Жизнь с Раманой Махарши. Воспоминания Аннамалая Свами

Самоисправление

Бхагаван учил, что следует преобразовывать самого себя, а не выискивать недостатки в других.

На практике это означает, что нужно найти источник собственного ума, вместо того чтобы жаловаться на ум и действия других людей.

Я помню типичный ответ, который Бхагаван давал по этому поводу.

Один преданный, будучи достаточно близок с Бхагаваном, спросил его:

«Некоторые преданные, которые живут с Бхагаваном, ведут себя очень странно. Они, похоже, делают многое из того, чего Бхагаван не одобряет. Почему Бхагаван не пытается исправить их?»

Бхагаван ответил:

«Исправление самого себя есть исправление всего мира. Солнце просто яркое. Оно никого не исправляет. Потому, что оно сияет, весь мир наполнен светом. Преображение себя – это способ дать свет всему миру».

Однажды, когда я сидел в холле, кто-то начал жаловаться Бхагавану на одного из преданных, сидящих там же: «Он здесь не медитирует, он просто спит».

«Откуда ты знаешь? – резко возразил Бхагаван. – Только потому, что сам ты прервал медитацию, чтобы посмотреть на него. Сначала взгляни на себя и не беспокойся о привычках других людей».

Иногда Бхагаван говорил:

«Некоторые люди, приходящие сюда, имеют две цели: они хотят, чтобы Бхагаван был совершенен, и еще они хотят, чтобы ашрам был совершенен. Чтобы добиться этого, они всячески жалуются и дают советы. Они не приходят сюда, чтобы исправиться самим, они приходят сюда лишь для того, чтобы исправлять других.

Такое ощущение, что эти люди не помнят, зачем они пришли к Бхагавану в первую очередь. Выполнив один намаскарам перед нами, они думают, что теперь ашрам – это их царство. Такие люди считают, что мы должны вести себя, как их рабы, делая лишь то, что, как они полагают, мы должны делать».

Аруначала Мудалиар

В Тируваннамалае есть улица под названием Аварангатту, на которой на стыке столетий жила шиваистская группа певцов баджан. Глава этой группы, Аруначала Мудалиар навещал Бхагавана в пещере Вирупакша.

После многолетнего перерыва в какой-то момент в 1930-е годы он снова пришел повидаться с Бхагаваном. Он выполнил намаскарам и затем в течение некоторого времени внимательно смотрел на Бхагавана.

В конце концов он сказал:

«Бхагаван, когда ты жил на холме, ты сиял подобно солнцу, но теперь это великолепие ушло. Теперь, когда приехал твой брат, появились все эти коровы, вся эта мебель. Это испортило тебя».

Бхагаван с готовностью согласился с ним, кивнув, и добавил: «Да, да».

Аруначала Мудалиар был очень доволен, когда Бхагаван подтвердил, что утратил всю свою силу. Он снова проделал намаскарам и затем отправился беседовать с Чиннасвами.

После того как он вышел из холла, я спросил Бхагавана:

«Почему ты согласился с этим человеком, когда он сказал, что что-то испортило тебя?»

Бхагаван засмеялся и ответил:

«Потому что это правда. Мое „я“ испорчено навсегда».

Я был весьма поражен, когда Бхагаван согласился с этим человеком, но когда я услышал его объяснение, то почувствовал внезапный прилив радости, поскольку оно напомнило мне стих Маниккавачагара:

«Мое „я“ было испорчено, мое тело было испорчено, джива моя была испорчена, испорчен был мой ум».

«Я» Бхагавана было испорчено задолго до того, как он пришел в пещеру Вирупакша. Он говорил так только потому, что тот человек был не в состоянии понять, что джняни не может больше попасть в ловушку самсары.

(Похожий случай произошел, когда Бхагаван все еще жил на холме.

Аруначала Мудалиар на протяжении длительного времени излагал философию, совершенно чуждую философии Бхагавана. В течение всей речи Бхагаван часто кивал головой, чтобы Аруначале Мудалиару казалось, что он согласен с ним.

После того как Аруначала Мудалиар ушел, его сын спросил Бхагавана: «Почему ты притворялся, что согласен с ним? Ты же знаешь, что то, что он говорил, неверно».

Бхагаван ответил ему:

«Потому что истину невозможно выразить точными словами, нет смысла подвергать сомнению мнение одного человека об истине с помощью набора других слов.

Я знаю, что ты не согласен с его идеями, но тебе не нужно спорить с ним. Он старше тебя. Тебе не причинит вреда, если ты будешь уступать ему и соглашаться с тем, что он говорит, всякий раз, когда он снова заведет подобные речи».

Где-то в 1908 году Бхагаван сократил объемную тамильскую работу под названием «Вичара Сагарам» («Океан Исследования») до нескольких страниц.

Он назвал свой сокращенный вариант «Вичара Сагара Сара Сан-грахам».

Аруначала Мудалиар спросил Бхагавана, может ли он напечатать эту работу под собственным именем. Бхагавана так мало волновало авторство, что он дал свое разрешение.

Когда в 1909 году книга была напечатана, она стала второй работой Бхагавана, появившейся в печати.

Первой, изданной в 1908 году, был его перевод «Вивекачудамани». Бхагаван признался, что является автором «Вичара Сагара Сара Санграхама», много лет спустя, когда Мунагала Венкатарамиах готовил первый английский перевод этой работы (см. «Горный путь», 1984, с.93).

После того как авторство Бхагавана было установлено, название работы было изменено на «Вичара Мани Малай».)

Несовершенный мир

Бхагаван как-то рассказал мне мифологическую историю о ссоре между Субраманьей и Брахмой.

Субраманья однажды взглянул на мир, который создал Брахма, и увидел, что всех людей в нем обуревают эмоции вроде зависти, гнева и жадности. Он присмотрелся еще и увидел, что эти люди почти всегда несчастны и часто дерутся и спорят друг с другом.

Он сказал Брахме, что его творение имеет большой изъян. «Тебе следовало сотворить Вселенную, наполненную совершенством, а не несовершенством, – молвил он. – Зачем ты населил мир такими плохими людьми?»

Когда Брахма отказался признать, что допустил какие-то ошибки, оба бога принялись горячо спорить, что закончилось только тогда, когда Субраманья одолел Брахму, поместил его в заточение и уничтожил все его творение.

Чтобы продемонстрировать правоту своих доводов, Субраманья решил сотворить новый мир, который был бы совершенен во всех смыслах. Он начал собственный акт творения, однако вскоре обнаружил, что в этот мир невозможно привнести какую-либо жизнь или движение. Даже солнце и луна, созданные им, отказывались двигаться по небу.

Поскольку единственными обитателями этого мира были джняни, то повсюду царила абсолютная недвижимость.

Через некоторое время пришел Шива и поинтересовался: «Зачем ты запер Брахму?»

Субраманья ответил: «Он принес много вреда. Он всегда создавал людей, которые ссорились и приносили неприятности. Взгляни на мое творение! Одни ништхи! (люди, упрочившиеся в Я)».

Шива понаблюдал некоторое время за этим миром, прежде чем заметить:

«В этом мире нет движения; нет солнца, нет луны. Ты создал мир шуньи (пустоты)».

Субраманья посмотрел на свое творение еще раз и вынужден был признать, что Шива прав.

Он освободил Брахму и разрешил ему сотворить новый несовершенный мир.

Бхагаван говорил, что совершенного мира не может быть никогда, поскольку мир – это всегда творение несовершенного ума.

Совершенный объект не может быть создан столь несовершенным инструментом.

Он также повторял: «Пока существует ум, существует хорошее и плохое; но для джняни, у которых вообще нет ума, нет ни хорошего, ни плохого и нет мира».


Стоит вспомнить и другую забавную историю о творении. Джнянасамбандхар, шиваитский святой IV века, путешествуя по Южной Индии, оказался в одном храме, в котором никогда раньше не был.

Прежде чем он вошел в него, ему приснился сон, в котором Господь Шива явился ему и сказал: «Тебе даруют жемчужный паланкин».

В тот же день Шива явился во сне одному из попечителей храма и сказал: «В твоей кладовой есть жемчужный паланкин. Отдай его в пользование Джнянасамбандхару».

Попечитель отправился в кладовую, нашел паланкин и отдал его святому. Паланкин не был частью храмовой собственности. Загадочным образом он появился там в тот день, когда Шива явился во сне попечителю.

Бхагаван рассказал нам эту историю, когда мы сидели в холле. По завершении рассказа я спросил Бхагавана: «Каким образом паланкин возник в кладовой из ниоткуда?»

Бхагаван ответил: «Бог обладает силой сотворения целой Вселенной в мгновение ока – разве трудно таковому создать маленький паланкин?»

Самадхи и параяна

Порой Бхагаван входил в трансовое состояние самадхи, слушая тамильские параяны (ежедневное проговаривание нараспев духовных писаний, которое происходило в его присутствии). Мне рассказывали, что это случалось весьма часто в Скандашраме и в начале 1920-х годов в Шри Раманашрамаме, однако к моменту моего появления в ашраме подобные случаи были достаточно редки.

Когда я впервые стал свидетелем этого, управляющим ашрама все еще был Дандапани Свами. Бхагаван вошел в самадхи во время вечерней параяны и не выходил из него, даже когда прозвенел колокол, возвещавший ужин.

Пытаясь разбудить его, Дандапани Свами неоднократно трубил в раковину у уха Бхагавана, в то время как другой преданный принялся трясти Бхагавана за ноги. Ни то, ни другое не принесло результата. Бхагаван в конце концов спустя пять минут вернулся в обычное сознание без их помощи.

Поскольку я был заинтригован этими состояниями, то однажды спросил Бхагавана: «Что такое самадхи?».

Бхагаван ответил, показав мне 25-й стих в сорок третьей главе «Рибху Гиты», где Нидага объясняет своему Гуру, Рибху, каким образом он достиг самадхи:

"«Я» извечно является Брахманом, а Брахман воистину есть «Я».

Это убеждение, ставшее устойчивым переживанием, известно как непоколебимое состояние самадхи.

Самадхи суть пребывание в свободной от мыслей нирвикальпе, свобода от всех видимостей двойственности.

Господин мой, через эти два вида самадхи я достиг блаженства дживанмукты и стал незапятнанным Высшим".

(Бхагаван однажды дал определение истинной природы нирвикальпа самадхи следующим образом:

«Просто отсутствие восприятия внешних различий (викальп) – это не подлинная устойчивая нирвикальпа.

Знайте, что только невозникновение различий в мертвом уме есть истинная нирвикальпа».

Гуру Вачака Коваи, стих 893, цитируется в «Будь тем, кто ты есть», с. 161 английского издания.)


Бывало, Бхагаван уходил в самадхи и в других случаях. Как-то я сплетал гирлянды в храме Матери, когда Бхагаван вошел и сел рядом. Обменявшись со мной несколькими фразами, Бхагаван с открытыми глазами погрузился в глубокое состояние самадхи и оставался неподвижным в течение примерно получаса.

Он стал настолько похож на статую, что даже дыхание его замерло. Он не обнаруживал ни мигания или дрожания глаз, ни следа дыхания – я поднес руку к его лицу, чтобы убедиться в этом: ни одного движения во всем теле.

Когда он вернулся в обычное состояние, то рассмеялся и продолжил вести себя так, будто ничего не случилось.

Хотя глубокое самадхи вроде этого случалось редко, Бхагаван, казалось, впадал в некоторое подобие легкого транса всякий раз, когда звучало распевное проговаривание параяны.

Он сидел, подобно статуе, с застывшим взглядом, и часто после этого признавался, что не может вспомнить большую часть услышанного.

Мне вспоминается один забавный эпизод, произошедший однажды ранним утром, перед самым началом распевания параян. В течение нескольких недель Бхагаван ел мало по вечерам. В результате к четырем часам следующего утра он начинал испытывать некоторый голод.

Для его утоления Бхагаван жарил арахис на своей кумутти и ел его. После обжарки он, как правило, угощал им Кришнасвами, своего служителя, и любого, кому в этот момент случилось быть в холле.

В то утро Бхагаван достал свой арахис и сказал Кришнасвами: «Прежде чем они начнут Веда-параяну, давай-ка выполним арахис-параяну».

