не способен расколоть камень.

Ум же тех, кто страдает от проклятий и от острых ножей беспокойства и прочего, я думаю, просто не прилагает достаточно усилий и слабо понимает свою природу.

Те, чей ум сосредоточен и целенаправлен, никогда: в сансаре, во сне или в бодрствовании – не будут даже немного затронуты бесчисленными
проблемами.

Поэтому своим умом и собственными усилиями человек должен направить ум на путь чистоты.


29–31. Что воображается умом, то становится как будто существующим,
и в один миг ум становится плотным, как привидение в воображении ребенка, о мудрый.

Сразу после появления иллюзии ум забывает свое прошлое состояние, как вслед за действиями гончара горшок забывает форму глины.

О мудрый, ум мгновенно становится проявлением, как текущая вода принимает форму волн и брызг.


32–36. Силою сосредоточения ум может узреть тьму на солнечном диске, как больные глаза могут видеть две луны вместо одной.

Что видит ум, то он тут же и материализует, а потом ощущает это с радостью или отвращением.

Вслед за своим воображением ум видит сотни огненных языков в прохладном свете луны, начинает гореть и страдает от жара.

Силою воображения ум даже в кислоте видит нектар и, напившись его,
ощущает наслаждение, начинает прыгать и танцевать в опьянении. Вслед за
воображением ум может узреть даже огромный лес в пустом пространстве;
увидев, ум может срубить его и, срубив, может вновь его вырастить.


37. Посему, как только ум воображает иллюзию, тут же он ее и видит,
мой дорогой!

Поняв, что мир ни реален, ни нереален, отбрось ограниченное видение разнообразных различий!


Такова сарга девяносто вторая «О величии ума» книги третьей «О создании»

Сарга 93. О творении.

Васиштха сказал:

1–4. То, что ранее мне объяснил Создатель Брахма, я теперь поведал
тебе. Из этого неописуемого Брахмана повсюду возникают все неизъяснимые тонкие тела и появляется вселенский ум, сам по себе обретая плотность.

В этом уме сначала зарождаются понятия о тонких элементах, затем появляется тайджаса пуруша, вселенское тонкое существо, которое само себя называет Брахмой. Поэтому знай, о Рама, что этот Создатель и есть всеобщий ум.


5–8. Создатель Брахма – воплощение высочайшей истины, Сознания, и он, будучи понятием, что осознает, то и видит.

Затем он воображает и создает невежество, из-за которого в «не-я» ощущается «я», и этим невежеством Брахман постепенно проявляет весь мир, содержащий горы, травы и океаны.

Таким образом, это творение, последовательно явившееся из реальности самого Брахмы, кажется возникшим из чего-то другого.

Так все объекты, пребывающие в трех мирах, являются созданием Брахмы,
о Рама, как волны есть создания океана.


9–11. В этом несозданном мире вселенский ум Брахмы, являющийся
Сознанием, постигает себя как чувство «я», и так Брахман становится творцом Брахмой.

Разнообразные сознательные силы в этой вселенной проявляются, не будучи отдельными от единой силы Сознания.

Когда творение разрастается, эти силы проявляются всеобщим умом, принявшим форму прародителя всего, Создателя Брахмы.


12–16. Тысячи таких проявлений именуются ограниченными сознаниями, отдельностями или дживами.

Эти разнообразные ограниченные
сознания появляются, оставаясь пространством Сознания, и пребывают
в чистом пространстве, как будто под покровом тонких элементов.

Ветры разносят их в пространстве в тела существ четырнадцати типов
в соответствии с их повторяющимися желаниями и склонностями.

Входя в тела движущихся или неподвижных существ, обладающих жизненной силой, они обретают форму семени.

Затем они рождаются в мир из утробы,
и вслед за этим, в соответствии с потоком желаний и склонностей,
возникающих случайно, как в примере вороны и кокоса, они обретают
результаты своих действий.

Затем эти воплощенные существа, связанные веревками действий и нагруженные склонностями и желаниями, бродят, поднимаясь в верхние миры и опускаясь в нижние.

Эти разнообразные существа являются только желанием.


17–21. Некоторые бесчисленные существа опадают, как листья с деревьев; их несет и кружит ветрами действий и роняет в горы и пещеры повторяющихся рождений и смертей, пока они не достигнут освобождения.

Некоторые, заблуждаясь и не зная реальности, рождаются бесконечно
в течение множества сотен кальп.

Другие после многочисленных
прекрасных и приятных рождений обитают в этом мире, приверженные
чистым действиям.

Некоторые, познавшие то, что должно быть понято, достигают высочайшего состояния, как брызги океана, поднятые ввысь ветрами, возвращаются в океан.

Так из самого Брахмана происходит явление всех живых существ, непостоянное из-за рождения и разрушения и являющееся причиной созданного мира.


22–24. Эта стареющая лиана зарослей этого мира, несущая жар страданий и бедствий и яд желаний, постоянно творящая действия, приводящие к бесконечным проблемам, расползающаяся в различных направлениях, разных местах, временах, горах и пещерах, повсюду созидающая разнообразные заблуждения и разделения;

эта древняя лиана зарослей мира, чье тело – волнующийся ум, будучи срублена топором верного понимания, более не растет, о благословенный Рама!


Такова сарга девяносто третья «О творении» книги третьей «О создании»

Сарга 94. О появлении всего в Брахмане.

Васиштха сказал:

1. Слушай, о Рама, я расскажу тебе о различиях в появлении существ,
называемых высшими, низшими и средними.


2–5. Первейшее из существ становится готовым к освобождению прямо
в этом рождении. Его появление, называемое наилучшим, происходит
благодаря чистым практикам.

Следующие имеют чистые намерения
и заняты в мире благими действиями, но обладают разнообразными мирскими склонностями. Их называют праведными, и они достигают освобождения в течение нескольких жизней.

Следующие различают действия, которые надо и не надо делать, только по их соответствующим последствиям, поэтому их, о Рама, знающие именуют обладающими качествами саттвы.


5–10. Следующие, имеющие многочисленные разнообразные
склонности, полные нечистоты и заблуждений, обретают знание после
тысяч рождений. Они различают хорошее и плохое только по их плодам, поэтому мудрые называют таких обладающими наименьшей саттвой.

Тех же, для кого даже после множества долгих рождений сомнительно обретение освобождения, именуют чрезвычайно тамасичными, существами густой тьмы.

Другие, пребывающие под влиянием склонностей прошлых рождений, получающие человеческое существование в этом творении за
два-три рождения, активно действующие в мире, не обретающие бесстрастия, мудрыми называются раджасическими, или активными.


10–13. Те, кто становится готовым к освобождению только со смертью,
называются стремящимися к освобождению раджасично-саттвичными по причине приверженности к подобным действиям.

Другие, достигающие освобождения за несколько жизней, подобные предыдущему типу, знатокам истины известны как раджа-раджасичные.

Следующих, которые обладают сильными желаниями и могут достигнуть освобождения за сотни рождений, мудрые называют раджасично-тамасичными.


13–19. Других, сходных с ними, если их освобождение сомнительно даже после тысяч рождений, называют раджасичными с исключительно плотным тамасом.

Тех, кто даже после тысяч рождений с начала творения Брахмы по-прежнему далек от освобождения, мудрые называют существами тьмы, или тамаса.

Если в таком рождении возникает стремление к освобождению, то это рождение называется мудрыми тамасично-саттвичным.

Если подобный этому лишь после множества жизней обретает освобождение с ростом соответствующих качеств, то он называется тамасично-раджасичным.

Если после множества прошлых жизней только через сотни новых жизней достигается освобождение, таких мудрые
называют тамасично-тамасичными.

Если же для кого-то после тысяч прошлых жизней впереди еще много тысяч жизней и при этом освобождение сомнительно, его называют чрезвычайно тамасичным.

Таковы все эти типы существ, появившихся в Брахмане.


20–25. Множество всех этих существ появились в абсолютном Брахмане
как ничтожная взволнованность, подобно тому, как множество волн рождаются на воде океана.

Как лучи света исходят от лампы и как сияющие искры разлетаются из горящего пламени, так же все множество существ
возникает в Брахмане.

Как цветы вырастают на дереве мандара и как лучи света исходят от луны, так же все живые существа, видящие мир,
появляются в Брахмане. Как множество разнообразных побегов вырастает
из дерева, так все множество живых существ возникает в Брахмане. Как
разнообразные браслеты и украшения появляются из золота, так все
разнообразные живые существа, о Рама, рождаются в Брахмане.


26–31. Как брызги воды разлетаются из чистых потоков водопадов, так же бесчисленные существа возникают, о Рама, из нерожденной безграничности.

Как пространства горшка, миски и пещеры являются одним пространством, так же все видимое в этом мире есть только единый нераздельный Брахман.

Как капли дождя, водовороты, волны и брызги являются только водой, так же все видимое и ощущаемое есть лишь единый Брахман. Как реки в пустынном мираже являются только жаром солнца,
так же видимое, видение и видящий не различаются по своей природе.

Как прохладные лучи исходят от луны или свет – от пламени, так же все разнообразие существ появляется из Брахмана и в Брахмана уходит.

Некоторые из них, существуя долго в разных рождениях, возвращаются
через сотни жизней, другие пребывают в воплощении недолго.


32. В разнообразных мирах многочисленные формы существуют по
воле Брахмана. Множество существ появляется и умирает, падает и взлетает,
подобно бесчисленным искрам в пламени.


Такова сарга девяносто четвертая «О появлении всего в Брахмане» книги
третьей «О создании»

Сарга 95. О единстве деятеля и действия.

Васиштха продолжил:

1–5. Действие и деятель едины и неразделимы, они одновременно
самопроизвольно проявляются из Высшего Брахмана, подобно тому, как на
дереве появляется цветок и его аромат.

В чистом Брахмане, в котором нет
никаких понятий, становятся видимы дживы, ограниченные сознания, как
для невежественного взора видится синева в необъятном небе.

О Рама, для непонимающих людей имеет смысл выражение, что дживы являются из Брахмана.

Для пробужденного бессмысленно и утверждение «Мир является порождением Брахмана», и утверждение «Мир не является его порождением», о Рагхава.

Но, о Рама, совсем безо всяких понятий
о разделении невозможно в мире учение и понимание его цели!


6–10. Поэтому видящего разделения обучают, принимая для начала неверное разделение: «Это Брахман и это дживы, верно или нет?»

С таким видением устанавливается, что мир рождается из не имеющего привязанностей Брахмана.

Мир порожден им и является только им, посему «появление из него» есть следствие неверного понимания.

Живые существа, многочисленные, словно камни в огромных горах Меру и Мандара, постоянно возникая в высочайшем Брахмане, возвращаются в него же.

И сейчас бесчисленные существа рождаются тысячами, как неисчислимые
листья на деревьях, что растут в густых лесах на склонах гор. И эти потоки
живых существ будут появляться в Брахмане вновь и вновь, подобно новым
побегам весной, и туда же они и будут возвращаться, как весенние соки
высыхают летом.


