Илья Воробьёв /Кисычев/

местами облачно по прогнозам,
осадков, правда, совсем не будет.
а я на лавке шепчу берёзам
о том, как плохо бывает людям.

дождь опять разгулялся по крышам,
капли бьют равнодушный метал.
ты кричишь, но тебя не услышат.
ты устал от того, что устал.

с петлёй на шее в западне
субботний вечер еле дышит,
и тонет съехавшая крыша
моя на самом тёмном дне.

мне осталось только три затяжки,
кофе два глотка в остывшей чашке,
жду один с потерянным рассудком,
чтобы обнулились эти сутки.

без смертной казни как-то пресно —
кому такая жизнь нужна?
жизнь вообще неинтересна,
с какого, собственно, рожна
вы все живёте как хотите,
вы все живёте просто так?
вам нужен новый заменитель
смешного срока в четвертак.
мы лучше знаем, что вам надо,
и точно знаем, что вам дать
взамен прижизненного ада —
мы вам вручаем благодать .
освобождаем вас, холопы,
и от нужды и от забот.
вы нам обязаны похлопать
во имя будущих свобод.
все ваши жизни — мрак и скука
без сбережений и дворцов,
мы возвращаем глупым внукам
законы дедов и отцов.
вы только этого и ждёте,
признайтесь хоть себе самим!
все ваши мысли на учёте,
и мы их бережно храним.
все палачи уже готовы,
могилы вырыты и ждут,
как сладко тянет чем-то новым
и так приятен старый зуд.
в ладони лягут пистолеты,
наполнит небо глубина,
и встанет у стены с рассветом
моя огромная страна.
и лязгнут жадные затворы,
и до победного конца
исполнятся все приговоры
под стать и дедам, и отцам.

— как дела-то?
— плохо. у тебя?
— беда.
— в общем, как-то похуй.
— в целом, как-то да.

по квартире расползалась духота,
мне казалось, что я вижу дух кота,
с подоконника текли часы Дали,
тени в ухо мне шептали: "удали,
всё, что ты понаписал от духоты"
— ухо — я, — сказал Ван Гог, — и ухо — ты!
— (здесь Ван Гог?!) а почему вдруг ухо — я?!
— потому что вас тут умных дохуя, —
говорил казенный голос в темноте.
боже, может, я продукты ем не те?!
здесь Босх знает что творится, боже мой!
появился бог, сказал мне: "рожу мой",
чёрный кот и некто в треснувшем пенсне
мне сказали, что я вижу их во сне.
(вот откуда появился дух кота!)

по квартире расползалась духота.

усталый лифт закроет двери
поймёт что сильно пообвис
протрёт цойжив погасит лампы
и вниз

путь дели на время
и иди быстрей
смерть стоит на страже
у твоих дверей

закончив путь земных скитаний
покинув ржавое нутро
все электрички попадают
в метро

море лечит крышу
за одну минуту
но вокруг колышет
море ебанутых

я не выхожу из дома,
и душе совсем нет места,
вместо сердца гематома —
депрессивная сиеста.
там, за дверью, только проза
с вероятностью ошибки,
я почувствовал угрозу
в проявлении улыбки,
в проявлении вниманья
заоконной круговерти:
жизни бьются за призванье
стать пожизненнее смерти.
суета, как форма сути,
метит в тренды поколенья:
джинна б в глиняном сосуде
и по щучьему веленью
полные карманы денег —
мысли под одну гребёнку.
каждый первый — неврастеник
в острой стадии ребёнка.
нас когда-то изваяло
торжество не быть собою.
заберусь под одеяло
и укроюсь с головою.

мы меняем лица, жизни и походку,
верим в то, что кто-то нас с тобой хранит.
где-то в телефоне сохранилась фотка,
та, что отпечатком ляжет на гранит.

мы уходим незаметно
сизым дымом сигаретным,
белым облаком рассветным,
яркой россыпью огней.

мы уходим ритуально,
тихо, как из детской спальни,
всё сакральней и сакральней
по костям минувших дней.

мы уходим час за часом,
время строит нам гримасу.
смотрит кто-то седовласый
с каждым утром всё грустней,

на меня едва похожий,
в зеркале моей прихожей,
я боюсь почти до дрожи
взгляда, полного теней.