Ежедневное распевание на санскрите Веды-параяны началось где-то в 1935 году. До этого исполняемая два раза в день параяна состояла только из тамильских стихов.

Помимо обычной параяны мы также пропевали многое из «Рибху Гиты». Бхагаван настолько высоко ценил эту книгу, что велел некоторым из нас регулярно читать ее как часть нашей садханы. Он даже сказал, что постоянное чтение этой книги приводит к самадхи.

Я был одним из преданных, кому было велено регулярно читать эту книгу.

Регулярная параяна исполнялась в одно и то же время утром и вечером, однако чтения «Рибху Гиты» были произвольными.

Иногда мы читали отрывки из нее в три часа дня, а иногда – в восемь вечера.

Когда заканчивалась регулярная параяна, Бхагаван и собравшиеся преданные часто продолжали сидеть в тишине около получаса.

Однажды, в период моего наблюдения за строительными работами, я вошел в холл во время этого молчания и простерся перед Бхагаваном. Бхагаван, который до того сидел с закрытыми глазами, немедленно открыл их и начал говорить о строительных делах.

Когда наше обсуждение закончилось, один из преданных заметил Бхагавану: «Ты сидел в тишине с закрытыми глазами, но когда появился Аннамалай Свами, ты немедленно открыл их и начал говорить о строительных работах».

Бхагаван ответил на косвенный вопрос, сказав: «Ум Аннамалая Свами был полон строительных забот. Все вы сидите здесь в молчании и покое. Я тоже сидел в молчании. Аннамалай Свами носит в своей голове все ашрамное строительство. Когда он вошел в холл, все эти строительные мысли вызвали меня на беседу».

Намаскарамы

Время от времени Бхагаван приходил в раздражение, если преданные простирались перед ним сверх меры либо рассеянно, без преданности. Я могу привести этому несколько примеров.

Однажды я плел гирлянды для пуджи Матери, когда в храм вошел Бхагаван и сел в падмасану (позу лотоса). Пока я делал простирание перед ним, он критически заметил:

«Если ты будешь так делать, все остальные почувствуют себя обязанными следовать этому примеру. Зачем вы все выполняете передо мной намаскарам?
Я не думаю, что являюсь чем-то большим, чем вы. Мы все – одно».

Остальные оставили без внимания эти намеки и продолжили выполнять простирания. Все преданные, сидевшие на полу, немедленно вставали в знак уважения, когда Бхагаван входил в холл. Этот механический жест почтения порой раздражал его.

В один из таких случаев он сказал стоящему преданному:

«Зачем ты так встаешь? Почему ты не остаешься сидеть на полу? Кто я – тигр или змея, что ты вскакиваешь всякий раз при моем появлении?»

В другой раз, когда Бхагаван совершал прогулку вдоль подножия холма, ашрамный рабочий увидел его, бросил свою работу и простерся на земле во весь рост.

Бхагаван сказал ему: «Если ты будешь выполнять как следует свои обязанности, это уже будет прекрасным намаскарамом. Если бы каждый выполнял свои обязанности, назначенные ему (свадхарму), не отклоняясь от них, то мог бы легко достичь Я».

Однажды Бхагаван изложил теорию, стоящую за намаскарамом, и объяснил, почему ему не нравится, что люди всякий раз простираются перед ним:

«Изначально практика намаскарама была введена великими людьми в качестве вспомогательного средства для посвящения ума и тела Богу. Эта изначальная цель теперь полностью утрачена.

В наши дни люди думают: „Если мы проделаем один намаскарам перед Свами, то сможем расположить его к себе и заставить его делать все, что мы хотим“.

Это большая ошибка, потому что Свами невозможно обмануть. Только те эгоистичные люди, кто делает намаскарам из лживых побуждений, и будут обмануты.

Мне не нравится смотреть на то, как люди приходят и выполняют передо мной намаскарам. Зачем нужен намаскарам? Удерживать свой ум на правильном духовном пути – уже одно это есть величайший намаскарам».


Бхагаван, похоже, не имел ничего против намаскарама, который мы выполняли с любовью; он был против него только в тех случаях, когда считал, что мы простираемся скорее по привычке, чем из преданности.

Мне вспоминается один эпизод, который очень наглядно демонстрирует это.

Однажды после обеда я гулял с Бхагаваном в Палакотту. Бхагаван отошел в кусты, чтобы испражниться, поскольку в ту пору в ашраме не было пристойных туалетов. Пока я ждал его возвращения, то заметил большую военную транспортную колонну, движущуюся в Бангалор.

Один солдат, который, должно быть, был преданным, остановил свой автомобиль, вышел и помчался к ашраму. Он явно очень торопился, поскольку не имел права отстать от колонны.

Позже преданные, находившиеся в ашраме, рассказали мне, что он вбежал в ашрам и немедленно поинтересовался, где Бхагаван. Когда ему сказали, что Бхагаван ушел в Палакотту, он помчался дальше и нагнал меня через несколько минут. Когда он принялся кричать: «Где Бхагаван? Где Бхагаван?», Бхагаван поднялся и вышел из-за кустов.

Была середина дня самого жаркого времени года. Песок и камни были обжигающе горячи, однако, несмотря на это, солдат исполнил на земле перед Бхагаваном полное простирание.

Через несколько секунд он обратился к Бхагавану: «Моя карма очень тяжела. Я не могу оставаться здесь более нескольких секунд. Пожалуйста, благослови меня».

Бхагаван ласково посмотрел на него и «благословил» его с милостивой улыбкой. Через несколько секунд солдат поднялся и помчался обратно к ждущей его машине.

Когда мы возвращались в ашрам, Бхагаван похвалил действия солдата: «Несмотря на очень сложную карму, в нем было сильнейшее побуждение увидеться со мной. Одни только его действия показывают, что он уже достиг высокого уровня преданного служения».

Когда Бхагаван уходил на прогулку в Палакотту или на гору, согласно существующему правилу, только его служитель мог сопровождать его. Этот служитель получал указания не подпускать других людей близко к Бхагавану и не давать им задавать ему вопросы.

Время от времени некоторые преданные, испытывающие проблемы, которые им не хотелось озвучивать прилюдно в холле, догоняли его и обсуждали их, пока он шел, однако этой привилегией обладали лишь близкие преданные. Остальных людей не подпускали.

Если бы я строго следовал правилам, то не подпустил бы солдата к Бхагавану, но поскольку он явно очень торопился, я не сделал попытки помешать ему получить короткий даршан.

Я вспоминаю и другой случай, когда Бхагаван выразил одобрение в адрес преданного, упавшего к его ногам. Бхагаван сидел на софе снаружи холла, в то время как множество преданных подходило к нему, совершало простирание и уходило. В ашрам пришел христианский священник, но он не приблизился к Бхагавану и не попытался сделать простирание. Он просто стоял на расстоянии и смотрел на Бхагавана с явным любопытством около сорока пяти минут.

В конечном счете, совершенно как падающее дерево, он опустился на пол, совершил полное простирание и затем ушел. Очевидно, что с ним случилось некое переживание, убедившее его в величии Бхагавана, но мы так никогда и не узнали, в чем оно заключалось, поскольку он удалился, не сказав ни слова.

После того как он ушел, Бхагаван улыбнулся и заметил: «Он не мог больше сдерживать себя, чтобы не выполнить намаскарам».

Один преданный как-то подошел к Бхагавану и спросил, может ли он сделать простирание перед ним и коснуться его ног. Бхагаван ответил:

«Подлинные ноги Бхагавана существуют только в сердце преданного. Непрерывно держаться за эти ноги есть истинное счастье. Ты будешь разочарован, если будешь держаться за мои физические ноги, потому что однажды это физическое тело исчезнет. Величайшая молитва – это поклонение ногам Гуру, которые находятся внутри тебя».

Управляющие и претендующие на управление

Когда я впервые пришел к Бхагавану, управляющим ашрама был Дандапани Свами, тесть Муруганара. Это был рослый, сильный человек, любивший тратить деньги и вкусно есть. В годы своего управления он щедрой рукой тратил ашрамные средства, фактически настолько щедрой, что мы часто оказывались в долгах. В те дни ашрам был очень беден.

Деньги водились редко, а пожертвования преданных зачастую шли на уплату долгов. К счастью, потребности наши были скромны; нам редко приходилось покупать что-либо, кроме еды.

Если еды, пожертвованной преданными, на всех нас не хватало, мы докупали ее у одного преданного – владельца городского магазина. Магазин этот, называвшийся «Полуран», поскольку хозяин его был родом из Полура, находился рядом с храмом, в двух шагах от улицы Тирувудал. Хозяин снабжал нас в неограниченный кредит, поскольку знал, что рано или поздно появится какой-нибудь заезжий преданный при деньгах и оплатит все наши долги.

Это скудное существование усугублялось расточительной манерой Дандапани Свами. Если приходил преданный и жертвовал некоторое количество денег, Дандапани Свами полностью тратил их на дорогостоящие товары вроде вадая, паясама и бадам-халвы (сладости из миндаля). Тогда два дня подряд мы пировали, как цари. На третий же день кому-нибудь из нас приходилось идти в «Полуран», чтобы закупить в кредит еды на последующие дни.

Дандапани Свами, не скупясь, тратил деньги даже тогда, когда их было мало или не было вовсе. Как-то раз он нанял одного из своих родственников на должность повара на пятнадцать рупий в месяц. У ашрама не было денег, чтобы платить ему, и еду, которую он готовил, приходилось покупать в кредит.

Бхагаван не одобрял эти ненужные расходы. Помню, как однажды он сказал Дандапани Свами:

«Зачем ты вот так тратишь деньги? Ты мог бы приготовить похлебки или другой дешевой еды, ограничив наши расходы, чтобы этих пожертвований хватило надолго. Ты тратишь деньги на ненужные дорогие товары, а на следующий день жалуешься, что денег нет».

Дандапани Свами пытался оплатить счета, собирая деньги от имени Бхагавана или ашрама. Бхагаван был резко против этого. Он не возражал, когда преданные добровольно жертвовали деньги, но часто приходил в гнев, если узнавал, что должностные лица ашрама просят их от его имени. Несколько раз Бхагаван говорил об этом с Дандапани Свами, однако ситуация достигла апогея, когда нам нанес визит раджа из Раманатапурама.

Когда раджа прибыл, Бхагаван был на кухне, занимаясь обработкой зелени. Ему сказали, что прибыл раджа, но он оставил это без внимания. Он просто продолжал мыть зелень, очень медленно и очень тщательно. В конце концов, когда работа была закончена, он пришел в холл и сел на софу. Раджа выполнил перед ним намаскарам, провел с ним около часа, задав несколько вопросов, и затем уехал.

Когда раджа покидал ашрам, Дандапани Свами сопровождал его до святилища Дакшинамурти. Шагая рядом, Дандапани Свами заметил радже: «Как видите, у Бхагавана нет добротных строений. У нас слишком мало денег для этого. Иногда нам даже не хватает на еду». Не попросив денег напрямую, он ясно дал понять, что пожертвование было бы очень кстати. Кто-то из преданных услышал эти слова и рассказал о них Бхагавану.

Когда, проводив раджу, Дандапани Свами вернулся, Бхагаван строго отчитал его. «Ты нанес вред радже, – сказал он. – У него есть дворец, много денег и все удовольствия, которые эти деньги могут принести, но он разочарован, потому что начал понимать, что деньги не способны купить ему счастья. Он пришел ко мне, облаченный в одну лишь набедренную повязку, и спросил: „Я несчастный человек – есть ли способ достичь счастья?" Он пришел сюда, чтобы обрести счастье, но ты разбил его надежды своим попрошайничеством и жалобами. Теперь этот человек будет думать: „Бедность не ответ. Счастье могут дать только деньги и все те вещи, которые они могут купить". Ты погубил этого человека, говоря с ним таким образом. Кто бы ни пришел сюда впредь, не смей больше говорить им, что Свами нуждается в деньгах. Никогда больше не проси денег».

Дандапани Свами был источником проблем еще и потому, что обладал агрессивным и склочным нравом. За несколько лет до того как я пришел в Шри Раманашрамам, он набросился с кулаками на Чиннасвами во время бхикши, проводимой в честь Бхагавана в Палакотту. Неприятности начались с того, что Чиннасвами принялся распекать одного из преданных за дурное поведение. Бхагаван заметил это и осек его. Глядя на это, Дандапани Свами гневно закричал на Чиннасвами: «Зачем ты идешь наперекор желаниям Бхагавана?» Чиннасвами что-то ответил, и между ними вспыхнула громкая перебранка.