11–14. Огромное количество живых существ существует непрерывно во
все времена, и множество их появляется из Брахмана и возвращается в высочайшего Брахмана.

Как нераздельны цветок и его аромат, так же едины человек и его действия, о Рама.

Они возникают из Брахмана, пребывая в нем постоянно. Таким образом, в этом мире демоны, змеи, люди и боги рождаются, не имея существования, проявляясь снова и снова благодаря своим желаниям.

Причинами их блужданий, приводящих
к повторяющимся рождениям, являются не что иное, как невежество и забвение своей собственной изначальной природы.


Рама спросил:

15–18. Писанием называется то, что установлено бесстрастными мудрыми и наполнено доводами, опирающимися на верные методы познания и необходимыми для разрешения противоречий.

Мудрыми садху именуются великие, обладающие качествами исключительной чистоты, имеющие равное видение, достигшие неописуемого состояния.

Для успеха во всех начинаниях непонимающим необходимо следовать примеру знающих людей и откровениям писаний.

Того, кто не следует писаниям и примеру знающих, избегают все, и он тонет в страданиях.


19–22. И в мире, и в Ведах неизменно считается, о мудрый, что деятель
и действие следуют друг за другом.

Действие создает деятеля, и деятель
создает действие, как в примере семени и дерева. Это известно и в мире, и из
Вед. Действие приводит к рождению существа, как из семени появляется
росток, и существо совершает действия, как на дереве вновь созревают семена.

Васаны влекут человека в клетку существования, и в соответствии с этими васанами он ощущает их результат.


23–27. В этом случае как ты можешь говорить, что существа рождаются
из совершенного Брахмана, не имея семени прошлой кармы или действий?

Полагая так, о мудрый, ты пренебрегаешь взаимозависимостью действия и рождения, существующей в этом мире.

О брахман, эти две идеи противоречат друг другу: результат действия пребывает в Брахмане, где нет причины, или же в следствиях, таких как Создатель Брахма и прочее.

Если в мире действия накапливаются, не принося результатов, то будет только
разрушение и хаос, в котором большая рыба безнаказанно глотает мелких!

Так является действие причиной рождения или нет, о Бхагаван? Объясни
мне точно, развей мое великое сомнение, о лучший из знающих истину!


Васиштха сказал:

28–31. О Рагхава, ты к месту задал хороший вопрос! Слушай, я отвечу
тебе на него, и это очень поможет умножению твоего понимания.

Благодаря способности ума приводить к действию, его вовлеченность является
семенем деяния, что ведет к результату.

Ибо как только вселенский ум
возник в высочайшем Брахмане, сразу появились действия и, обретя тело,
появились живые существа.

Как нет разделения между цветком и его
ароматом, так же нет и различия между умом и действием, они едины.


32–37. В этом мире телесное движение именуется мудрыми действием;

но сначала ум является телом этого действия, и поэтому действие – это
и есть исключительно ум.

Где нет результата собственного действия, там нет ни горы, ни пространства, ни океана – нет мира.

Проявленное действие, сотворенное в этой или прошлой жизнях, есть человеческое усилие, которое никогда не остается безрезультатным.

Если уничтожена чернота, сама по
себе пропадет и сажа; так же, если исчезает действие, движение ума,
пропадает и ум.

Когда пропадает действие, разрушается ум; разрушение ума – это бездействие, которое доступно лишь освобожденному, но никогда – несвободному.

Как огонь и жар всегда пребывают вместе, так же едины и ум с действием: если один из них исчезает, пропадает и второй.


38. Постоянно волнуясь, ум становится единым с волнением; знай, что это и есть действие. Затем и действие становится умом, когда его результат взаимодействует с ним.

Так ум и действие взаимно создают друг друга и переходят из одного состояния в другое, о Рама.


Такова сарга девяносто пятая «О единстве деятеля и действия» книги третьей «О создании»

Сарга 96. Исследование ума.

Васиштха сказал:

1. Ум – это всего лишь мысль;
мышление же имеет природу движения, выражающегося в действиях.

За действиями всех существ следует результат в виде ощущения ума.


Рама сказал:

2. О мудрый! Молю, поведай мне во всех подробностях о природе ума, создающего понятия, который, хотя материален, но принимает форму сознательного!


Васиштха ответил:

3–5. Проявление силы понятия высочайшего всемогущего Атмана, бесконечной истины собственной природы, именуют умом.

Понятие человека, решающее, истинно что-то или нет, и остающееся в виде памяти, называют формой ума.

Уверенность «Я не знаю самоочевидного Атмана» и «Я делаю» зовут умом.


6–10. В этом мире не существует ума без силы действия, являющейся по природе воображением, как нет хорошего человека без благих качеств.

Как огонь и жар не могут быть отдельны друг от друга, так не могут быть раздельными ум и действие, а также ум и джива.

Со своей природой ума, с действиями, приносящими результаты, с телом, состоящим из разнообразных понятий, этот мир раскинулся многочисленными
сущностями, полный иллюзий и понятий, не имеющий причины и порядка.

Где, как и какие бы понятия и желания ни создавались умом, именно там, так и такой результат он же и получает.


11–14. В писаниях говорится: у дерева понятий действие является семенем, волнение ума – телом, а разнообразные движения – его многочисленные ветви и соблазнительные плоды.

О чем ни помыслит ум, органы действия трудятся над этим, и так все обретается.

Поэтому ум считается действием.

Ум, интеллект, чувство «я», действие, фантазия, творение, понятия, знание, усилие и память, чувство, природа, иллюзия и деятельность – это все разнообразные слова, которые являются причинами заблуждений в этом мире, о брахман.


15. Все эти естественные последствия возникли в результате случайного, как в примере вороны и кокоса, оставления бесконечным нераздельным чистым Сознанием себя и обращения к осознаваемым объектам.


Рама спросил:

16. О брахман, как появляются эти выражения, разнообразные воображенные понятия Сознания?


Васиштха ответил:

17–24. Когда Сознание становится словно бы замутненным, порождает
фантазии и разнообразно проявляется, это его состояние называется умом.

Когда случайным образом, как в примере с вороной и кокосом, оставив единую плотную очевидность, оно создает желаемое ощущение, его называют воображением.

Когда по отношению к виденному или
невиденному Сознание внутренне уверено, что знало это раньше, тогда
его же называют памятью.

Когда оно остается в тонком пространстве прошлых наслаждений, хотя желания уже прошли, это называется скрытой склонностью, или васаной.


25–27. «Есть только чистая реальность Сознания, двойственность порождается ошибочным восприятием» – когда оно обретает такое понимание, это именуется знанием.

Когда оно, разрушая себя, проявляется
как иллюзия множеством понятий и забывает изначальное состояние, оно называется нечистотой.

Когда Сознание дает наслаждение Индре
с помощью размышления, прикосновения, видения, ощущения звука, вкуса и запаха, его называют индрией, или органом чувств.


28–30. Когда высочайшее Сознание остается неизвестным из-за грубой
очевидности множества видимых объектов мира, оно именуется пракрити,
природой.

Когда оно мгновенно превращает реальное в нереальное и наоборот из-за незнания истины, в силу этого смешения реального и нереального его называют майей, иллюзией или наваждением.

Когда оно принимает форму причины и следствия по причине действий видения,
восприятия звука, прикосновения, вкуса и запаха, оно в мире называется деятельностью.


31–35. Сознание становится загрязненным, следуя за осознаваемыми объектами ума, и становится разнообразными формами, принимая форму проявления.

Они, достигая ума, обретают плотность, подтверждаемую сотнями собственных понятий.

Будучи загрязненным понятиями ума,
Сознание попадает в сети материального мира и как будто теряется в собственных заблуждениях, создавая многочисленные разделения.

Тогда оно известно в мире как ограниченное сознание, или джива;
его называют умом, а также мыслью и интеллектом.

Мудрые говорят о Сознании, загрязненном невежеством и отделенном от Брахмана, как о полном воображаемых понятий и названий.

Рама спросил:

36. О брахман, сознателен ли ум или нет? О знающий истину, я никак не могу прийти к четкому заключению!


Васиштха ответил:

37–39. О Рама, ум ни сознателен, ни несознателен! Когда Сознание осознает нечистоту отражений, это называется умом.

То, что пребывает между реальностью и нереальностью в каждом существе, что невежественно и является причиной мира, то именуется умом.

Состояние неопределенности, лишенное какой-либо постоянной формы и служащее появлению этого мира, называется умом.


40–42. Самосотворенная мерцающая форма отражения Сознания, пребывающая между состояниями сознательности и материальности, называется умом.

Неподвижность Сознания как будто загрязняется, и это нечистота называется умом, о Рама.

Он не материален и не сознателен. Ему
дают разнообразные многочисленные имена: чувство «я», ум, интеллект,
ограниченное сознание, джива и другие.


43–44. Как актер играет разные роли и поэтому именуется по-разному, так же ум называется неодинаково в зависимости от своих действий.

Как человек в зависимости от различных поступков называется по-разному, так же и ум именуется различно в зависимости от своих дел.


45–47. Я назвал тебе многочисленные названия ума, о Рагхава. Эти и другие имена даются ему последователями различных учений множеством способов.

В соответствии со своими фантазиями и желаниями они придумывают множество разнообразных названий для ума, интеллекта, чувств и прочего.

Одни считают ум неосознанным, другие – отличным от дживы; одни считают его чувством «я», другие – интеллектом.


48–51. Я объяснил тебе, о Рама, что чувство «я», ум, интеллект и восприятия являются воображаемым творением, по сути являясь одним.

По-своему объясняют это последователи учении ньяя и подобные им, по-другому рассуждают последователи санкхьи.

Материалисты тоже объясняют на свой манер, как и последователи джаймини и джайны, как буддисты и вайшешики, а также разнообразные вайшнавы и прочие.

Все придерживаются собственных понятий. Последователи всех этих учений
стремятся к одной высшей цели, как путники, начинающие путь в разное
время и в разных местах, различными путями идут к одной столице.


52–56. Только по причине невежества и различий в понимании высшей истины они спорят между собой, желая доказать правоту собственных воззрений.

Последователи с различными убеждениями восхваляют каждый свой путь, как путешественники, начавшие дорогу в различное время из разных мест, хвалят свою стезю.

О потомок Рагху! Они ошибочно описывают действия, ум и интеллект в соответствии со своими целями, фантазиями и собственными разнообразными умозаключениями.

Как человек, выполняющий действия омовения, отдавания, удержания и прочие, становится тем или иным деятелем, точно так же и ум меняет роли.

Вследствие различных своих деяний ум обретает всяческие имена, и его называют дживой, желанием или действием.


57–60. Все ощущаемое каждым существом есть только ум; в отсутствие
ума человек, даже видя, не видит.