мы уходим по тропинке,
наши стёртые ботинки,
как кассеты и пластинки,
всё абсурдней и смешней.

мы уходим по дорожке,
кто-то сам, а кто в окошки,
и сирена неотложки
всё слышнее и слышней.

мы уходим в край за краем,
мы его назвали раем
или адом – выбираем,
что по вкусу и нужней.

или к чёрту на кулички,
или к богу по привычке.
закрываются кавычки,
и становится темней.

весна это что-то на солнечном,
на лёгком, как облако белое,
как в детстве на масле подсолнечном
бабуля сухарики сделает,
как будто проснулся и выспался,
как будто не спал и не хочется,
и дом из песка не осыпался,
он просто не верит в пророчества.
а ты уплываешь за льдинами,
не прячась от солнца горящего,
и тени становятся длинными,
и плавится лёд настоящего.
глаза утопают в безбрежности,
и меркнут проблемы и хлопоты.
мгновение с привкусом нежности.
весна это искренне. шёпотом.

отдохнуть бы, судьба-злодейка!
мы свои отшагали марши.
только заняты все скамейки
незнакомцами с Патриарших.

мы бы стали чуть посвежее,
только тянутся вдаль дороги.
мы едва не свернули шеи
и почти протянули ноги.

мы устали ходить по кругу,
и так хочется на свободу,
мы умаялись друг от друга
в нахожденьи врага народа.

и до смерти кричать охота,
лаять раненым псом бездомным,
биться с мельницей Дон Кихотом,
крышей течь, как Иван Бездомный.

впрочем, крыша — ума палата,
где уложены мысли в койки.
это просто такая плата,
это базовые настройки.

постелила судьба-злодейка
нам с тобой под одним трамваем.
и уже не нужны скамейки,
мы лежим и не унываем.

и веселье течет рекою —
алой кровью по Малой Бронной.
вечность трогает нас рукою
на процессии похоронной.

и живутся не нами жизни,
и звучат по-другому марши,
и забиты столы на тризне
незнакомцами с Патриарших.

жизнь перевернётся, как страница,
и начнётся с чистого листа,
я сотру ненужные границы
и поверю в нового Христа.

окон опостылевшие виды
разрезают выцветший экран.
удалю вчерашние обиды
и немую боль душевных ран.

и, поверив в силу притяженья,
выброшу в помойку ордена,
проиграю все свои сраженья,
только чтобы кончилась война.

вытру окровавленную зиму
о свою истёртую шинель
и, вдохнув, войду неотразимо
в новый упоительный апрель.

перебираю имена:
друзья уходят из квартир,
то в магазин купить вина,
то, не простившись, в лучший мир.

друзья уходят, как вода
сквозь пальцы онемевших рук
кто с чем, кто как и кто куда
вразнос, некстати или вдруг.

друзья уходят по чуть-чуть,
кто отстаёт, кто рвется ввысь.
казалось, впереди весь путь,
а оказалось это жизнь.

друзья уходят на войну
за просто так и ради всех
гореть в огне, идти ко дну —
мир слишком ясен без помех.

друзья уходят, я стою,
перебираю имена:
— живой?
— живой.
— в строю?
— в строю.
— болит?
— болит.
— вина?
— вина.

— ну ты пиши!
— и ты пиши!
и я пишу из пустоты
про этот дикий крик души.
друзья уходят. как и ты.

один проснулся, выпил кофе,
который сам себе сварил,
на день стал ближе к катастрофе
и сам с собой поговорил
у зеркала в холодной ванной,
закончив ежедневным «н-да»,
и между песнями «Нирваны»
решил, что снилась ерунда.

поел, что бог послал на завтрак
(что к чёрту не послал — успех),
сегодня отложил до завтра.
сам за себя. один за всех.
читал, мечтал, боялся думать,
себя за слабости корил,
чтоб в голове не стало шума,
смотрел на горы и курил.

упал в тревожные объятья
кошмарных снов. мне снился стих,
где даже монстры под кроватью
давно ушли пугать других,
что даже им я впал в немилость,
реальность разошлась по шву.
что ничего мне не приснилось,
а оказалось наяву.