Дандапани Свами пришел в такую ярость, что схватил Чиннасвами за горло и начал толкать его к резервуару с водой. Бхагаван в молчании наблюдал за всем этим, но когда стало казаться, что Дандапани Свами и впрямь швырнет Чиннасвами в воду, он вмешался, ударив Дандапани Свами тростью по спине. Драка немедленно прекратилась.

Тогда Бхагаван обратился к ним обоим и сказал: «Мне неинтересно, кто победит в вашей схватке. Это не мое дело. Но оба вы носите оранжевые одежды санньясинов. Если один из вас убьет другого, то санньясины повсеместно обретут дурную славу. Поэтому прекратите».

(Я нашел три опубликованных описания этого инцидента: у Садху Натананды («Рамана Даршанам», гл. 45), у М. В. Кришнана («Горный путь», 1979, с.225) и у Ра. Ганапати («Калки Дипавали Малар», 1986, с. 109–110). Ни одно из описаний не сходится с другими во всех деталях. Тем не менее все они сходятся в том, что между Чиннасвами и Дандапани Свами произошла драка и что Бхагаван остановил ее, ударив последнего.

Аннамалай Свами не был непосредственным свидетелем этого инцидента, он лишь слышал эту историю из вторых рук. Услышанная им версия очень близко соответствует той, которая была опубликована Садху Натанандой.)


Все те годы, что Дандапани Свами был управляющим, Бхагаван и Чиннасвами пытались заставить его изменить свое поведение, однако особого успеха не добились. Когда оказалось, что увещевания бесполезны, Чиннасвами начал кампанию против него, убеждая живущих в ашраме и посещающих его преданных, что тот плохо руководит ашрамом и растрачивает его денежные средства. В конце концов он заручился достаточной поддержкой, чтобы выдворить Дандапани Свами.

Управляющие ашрамом не назначались Бхагаваном, их выбирали преданные. Если управляющий утрачивал расположение большинства преданных, то оказывался в незащитимой позиции. Именно это произошло в случае Дандапани Свами.

Результатом кампании Чиннасвами стало то, что делегация недовольных преданных пришла из города и сказала Дандапани Свами, что больше не желает видеть его в качестве управляющего. Объявив, что больше не потерпят его расточительства, они велели ему уйти в тот же день. Ему было сказано, что если он когда-либо захочет вернуться, то ему будет позволено остаться не более чем на три дня зараз.

Чтобы спасти свою позицию, Дандапани Свами обратился за поддержкой к Бхагавану, но Бхагаван отказался вмешиваться.

Он сказал Дандапани Свами: «Раньше ты главенствовал над всеми, пользуясь своей властью. Теперь они главенствуют над тобой. Что мне сказать? Мое дело – лишь наблюдать за всем происходящим».

Поняв, что Бхагаван не спасет его, Дандапани Свами смирился с требованиями преданных и покинул ашрам.

Осуществив переворот, преданные из ашрама и из города собрались и решили, что новым управляющим должен стать Чиннасвами. Бхагаван не принимал участия в этих прениях. Он просто одобрил выбор преданных, когда ему сказали о нем. Чиннасвами был в восторге от этого решения, поскольку много лет хотел получить эту должность.

Выбор этот понравился не каждому. Ганапати Муни, например, сам метил на эту должность, однако не сумел заручиться достаточной поддержкой своих притязаний. Недостаток поддержки не смутил его.

Спустя несколько месяцев после того как Чиннасвами вступил в должность, он решил пойти в обход преданных и спросить самого Бхагавана, может ли он взять на себя управление ашрамом.

Когда в сопровождении нескольких своих последователей он шел к ашраму, Шешадри Свами узнал его, прочитал его мысли и расхохотался. «Хо! Хо! – закричал он. – Ты собираешься сделаться управляющим Раманашрамама, не так ли?»

(Шешадри Свами был эксцентричным святым, чья встреча с Аннамалаем Свами была описана в первой главе. В двадцатых годах люди, которые хотели, чтобы Бхагаван исполнил их заветное желание, нередко сначала отправлялись к Шешадри Свами, чтобы получить намек на то, насколько велика вероятность его исполнения. Шешадри Свами читал их мысли и реагировал недоброжелательно, если чувствовал, что Бхагаван не пойдет навстречу желанию.)

Это негативное замечание, произнесенное Шешадри Свами с такой иронией, отпугнуло бы большинство людей, однако Ганапати Муни продолжил выполнять поставленную задачу.

Он отправился в старый холл и принялся убеждать Бхагавана, что Чиннасвами не справляется с управлением ашрамом должным образом. Когда он начал говорить Бхагавану, что сам хотел бы управлять ашрамом, Бхагаван прервал его со словами:

«Ты пришел сюда за этим? Чиннасвами уже занимается этой работой. Он выполнял тапас на протяжении многих лет, чтобы получить ее. Зачем ты вмешиваешься?»

Поняв, что Бхагаван не поддержит его притязания, Ганапати Муни вернулся в город и никогда больше не возвращался к этому вопросу.

Бхагаван не вмешивался, когда Дандапани Свами и Чиннасвами ссорились из-за вопросов управления, но было очевидно, что он был против участия Ганапати Муни в делах ашрама.

Вскоре после этого случая я услышал, как Бхагаван говорит с Чиннасвами о Ганапати Муни и его последователях. «Пича, – сказал он, – будь начеку с этими людьми. Если ты позволишь им получить хоть какую-то власть здесь, то вскоре они завладеют ею настолько, что тебе придется спрашивать их разрешения, чтобы вильнуть хвостом!»

(«Пича» – семейное прозвище, данное Чиннасвами в детстве. Странный, казалось бы, ответ Бхагавана на самом деле является переводом тамильской пословицы).

Пока шли все эти раздоры из-за управления, между Чиннасвами и Ганапати Муни было много трений. Оба они отличались упрямством и часто сталкивались лбами по различным аспектам ашрамной политики. Они ссорились даже из-за бессмысленных, незначительных вопросов.

Я очень хорошо помню один довольно ребяческий диспут, произошедший на публике. Ганапати Муни заявил, что является лучшим учеником Бхагавана. Это заявление вызвало раздражение у Чиннасвами, поскольку ему всегда нравилось думать, что именно он самый выдающийся преданный. Не желая соглашаться с претензией Ганапати Муни, Чиннасвами сказал ему, что является более достойным преданным. Когда Ганапати Муни не согласился с этим, между ними разгорелась ссора. В итоге они отправились к Бхагавану с просьбой рассудить их.

Поначалу Бхагаван воздерживался от каких-либо суждений, но когда, по прошествии нескольких дней публичных пререканий в холле, стало ясно, что спор не утихнет, он решил вмешаться. В то время я был служителем Бхагавана, поэтому имел хорошую возможность наблюдать за развертыванием спора и реакцией на него Бхагавана.

Сначала Бхагаван сказал несколько одобрительных слов в адрес Чиннасвами, а затем сделал несколько комплиментов Ганапати Муни, однако отказался разрешить спор в пользу одного из них. Затем он мягко напомнил им обоим о необходимости смирения на духовном пути:

«Сколько бы усилий ни прилагал человек, то, которое есть реальность, будет всегда. Никто, как бы ни был он велик, не может дать другому ни мокшу (освобождение), ни бандху (связанность).

Человеку свойственно думать, что ему нужно обрести славу среди людей всего мира и быть восхваляемым ими. Но когда присутствует такая мысль, невозможно достичь подлинного величия или счастья.

Богу неинтересны те, кто претендует на величие. Тот, кто не удовлетворяет Бога, – низкий человек, а не великий. Того, кто посвящает свой ум и тело Богу всецело, Бог сделает знаменитым и восхваляемым людьми по всему свету».


Бхагаван затем подкрепил свои слова, процитировав стихи из «Вайрагъя Сатакам»:

"О ум, ты думаешь, как заставить людей в мире считать тебя великим. Только извечно существующий Бог есть тот, кто ниспосылает связанность и освобождение. Что толку от того, что другие знают о твоем величии?

О ум, выполни редкий тапас отдавания себя священным золотым стопам Бога. Тогда Бог сделает тебя столь великим, что мир узнает о твоем величии и восхвалит тебя. Знай это."


В тот же день позднее, когда вдвоем с Бхагаваном мы гуляли по холму, я заговорил с ним об этом инциденте:

«Когда ты поочередно хвалил Ганапати Муни и Чиннасвами, из твоих высказываний я не мог понять, на чьей стороне ты на самом деле».

Бхагаван рассмеялся и сказал: «Чиннасвами думает: „Я великий человек", и Ганапати Муни думает: „Я великий человек". Правда в том, что ни один из них не является великим».

Вернувшись в холл, Бхагаван дал мне тамильскую работу под названием «Шивабхога Сарам» и указал на девяносто шестой стих:

«О тех, кто игнорирует мысль „я велик", – Веды говорят, что они велики. Те, кто говорит „я велик", – ничтожные люди. Скажи, кто, как не они, подвержен страданиям этого мира?»

(Аннамалай Свами сделал запись об этом споре в своем дневнике в 1938 году. Сам инцидент произошел в 1928– м. Когда Мунагала Венкатарамиах позаимствовал его дневник в поисках нового материала для рукописи, которая в конечном итоге была опубликована под названием «Беседы с Шри Раманой Махарши», он подверг эту историю существенному сокращению и купюрам. То, что осталось после его цензуры, было напечатано под названием «Беседа № 544». В этом коротком рассказе Ганапати Муни и Чиннасвами фигурируют как «двое бхактов».)

В то время в ашраме жил один преданный, который – по меньшей мере для меня – олицетворял собой учение Бхагавана о смирении и самоотверженной преданности. Его звали Виран; его наняли в ашрам, чтобы он носил воду.

В ранние годы ашрам испытывал постоянную нехватку воды. Поскольку ашрамный колодец не давал достаточного ее количества, чтобы удовлетворить все наши потребности, нам приходилось доставлять воду извне. Ежедневно около четырех вечера все обитатели ашрама, за исключением Бхагавана, отправлялись с ведрами к резервуару в Палакотту, чтобы набрать воды. Каждый из нас был обязан приносить в ашрам около десяти ведер в день. Это был достаточно изматывающий труд, поскольку главные здания ашрама располагались примерно в ста пятидесяти ярдах от резервуара.

Летом, когда уровень воды в резервуаре в Палакотту был слишком низким, питьевую воду нам привозили на повозке из резервуара Буманда, расположенного рядом с городской мечетью. Вся эта вода хранилась в большом сосуде в ашраме. Поскольку эти меры, тем не менее, не обеспечивали нас водой, достаточной для всех наших потребностей, мы наняли человека по имени Виран, чтобы он носил воду из резервура в Палакотту с утра до вечера. Помимо ношения воды он выполнял различные подсобные работы, которые требовались внутри и вокруг ашрама.

Несмотря на то что основной его деятельностью была работа в ашраме, он охотно помогал в повседневных делах всем прочим живущим в нем преданным. Если кто-нибудь звал его что-то сделать, он немедленно приходил. Ни одна работа не была для него слишком черной. Он соглашался работать даже глубокой ночью, если его просили об этом. Он был очень смиренным человеком, чьей, казалось, главной целью в жизни было делать добро другим людям. Если кто-нибудь обращался к нему неуважительно как к выходцу из низкой касты, Бхагаван немедленно выказывал свое неодобрение: «Почему ты назвал его так? – спрашивал он. – Если ты хочешь, чтобы он выполнил какую-то работу, обращайся к нему с любовью и теплотой».

Бхагаван часто проявлял большую любовь к этому человеку, поскольку знал, что тот очень смирен, и знал, что он выполняет все свои обязанности с любовью и преданностью.

Не одного Бхагавана впечатлила его работа. Богатый преданный, понаблюдав, как трудится Виран, решил помочь ему, оплатив обучение его сына. Этот преданный устроил мальчика в хорошую школу в Мадрасе и оплатил все расходы. Жители ашрама также помогали ему, отдавая с кухни оставшуюся еду, которую он относил домой семье.