Только обладающий умом ощущает
хорошее и плохое, радость и страдания от того, что слышит, от касания, видения, вкуса и запаха.

Ум является основанием понятий и смыслов, как свет есть причина видимости форм.

Тот, чей ум несвободен, – лишен свободы, и тот, чей ум освобожден, будет свободным.

Знай, что только полный глупец называет ум материальным. Ибо тот, чей ум осознан, не ощущает материальности.


61–64. Когда ум, не являющийся ни сознательным, ни бессознательным,
обретает различные желания, приносящие страдания и удовольствия, тогда возникает мир.

Когда ум становится единым Сознанием, сансара пропадает.

Нечистый ум становится вторичной причиной появления мира в силу заблуждения и многочисленных понятий о нем.

Ибо, о Рама, осознающий ум не является причиной сансары, и тупой ум, подобный камню, тоже не является причиной сансары.

Поэтому, о Рагхава, ум не выступает ни
сознательной, ни несознающей причиной объектов, как свет не является
причиной материальных форм, а только освещает их.


65–69. Если что-то существует помимо ума, тогда почему весь мир пропадает для любого живого существа, чей ум растворился?

Ум получает разнообразные названия по причине множества совершаемых им действий, как одно и то же время в соответствии с временами года обозначается по-разному.

Воистину, если без влияния ума работа чувства «я» и органов чувств заставляла бы действовать тело, тогда надо принять, что джива и прочее превосходят ум.

Те, кто провозглашает в своих воззрениях разделения ума, тела и дживы с помощью споров и неверных доводов, они, о Рама, не могут ни обрести понимание, ни поменять свою точку зрения, ибо вездесущи все силы божественного ума.


70–72. Когда в чистом Сознании возникает даже малейшая сила непонимания, появляются и многообразные последствия.

Как живой паук выпускает из себя неживую нить, так же сознание порождает неосознанность и в безграничном пробужденном сознании Брахмана появляется неосознанность.

Под воздействием этого невежества понятия, существующие в уме у спорщиков, становятся неизменными, и поэтому у этих спорящих появляются разнообразные мнения относительно Сознания.


73. Сознание, ставшее нечистым, видится как джива, ум, интеллект и чувство «я» и поэтому называется в мире множеством имен, таких как сознание, ум и джива. В сказанном нет сомнений.


Такова сарга девяносто шестая «Исследование ума» книги третьей
«О создании»

Сарга 97. Величие пространства Сознания.

Рама сказал:

1. О брахман, из твоих слов я понял, что это шумное творение пребывает только в уме и является его порождением.


Васиштха сказал:

2–4. Как жар солнца в пустынных миражах скрывает само солнце, так
твердая убежденность сознания в существовании ума скрывает свет
Сознания.

В этом мире, являющемся по своей природе Брахманом, лишь только ум принимает форму, где-то проявляясь как человек, где-то – как божество, где-то показываясь как демон, где-то – как дух, где-то возникая как небесные гандхарвы, где-то – как киннары.


5–7. Я думаю, что только сам ум разрастается разными формами, обретая вид небесного града с разнообразными событиями, происходящими в разных частях неба.

В этом случае есть ли смысл исследовать многочисленные тела, подобные траве, камню или лиане?

Только ум достоин нашего исследования. Весь широко простершийся мир наполнен
умом, и в его отсутствие остается только высочайшее чистое Сознание.


8–11. Всемогущее Сознание превосходит все состояния, оно вездесуще и является основой всего, и единственно по его милости в этой сансаре ум предается танцам и развлечениям.

Я думаю, ум является своими действиями, и он является причиной возникновения материальных тел.

Воистину, это ум рождается и умирает, в то время как у нераздельного
чистого Сознания нет подобных качеств.

В результате исследования ум пропадает, растворяется, и, когда это происходит, наступает освобождение.

Когда ум, причина иллюзии всех действий, разрушен, человек становится
освобожденным и не рождается вновь.

Рама спросил:

12–13. О Бхагаван, ты говорил ранее, что существа разделяются на три типа по причине чистоты или нечистоты их ума, который по природе нереален, но кажется реальным.

Скажи, как в реальности чистого Сознания, лишенной понятий, появляется и разрастается ум, созидающий многообразие мира?


Васиштха ответил:

14–15. О Рама, пространство тройственно: это пространство ума,
пространство бесконечного Сознания и материальное пространство.

Все три присутствуют во всем и пребывают всюду, и только могущество чистого Сознания делает возможным их существование.


16–19. То, что пребывает внутри и вовне, являясь свидетелем и реального, и нереального, что пронизывает все сущее, именуется пространством чистого Сознания.

То, что является наилучшим, будучи
основой всех причин и следствий, что благодетельно ко всем существам, что создает деление времени и наполняет все, называется пространством ума.

Материальное же пространство – это то, что наполняет все десять направлений во вселенной, является плотным и содержит в себе ветер, облака и прочее.

Два последних, материальное пространство и пространство ума, существуют благодаря пространству Сознания, ибо Сознание является причиной всего, как день – причина множества действий.


20–22. Знай, что только неверная убежденность сознания «Я несознательно» и «Я сознательно» является умом, с помощью которого воспринимается пространство и все прочее.

Тройственность пространства
воображается с целью обучения не знающего своей природы, и это деление
не существует для знающего.

Высочайший Брахман един, он наполняет все и является всем. Для пробужденного он вечен и в нем нет разделений и времени.


23–26. Только ради объяснения для непонимающего, но не для мудрого,
существует разделение на двойственность и недвойственность, облеченное в многочисленные слова.

Пока, о Рама, ты непробужден, для твоего понимания и обучения я применяю понятие о трех пространствах.

Материальное пространство, пространство ума и все остальное появляются вследствие как бы помутнения пространства Сознания, как миражи в пустыне порождаются палящим жаром.

Принимая нечистую форму, оно становится умом, и в этом беспокойном состоянии творит иллюзию трех миров.


27. Только для непонимающих, но не для мудрых, то, что является по сути чистым Сознанием, видится грязью ума; так в ракушке видится иллюзорное серебро.

По глупости человек теряет свободу, и силой понимания он освобождается.


Такова сарга девяносто седьмая «Величие пространства Сознания» книги третьей
«О создании»

Сарга 98. История об уме.

Васиштха сказал:

1–4. Откуда бы ни появился ум и чем бы он ни был, всегда следует прилагать усилия для освобождения себя, о безгрешный!

Ум, устремленный к высшему, становится чистым и свободным от суждений и желаний, а затем, лишенный иллюзий, он осознает себя, о Рагхава!

Вся эта вселенная с живыми существами и недвижимыми объектами пребывает во власти ума, и потому, о Рама, в уме появляются и свобода, и несвобода.

В связи с этим я поведаю тебе прекрасную историю об уме, рассказанную мне Создателем Брахмой в давние времена. Слушай внимательно, о Рама!


5–9. О Рама, существовал однажды огромный лес, пустой, неспокойный
и ужасный, настолько большой, что неизмеримые расстояния в нем были
подобны по размеру пылинке. В нем жил лишь один человек с тысячей рук
и глаз, с нескончаемыми беспокойными мыслями, огромных размеров
и ужасного вида.

В тысячах своих рук он сжимал множество дубин, которыми сам себя бил по спине. Он сам себе наносил сокрушительные удары и в испуге бежал прочь от самого себя на сотни йоджан.

Рыдая и убегая далеко то в одну, то в другую сторону, он уставал и в изнеможении валился с разбитых ног.


10–14. Ослепленный, он скоро в бессилии рухнул в глубокую темную пещеру, ужасающую, как тьма черной ночи, и бездонную, как пространство.

Спустя довольно длительное время он выбрался из мрачной пещеры и снова
осыпал себя ударами, и вновь бежал сам от себя.

Умчавшись далеко, он оказался в густом лесу деревьев каранджа, полном шипов и колючек, как мотылек, устремившийся в огонь.

Вырвавшись вскоре из зарослей каранджи, он снова бил себя дубинами и мчался прочь от собственных ударов.

Убежав подальше, он попал в прекрасную банановую рощу, прохладную от лучей луны, и там был словно бы счастлив.


15–18. Покинув скоро эту банановую рощу, он вновь, как и раньше, продолжил бить себя и бежать от своих ударов.

Он снова умчался куда-то далеко и вскоре опять упал в глубокую темную пещеру, ломая ноги.

Выбравшись из мрачной пещеры, он снова попал в банановую рощу, а,
выйдя из банановой рощи, оказался в колючих зарослях каранджи. Из
зарослей каранджи он опять попал в пещеру, из пещеры – в банановый сад:
так он бегал и бил сам себя.


19–20. Я долго смотрел на это его странное поведение и затем остановил его на мгновение силой своей йоги.

Я спросил: «Кто ты? Что и зачем ты делаешь? Чего ты хочешь? Почему ты так заблуждаешься?»


21–22. На мои вопросы, о сын Рагху, он ответил: «Я никто, и я ничего такого не делаю, о муни! Ты меня обидел, и, увы, ты мой враг! Ты увидел меня, и я пропал, к моему несчастью и радости!»


23–27. Сказав это, он взглянул с отвращением на свои измаявшиеся
конечности и горько разрыдался, подобно туче, изливающей дождевые
потоки на лес. Спустя мгновение он прекратил рыдания и, глядя на свои конечности, возрадовался и рассмеялся.

Перестав хохотать, этот человек
прямо на моих глазах начал терять одну за другой свои конечности и части
тела. Сначала отвалилась его ужасная голова, затем – руки, потом – грудь,
и после этого упало туловище. Быстро растеряв свои конечности, этот
человек силой судьбы куда-то отправился.


28–31. Потом я вновь узрел в этом безлюдном месте другого человека,
который так же наносил удары самому себе своими огромными руками
и бежал от самого себя. Он рухнул в пещеру и, выбравшись из нее, бежал
снова. Он падал в пруд и опять страдал и бежал, он снова попадал в пещеру
и скоро вслед за этим – в прохладную рощу. То несчастный, то вновь
довольный, он опять и опять бил сам себя.


31–33. Взирая некоторое время с удивлением на это странное поведение, я остановил его и задал ему такие же вопросы, как и ранее.

Услышав их, он сначала разрыдался, а потом рассмеялся. А затем, отбросив
конечности, он стал совсем невидимым и силой размышлений и судьбы был
готов уйти.


34–37. После этого я вновь в безлюдном месте увидел другого такого же человека, так же бьющего себя и несущегося от себя прочь. Убежав, он рухнул в огромный темный колодец, и я долго оставался поблизости в ожидании его.

Даже спустя долгое время этот глупец не вылез из колодца, но, когда я поднялся, чтобы идти, я вновь увидел такого же человека, такого же вида, так же бьющего себя и бегущего.


37–39. Тут же остановив его, я снова обратился к нему с вопросами. Он,
о лотосоокий, не был пробужден моими вопросами и произнес: «Глупец, ты
ничего не понимаешь! О, ты недостойный брахман!» Сказав это, он продолжил свои странные занятия.