Смирение Вирана было блестящим примером учения Бхагавана в действии. Множество раз Бхагаван говорил мне:

«Бери в пример тех, кто „ниже" тебя. Ты должен стать очень уничиженным. На самом деле ты должен стать ничем. Только тот человек, кто является никем, может пребывать в Я».

Бхагаван часто беседовал с нами о необходимости смирения. В другой раз он сказал мне:

«Никто не должен стоять ниже нас. Тот, кто научился быть низшим, станет выше всех».


Помимо Чиннасвами, Ганапати Муни и Дандапани Свами был человек по имени Перумал Свами, который хотел сделаться управляющим ашрама.

(Сага о Перумале Свами одна из наиболее удивительных и наименее известных глав в истории Шри Раманашрамама. Это длинная и временами гнусная история о вожделении одним человеком власти и мести. Одновременно это полезный пример того, как власть, которую время от времени эманирует джняни, стимулирует человеческие эго, вместо того чтобы утихомиривать их.

Когда я расспрашивал Аннамалая Свами об этой истории, то по ходу заметил, что до сих пор подробного рассказа о деятельности Перумала Свами в печати не появлялось. Аннамалай Свами со смехом ответил: «Пытаться рассказать историю о Бхагаване, не упоминая Перумала Свами, – все равно что пытаться пересказать „Рамаяну“ без упоминания Раваны (главного злодея эпоса)».

Собрав всю информацию об этой истории, я пришел к тому же выводу и решил напечатать обстоятельный рассказ. Возможно, здесь наиболее подходящее место и для одной из моих собственных историй.

После того как я закончил первоначальный вариант этой книги, мне приснился сон, в котором я увидел себя сидящим перед Бхагаваном в старом холле и держащим на коленях папку с рукописью этой книги.

«Что это?» – спросил Бхагаван, указывая на папку. «Я написал книгу об Аннамалае Свами, – отвечал я. – Некоторые ее части могут показаться спорными, вот я и думаю, что с этим делать». «Покажи мне», – сказал Бхагаван.

Я протянул ему папку. Бхагаван надел очки для чтения и принялся листать рукопись, по нескольку секунд задерживая внимательный взгляд на каждой странице. Он начал проверку с серьезным и сосредоточенным выражением лица, но после нескольких перелистанных страниц я заметил, что он начал улыбаться. В конце концов он рассмеялся, посмотрел на меня и сказал: «Очень хорошо. Опубликуй так, как есть».)


Перумал Свами впервые появился в ашраме в 1914 году когда Бхагаван все еще жил в пещере Вирупакша. Поначалу он служил помощником у Бхагавана, однако несколько лет спустя сделался управляющим ашрама.

Когда Бхагаван спустился к подножию холма, чтобы жить в Шри Раманашрамаме, Перумал Свами покинул его и отправился жить в Мула Мандапам в храме Аруначалешвара. Время от времени он все еще приходил повидаться с Бхагаваном, но с 1922 года больше не принимал участия в управлении ашрамом.

После его ухода трое других управляющих – Гопал Рао, Васудева Шастри и Дандапами Свами – сменили друг друга, пока управляющим и сарвадхикари в конце концов не сделался Чиннасвами.

(В годы, предшествующие тому, как Чиннасвами полностью взял в свои руки управление ашрамом, некоторые его ведомства функционировали практически автономно. Когда Чиннасвами взял всю их деятельность под свой контроль, он стал называть себя «сарвадхикари», что означает «управитель всего». Он присвоил себе этот титул, чтобы дать всем понять, что он единолично отвечает за управление всеми видами деятельности ашрама).


С 1922 года в течение нескольких лет у ашрама не было постоянного управляющего. Все дела ашрама велись группой садху, проживавших в Мула Мандапаме в городе. Они собирали денежные средства и еду для ашрама и передавали их преданным, жившим в Шри Раманашрамаме. Они также издавали работы Бхагавана и продавали их в книжном магазине при Рамания Вани, который находился там же, в Мула Мандапаме.

Гопал Рао был самым деятельным в этой группе. Практически в одиночку он собрал средства, которые пошли на сооружение старого холла. Эта группа, в которую входили Перумал Свами, Ишвара Свами и некоторые другие, называла себя «Брахмачари Ашрам».

Когда я впервые пришел в ашрам в 1928 году, группа эта все еще заведовала его финансами. Я узнал об этом, когда заезжий преданный вручил мне двести рупий в качестве пожертвования ашраму. Я попытался передать их Чиннасвами, но он отказался принять их, говоря: «У меня нет полномочий принимать пожертвования. Ты должен относить их в город Васудеве Свами».

(Большинство обитателей Шри Раманашрамама подозревали, что некоторые члены Брахмачари Ашрама не передавали ашраму все полученные ими пожертвования. Вместо этого они использовали их для поддержания собственного существования. Став управляющим, Чиннасвами положил этому конец, наказав всем преданным передавать свои пожертвования напрямую Шри Раманашрамаму, минуя эту группу.

Он также забрал все книги из книжного магазина при Раманья Вани и открыл свой собственный книжный магазин в ашраме. Сделав так, он лишил Брахмачари Ашрам одного из основных источников дохода.

У Чиннасвами было много недоброжелателей, но стоит отдать ему должное за введение сильного централизованного управления, которое гарантировало, что все пожертвования пойдут на строительные проекты ашрама.

Рукопись, составленная Полем Брайтоном, впоследствии изданная Шри Раманашрамамом под названием «Сознательное бессмертие», содержит несколько упоминаний о Перумале Свами и проблемах управления того периода. К сожалению, все они были вырезаны до публикации при редактировании.

В последующих комментариях я буду ссылаться на эту рукопись как «Рукопись Брайтона». На с. 114 этого документа Брайтон пишет о том, как сам Бхагаван был недоволен теми, кто отвечал за управление ашрамом до Дандапани Свами.

«Махарши сказал Дандапани Свами, который жаловался на меркантильное поведение управляющего ашрамом (одного из своих предшественников, не Чиннасвами), что зачастую случается так, что ашрам начинает терять из виду свою первоначальную цель – собрать людей, желающих удалиться от мира ради духовного развития.

Нередко ашрам становится более озабочен частностями материальной организации и менее – духовной целью, отклоняясь таким образом от своего духовного пути. Но так или иначе, сказал Махарши, материальные услуги, работа, физический и офисный труд в ашраме на самом деле предназначены для более низких умов, тогда как те, кто находится на более высоком уровне, могут заниматься медитацией в стороне от ашрама наедине с собой.

Махарши даже признался, что не разговаривает с большинством людей в ашраме потому, что в самой глубине своего сердца они заинтересованы не столько в духовной Я-реализации, сколько в работе и вовлеченности в материальную организацию ашрама, поэтому, решил он для себя, нет смысла говорить с ними о более высоких вещах».)

Когда я впервые пришел в ашрам в 1928 году, Перумал Свами все еще продолжал настаивать на том, что является подлинным управляющим ашрама.

Он считал, что трое преданных, выполнявших эту работу после него, неподобающим образом узурпировали эту должность. Он был полон гнева и горечи, поскольку им владела странная убежденность в том, что только он один имеет право руководить ашрамом.

Он по-прежнему вел себя вежливо и учтиво, когда приходил повидаться с Бхагаваном, однако было нетрудно заметить, что он скрывает свои подлинные чувства. Весь этот гнев выплеснулся наружу когда управляющим был назначен Чиннасвами.

Перумал Свами не всегда был таким. В ранние годы в Скандашраме он проявлял большую преданность к Бхагавану.

Однажды, когда Бхагаван был ослаблен приступом дизентерии, Перумал Свами оставался при нем день и ночь.

Как-то раз во время этого периода, когда у Бхагавана была сильная диарея, Перумал Свами подхватил экскременты собственными руками и избавился от них снаружи, поскольку знал, что встать и выйти стоило бы Бхагавану огромного напряжения.

Его преданность проявлялась и другим образом. Когда он стал управляющим Скандашрама, то собрал большое количество денег, чтобы иметь возможность с размахом отпраздновать джаянти Бхагавана.

Ежегодно в день джаянти он оплачивал большую процессию, которая двигалась по улицам Тируваннамалая, неся впереди изображение Бхагавана. Он также собрал достаточное количество денег, чтобы выплавить статую Бхагавана из пяти различных металлов. Статуя эта достигала трех футов в высоту.

В течение многих лет, уже не будучи управляющим Скандашрама, он продолжал праздновать день рождения Бхагавана с ежегодной процессией через город.

Прибытие в Скандашрам Чиннасвами, похоже, обозначило поворотный момент в его жизни. Будучи новичком, Чиннасвами обязан был спросить Перумала Свами, может ли он остаться в ашраме. Когда Перумал Свами обратился с этим вопросом к Бхагавану, Бхагаван шутливо ответил: «Этот человек станет твоим врагом. Если хочешь остаться невредим, прогони его».

Перумал Свами не послушался совета и позволил тому остаться. Вскоре слова Бхагавана обнаружили свою правоту. Когда Чиннасвами обосновался в ашраме, он начал выказывать интерес к его управлению, что часто вело его к таким действиям, которые не вызывали одобрения у Перумала Свами.

Проблемы управления Перумала Свами осложнялись активностью Дандапани Свами, который также пытался повлиять на управление ашрамом. В этом конфликте интересов Перумал Свами пришел к выводу, совершенно ошибочному, что Бхагаван отдает предпочтение Чиннасвами, потому как тот является его братом.

Чувствуя, что его авторитет и положение подрываются, Перумал Свами в ответ стал вести себя еще более диктаторски. Он принялся настойчиво утверждать, что является единственным управляющим и что все должно делаться согласно его воле. Такая позиция лишь спровоцировала дальнейшие конфликты.

(В разговоре, который состоялся у меня с Рамасвами Пиллаем (одним из обитателей Скандашрама в тот период, когда в нем жил Бхагаван), он заметил, что кастовость была основным фактором местной политики. Перумал Свами наряду с некоторыми другими преданными, не являвшимися брахманами, думал, что брахманы пытаются завладеть руководством. Перумал Свами сопротивлялся их попыткам взять на себя дополнительные обязанности, полагая, что все это – стремление подорвать его авторитет.)

Как-то раз я спросил Бхагавана, почему Перумал Свами стал врагом ашрама, будучи изначально столь добродетельным преданным.

Бхагаван ответил: «Он служил без смирения, он всегда служил с эгоистичным чувством. Им всегда владело ощущение: „Я должен быть единственным управляющим этого ашрама"».

Тут Бхагаван рассказал мне историю о Джае и Виджае. Вишну назначил их привратниками в Вайкунте (одном из небесных миров). Оба они были очень преданы Вишну, но одновременно гордились своим положением. Это сделало их очень эгоистичными.

Они обладали большой властью, потому что каждый, кто желал войти в Вайкунту, обязан был сначала получить их разрешение.

Однажды четверо риши (мудрецов) – Санандана, Санаткумара, Санака и Санатсуджата – пришли к Вайкунте, чтобы встретиться с Господом Вишну. Без видимой причины Джая и Виджая очень рассердились на них и отказались их впускать. Разгневанные этим отказом, риши решили наложить проклятие на Джаю и Виджаю.

Они объявили, что оба этих стража получат три последовательных рождения в качестве врагов Господа Вишну, прежде чем им будет позволено вернуться в Вайкунту.

Когда проклятие вступило в силу, Джая и Виджая переродились в виде ракшасов (демонов) в период инкарнации Нарасимхи, Рамы и Кришны.

Бхагаван закончил историю, сказав: «Поскольку они служили с сильным чувством эго, им пришлось принять рождение в качестве врагов Вишну. Перумал Свами тоже служил в Скандашраме с сильным чувством эго. Когда его эго взяло над ним верх, он сделался врагом ашрама».

Эгоизм Перумала Свами и его враждебность по отношению к Бхагавану стали особенно заметны в последние годы его пребывания в Скандашраме.

Бхагаван поведал мне об одном инциденте, наглядно иллюстрирующем это. В тот момент я помогал Бхагавану принимать ванну. Заметив, что один из его больших пальцев слегка искривлен, я спросил его, как это случилось.