39–44. В этом огромном лесу я видел множество так бродящих глупых
людей. От моих вопросов некоторые из них обретали спокойствие, как после
окончания иллюзии сна; некоторые вовсе не обращали внимания на мои слова, как будто я был неживым; некоторые, падая в глухие колодцы, поднимались вновь.

Некоторые подолгу не выходили из банановой рощи, некоторые оставались в густых колючих зарослях каранджи.

Некоторые, следуя дхарме, нигде не находили покоя. Таков этот огромный, широко раскинувшийся лес, о Рама!

И сейчас в нем так же обитают те люди. О Рама, ты сам видел их, и сам вел себя так, но из-за недостаточности знания истины ты не помнишь этого, о Рагхава!


45. Глупцы, не ведая высшей истины, бродят в ужасном великом лесу сансары, полном ветвей и колючек, непроходимом, густом и темном, думая, что это цветущий сад.


Такова сарга девяносто восьмая «История об уме» книги третьей «О создании»

Сарга 99. Продолжение истории об уме.

Рама сказал:

1. Что это за огромный лес, о брахман? Скажи, когда и где я его видел?
Кто эти люди, и что они делают в нем?


Васиштха ответил:

2–4. О могучий Рама, лучший из Рагху, слушай, я объясню тебе все это! О Рама, и этот лес, и те люди не где-то далеко отсюда!

Знай, что мир сансары, бесконечная глубокая пещера, и есть этот огромный лес – пустота, полная разнообразных видоизменений.

В свете различения он наполняется
единой реальностью и становится абсолютной полнотой, в которой нет
ничего другого. Тогда он полностью освобождается от проявлений.


5–7. Знай, огромные существа, что бродят в этом лесу, – человеческие умы, погрязшие в страданиях.

О разумный, в этой истории «я» –
различающее сознание, осознающее их. Я осознаю их своим различением
и ничем другим, о безгрешный! Я непрерывно пробуждаю эти умы
различением, как солнце своим светом раскрывает цветы лотоса.


8–14. О Рама, некоторые из этих умов, прислушавшись к моим пробуждающим словам, благодаря моим благословлениям достигли освобождения и обрели покой.

Другие по глупости не внимали моей
мудрости и, отвергая меня, низвергались в пещеры невежества. Эти глубокие темные пещеры были адом и преисподней, о сын Рагху! А умы,
которые оказывались в банановых рощах, наслаждаются только райским
блаженством, ты должен знать.

Те же, кто попадает в глубокие пещеры
и не выходит из них, – это умы с огромными грехами, о Рама.

Те, кто заходит в банановые рощи и не выходит из нее, – это умы, полные заслуг и чистых качеств, о Рагхава.

Те, кто попадает в колючие заросли каранджи и остается в них, – это умы обычных людей, о потомок Рагху!


14–17. Некоторые из них пробуждаются и освобождаются; некоторые из этих существ принимают разные формы, переходя из одной утробы в другую, то поднимаясь в рай, то падая в ад.

Густой лес, полный острых шипов страданий, известных как привязанности к жене и родственникам, – это разнообразные желания и состояния человека.

Те умы, которые входят в колючие заросли каранджи, рождаются как люди, привязанные к объектам наслаждения.


18–22. Знай, о Рама, что банановая роща, прохладная, как лунный свет, – это небесный рай, дающий уму умиротворение и спокойствие.

Некоторые тела поддерживаются благими аскезами, пребывая
в неподвижном возвышенном состоянии.

Глупцы, отвергавшие мою мудрость, своими несознающими умами отказывались от собственного
различения!

Слова «ты заметил меня, и я пропал, ты мой враг» – это слезы ума, уничтожаемого мудростью.

Этот великий плач человека – рыдания ума, утрачивающего сети мирских наслаждений.


23–25. Те, чей ум обладает частичным пониманием и не достиг высочайшего состояния, оставляя наслаждения, испытывают огромные страдания.

Рыдающие взирают на свои руки и ноги с сожалением, думая: «Увы, оставив их, что я буду делать?!»

При избавлении от конечностей страдания тех, чей ум обладает только частичным пониманием и не достиг
высочайшего состояния, только растут.


26–30. Но блаженный смех человека, пробужденного мной, – это наслаждение ума, обретшего различение, о Рама.

У обладающего различением, оставившего надежды на мир сансары, при оставлении форм блаженство только возрастает.

Человек, который со смехом взирает на свои конечности, осознает, что они были причиной его самообмана.

Он смотрит на них, радуясь и мысля:
«Увы, столь долго меня обманывали эти
воображаемые несуществующие понятия!»

Ум, овладевший различением, успокаивается в безграничном состоянии и издалека с улыбкой наблюдает за тем, что в прошлом приносило страдания.


31–35. То, что ум остановили и сознательно, с помощью правильных
вопросов заставили задуматься, показывает, что различение может
контролировать ум.

То, что отпадающие конечности тут же исчезали, передает, что желание наслаждаться объектами пропадает, когда пропадает ум.

То, что существо описывается как имеющее тысячи глаз и рук, означает
бесконечные состояния и формы ума.

То, что человек сам себе наносил
множество ударов, показывает, как ум наказывает себя ударами дурных
фантазий.

Как человек бил сам себя и убегал от себя, так же ум отступает, спасаясь от страданий, причиняемых его собственными склонностями и желаниями.


36–41. Взгляни на это разросшееся невежество: ум избивает сам себя собственными желаниями и бежит от себя самого!

Все умы, опаленные своими страстями и спешащие от себя, имеют возможность устремиться к высшему состоянию.

Ум сам является причиной своих огромных страданий, и сам себя заставляет терзаться, из-за чего снова бежит куда-то.

Ум запутывается в сети собственных воображаемых привязанностей
и домыслов, как шелковичный червь замуровывает себя в собственном
коконе.

Капризный ум забавляется, навлекая на себя несчастья, словно ребенок, не видящий, что его дурные потехи ведут к страданиям.

Ум подобен обезьяне, которая бездумно вытащила распорку, стоявшую в расщепленном дереве, защемила себе мошонку и застряла в ловушке.


42–43. Осознав бесполезность мира долгими практиками сосредоточения и осознания, ум более не испытывает страданий.

Из-за заблуждения ума страдания вырастают до размеров гор, но когда он
оказывается под контролем, они пропадают, как снег тает на солнце.


44. Если ум в течение жизни наполнен чистыми желаниями, поддержанными писаниями, в спокойствии подобно мудрецу, тогда, достигнув высочайшего, чистейшего из чистейших умиротворенного нерожденного состояния и утвердившись в нем, человек более совершенно не страдает даже в великих бедствиях.


Такова сарга девяносто девятая «Продолжение истории об уме» книги третьей «О создании»

Сарга 100. О появлении ума.

Васиштха сказал:

1–4. Ум возникает в высшем Брахмане, отличаясь и не отличаясь от
него, подобно волне, поднимающейся в океане.

Ум пробужденных, о Рама, является только Брахманом и ничем другим, как для знающих единство воды волна не отлична от океана.

Для непробужденного, о Рама, ум является причиной заблуждений сансары, как для того, кто не понимает единства
воды, вода и волна различны.

Только ради объяснений непробужденному создается воображаемое разделение между словом и тем, что оно означает.


5–6. Высочайший Брахман всемогущ, безграничен, вечен, полон и неразделен, и нет ничего, что бы было вне его вездесущей сущности.

Брахман обладает всеми силами, он наполняет все и по собственной воле
являет свои силы.


7–10. О Рама, сила сознания Брахмана проявляется в телах воплощенных существ, сила движения – в ветрах, сила тяжести – в камне.

Его сила текучести видится в водах, сила свечения – в огне, сила пустоты –
в пространстве, сила ощущения – в живущих. Всемогущество Брахмана
проявляется повсюду: это сила разрушения в разрушаемом и сила печали в страдающих, это сила радости в радующихся, сила отваги – в воине, сила
созидания – в творениях и всемогущество – в разрушении конца кальпы.


11–13. Как в семени дерева пребывает само дерево с плодами, цветами,
листьями и ветвями, так же вся эта вселенная пребывает в Брахмане.

По причине способности к отражению ум, называемый также дживой, видится
в Брахмане и находится как бы между сознанием и материей.

Разнообразные деревья, лианы, кусты и побеги – это лишь неизменное Сознание, которое видится как разнообразные фантазии о неузнанной реальности.


14–18. О Рагхава! Теперь смотри на этот мир, который есть «я» в реальности, как на Брахмана. Воистину, это вездесущее чистое Сознание, вечно сияющее в своем величии.

Небольшое проявление в Брахмане
способности мышления называется умом. Подобно иллюзии павлиньего
пера в небе или представлению о ряби на поверхности воды, так же ум или
джива являются только отражениями в чистом Сознании.

Так возникает форма ума, состоящая из мыслей. Это лишь проявление силы Брахмана и потому является только самим Брахманом, о победитель!

Разделение на «это», «то» и «я» порождено видимостью. Более того, какова бы ни была изначальная причина заблуждения ума относительно Брахмана, она – только в самом уме, и ее природа – нечто и реальное, и нереальное.


19–22. Способность иметь все силы принадлежит Брахману.

Несомненно, ум по природе реален, так как вездесущий Брахман пребывает
в уме.

Как силы времен года находятся в деревьях, так же желания ума
пребывают в Брахмане. Как земля, содержащая цветы всех времен года,
являет их в зависимости от места и условий, а не случайным образом, так же
Создатель проявляет силы разумности.

Поэтому в различных местах
и в разное время являются силы, соответствующие разнообразным
условиям – месту, времени и прочим, как из земли растут различные плоды.

Но ничего отдельного не рождается, отдельное лишь видится в результате иллюзии.


23–25. То описываемое словами, что обозначается как отдельности форм, сравнений и прочих факторов, порождено Брахманом, и знай, что все это и остается только им самим.

Какая бы иллюзия ни возникла в уме,
только она и видится существующей, как в истории о сыновьях Инду.

Как волна появляется в океане, который сам по себе чист и спокоен, так же джива, причина сансары, появляется в высочайшем Сознании.


26–28. Для знающего, о Рама, все есть Сознание. Только Брахман вечно пребывает в самом себе, как бесчисленные волны, рябь, брызги и пена есть только вода океана, пребывающая в своей природе.

Разделения не существует, есть только единая реальность, являющаяся суть названий, форм и действий, как в огромном океане с множеством волн отделенность от воды только воображается.

То, что рождается, разрушается, движется или пребывает, – иллюзорно проявляется в Брахмане Брахманом, оставаясь Брахманом.


29–31. Как жар сам в себе проявляется в виде миражей, так чистое Сознание, в котором нет имен и форм, самопроизвольно являет разнообразие имен и форм.

Орудие действия, само действие и деятель, рождение, существование и смерть – это все есть только Брахман, воистину, существующее отдельно только воображается.