«Это произошло, когда я жил в Скандашраме, – сказал Бхагаван. – В то время мать была больна, и я ухаживал за ней. Я подумал, что было бы хорошо приподнять ей немного голову, поэтому попросил Перумала Свами принести мне короткий деревянный брусок, чтобы использовать его в качестве опоры для головы. Перумал Свами был в мрачном настроении из-за какого-то своего спора. Вместо того чтобы подать брусок, он бросил его мне. Брусок ударил по пальцу и выбил его. С тех пор он искривлен. Я тогда ничего не сказал Перумалу Свами. Я просто подложил брусок матери под голову и продолжил выхаживать ее».

В те последние месяцы в Скандашраме Перумал Свами отказался от своей роли служителя и фактически принялся давать указания Бхагавану.

Мне поведали об одном случае, когда Перумал Свами сказал Бхагавану: «Это мой ашрам, ты должен делать то, что я говорю». Бхагаван ответил: «Если это твой ашрам, то можешь оставить его себе. Я уйду и буду жить в другом месте».

Это случилось незадолго до того, как Бхагаван покинул Скандашрам и отправился жить в Раманашрамам. Бхагаван никогда не говорил, что эти ссоры стали причиной его ухода, однако они, возможно, стали дополнительным фактором в его решении уйти.

(В «Рукописи Брайтона» на с. 124 рассказывается о том, как Перумал Свами однажды сказал Бхагавану: «Это (Скандашрам) мое здание, моя собственность. Я построил его». Бхагаван ответил ему: «Ты полон „я“. Мы совершенно противоположны друг другу, поэтому я уйду от тебя».

Затем, согласно Брайтону, «Махарши неожиданно оставил ашрам на Перумала Свами… спустился к подножию холма и остался жить в хижине рядом с самадхи своей матери, пока не был построен теперешний холл».

Позднее, если преданные спрашивали Бхагавана, почему он ушел из Скандашрама, он либо говорил, что особой причины не было, либо что такова была «божественная воля», которая побудила его сменить место.

Несколько книг о Бхагаване сообщают, что он перебрался к самадхи своей матери у подножия холма, чтобы преданным было легче добираться к нему. И хотя для многих преданных в преклонном возрасте карабкаться несколько сотен футов вверх по горе, чтобы повидаться с ним в Скандашраме, было и впрямь большим напряжением, я не сталкивался ни с одним опубликованным утверждением Бхагавана в поддержку этой теории.)


Когда Бхагаван пришел жить в Шри Раманашрамаме, то поначалу Перумал Свами обходился с ним очень хорошо. Приходя, он выполнял намаскарам, молча сидел рядом некоторое время, а затем возвращался в город.

Как-то раз я видел, как он принес Бхагавану немного кофе в медном сосуде. Бхагаван сделал глоток и вернул оставшееся в качестве прасада.

Тем не менее, когда Чиннасвами был назначен управляющим, былой гнев Перумала Свами разгорелся с новой силой, выразившись в злобной кампании против Бхагавана и руководства ашрама.

Он начал с того, что стал забирать себе предназначавшуюся ашраму корреспонденцию из Главного почтового отделения в городе. Уверив почтмейстера, что по-прежнему является управляющим ашрама, он получил возможность перехватывать корреспонденцию ашрама и присваивать себе большую часть его пожертвований.

Чтобы прикрыть свое воровство, он использовал резиновую печать с именем Шри Раманашрамама. Украв деньги, он посылал преданным письма с благодарностью за их пожертвования, проставляя эту печать во всех письмах для придания им официального вида.

Когда вести об этом достигли ашрама, Бхагаван ввел в действие документ, разрешавший одному только Чиннасвами забирать письма, адресованные Рамане Махарши или Шри Раманашрамаму.

В качестве дополнительной предосторожности Чиннасвами также написал всем преданным Бхагавана, сообщив им, что все пожертвования ашраму отныне следует высылать на его (Чиннасвами) имя. До всех этих событий на всей корреспонденции Чиннасвами ставил печать с пометкой «Ажагаммал Пурам».

(Ажагаммалъю звали мать Бхагавана, Пурам означает «место». До этого инцидента Чиннасвами хотел назвать ашрам в честь матери, а не Бхагавана.)

Когда Перумал Свами начал ставить штамп «Шри Раманашрамам» на своей корреспонденции, Чиннасвами отказался от печати «Ажагаммал Пурам» и тоже начал использовать штамп с пометкой «Шри Раманашрамам». Сделал он это для того, чтобы устранить все сомнения в том, где находится подлинный Шри Раманашрамам.

Когда много лет спустя Бхагавана спросили об этом, он ответил: «Любое место, в котором я нахожусь, является Шри Раманашрамамом».

После того как история с почтовым отделением была улажена, Перумал Свами нанял брахмана из рода Айенгаров, чтобы тот отправился из города в ашрам и оскорбил Бхагавана.

Прежде чем отвести его туда, Перумал Свами напоил его арраком и тодди (алкогольными напитками домашнего приготовления), чтобы тот лучше исполнил свою роль.

Вместе они пришли в ашрам и остановились в южных дверях старого холла. Айенгар принялся выкрикивать оскорбления в адрес Бхагавана, в то время как Перумал Свами стоял рядом с ним и молча улыбался.

Меня в холле не было, когда они появились, я находился в храме, занимаясь изготовлением гирлянд с Рангасвами. Когда к нам подошел Рамакришна Свами и сказал, что какой-то пьяный оскорбляет Бхагавана, я пришел в ярость.

Вспомнив фразу Рамакришны Парамахамсы: «Если кто-нибудь оскорбляет твоего Гуру, ты должен вышвырнуть его из ашрама, иначе будешь опозорен», я решил действовать согласно совету. После того как я убедил Рангасвами в том, что наша обязанность – избавить Бхагавана от этих неприятностей, мы оба бросились в холл.

Хотя Перумал Свами был лишь молчаливым свидетелем всей сцены, по насмешливому выражению на его лице было понятно, что он – ее идейный вдохновитель.

Все еще полный гнева, я подошел к нему и потряс кулаком возле его носа. «Если я ударю тебя по этой стороне лица, – сказал я ему, указывая на левую часть его лица, – то ударю так сильно, что эта часть твоего лица (указывая на правую) тоже опухнет!»

В те дни я обладал большим крепким телом, так что запросто мог привести в действие свою угрозу. Когда Перумал Свами увидел, что я настроен серьезно, то велел брахману Айенгару остановиться. Не сказав более ни слова, оба они покинули ашрам.

Чиннасвами и некоторые другие брахманы похвалили нас за нашу храбрость. Все они сказали, что очень рады обнаружить, что в ашраме все еще есть два бесстрашных человека, готовых защитить Бхагавана от подобного рода нападок.

В прежние времена они полагались на силу Дандапани Свами, заступавшегося за них. Определить отношение Бхагавана было сложнее.

Пока продолжались эти выпады, он сидел на софе, скрестив ноги и закрыв глаза. Тело его слегка дрожало, он казался мне похожим на человека, пытающегося контролировать свой гнев. Он ни разу не говорил со мной об этом инциденте, но, похоже, одобрил мою роль в нем.

В последующие дни он был необыкновенно добр ко мне. Я счел это знаком молчаливого одобрения моего вмешательства.

(Из «Рукописи Брайтона» (с. 114): «Однажды, когда Махарши лично подвергся яростным оскорблениям со стороны подосланного Перумалом Свами эмиссара, он молча выслушал все эти горячие речи. В конце он сказал: „Однажды я встану и уйду навсегда“». Аннамалай Свами не помнит, чтобы Бхагаван произносил тогда такую фразу.)


Где-то в этот период Перумал Свами попытался разделаться с его знаменитой статуей. Он хранил ее в Павалакундру– одном из храмов, в котором Бхагаван жил до того, как перебрался к холму. Перумал Свами показал статую кузнецу и попросил его соорудить небольшую повозку для нее. Когда кузнец поинтересовался, для чего нужна эта повозка, Перумал Свами сказал ему, что велит провезти статую по улицам Тируваннамалая, в то время как сам он будет без перерыва плевать на нее. Когда эти действия соберут достаточно большую толпу, он на глазах у всех разобьет статую вдребезги.

Кузнец, будучи преданным Бхагавана, отказался иметь какое-либо отношение к этому плану. Я не знаю, что в конце концов случилось со статуей. Мне лишь известно, что никто в Тируваннамалае не пожелал изготовить для него такую повозку.

Вскоре после инцидента с Айенгаром мы узнали, что Перумал Свами планирует построить хижину рядом с деревом илуппай, растущим в ашраме прямо возле центрального входа. Возможно, он полагал, что сможет более эффективно осуществлять свою кампанию, если будет обитать в самом ашраме.

Поскольку он знал, что Чиннасвами никогда не даст своего разрешения на постройку, он решил возвести хижину тайно посреди ночи. Один преданный в городе прознал о его замысле и заранее предупредил нас.

В Тируваннамалае жил субинспектор полиции, который был преданным Бхагавана. Т. К. Сундареша Айер отправился к нему, чтобы посоветоваться, что нам следует делать в связи с этой последней угрозой.

Субинспектор сказал, что если бы мы возвели временную изгородь с небольшим входом впереди и таким образом оградили ашрам, то он приставил бы ко входу двух полицейских, чтобы помешать Перумалу Свами проникнуть на его территорию ночью.

У ашрама было очень мало средств, однако мы последовали совету субинспектора и возвели вокруг всей территории ашрама ограду из бамбуковых шестов и веревок. До этого момента земля ашрама никогда не огораживалась.

Перумал Свами, по всей видимости, ничего не знал ни об изгороди, ни о полицейских охранниках. Несколько ночей спустя он заявился с повозкой, запряженной волами и груженной бамбуковыми шестами и кокосовыми листьями, с очевидным намерением построить хижину. Дежурящие у ворот полицейские развернули его, сказав, что им дано указание помешать его проникновению на территорию. Когда его попытка перебраться в ашрам провалилась, Перумал Свами начал судебный процесс против Бхагавана и Чиннасвами.

Мне неизвестны все подробности, поскольку Чиннасвами никогда не обсуждал дела ашрама с преданными, но я знаю, что Перумал Свами требовал признать, что он подлинный управляющий ашрама.

(В заявлении суду Перумал Свами подкрепил свои доводы весьма витиеватой логикой. Прежде всего он объявил, что, раз Бхагаван санньясин, он не имеет законного права владеть землей или недвижимостью. А раз так, доказывал Перумал Свами, у Бхагавана нет прав на собственность, известную как Шри Раманашрамам.

Поскольку Бхагаван не может владеть недвижимостью в ашраме, продолжал свои доводы Перумал Свами, у него нет полномочий на назначение Чиннасвами управляющим. Опровергнув таким образом претензию Чиннасвами, он продолжил отстаивать свою позицию, заявив, что раз он являлся неоспоримым управляющим в Скандашраме, то должен оставаться управляющим ашрама, потому как ни Бхагаван, ни кто-либо еще не имеет законных правомочий на его смещение или замену.

Судебный иск Перумала Свамиудобным для себя образом игнорировал два важных момента: 1) Бхагаван никогда на заявлял, что является санньясином. Поскольку он никогда не принимал формального посвящения ни в один из орденов санньясинов, то по-прежнему имел право на владение и распоряжение земельной собственностью. 2) Перумал Свами добровольно отказался от позиции управляющего ашрамом в 1922 году.

С того дня (судебное разбирательство было затеяно в 1933м) он не проживал в ашраме и не принимал участия в его управлении).

Несмотря на то что претензии Перумала Свами были явно ложными, Бхагавану было велено явиться в суд, чтобы ответить на обвинение.

Британский дипломат по имени Грант Дафф, будучи преданным Бхагавана, убедил британские власти в том, что Бхагаван ни в чем не повинен и его не следует заставлять появляться в суде. Вместо этого он договорился с судом, чтобы слушание показаний Бхагавана происходило прямо в ашраме.

Когда представители закона прибыли, всем нам было позволено присутствовать при разбирательстве. Ответы Бхагавана были столь интересны, что я посчитал важным записать некоторые из них в свой дневник.

Обвинитель: Свами, как ваше имя?

Бхагаван: Люди зовут меня множеством разных имен. Какое из них следует считать «моим»? (смех)

Адвокат: В настоящее время люди называют вас Рамана Махарши. Верно ли это?

Бхагаван: Да.

Адвокат: Согласно индуистским шастрам, существует четыре ашрамы: брахмачаръя, грихастха, ванапрастха и санньяса. К какой ашраме принадлежите вы?

Бхагаван: Я принадлежу к ативарнашраме. Она запредельна всем ашрамам.

(Традиционный индуизм признает четыре стадии жизни, которые называются ашрамами: стадию брахмачарья, находясь на которой, человек ведет безбрачную жизнь и изучает религиозные труды; стадию грихастха, на которой он вступает в брак и ведет жизнь домовладельца; ванапрастху, на которой человек уходит от мира и посвящает свое время медитации; санньясу – стадию, на которой человек отрешается от всех связей со своей семьей и миром.

Жизнь в каждой ашраме регулируют традиционные правила и установки. «Ати-варнашрама» означает «за пределами всех каст и ашрам».

Поскольку она не является одной из традиционных ашрам, обвинитель спросил Бхагавана, упомянута ли такая стадия в писаниях. Аннамалай Свами не стал записывать этот вопрос, однако он фигурирует в записях суда. Бхагаван ответил цитатой из «Сута Самхиты», подраздела «Сканда Пураны», как лежащей в основе этой ашрамы (см. «Беседы с Шри Раманой Махарши», № 291). «Сута Самхита» высокопочитаемый текст: Ади-Шанкара (IX в.), как считается, прочел его восемнадцать раз, прежде чем приступить к работе над своими знаменитыми комментариями.

В части «Сута Самхиты», известной как «Мукти Канда», в стихах 14–30 главы пятой дается описание и определение состояния ативарнашрамы. Стихи 29 и 30 резюмируют позицию Бхагавана:

«При реализации своего Я ограничения, налагаемые варнашрама дхармой (кастовыми обязанностями и обязательствами), сами собой отпадают. Такой человек преодолевает преграду ашрам и варн (каст) и пребывает в своем Я. Таким образом, человек, вышедший за пределы всех ашрам и варн и пребывающий в своем Я, объявляется всеми знатоками Вед ативарнашрами».)

Адвокат: Если это правда, то существуют ли какие-либо правила для этой ашрамы?

Бхагаван: Ати-варнашрама не имеет правил.

Адвокат: Испытываете ли вы какие-либо желания в этом мире?

Бхагаван: Ни к чему в мире нет ненависти.

(Часть этого ответа, похоже, пропущена. В версии судебного стенографа Бхагаван отвечает:

«У меня нет желания приобретать собственность, но собственность приходит, и я принимаю ее. Я признаю, что обладание собственностью – дело мирское, но во мне нет ненависти к делам мира»

(Расшифровка стенограммы О. С., 30/36, Окружной мунсиф (судья), Тируваннамалай, 15 ноября 1936 г.).


Адвокат: Каждый день множество людей приходит повидаться с вами. Зачем они приходят?

Бхагаван: У каждого человека на то своя причина. Я не заставляю их приходить, уходить или оставаться.

Адвокат: У вас есть враги?

Бхагаван: Для меня не существует ни врагов, ни друзей.

Адвокат: Кто ваш Гуру?

Бхагаван: Для меня не существует ни Гуру, ни учеников.

Адвокат: Можно ли достичь чего-либо без Гуру?

Бхагаван: Поистине, нельзя.

Адвокат: Тогда кто ваш Гуру?

Бхагаван: Само Я мой Гуру.

Адвокат: Распоряжаетесь ли вы деньгами?

Бхагаван: Нет.

Адвокат: Люди говорят, что вы инкарнация Господа Субраманьи.

Бхагаван: Он и все боги – это только Я. (смех)

Адвокат: Перумал Свами написал в своем дневнике, что вы аватар (инкарнация) Господа Субраманьи (обвинитель затем показал Бхагавану стихи из дневника Перумала Свами). В этих стихах говорится, что вы – Субраманья. Это ваш почерк?

Бхагаван: Почерк мой, но идея принадлежит Перумалу Свами.

(Бхагаван написал эти стихи, когда жил в пещере Вирупакша. В то время у некоторых преданных вошло в привычку писать стихи во славу Бхагавана. Перумал Свами пожаловался Бхагавану, что чувствует себя оставленным за бортом, поскольку не умеет сочинять стихи подобного рода. Бхагаван помог ему, сочинив этот стих, воспевающий его как Субраманью, и записав его в дневник Перумала Свами. В конце стиха он написал имя Перумала Свами, таким образом давая понять, что Перумал Свами при желании может претендовать на авторство. Похоже, идея Бхагавана заключалась в том, что, если какой-либо ученый преданный появится и напишет стихи, славящие Бхагавана, Перумал Свами может повторять эти стихи и считать их своими. В стихах говорится: «Шестиликий Господь, который явился на землю, рожденный Матерью Ажагу и Сундарамом в Тиручужи, чтобы уничтожить пороки своих преданных, говоря „не бойтесь“, обладающий двенадцатью руками, чтобы ниспосылать свое собственное состояние путем разрушения кармы тех, кто ищет прибежища у его ног, который, подчинив себе пять чувств, едет верхом на павлине возвышенного ума-лотоса и который играет в игру метания Копья, которое суть взгляд джняны, – он воистину Господь, блаженно пребывающий в качестве Арунамалай-Раманы». Перевод позаимствован из «Горного пути» (1984, с.94). Шестиликий Господь – это Субраманья; Ажагу и Сундарам – родители Бхагавана; Тиручужи – место рождения Бхагавана; двенадцать рук, копье и павлин – иконографические атрибуты Субраманьи. Многие преданные Бхагавана верили, что Бхагаван был инкарнацией Субраманьи. Хотя Бхагаван вроде бы и сам утверждает это в стихах, следует помнить, что он писал их с позиции Перумала Свами, а не своей собственной. Перумал Свами был одним из тех людей, кто верил, что Бхагаван действительно божественная инкарнация. Бхагаван указывает на это, когда говорит: «Почерк мой, но идея принадлежит Перумалу Свами». Сам Бхагаван никогда не делал подобных заявлений. Обвинитель, задававший вопросы, по всей видимости, надеялся дискредитировать Бхагавана, вынудив его признать, что он называет себя инкарнацией индуистского бога.)

Обвинитель: Вы сказали, что принадлежите к ати-варнашраме. Знакомы ли вы еще с кем-нибудь в этом состоянии?

Бхагаван: Нет.

Обвинитель: Были ли таковые в прошлом?

Бхагаван: Шука, Джадабхарата и некоторые другие.

Обвинитель: Почему различные люди говорят столь разное о вашем ашраме?

Бхагаван: Потому что ум каждого человека воспринимает его по-разному.

Обвинитель: Испытываете ли вы особую любовь к вашему брату?

Бхагаван: Я люблю его так же, как люблю всех людей.

Обвинитель: Кто получает пожертвования, поступающие в ашрам?

Бхагаван: Все они поступают на мое имя, но не один я использую их. Они распределяются между всеми людьми здесь.

Обвинитель: Если Перумал Свами захочет снова поселиться в ашраме, вы позволите ему остаться?

Бхагаван: Если он обещает вести себя, как все остальные преданные, то ему будет позволено остаться.

Обвинитель: Если люди хотят остаться в ашраме, кого они должны спросить об этом?

Бхагаван: Это не моя работа. Они должны связаться с сарвадхикари.

Обвинитель: Являлся ли Перумал Свами управляющим Скандашрама?

Бхагаван: Он управлял, когда я жил в Скандашраме, но даже там его поведение не было безупречным. Он растратил большое количество денег.

(Транскрипт ответов Бхагавана был сделан во время этой беседы проживающим в ашраме преданным.

Этот манускрипт, написанный от руки на семнадцати листах печатной бумаги, хранится в архиве офиса Шри Раманашрамама.

Версия в дневнике Аннамалая Свами очень схожа с этим манускриптом, хотя она намного короче и порядок вопросов в ней несколько изменен.

Другие неполные записи допроса можно найти в «Беседах с Шри Раманой Махарши» (№ 281–291) и «Рукописи Брайтона».

Изложение в дневнике Аннамалая Свами заканчивается ответом «Потому что ум каждого человека воспринимает его по-разному».

Некоторые последующие вопросы и ответы, которые он вспомнил во время моего интервью с ним, однако не записал в период судебного слушания, не фигурируют ни в одной из других записей. Возможно, он слышал эти высказывания от Бхагавана в другое время.)

Было множество других вопросов, в основном о делах управления. Обвинитель, задававший вопросы, был излишне невежлив и сварлив.

В течение нескольких недель его сын сошел с ума и стал бродить по улицам Тируваннамалая с человеческими фекалиями в руках. Затем и сам обвинитель сошел с ума. Вскоре после этого и он, и его сын скончались.

Многие преданные считали, что это случилось потому, что он был столь непочтителен к Бхагавану.

Перумал Свами проиграл дело, однако продолжил свою кампанию против ашрама, издав небольшую книжку под названием «Рамана Махаршийин Ниджа Сварупам».

В ней Бхагаван обвинялся в сексуальном использовании преданных ему женщин и приводился длинный список всех его личностных недостатков. Чиннасвами хотел возбудить судебное дело против Перумала Свами, но Бхагаван отговорил его от этого.

(Когда Бхагаван прочитал ту часть книги, в которой описывались его личностные недостатки, он посмеялся и сказал: «Почему он не пришел ко мне, прежде чем написать все это? Я бы мог поведать ему о множестве прочих своих недостатках, о таких вещах, о которых знаю я один».

В конце книги, достаточно короткой, было примечание, сделанное Перумалом Свами, которое гласило: «Я бы мог рассказать немало других историй о дурном нраве Бхагавана, но, к сожалению, у меня нет денег, чтобы все их издать».

Когда Бхагаван прочитал это, он снова рассмеялся и заметил: «Почему он не пришел к нам, если ограничен в средствах? Мы бы сделали ему пожертвование».

Перумал Свами надеялся, что судебное дело вызовет интерес к его книге. Когда ашрам отказался как-либо реагировать, он попытался сам возбудить дело, притворившись оскорбленным преданным.

Бхагаван попросил Девараджа Мудальяра, юриста, преданного Бхагавана, вести это дело от имени ашрама. Мудальяру удалось прекратить дело прежде, чем началось судебное разбирательство. Краткое описание этого эпизода можно найти на с. 12 в его мемуарах «Мои воспоминания».)

Как-то раз, когда я помогал Бхагавану принимать ванну, я упомянул об этой книге. Бхагаван заметил: «Пусть эту книгу продают у ворот ашрма». Бхагаван сказал это полушутя-полусерьезно.

Дальше он объяснил: «Если обычные люди прочтут эту книжку, они поверят ей, и это отпугнет их от ашрама. Истинные же преданные, которые не поверят всей этой чепухе, продолжат приходить».

Бхагаван не любил, когда его посещали толпы народу. Он считал, что если его репутация и доброе имя будут испорчены, число посетителей сократится.

(Из «Рукописи Брайтона», с.113: «Как-то раз один ученик был взволнован тем, что кто-то в городе пренебрежительно отзывался о Бхагаване.

Махарши сказал: «Я позволяю ему делать это. Пусть говорит пуще прежнего. Пусть другие следуют его примеру. Пусть только оставят меня в покое. Если кому-то нравится верить всем этим клеветническим словам, то я сочту это за большую услугу для себя, потому что, если он [Перумал Свами] убедит людей в том, что я фальшивый Свами, они больше не будут приходить ко мне, и тогда я смогу вести спокойную жизнь.

Я хочу, чтобы меня оставили в покое, поэтому приветствую этот клеветнический памфлет. Терпения, больше терпения – терпимости, больше терпимости».)

Способность Перумала Свами к причинению вреда, похоже, была неистощима. Через несколько месяцев передышки он придумал новый способ причинить беспокойство ашраму.

В то время здания ашрама находились на участке земли, которая принадлежала организации под названием «Баваджи Матх». Глава этого матха жил в Тируваннамалае. Он дал разрешение ашраму использовать землю, поскольку был очень высокого мнения о Бхагаване.

Однажды, придя на даршан, он сказал, что очень счастлив, что махатма живет на его земле. Ашрам как-то пытался выкупить у него землю, но успехом это не увенчалось, поскольку в документе, устанавливающем право собственности, имелся пункт, запрещавший Баваджи Матху продавать ее.