Нет ни жадности, ни непонимания, ни желания, ни привязанности. Как жадность, непонимание и желание могут быть у Атмана в Атмане, откуда им там взяться?


32–35. Весь этот мир есть только Атман, чистое Сознание, все творения
есть только Сознание. Как золото является взору в виде браслетов, так же
Сознание видится как мысли ума.

Невежество относительно высшего
называется умом или дживой, ограниченным сознанием, как неузнанный друг тут же становится незнакомцем.

Как пространство проявляет пустоту,
так же Атманом, являющимся Сознанием, собственным воображением, при неузнавании себя проявляется джива, ограниченное сознание.

Джива, хотя является только самим Сознанием, сияет в мире, как будто не являясь Сознанием, как для плохо видящего в небе возникает вторая луна, будучи и реальностью, и нереальностью.


36–37. В силу полного несуществования смысла слов и заблуждений и из-за совершеннейшей реальности Атмана откуда могут взяться свобода и несвобода?

При полном несуществовании несвободы понятие «Я несвободен» есть лишь воображаемая глупость. Когда несвобода
воображаема, освобождение тоже иллюзорно, ибо оно не существует.


Рама спросил:

38. Лишь то, в чем убежден ум, и существует, и никак иначе! О мудрый,
но почему теперь ты говоришь, что нет несвободы, созданной умом?


Васиштха ответил:

39–42. Иллюзия несвободы – это воображаемое творение непонимающих, подобное сновидению спящего, и вместе с ним появляется противоположное понятие об освобождении.

Только из-за невежества возникают понятия о свободе и несвободе, противоречащие писаниям.

В реальности нет ни несвободы, ни освобождения, о мудрый!

Для пробужденного ума понятия нереальны, как для узнавшего веревку
нереально понятие о змее, о разумный!

Для понимающего не существует
заблуждений несвободы и освобождения; воображаемые несвобода и освобождение и прочие понятия появляются только в представлении незнающего, о Рагхава!


43. Сначала появляется ум, потом понятия несвободы и освобождения,
затем – материальное творение, называемое миром.

Так творение становится плотным, как в истории, рассказанной маленькому мальчику, о благословенный!


Такова сарга сотая «О появлении ума» книги третьей «О создании»

Сарга 101. Сказка, рассказанная мальчику.

Рама спросил:

1. О лучший из мудрых, о чем эта сказка для мальчика? Поведай мне подробности этой истории о том, что есть наш ум.


Васиштха ответил:

2–3. О Рама, слушай!

Малыш попросил няню: «Няня, расскажи что-нибудь интересное!» И чтобы порадовать его, о мудрый, няня поведала ему простыми словами эту прекрасную историю.


4–7. Как-то раз в городе, которого никогда не было, жили три принца –
прекрасных, благородных и бесстрашных. В огромном пустом городе они сияли, как отражения небесных звезд в воде. Двое из них никогда не были рождены, а третий даже не был в утробе.

Однажды, по несчастью оставшись без родственников, в печальных думах и с поникшими головами они отправились на поиски лучшей доли.

Ясноликие принцы вместе вышли из
пустого города, словно планеты Будха, Шукра и Шани (Меркурий, Венера и Сатурн), уходящие с небес.


8–10. В дороге их тела, подобные нежным цветам мимозы, обжигало солнце. Так высыхают молодые побеги в разгар знойного лета. Горячий песок дороги опалял их лотосные ноги, и они взывали к своему отцу, терзаясь, как оленята, отбившиеся от стада.

Жесткая трава резала их стопы, тела изнывали от жара, и в долгом пути они стали серыми от пыли.


11–14. Но вот они добрели до трех деревьев, заросших цветущими
лианами, усыпанных плодами и дававших прибежище множеству зверей
и птиц. Два из этих трех деревьев вовсе не выросли, а третье даже не появилось из семени.

Уставшие принцы устроились отдохнуть под одним из деревьев, как боги Индра, Вайю и Яма на небесах под райским деревом париджата. Немного отдохнув, закусив налитыми нектаром плодами,
напившись их сока и украсив себя цветочными гирляндами, принцы отправились дальше.


15–18. После долгого пути, когда приближался полдень, принцы подошли к трем рекам с журчащими быстрыми водами. Одна из них была совершенно высохшей, а в двух других совсем не было даже капли воды.

Реки были сходны с взглядом слепых глаз. В той реке, которая совсем высохла, принцы освежились, как боги Брахма, Вишну и Шива совершают омовение в Ганге. Принцы наплескались в реке, напились сладкой, как молоко, воды, и сердца их преисполнились радости.


19–22. Они снова отправились в путь и в конце дня, когда солнце заходило, дошли до высокого, как гора, города, который только собирались построить.

Голубое небо над городом было наполнено флагами, напоминая озеро с цветами лотосов; повсюду были слышны звуки песен жителей.

В городе принцы увидели три прекрасных замка, украшенных золотом и драгоценными камнями, возвышающихся, словно вершины огромных гор.

Два из них не были построены, а в третьем не было стен. Три принца вошли
в прекрасный дворец, не имеющий стен.


23–25. Войдя во дворец со счастливыми лицами и присев отдохнуть, принцы увидели три блюда, отлитых из цельного золота. Два из них рассыпались на куски, а одно превратилось в пыль.

Разумные принцы взяли то, которое стало пылью. Желая насытиться, они взяли девяносто девять мер риса и приготовили угощение.


26–29. Принцы пригласили в гости трех брахманов, двое из которых не имели тела, а у третьего не было рта. Безротый брахман съел сто мер риса, мой сын, а принцы с почтением доели остатки трапезы брахманов.

Насытившись, три принца обрели высочайшее счастье. Они и по сей день
беспечно живут в этом еще не построенном городе, развлекаясь охотой,
о мой сын!

Я рассказала тебе эту замечательную историю, о безгрешный! Храни ее в своем сердце, и ты станешь мудрым!


30–33. Такая история была рассказана няней мальчику, о Рама. Ребенку она очень понравилась. Я пересказал тебе эту детскую сказку для объяснения работы разума, о лотосоокий Рама!

Появление мира схоже с этой притчей, поведанной малышу.

Мир возникает как следствие сильных
желаний и твердых убеждений. Это не более чем сеть представлений ума, которая является иллюзией, о безгрешный! Она разрастается понятиями о свободе, несвободе и прочими.


34–36. Нет ничего в этом мире, кроме воображения. Все существующее
и несуществующее появляется здесь лишь благодаря силе понятий.

Небеса, земля, ветер, пространство, горы, реки и стороны света – это все только
понятия, подобные сновидению.

Как три принца, и реки, и еще не построенный город созданы воображением, так же и весь мир создан силою мысли.


37–38. Повсюду в мире видится только воображение, пребывающее в себе самом, как в водах океана содержится только вода.

Сначала в бесконечном Сознании возникло понятие, которое стало этим огромным миром. Так разрастается день, наполняясь различными действиями
и событиями.


39. Знай, что весь мир есть только сеть понятий, и воспринимаемые объекты – это только твои представления!

Отвергни без сомнений понятия, утвердись в истине без них и, отринув сомнения, достигни спокойствия, о Рама!


Такова сарга сто первая «Сказка, рассказанная мальчику» книги третьей
«О создании»

Сарга 102. Суть учения.

Васиштха сказал:

1. Глупец, но не мудрый обманывается своим собственным воображением. Глупец воображает неразрушимое разрушимым и заблуждается, подобно ребенку.


Рама спросил:

2. Что это за воображение и как оно разрушается, о лучший из знающих
Брахмана? Реально или нереально то, что приводит к огромному заблуждению?


Васиштха ответил:

3–6. Нереальность в виде чувства своей отдельности, ощущаемая материальной, сотворяет несуществующее, как ребенок воображает привидение.

Когда есть только единое бесконечное вездесущее Сознание, как и откуда может возникнуть чувство «я»?

На самом деле в высочайшем Сознании, в котором нет разделений, чувства «я» не существует. Оно воображается по ошибке, подобно иллюзорной реке, предстающей перед путником в сильном жаре пустыни.

Драгоценный камень чинтамани,
исполняющий все желания, проявляет огромное творение сансары в себе самом, подобно воде, проявляющейся в себе как волны.


7–9. Поэтому, о Рама, отвергни неверное и безосновательное понимание
и придерживайся чистого видения, являющегося истиной и блаженством
и основанного на реальности.

Постигая природу истины путем мудрых
размышлений, в которых нет невежества, оставь неистинное!

Почему ты, не будучи плененным, но считая себя несвободным, страдаешь как глупец?

Как, зачем и кем может быть связан безграничный Атман?


10–14. В нераздельном высшем Атмане понятия о множественности и единстве иллюзорны.

Когда реальность Брахмана наполняет все, что такое несвобода и освобождение?

Зачем при повреждении тела ощущать себя страдающим, хотя во мне нет страдания? В Атмане нет страданий,
вызванных различием, сходством и изменением.

Когда тело умирает, гибнет или изнашивается – как это может затронуть Атмана?

Даже когда кузнечные меха горят в огне, ничего не случается с воздухом, который их заполняет.

Пусть тело умирает или рождается, разве может это затронуть нас? Когда
цветок завял, разве пропадает аромат, остающийся в воздухе?

Пусть на лотосе появляется иней радостей и страданий, это не затрагивает нас – пчел, летающих в небе.


15–18. Пусть тело родится, или умрет, или улетит в небеса. Как это может затронуть меня, отдельного от него?

Связь между телом и мной, о Рагхава, подобна случайному союзу между облаком и ветром, или между цветком лотоса и пчелой. Воистину, ум, о Рама, является телом всего мира.

Изначальная сила, чистое Сознание, внутренняя сущность всего никогда
не разрушается. Чистое Сознание, о великомудрый, не пропадает,
не движется и никогда не умирает.

Почему же ты напрасно страдаешь?


19–20. Когда облако растворяется в небе, в бесконечном пространстве остается ветер. Когда вянет цветок лотоса, пчела улетает в небо.

Так же Атман не пропадает, когда умирает тело.

Даже ум человека не исчезает, продолжая бродить в мире сансары, пока не сгорит в огне мудрости.

Как может умереть Атман?


21–23. Отношение между телом и Атманом подобно отношению между сосудом и плодом в нем или между горшком и пространством в нем.

Это отношение между разрушаемым и неразрушаемым. Когда сосуд разбит,плод падает в руку.

Так же Атман сливается с пространством, когда разрушено тело. Когда горшок разбит, пространство горшка сливается
с общим пространством.

Так же Атман, наполнявший тело,остается
незатронутым, когда тело разрушено.


24–26. Тело существа, воображенное умом, внезапно исчезает за завесой
смерти, скрытое во времени и пространстве.

Зачем печалиться об этом обмане?

Зачем даже глупцу бояться смерти, которая есть лишь исчезновение во времени и пространстве, о могучий Рама?

Ведь никто не видел разрушения Атмана!

О Рама, отбрось свои привычные понятия о том, что ты – иллюзорные тело и ум. Отбрось их, как птица, желающая улететь
в небо, расстается с яйцом.


27–30. Такова эта сила ума, связывающая понятиями желательного и нежелательного, глупо создающая своим непониманием иллюзию, подобную сновидению.

Эта сила – невежество, которое растет, принося страдание. Когда эта сила не понята, она разрастается как этот нереальный мир.

Эта сила ума видит свою собственную природу конечной, как пространство, скрытое туманом.

Она создает ощущение мира, который
совершенно нереален с самого начала, но кажется реальным, подобно долгому сну.


31–33. Природа этой силы ума – только в сотворении ощущений.

Создаваемый ею мир подобен искрам света в пространстве, которые видит
плохо видящий глаз.

О Рама, уничтожь эту силу исследованием своей природы, как снег тает от жарких лучей солнца.

Как солнце, желающее растопить снег, обретает вожделенное, восходя над землей, так же желание уничтожить ум исполняется мудрым различением.


34–37. Невежество ума разрастается, становясь неодолимым, только от
непонимания. Лишь с помощью разных магических ухищрений демон Шамбара создает видимость золотого дождя.

Ум сам разрушает себя: воистину, он дает представление под названием «самоуничтожение».

Ум ищет Атмана, чтобы уничтожить самого себя, по глупости не видя
приближающегося саморазрушения.

Но ум тех, кто сознательно стремится
к избавлению от иллюзий, достигает этого одной устремленностью, без боли
и страданий.


38–40. Ум, обладающий различением истинного, оставив собственные
желания и заблуждения, пробуждается к полному осознанию своей природы
Атмана.

Уничтожение ума, приводит к огромным последствиям, являясь началом избавления от страданий.

Приложи свои усилия к разрушению ума,
а не к его росту.

В густом лесу сансары, где растут деревья счастья и несчастья и где живет огромная ядовитая змея смерти, ум, лишенный различения, является правителем и единственной причиной огромных страданий, о Рама!


41. Когда мудрец сказал это, закончился день и собравшиеся разошлись, поклонившись, для своих вечерних дел и омовений. Назавтра же все собрались снова, лишь солнечные лучи разогнали тьму.


Такова сарга сто вторая «Суть учения» книги третьей «О создании»

Сарга 103. О величии ума.

Васиштха сказал:

1–4. Ум, появившись в бесконечном Сознании подобно волне в океане,
широко разрастаясь, затем становится этим творением.

В один миг он превращает короткое в длинное, а длинное – в короткое, другого делает собой, а себя – другим.

Предмет крошечного размера он своим ощущением делает огромным, как гора, существующая как будто сама по себе.

Сияющий ум, утвердившийся благодаря бесконечному Сознанию, в мгновение ока созидает и разрушает миры.


5–7. Все видимое в этой вселенной, живое и неживое, все огромное многообразие мира появляется благодаря уму.

Ум, смущенный силами места, времени, действия и материальности, по причине своего непостоянства мечется от одного ощущения к другому подобно актеру, меняющему роли.

Он в один миг придает реальность нереальности, нереальность делает реальной и потому испытывает то счастье, то страдания.


8–11. В соответствии со своими ощущениями и восприятиями беспокойный ум заставляет действовать это тело с его руками и ногами.

Вскоре действие приносит или не приносит результат, созданный самим
умом, подобно тому, как политая лиана со временем приносит цветы и плоды.

Как ребенок в доме лепит из глины разнообразные фигурки, так же и ум, о Рама, творит многообразный мир.

Ум придает реальность играм малыша с глиняными игрушками, и он же воображает реальность в иллюзорных объектах мира.


12–14. Как время, производящее смену времен года, творит разнообразие форм дерева, так же ум создает кажущиеся различия объектов.

В фантазиях, во сне, в возникающих желаниях, в собственных играх ума
расстояния в множество йоджан становятся не более следа от копыта
теленка.

Ум делает долгую кальпу мгновением и миг превращает в кальпу.

Поэтому мудрые знают, что ум управляет даже временем и пространством.


15–18. Сила ума человека ограничена из-за его быстроты или замедленности, от разделения на мелкое и великое и по причине долгих задержек.

Заблуждение, ошибка, глупость, пространство и время, появление и исчезновение – все это возникает в уме, как побеги на дереве.

Как океан – это только вода, как огонь – это лишь жар, так и разнообразие сансары – это исключительно ум.

То, что является осознаваемым миром с деятелями, действиями и объектами действий, со множеством наблюдателей,
наблюдений и наблюдаемых предметов, – все это только ум.


19. Как ювелир сосредоточен лишь на золоте, не думая об изящных формах браслетов, ожерелий и других украшений, так мудрые знают, что только ум, благодаря своим понятиям, сам распростерся, сделавшись
мирами, землями и лесами.


Такова сарга сто третья «О величии ума» книги третьей «О создании»

Сарга 104. Об иллюзии. Заблуждение царя.

Васиштха сказал:

1. Слушай, я расскажу тебе прекрасную историю о том, как иллюзорное разнообразие этого мира пребывает под контролем ума.


2–5. На этой земле была огромная и богатая страна, покрытая множеством лесов и называемая Уттарапандава.

В ее густых, глухих и непроходимых чащах обитали аскеты, в садах среди лиан, как на качелях, развлекались небесные видьядхары.

Горы этой страны казались золотыми от
пыльцы лотосов, принесенной ветрами; окружающие леса походили на
гирлянды ярких цветов. Доходящие до селений джунгли изобиловали
цветущими деревьями каранджа, деревни скрывались среди зарослей
финиковых пальм, а небеса были объяты радостным гулом.


6–9. Золотые поля созревших урожаев напоминали там ожерелья с бусинами желтых драгоценных камней, а в дубравах не смолкали крики павлинов. В парках и лесах перекликались журавли, браслеты горных деревень чернели пятнами темных рощ деревьев тамала и патала.

Стаи разнообразных птиц наполняли воздух своим пением, берега рек казались красными из-за деревьев с распустившимися алыми цветами.

Там бог любви покорялся девушкам, распевавшим песни в рисовых полях, и ветер, роняющий с деревьев цветы и плоды, нес облака лепестков.


10–11. Земля была прекрасна, как райская обитель с сиддхами, певцами
и бродячими музыкантами, являющимися из своих горных жилищ. Среди банановых пальм под ласковый шелест ветерка распевали небесные киннары и гандхарвы, там и сям белели цветущие сады.


12–15. В этих землях правил потомок знаменитого царя Харишчандры,
благородный и справедливый повелитель по имени Лавана, подобный солнцу на земле. Там горы сияли белыми вершинами, словно покрытые
цветочными гирляндами его славы и напоминающие Шиву, умащенного пеплом.

Меч царя уничтожил всех главных врагов в округе, а их оставшихся в живых прислужников бросало в жар при воспоминании об этом. Народы
долго будут вспоминать его великие подвиги, свершенные в защиту
благородных людей, как хранят в памяти истории о жизни Кришны.


16–19. На вершинах Гималаев небесные апсары пели славу Лаване, вызывая восторг в обителях богов. К гимнам райских красавиц, исполняемым в его честь, издалека прислушивались локапалы, хранители мира, и, насладившись этими песнями, славившими благородство и щедрость царя, лебеди Брахмы вторили им своими криками.

Даже во снах не было равных ему в благородных и прекрасных деяниях, о Рама, и никто не видел и не слышал, чтобы его дела имели хоть какие-то изъяны.

Он не знал обмана, не ведал гордости, и благородство украшало его, как Брахму – ожерелье из рудракши.


20–24. Однажды, когда солнце уже склонялось к вечеру, царь прошествовал в зал собраний и занял свой трон. Когда он воссел на великолепном престоле, сияя, как луна в небесах, вслед за ним скромно вошли его подчиненные – правители и военачальники.

Едва они расположились на своих местах, как запели девушки и послышалась
сладкозвучная музыка, от звуков которой сердца таяли в блаженстве.

Красавицы обмахивали царя чудесными опахалами, а помощники и советники окружали трон, подобно свите Шукры, учителя богов и демонов.

Советники, умудренные опытом, сделали свои доклады и обсудили государственные дела, затем сообщили о положении дел в стране.


25–29. После того как учеными пандитами были зачитаны святые
итихасы и писания, а преданные поэты произнесли свои восхваления, в зал
собраний торопливо вошел некий чародей, подобный грозовой туче,
сияющей молниями и готовой пролиться на землю дождями.

Он поприветствовал царя, низко склонив к его ногам свою голову – так
увешанное плодами дерево поклоняется прекрасной горе. Он сел перед повелителем, как обезьяна перед огромным тенистым деревом, усыпанным плодами и цветами, и обратился к восседающему на высоком троне царю, будто торопливая пчела, желающая нектара, – к лотосу, испускающему приятный аромат.


Чародей сказал:

30. О владыка, с высоты своего трона взгляни на этот удивительный
фокус, как луна взирает с небес на землю!


31–32. Сказав это, он взмахнул пучком павлиньих перьев, завораживающим, словно майя высочайшего Сознания, являющаяся причиной иллюзорного разнообразия творений.

Перед великим царем встала сияющая завеса, образованная искрами света и похожая на радугу, которую наблюдает Индра из своей небесной колесницы.


33–35. В тот же миг в зал собраний вошел конюший из соседней страны Синдху. Он появился, словно облако, плывущее по звездному небу. За ним ступал жеребец, спокойный и резвый, подобный коню Индры Уччайшраве, что следует за своим хозяином в небесах.

Передавая жеребца в подарок,
конюший обратился к государю, как океан молока, даруя коня Уччайшраву, – к повелителю ветров Индре.


Конюший сказал:

36–37. О великий царь, взгляни на этого лучшего из скакунов, подобного Уччайшраве!

В быстроте полета он – само воплощение ветра. Этого коня, о владыка, мой хозяин преподносит тебе как дар, драгоценное
сияние которого становится еще ярче в лучах величия того, кому он предназначен!


38–39. Едва конюший умолк, чародей заговорил, словно птица чатака,
обращающаяся к грозовой туче, чуть только затихнут звуки грома.


Он сказал:

Оседлай этого коня, о господин, чтобы объехать на нем весь мир подобно солнцу, своим светом озаряющему прекрасную землю.


40–43. При этих словах царь устремил очи на жеребца, как павлин, подняв голову, смотрит на тучу, стоит лишь смолкнуть громовым раскатам.

Царь смотрел на коня, не мигая, он замер, как изображение на холсте художника, и оставался недвижим, будто нарисованная фигура, прикованный взглядом к коню.

Некоторое время правитель продолжал
сидеть на троне с остановившимся взором; так волнующийся океан с камнями и рыбами замирает в страхе перед мудрецом Агастьей,
собирающимся его выпить.