Когда Перумал Свами проиграл свое первое дело против ашрама, ему каким-то образом удалось убедить главу матха начать другое дело против Бхагавана.

Матхадхипати (глава матха) обратился с петицией в суд, прося его предписать Бхагавану покинуть его землю. Я не знаю, как Перумал Свами убедил его начать это дело.

Зная о том глубоком уважении, которое матхадхипати питал к Бхагавану до того, могу только предположить, что тем или иным образом он был подкуплен. В отличие от предыдущего это дело не доставило слишком много хлопот.

После того как на переговоры с матхадхипати была послана делегация, все дело завершилось полюбовным соглашением.

В рамках соглашения Шри Раманашрамам приобрел часть земли в Тируваннамалае, которая имела точно такие же размеры, что и участок, на котором располагались ашрамные строения. Эта, только что купленная земля была отдана Баваджи Матху в обмен на участок земли, который использовался ашрамом.

Это была последняя серьезная попытка Перумала Свами причинить беспокойство ашраму.

Вскоре после этого здоровье его ухудшилось настолько, что он провел последние двадцать лет своей жизни прикованным к кровати. Годы шли, а его болезнь развивалась, он начал понимать, как дурно вел себя. В один из своих последних визитов в ашрам (он приехал в лошадиной повозке, поскольку был слишком болен, чтобы идти пешком) он пришел в холл и обратился к Бхагавану.

«Бхагаван, – сказал он, – я отправлюсь в ад, потому что сделал так много плохого. Прошу тебя, прости меня и не забывай обо мне».

Бхагаван ответил: «Даже если ты забудешь обо мне, я тебя не забуду».

«Но я буду в аду!» – воскликнул Перумал Свами. Посмотрев на него некоторое время, Бхагаван произнес: «Я присутствую и там».

В последние земные дни Перумала Свами покинули все друзья; купившись на обман, он лишился всех денег. В тот период он некоторое время жил в доме человека по имени Мудальяр. Этот человек занял у Перумала Свами все его деньги, а затем отказался их отдавать.

Когда Мудальяр понял, что Перумал Свами не может больше давать ему денег, он попытался выставить его из дома.

Он кликнул лошадиную повозку, посадил в нее Перумала Свами и велел вознице отвезти его в Шри Раманашрамам.

«Я отсылаю тебя в Шри Раманашрамам, – сказал он. – Многие люди питаются там бесплатно. Ты много лет служил им, так что они непременно позаботятся о тебе».

Сказав это, он велел вознице высадить его сразу после въезда в ворота и как можно скорее уехать. Власти ашрама отказались принять присланный Мудальяром груз. Они наняли другую повозку и отправили его обратно, прямиком в дом Мудальяра.

Мудальяр, не желавший его возвращения, отказался впускать его. Вместо этого он нанял еще одну повозку и велел вознице снова сдать Перумала Свами для проживания в ашрам.

Ашрам снова отказался принять его и в очередной раз отправил его обратно в дом Мудальяра. Мудальяр в итоге признал поражение и позволил Перумалу Свами остаться.

В конце концов, одинокий и брошенный, Перумал Свами умер в 1950 году на каменной скамье где-то в городе.

В то время очень немногие испытывали к нему сочувствие. Практически все пришли к выводу, что все его беды навалились на него в результате кампаний, которые он вел против Бхагавана.

Строительные работы II

На протяжении всех лет с 1930 по 1938 год я был более или менее полностью задействован в строительных работах. Самой большой работой, за которую я взялся за этот период, было строительство новой столовой и кухни.

Ежедневно около тридцати-сорока каменщиков работали над постройкой здания площадью около двадцати пяти квадратных ярдов. К счастью, Бхагаван проявлял живой интерес к этому строительству, руководя мной на всех стадиях работы.

По вечерам, когда я приходил к нему с ежедневным отчетом, он говорил мне, какие работы нужно сделать на следующий день. Если предстояло сделать что-то сложное, он объяснял, как с этим справиться.

Первое, что мне нужно было сделать, – это разрушить собственное жилище. На месте новой кухни стояло около десяти хижин из кокосовых листьев, включая и мою собственную. Все их нужно было разобрать и заново собрать в другом месте. Примерно в то же время напротив склада был построен домик с черепичной крышей. Я перебрался в этот домик и прожил в нем много лет.

Как-то раз, когда строительство столовой было в полном разгаре, случилась сильная гроза, которая помешала мне получить указания Бхагавана. В то время я имел обыкновение беседовать с Бхагаваном о строительных делах, когда после ужина он выходил из столовой. В ту ночь из-за дождя он сразу отправился в холл, не поговорив со мной.

Другой шанс для разговора в тот вечер так и не представился, потому как в те дни Бхагаван не любил обсуждать свои планы прилюдно.

На следующее утро, еще до начала работ, я пошел к Бхагавану и спросил его: «Какой план на сегодня?» Бхагаван ответил: «Свами – внутри тебя. Иди и работай».

Это слегка шокировало меня, поскольку я уже привык полагаться на советы Бхагавана. На самом деле Бхагаван сделал мне своего рода комплимент. Его отказ помогать мне указывал на то, что теперь он уверен, что я приобрел достаточно знаний, чтобы самостоятельно вести строительство.

Прежде чем отправиться на строительный участок и дать свои указания, я произнес про себя молитву Бхагавану, прося его руководить моей работой.

Где-то в девять утра Бхагаван пришел из холла посмотреть, чем я занимаюсь. Проинспектировав работу, он улыбнулся и произнес единственное слово «Беиш!», что означает «Очень хорошо!», вручив мне таким образом «строительный диплом».

Со строительством столовой связано два небольших инцидента, о которых стоит рассказать. Первый – хороший пример того, насколько Бхагаван не любил, когда преданные проявляли к нему повышенное внимание.

Я стоял на солнцепеке, руководя разгрузкой извести. У меня был зонтик, защищавший меня от солнца, и темные очки для защиты от известняковой пыли. Когда Бхагаван подошел посмотреть, что я делаю, я снял сандалии и опустил зонтик в знак уважения.

Бхагаван немедленно отчитал меня: «Почему ты ведешь себя так, когда видишь меня? К чему такое особое внимание ко мне? Эти вещи призваны защитить тебя от солнца и пыли. В следующий раз я приду проведать тебя только в том случае, если ты пообещаешь держать зонт над головой, а сандалии оставить на ногах».

Второй случай более любопытен. Я вел работы по строительству столовой, когда осознал, что мое эго становится очень сильным. Я ощутил, как во мне растет ненужное чувство гордости и успеха: «Я в ответе за все это! Я один руковожу этой огромной работой!»

Пока я сокрушался по поводу этих настойчивых мыслей, Бхагаван пришел проведать меня. Прежде чем он успел приблизиться ко мне, я увидел, как черное, подобное тени, облако покидает мое тело. Как только оно исчезло, я почувствовал, что с ним ушли мои эгоистичные мысли.

Я рассказал Бхагавану об этом странном происшествии. Он подтвердил, что произошло что-то необычное, процитировав известную тамильскую пословицу: «Злые духи бегут, завидев священника».

До сооружения столовой Бхагаван всегда намеренно давал мне указания по строительным работам, когда никто более не слышал. Поскольку никто никогда не видел, как Бхагаван говорит со мной о строительных делах, некоторые преданные решили, что я провожу в жизнь собственные замыслы, а не замыслы Бхагавана.

Длительное время я был крайне непопулярен среди этих людей, поскольку все они думали, что я растрачиваю деньги ашрама, сооружая чрезмерно большие здания. У меня не было никакой возможности опровергнуть их обвинения, потому что в первые несколько лет моего руководства строительством Бхагаван ни разу открыто не признал, что все замыслы принадлежат ему.

По какой-то причине Бхагаван хотел, чтобы его роль в строительной программе оставалась в секрете. Несколько раз он говорил мне: «Не рассказывай никому, что я велел тебе сделать это, просто выполняй работу. Кроме того, не говори людям, что ты собираешься делать в будущем. Если люди узнают о твоих дальнейших планах, они придут со своими собственными идеями и попытаются убедить тебя следовать им. Если случится что-то подобное, ты наверняка окажешься в замешательстве».

Бхагаван даже посоветовал мне, как избежать необходимости отвечать на вопросы. «Если к тебе подойдут инженеры и спросят, как ты собираешься осуществлять все эти работы, скажи им: „Я сейчас очень занят. У меня нет времени объяснять". И затем ступай прочь и займись каким-нибудь делом. Многих интересует это строительство. Все они были бы рады поделиться с тобой своими соображениями. Если ты начнешь слушать их, это только усложнит твою работу».

Установка на полную секретность изменилась вскоре после прихода в ашрам майора Чадвика. Чадвик часто приходил посмотреть, как я работаю, и когда в полдень мы с Бхагаваном совершали инспекционный обход, он нередко сопровождал нас.

Обычно во время этого обхода Бхагаван давал мне инструкции, поскольку в это время суток мы могли побыть одни на строительной площадке. Бхагаван продолжил говорить со мной о своих замыслах, когда Чадвик стал сопровождать нас на нашей полуденной прогулке.

Когда позднее Чадвик услышал, что многие в ашраме считают, что я действую по собственному усмотрению, он счел необходимым сообщить всем, что лично наблюдал, как Бхагаван дает мне указания. Когда «секрет» сделался всеобщим достоянием, Бхагаван перестал делать вид, что не имеет отношения к строительству, и начал открыто давать мне инструкции прямо в холле.

До этих перемен я испытал множество трудностей с персоналом офиса и некоторыми рабочими ашрама. Те, кто полагал, что я впустую трачу деньги на собственные грандиозные проекты, отказывались помогать, когда мне требовалась их помощь.

Например, в саду ашрама с утра до вечера трудились шесть-восемь человек, но всякий раз, когда я просил их помочь, руководящий ими отказывался их отпускать.

Собственно говоря, в какой-то момент мое положение в ашраме было столь низким, что никто не желал содействовать мне. Мне приходилось полагаться исключительно на нанятых рабочих.

Однажды в этот период, когда я вместе с Бхагаваном ел иддли, он сказал мне: «Я хочу, чтобы сегодня утром, до прихода каменщиков, ты перетащил несколько больших камней». Когда Бхагаван пояснил, какие именно камни, я сразу же понял, что это работа не для одного человека.

«Как мне справиться с этим? – спросил я Бхагавана. – Одному человеку это не по силам. Служащие в офисе не позволят никому из рабочих ашрама помочь мне». «В таком случае, – сказал Бхагаван, – я сам пойду и помогу тебе».

Когда служащие офиса узнали, что Бхагаван вызвался выполнить тяжелую ручную работу, потому как никто больше не обнаружил такого желания, то немедленно послали человека по имени Муни Свами помочь мне. Поскольку вскоре стало известно, что сам Бхагаван хотел, чтобы работа была сделана и сделана быстро, другой человек по имени Данупиллай также пришел мне на помощь. Втроем мы, с небольшой помощью Рагхавендры Рао, сумели закончить работу до прихода каменщиков.

Я столкнулся со схожим отсутствием поддержки и со стороны кухонного персонала. У самого меня проблем с едой не возникало, поскольку Бхагаван и Чиннасвами сказали работникам кухни, что я могу брать там все, что захочу. Тем не менее им было велено не давать еды никому из нанятых мною рабочих.
Рабочим, задействованным на других работах в ашраме, разрешалось есть в столовой.

Как-то раз один из моих рабочих пришел ко мне и сказал, что ничего не ел с утра. Он надеялся, что ашрам накормит его завтраком. Именно этот человек должен был в тот день выполнить очень важную работу. Без ее выполнения никто из других рабочих не мог приступить к своим заданиям.

Чтобы не обидеть этого человека, я отправился на кухню и сказал находящимся там женщинам: «Я опять проголодался. Пожалуйста, дайте мне еще немного иддли». Одна из женщин ответила: «Да ты ведь только что поел. Почему ты просишь еще?»

В этот момент я услышал, как Бхагаван громко рассмеялся. Он работал в той части кухни, которую я не мог видеть. Я почувствовал, что не смогу снова солгать, когда Бхагаван слушает меня, поэтому сказал женщине: «Ты ведь дашь мне их только в том случае, если я скажу тебе, что сам собираюсь съесть их. На самом деле они нужны для одного из моих рабочих».