Он находился в состоянии, похожем на глубокое непрерывное созерцание бесстрастного отшельника, ушедшего в себя и пребывающего в высочайшем блаженстве.


44–48. Никто не осмеливался побеспокоить царя, все замерли в свете
его величия, полагая, что он полностью погружен в какую-то думу. Совсем
прекратились взмахи светлых опахал, а державшие их девушки замерли,
будто лучи лунного света в ночи.

Присутствующие застыли в почтительном изумлении, словно неподвижные цветы лотоса, вылепленные из глины.

Постепенно шум в зале стих; так после выпавших дождей успокаиваются
тучи и смолкает гром. Советники встревожились, погрузившись в океан
сомнений и растерянности, как боги, взирающие на Вишну, уступающего в битве с демонами.


49. До тех пор пока царь продолжал сидеть с неподвижным взором,
собрание погрузилось в опасения, волнение, удивление и растерянность,
напоминая увядшие лотосы.


Такова сарга сто четвертая «Об иллюзии. Заблуждение царя» книги третьей «О создании»

Сарга 105. Об иллюзии. Пробуждение царя.

Васиштха сказал:

1–3. Через некоторое время царь очнулся, словно прекрасный лотос,
распустившийся по окончании дождей.

При пробуждении все его тело,
убранное браслетами и украшениями, содрогнулось на троне, как гора
с покрывающими ее лесами и венчающими ее высокими вершинами от
подземного толчка. Окончательно придя в себя, царь задрожал на своем
престоле, будто гора Кайлас при движении слонов, держащих землю на
своих спинах.


4–7. Советники подхватили царя под руки, не давая ему упасть: так соседние горы своими склонами удерживают от падения гору Меру во время потрясений конца мира. Советники поддержали своего растерянного повелителя, сиявшего красотой отражения луны в воде взволнованного океана.

«Где я? Что это за собрание?» – произнес царь тихо и неразборчиво, подобно пчеле, что гудит в глубине цветка лотоса.

Присутствующие в собрании с почтением вопросили: «Ваше Величество, что случилось?» Так лотос с гудящей в нем пчелой обращается к солнцу, узревшему демона Раху.


8–12. Советники вопросили царя о причине волнения, как боги –
мудреца Маркандею, испуганного приближением конца света:

О господин, мы очень обеспокоены твоим состоянием. Даже сильный ум без причины смущается иллюзиями.

В каких призрачных наслаждениях,
вначале приятных, а затем безвкусных, омрачилось твое сознание? Почему
твой чистый ум, успокоенный усердным благочестием и мудрыми речами,
увяз в трясине заблуждений?

Только рассудок, дорожащий мимолетными объектами и страдающий при их утрате, подвержен заблуждению в мирской жизни, но не ум, твердо стоящий в истине.


13–16. Ум устремляется к собственным иллюзиям, которые он сам постоянно создает в силу своей глупой привязанности к телу.

Удивительно, что даже твой ум способен впадать в заблуждение, несмотря на то, что он не зависит от преходящего, хотя он мудр, пробужден и обладает
прекрасными качествами.

Только рассудок, спутывающий истину
с иллюзией, заключенный в узы места и времени, подвержен воздействию
заклинаний и снадобий, но не ум здравомыслящего человека!

Как могут волнение и растерянность возникнуть в уме, который всегда видит разницу между истиной и иллюзией?

Такой различающий ум может поддаться
беспокойству не более, чем гора Меру – поколебаться при порыве ветра!


17–19. От этих ободряющих слов лицо царя расцвело красотой, подобно
полной луне. Открыв глаза, он сиял спокойствием: так по окончании зимы,
весной, оживает и расцветает вся природа. Затем по его лицу пробежала
тень воспоминаний и на нем вновь отразились волнение, изумление и страх,
как на небесном лике Луны при виде демона Раху, грозящего ей близкой
смертью.


20–24. Узрев вблизи себя чародея, царь обратился к нему с улыбкой, подобно Такшаке, царю змеев-нагов, повстречавшему своего врага мангуста:

О жестокий кудесник! Что ты со мной сделал сетью своей магии, от которой в один миг всколыхнулся неподвижный спокойный океан?

Потрясающе! Удивительны божественные силы сотен образов, которые даже мой могучий ум ввели в заблуждение!

Но где мы, ощущающие только результаты человеческих действий, и где эти события, настолько затрагивающие и смущающие нас?

Даже ум мудрого и знающего человека может вдруг на малое время поддаться иллюзии сновидения или фокуса.


25–26. О знатоки и советники! Выслушайте удивительную историю,
показанную мне здесь в одно мгновение этим волшебником!

В течение одного мига я стал свидетелем множества сменяющих друг друга действий и сцен из жизни, как Брахма, которого Бали попросил разрушить
иллюзорное творение Индры.


27. Обратившись с этими словами к присутствующим в собрании, ожидающим повествования, царь с улыбкой приступил к изложению
удивительных событий.


Царь сказал:

28. Посмотрите, наша могучая страна со всем ее разнообразием, полная
озер, рек, городов и гор в окружении океанов и горных хребтов, является
драгоценным украшением земли.


Такова сарга сто пятая «Об иллюзии. Пробуждение царя» книги третьей
«О создании»

Сарга 106. Об иллюзии. Жизнь в племени.

Царь продолжил:

1–4. Наша прекрасная страна, обильно покрытая лесами и горами,
похожа на всю землю, словно ее дорогая младшая сестра. Здесь, в этой
стране, я – царь, уважаемый жителями, восседающий в этом собрании
подобно Индре, пребывающему на небесах. Но вот из далеких мест прибыл
некий чародей, словно сам демон Майя, искусный в волшебстве, явился из
нижних миров. Он взмахнул волшебным пучком павлиньих перьев, как туча,
несомая ураганом уничтожения вселенной, сотрясает лиану радуги.


5–8. Завороженно смотрел я на движение перьев, пока мой ум слегка
не затуманился. Тогда я сел на стоявшего передо мною коня. Как грозные
облака Пушкара и Авартака оседлали гору, сотрясаемую разрушением конца
света, так я вскочил на этого ретивого, красиво гарцующего жеребца.

В полном одиночестве мчался я что есть духу, будто охотник, преследующий добычу, или волна океана разрушения, несущаяся по опустевшей земле. Подгоняемый ветром, я вскоре оказался вдали от этих мест.

Так рассудок глупца далеко уносит его глупым желанием обретения множества вещей.


9–14. Затем я достиг места – ужасного, как мир, сожженный испепеляющим огнем конца света, опасного, как мысли женщины, и пустого, как ум мудреца.

Когда конь устал, я добрался до огромной и очень холодной безграничной пустыни, где не было ни птиц, ни деревьев, ни воды.

Это пустое иссушенное пространство было столь же велико, как
второе небо, или восьмой океан, или пятое море. Пустыня раскинулась
широко, словно ум мудрого человека, и была жестока подобно ярости
глупца. Там не было даже следов людей и не росли ни трава, ни деревья.

В этом безотрадном месте мои мысли стали печальны, как бедная женщина,
не имеющая ни родственников, ни плодов, ни иной пищи. Вокруг висели
сияющие воды миражей. Я пробыл там до захода солнца в тоске и унынии.


15–18. С большим трудом пересек я эту пустыню, напоминая различающего истину мудреца посреди океана пустой и бессмысленной по своей сути сансары.

Пройдя пустыню, я на утомленном коне добрался до леса, как солнце по завершении своего дневного пути достигает края западных гор.

Там росло множество деревьев джамбу и кадамба, в ветвях которых сладко пели птицы. Проходящим через рощи путникам они показались бы добрыми друзьями.

Изредка на земле виднелись пучки травы, не радовавшие глаз. Равным образом и нечестно нажитое богатство
не приносит радости сердцу обманщика.


19–22. По сравнению с бесплодной пустыней это место было чуть
лучше; так для людей страдания болезни бывают предпочтительнее смерти.

Я добрался до места, поросшего деревьями джамбира, точно Маркандея
после долгих скитаний по великому океану – до дерева, где обитал Вишну.

Я ухватился руками за стебель свисавшего у моих плеч плюща подобно
горе, что удерживает темные гирлянды туч под палящими лучами солнца.

Конь выскользнул из-под меня и ускакал; так с человека, окунающегося
в воды Ганга, смываются все его грехи.


23–26. Устав после долгого путешествия, я решил остаться в этом лесу
подольше и отдохнуть, как солнце находит покой за хребтами западных гор
под сенью дерева, исполняющего желания. Когда солнце вместе со всеми
делами сансары зашло за западные горы для отдыха и вся земля постепенно
окуталась тьмой, а в лесу началась ночная жизнь, я нашел убежище среди
веток, на мягкой траве, как птица в гнезде.


27–30. Словно человек, укушенный змеей, или потерявший память при
смерти, или отчаявшийся и страдающий, либо застрявший в темном
колодце, я, казалось бы, на целую кальпу погрузился в забытье,
уподобившись мудрецу Маркандее, которого носило в водах великого
океана разрушения.

Я не мылся, не молился, не ел, и вся моя бессонная ночь прошла в страданиях. Все это время я испытывал ужасные мучения
и дрожал как лист.


31–35. Затем тьма стала рассеиваться, а звезды, луна и ночные лотосы
утратили свой блеск и потускнели, сделавшись похожими на мое бледное
лицо. Когда вой диких демонов в огромном лесу начал утихать, я, клацая
зубами от ужасающего холода, дождался рассвета, когда восток
раскраснелся, будто от хмельного пития.

Он словно смеялся над моими
страданиями. Вскоре я увидел всходящее солнце, спешащее оседлать своего
слона на востоке, и обрадовался, как нищий золоту или непонимающий,
наконец обретший понимание.

Встав, я отряхнул пыль со своих одежд
подобно Шиве, вытряхивающему свою слоновью шкуру перед началом
самозабвенного танца на рассвете.


36–38. Я отправился бродить по этому огромному лесу, точно
Каларудра по миру, в котором все существа сожжены пожаром разрушения.
В этой суровой глуши не было видно никаких живых существ; так у глупца
нет ни малейших следов благородства. Только птицы совершенно
бесстрашно перелетали с ветки на ветку среди деревьев, чирикая и посвистывая.


39–41. К полудню, когда солнце поднялось в небе и высохла утренняя
роса, лежавшая на лианах, я увидел девушку, несущую горшок с пищей,
подобно тому, как демоны-данавы узрели Вишну в образе Мадхави,
несущей кувшин с нектаром бессмертия.
Будто луна к ночи, я подошел к ней, чернокожей, в грязной одежде, с быстрыми глазами, похожими на звезды.


Я попросил ее:

42–43. Девушка, дай мне поскорее этой еды, поскольку я в несчастном
положении. У помогающего несчастному преумножаются богатство и успех.
О девушка, я страдаю от невыносимого голода, отравляющего меня, как
черная кобра, сидящая в дупле старого дерева.


44–47. Хотя я молил девушку о еде, она ничего мне не дала, как богиня Лакшми, у которой вымаливает богатство недостойный человек.Затем я долго и неотступно следовал за нею от рощи к роще, словно тень.


Потом девушка сказала мне:

Знай, украшенный золотыми браслетами, что я из племени неприкасаемых чандалов, жестокая, как демон-ракшас, и питаюсь плотью людей, лошадей и слонов. Не надейся получить еды от меня по причине почтения к твоему царскому достоинству. Дикарю ничего от тебя не нужно, и тебе не видать от него дружбы и уважения.


48–51. Произнеся это, девушка продолжила путь, игриво прячась за
лианами и появляясь из-за них.

Потом она сказала:

Я дам тебе этой еды, если ты станешь моим мужем, ведь простые люди
не помогают другим без выгоды для себя. Здесь мой отец, неприкасаемый
племени пулкаса, на волах возделывает поле, похожий на духа-веталу на
кладбище, голодного и серого от пыли. Эта еда – для него. Я могу ее дать
только своему мужу, ведь отношения супругов уважаются больше жизни.


52–55. Когда она сказала это, я согласился стать ее мужем, ибо кто
в таком несчастном положении размышляет о кастовых различиях, законах и родовитости?

Тогда девушка дала мне половину пищи подобно тому, как в давние времена Мадхави поднесла страждущему Индре половину нектара бессмертия. Я выпил напиток из плодов джамбу, съел пищу,
приготовленную неприкасаемыми чандалами, и отдохнул там, погруженный
умом в иллюзию. Потом, точно темная туча, скрывающая солнце, девушка
приблизилась ко мне и нежно взяла меня за руку, будто собственную жизнь,
оказавшуюся снаружи.


56–59. Она привела меня к своему отцу, страшному и грузному, грязному и ужасному видом, словно муки преисподней. Девушка шепотом
рассказала ему об обстоятельствах нашей встречи; так пчела неслышно
гудит возле уха слона: «Если ты позволишь, отец, он станет моим мужем».

Отец сказал: «Да будет так!» – и в наступивших сумерках отвязал
запряженных быков, как смерть спускает с цепи своих слуг.

В конце дня, когда туманные облака и тучи пыли повсюду окрасились в красно-
коричневые закатные тона, мы вышли из этого леса, полного демонов.


60–64. Вскоре, уже в сумерках, выйдя из огромного леса, мы добрались до деревни чандалов, как демоны-веталы, перелетающие с одного погоста на
другой. Там повсюду валялись куски туш обезьян, кур и ворон, земля была
пропитана кровью и летали тучи мух.
Влажные внутренности животных
были развешаны для просушки, привлекая птиц, кричавших в садах у домов.

У дверей лежало множество просушивающихся жирных кусков мяса, над которыми кружили птицы; на виду у всех были растянуты шкуры животных,
покрытые кровью. Мальчишки бегали с кусками сырого мяса в руках, вокруг них жужжали мухи, а старики-чандалы присматривали за детьми, прикрикивая на них.


65–67. Оказавшись в ужасном жилище дикарей, полном черепов
и внутренностей, мы были похожи на слуг смерти, бродящих среди трупов
во время разрушения вселенной. Мне торопливо подали пальмовый лист, на котором можно было сидеть, и я остался в этом новом доме своего тестя. Косоглазая теща с налитыми кровью глазами, посмотрев на меня,
с удовольствием пробормотала: «А вот и наш зять!»


68–71. Затем, отдыхая на шкурах животных, мы поужинали пищей
чандалов, олицетворяющей гору прошлых грехов. Истории и речи, которые
я там слышал, были жестоки и весьма отвратительны, словно семена
бесконечных страданий.

Затем, в один из благоприятных для этого дней, когда на небе не было облаков и светили звезды, с различными ритуалами
и церемониями, с подношением одежд и прочего черный отец отдал мне
в жены эту ужасную темную девушку подобно тому, как грех причиняет боль.


72. Эти неприкасаемые собакоеды отпраздновали свадьбу громкими
криками, напившись вина, оглушительно стуча в барабаны и танцуя, словно
воплощения худших грехов.


Такова сарга сто шестая «Об иллюзии. Жизнь в племени» книги третьей
«О создании»

Сарга 107. Об иллюзии. О страданиях.

Царь продолжил:

1–2. Что еще сказать об этом праздновании? Оно полностью захватило
мои мысли, и с того времени я стал настоящим членом этого варварского
племени. Веселье длилось семь ночей, потом прошли еще восемь месяцев,
и моя жена отяжелела ребенком.


3–5. Она родила дочь, принесшую мне еще больше страданий; так плохой поступок влечет за собой несчастье. Девочка быстро росла, словно заботы у глупца. Спустя три года жена вновь родила ребенка, чернокожего сына, подобно тому, как дурной ум бессмысленно расставляет ловушки
своих желаний. Затем снова родилась дочь, потом опять сын. Я стал семейным человеком и членом этого племени, живущего в лесу.


6–10. Таким образом прошли многие годы моей жизни с женой – в беспокойствах и страданиях, как наказание в преисподней за убийство брахмана.

Порой я надолго уходил в лес и скитался там, бессильно страдая от холода, ветра, жары и боли, как старая черепаха, копошащаяся в пруду.

Семейные заботы и беспокойства сжигали мой ум, и страдания разрастались, как пожар. Я носил из леса дрова в старых тряпках из коры, удерживая ношу на голове травяной лямкой, будто грешник, таскающий на себе груз своих дурных дел.

В старой набедренной повязке, грязной,
зловонной и полной вшей, я годами спал на голой земле под деревьями.


11–15. Я страдал, стремясь поддержать семью и жену, испытывая мучения от старости и холодных ветров, как лягушка, ютящаяся зимой в лесных укрытиях.

Из-за бесконечных ссор и споров из глаз моих текли кровавые капли слез страдания и печали. Я проводил ночи в сыром лесу, питаясь свиным мясом, и в испуге прятался от ливней в убежище среди камней.

Со временем урожаи, наливавшиеся силой дождей, оскудели. Из-за
участившихся раздоров с недобрыми родственниками, окруженный со всех
сторон страхом, ненавистью и шумными детьми, я был несчастен и жил, как в чужом доме.


16–21. Из-за ужасных перебранок с женой и оскорблений от жестоких
соплеменников мое лицо постарело, как лик луны, пострадавший от зубов
демона Раху. С расцарапанными губами я жевал жилистые остатки добычи
хищных зверей, жесткие, как веревки, продающиеся в аду. Зимой я страдал
от жестоких вьюг, продувавших насквозь пещеры в заснеженных горах, от
долгих ледяных штормов и холодных туманов, которые терзали мое
обнаженное тело, как стрелы, выпущенные самой Смертью.

Постарев и ослабев, я питался корнями сухих растений, которые выкапывал во
множестве, словно уничтожая поочередно результаты своих прошлых
хороших дел. Я ел приготовленное в горшках мясо в лесу, в страхе держась
подальше от людей вместе с моей несчастной женой. Мой рот был полон
ран и ожогов, и пища приносила еще больше страданий.


22–25. Я покупал у других мясо животных для пропитания. Срезая кусок за куском мясо с этих тел, я готовил его в железных горшках, чтобы затем продать подороже в землях дикарей на горе Виндхья, как бы
приумножая собственные грехи, накопленные за тысячи прошлых жизней.

Непроданные грязные куски мяса я сушил на черной земле дикарей. Как
попавший в преисподнюю, я разлюбил наступление ночи, сулящей голод,
а на мотыгу для выкапывания кореньев смотрел с любовью. Я сроднился
с лесными зарослями на горе Виндхья.


26–31. Пребывая в этом теле презренного чандала, я кормил посланных
мне судьбою жену и детей дурной пищей, достойной только слепого
деревенского нищего, и отгонял палками собак. Клацая зубами, я проводил
ночи в компании лесных обезьян на земле, под сухими листьями пальм, по
которым стучали потоки дождей.

С волосами, торчавшими, как колючки,
страдая от холода, я дрожал под дождем, и его капли покрывали мое тело,
словно россыпи жемчужин. С тощим брюхом, сведенным от голода, я бранился и дрался в лесу с женой из-за остатков козлиного мяса.

Скрежещущий зубами, с глазами, красными от холода, с черным и грязным
телом, я стал похож на демона-веталу.


31–35. Я бродил с крюком по берегам рек в поисках рыбы, подобно богу
смерти Яме, блуждающему по мирам со своей смертоносной петлей во
время разрушения вселенной. Страдая от постоянного голода, я пил теплую
кровь только что убитых стрелами животных, как младенец, сосущий
молоко своей матери. Видя меня, питавшегося грязной пищей со шмашанов, где сжигали трупы, разбегались лесные веталы, как будто гонимые ужасной Чандикой.

Я расставлял в лесу ловушки для ловли зверей и птиц, как человек, запутавшийся в ловушках похоти и желания оставить потомство ради преумножения себя.


35–39. Погрязший в грехах ум все больше устремлялся к дурным действиям, и жадность росла, как широко разлившаяся река в сезон дождей.
Как кобра уползает, почуяв издалека зверя карабху, питающегося змеями,
так и сочувствие к другим существам совсем покинуло меня подобно старой
коже, слезающей со змеи.

Я с легкостью стал жестоким, напоминающим изливающую потоки стрел черную тучу в конце жаркого лета. Как люди сторонятся колючих зловонных дурных цветов, растущих в оврагах, так все сторонились моих несчастий.


39–46. В ужасных преисподних, в разных местах и в разное время я посеял семена дурных дел, поливаемые дождями заблуждений. Прячась в пещерах горы Виндхья со своими сетями и ловушками, я был беспощаден, развлекаясь среди животных подобно самой смерти.

Я спал, положив голову
на звериные шкуры, как Вишну засыпает на кольцах змея Шеши. С одеждой
пространства у подножия, полного порхающих птиц, окруженное
звериными криками и покрытое пылью, мое тело напоминало сырую пещеру
в туманных горах Виндхья. На своих почерневших плечах я постоянно
таскал тяжелую, покрытую заплатами, полную вшей и блох старую накидку,
доставлявшую мне страдания в летний зной; так Вишну, обернувшийся
вепрем Варахой, носил на себе землю, кишащую живыми существами.

Временами, оказавшись посреди тел сгоревших в лесном пожаре зверей,
я уподоблялся разрушителю Времени, сжигающему мир в огне конца света.

Как жадность порождает болезни, как глупость приводит к несчастью, так
моя жена приносила детей, которые были для меня и радостью, и страданием.


47–48. Я, единственный сын царя, провел там в непрекращавшихся муках шестьдесят лет, равных для меня шестидесяти кальпам. Так, связанный цепями дурных наклонностей, я долгое время страдал, живя, будто дикарь, злясь и рыдая от невезения, и питался отбросами.


Такова сарга сто седьмая «Об иллюзии. О страданиях» книги третьей «О создании»