Тогда Бхагаван появился с широкой улыбкой на лице и велел ей дать мне иддли, о которых я попросил.

Все мы считали Бхагавана абсолютно честным и правдивым человеком, поэтому для меня стало большой неожиданностью, когда я услышал от него о том, что он солгал трижды с того дня, как покинул дом и отправился к Аруначале.

Первый раз, сказал он, это случилось в доме Мутхукришны Бхагаватара, по пути к Аруначале. В том месте он сказал, что потерял все деньги и вещи, что не было правдой.

(В доме Мутхукришны Бхагаватара он отдал в залог свои серьги, чтобы получить деньги для продолжения путешествия в Тируваннамалай. Он не потерял вещи-у него просто не было достаточно денег, чтобы завершить путешествие.

Вторая ложь была сказана в день, когда его мать остановилась с ним в Павалакундру. Павалакундру – храм, расположенный на небольшом обнажении скальной породы, где-то в 300 ярдах от главного храма Аруначалешвара.

Бхагаван жил там некоторое время в 1890 году. Эта история, должно быть, произошла во время одного из его более поздних визитов, поскольку его мать переехала к нему лишь в 1915-м г. Похоже, С. С. Коэн («Гуру Рамана», с. 13– 14) описал этот инцидент, однако перенес место действия в Скандашрам. Когда я упомянул об этом Аннамалаю Свами, он сказал мне, что уверен: Бхагаван рассказывал ему, что дело было в Павалакундру.)

Как-то раз, когда Бхагаван сидел в храме будто бы в состоянии самадхи, его мать решила отправиться в город, чтобы навестить Эчаммал. Прежде чем уйти, она решила запереть Бхагавана внутри храма, чтобы никто не мог помешать или навредить ему. На самом деле Бхагаван не был в самадхи, он просто сидел с закрытыми глазами.

Как только мать ушла, он просунул руку в дыру в двери, убрал засов и вышел. Оказавшись таким образом на свободе, он снова запер дверь на засов. Когда мать вернулась, она была поражена, увидев его сидящим снаружи возле запертой двери. Бхагаван видел, что она решила, что он обрел особую сиддхи (силу), позволившую ему пройти сквозь плотную материю.

Шутки ради он подтвердил ее подозрения. Когда она спросила: «Как ты выбрался наружу?», он посмотрел очень серьезно и ответил: «Через акашу (пространство или эфир)».

Третья ложь была сказана в Скандашраме. Однажды, когда у матери Бхагавана была сильная ушная боль, Бхагаван попросил ее наклонить голову так, чтобы он смог осмотреть внутреннюю поверхность уха. Увидеть он ничего не смог, однако, рассматривая ухо, Бхагаван сделал вид, будто обнаружил в нем осу. По ходу дела он давал матери короткий отчет о своих действиях: «Там внутри ползает оса. Она выходит. Сейчас она стоит прямо у выхода. Теперь она улетела!»

Мать была так уверена, что эта воображаемая оса стала причиной ее боли, что когда Бхагаван сказал: «Теперь она улетела!», боль полностью исчезла.

Для работ над столовой я нанял как мужчин, так и женщин. Некоторые женщины были весьма привлекательны, и, должен признаться, время от времени меня мучили сексуальные желания.

Я говорил с Бхагаваном об этой проблеме практически с самого начала моей деятельности в ашраме. Я сказал ему: «Я не хочу мокшу (освобождение). Я просто хочу, чтобы влечение к женщинам не проникало в мой ум». В тот раз Бхагаван рассмеялся и сказал: «Все махатмы (великие души) стремятся только к этому».

Его ответ убедил меня в том, что не один я страдаю от этой проблемы, однако он не дал мне ключ к тому, как мне справиться с ней.

Я сформировал теорию, что если мне не придется целый день наблюдать за тем, как работают женщины, то мне будет намного легче избежать сексуальных мыслей.

В те дни мы платили мужчинам-рабочим четыре анны в день, а женщинам-работницам – три анны. Мне пришло в голову, что если я заменю всех женщин-работниц мужчинами-рабочими по стоимости в несколько анн, то смогу купить себе немного покоя ума. Поэтому я сказал женщинам, что в дальнейшем работы для них больше не будет.

Тем же вечером Бхагаван, как обычно, стал спрашивать, какие работы я планирую на следующий день. Я сказал ему: «Несущие стены уже закончены. Завтра я намереваюсь положить большое количество песка внутри здания, чтобы поднять его основание до уровня пола в столовой».

Тогда Бхагаван спросил: «Сколько мужчин и сколько женщин ты нанял?» Я ответил Бхагавану, что не нанял женщин вовсе, и объяснил причину. Объяснения мои совершенно не убедили Бхагавана. Он считал бессмысленным наказывать так женщин просто потому, что я не способен контролировать свой ум.

«Почему ты сказал, что работницы больше не требуются? – спросил он. – Найми женщин на работу. Найми женщин на работу. Найми женщин на работу».

Еще раньше я заметил, что, когда Бхагаван хотел подчеркнуть важность какой-то определенной идеи или фразы, он повторял ее три раза. Я последовал его указаниям и заново нанял всех женщин.

Мне вспоминается другой случай, когда мои сексуальные помыслы чуть было не взяли надо мной верх.

Дело было в середине лета в час дня. Я сидел напротив входа на склад, когда увидел очень красивую женщину, идущую на даршан к Бхагавану. Несколько минут спустя она вышла из холла и отправилась в сторону холма. Я был так очарован ею, что подумал, уж не богиня ли это в человеческом обличье.

Я почувствовал, как сильное сексуальное желание поднимается внутри меня. В этот момент внезапно появился Бхагаван и увидел, в каком состоянии находится мой ум. Он позвал меня на улицу, попросив встать под солнцем на большой камень возле склада.

Поскольку на мне не было сандалий, расскаленный камень причинил моим стопам огромную боль. Бхагаван не обратил абсолютно никакого внимания на мое дискомфортное положение.

Несколько минут он спокойно говорил о различных строительных вопросах. Боль в моих горящих стопах сделалась практически невыносимой, но я не смел пошевелиться, потому как Бхагаван попросил меня встать именно на этот камень.

Через некоторое время я поймал себя на том, что боль, которую я испытывал, полностью вытеснила мое желание к этой женщине. Как только эта мысль пришла мне на ум, Бхагаван внезапно закончил наш разговор и ушел.

Я с радостью встал горящими ступнями в тень. Такое обхождение Бхагавана оказалось идеальным лекарством. Когда боль утихла, я обнаружил, что не испытываю более никакого интереса к этой женщине.

Одна из характерных черт Бхагавана заключалась в том, что часто в одних и тех же ситуациях он реагировал по-разному.

В 1938 году, когда меня снова стали мучить сексуальные желания, реакция его была совершенно иной. Три дня подряд ум мой был полон сексуальных мыслей, полон настолько, что я начал думать: «Как я смогу когда-либо достичь спасения, если подобные мысли приходят беспрерывно?» Я был так растревожен этими мыслями, что на всем протяжении этих трех дней не мог толком ни есть, ни спать.

В конце концов я решил, что Бхагаван – единственный человек, который может мне помочь. В тот же вечер я последовал за Бхагаваном, когда он отправился на прогулку, и объяснил ему свою проблему. «С тех пор как это желание к женщинам пришло ко мне несколько дней назад, я не спал и не принимал никакой пищи три последних дня. Поскольку эти мысли возникают довольно часто, что же, в конечном счете, случится со мной?»

Бхагаван, помолчав несколько минут, ответил: «Зачем ты всегда думаешь, что такая-то и такая порочная мысль пришла на ум в прошлом? Если вместо этого ты будешь медитировать „Кому пришла на ум эта мысль?" она улетучится сама по себе. Ты не ум и не тело, ты есть Я. Медитируй на это, и все твои желания покинут тебя».

Множество раз, пока шли строительные работы, Бхагаван приходил, садился на камень и наблюдал за тем, что мы делаем. Порой он даже присоединялся к работе. Он часто повторял: «Когда я нахожусь на воздухе, я более здоров. Эта софа длиной в шесть футов, на которой вы заставляете меня сидеть, все равно что тюрьма для меня».

Бхагаван часто проводил множество часов в нашей компании. Когда его охватывал дух руководства, он возвращался в холл, только если ему говорили, что новые преданные пришли получить его даршан.

В таких случаях Мадхава Свами, который присматривал за холлом в отсутствие Бхагавана, приходил и сообщал нам, что прибыли новые люди.

Помню, как-то раз Бхагаван заметил Мадхаву Свами, приближающегося к нам. Было очевидно, что он шел, чтобы сообщить о новоприбывших. Бхагаван повернулся ко мне и сказал: «Сейчас будет новый ордер на мой арест. Мне придется вернуться обратно в тюрьму».

Бхагаван всегда приветствовал возможность присоединиться к работе. Я могу привести один хороший пример этому из раннего периода моего пребывания в ашраме. В те дни у ашрама не было надежного места для хранения мешков с рисом. Им требовалось водонепроницаемое возвышение на случай, если земля станет влажной. Бхагаван попросил меня построить такое возвышение из кирпичей и цемента в маленькой хижине, которая когда-то стояла на месте старого офиса.

Когда я закончил работу, то принялся выравнивать поверхность с помощью старого кирпича, чтобы сделать ее абсолютно плоской. Бхагаван подобрал другой кирпич и присоединился к моей работе. Держа его двумя руками, он очень энергично принялся скрести. Я попытался было остановить его со словами: «Зачем Бхагаван занимается этой работой? Я легко могу соскрести все это сам». «Я делаю это, потому что мне нужно размяться, – отвечал Бхагаван. – Если я буду работать, тело мое станет более здоровым. В данный момент я не испытываю аппетита. Если я буду заниматься какой-то работой, то захочу есть. Моя проблема с газами, возможно, тоже исчезнет, если у меня будет достаточное количество физической нагрузки».

Я больше не пытался отговаривать его, поскольку было ясно, что работа доставляет ему чрезвычайное удовольствие.

Поскольку мы, как правило, не допускали, чтобы Бхагаван занимался тяжелой повседневной работой в ашраме, он поддерживал здоровый образ жизни, часто гуляя по холму. В сороковые годы он даже сочетал их с ежедневной программой укрепляющих упражнений для улучшения пищеварения. Он поднимал руки над головой и наклонялся вперед на прямых ногах, стараясь коснуться пальцев ног. Он проделывал это около тридцати раз каждое утро. Обычно он выполнял это упражнение там, где его не могли видеть другие люди, однако пару раз его замечали женщины, бродящие по холму в поисках дров для разведения огня.

Одна из них, понаблюдав за тем, как Бхагаван повторяет наклоны вперед, заметила: «Бхагаван съел слишком много еды в ашраме. Он пытается вызвать рвоту». Другая женщина с более плодовитым воображением не согласилась с этим: «Нет, это специальные упражнения. Бхагаван собирает на холме камни и превращает их в золото. Он использует это золото, чтобы оплатить строительство Храма Матери. А как еще ему оплатить его? Человек, которого ты видишь рядом с ним (служитель Бхагавана), выполняет роль часового. Он следит за тем, чтобы никто не помешал Бхагавану, пока тот делает золото. А еще он не дает другим людям украсть его и помогает относить его обратно в ашрам».

Возрастающее процветание ашрама в сороковые годы широко обсуждалось местными жителями. Многие из них, не имеющие никакого представления о том, как на самом деле финансировался ашрам, пришли к выводу, что руководство ашрама подделывает деньги, чтобы профинансировать его развитие.

Я слышал, как многие из тех, кто не являлся преданным, развивали эту теорию. Однажды, когда я стоял возле офиса ашрама, то увидел, что один из местных деревенских жителей наблюдает за тем, как Мауни Шриниваса Рао что-то печатает.

Деревенский житель, который никогда до этого не видел печатной машинки, решил, что это, должно быть, тот самый аппарат, производящий все фальшивые купюры.

Рядом с офисом находилось помещение для хранения багажа, куда преданные могли сдать свои сумки, прежде чем отправиться на даршан. Поскольку у входа в это помещение всегда находился сторож, охраняющий пожитки преданных, многие жители окрестных деревень пришли к заключению, что это, должно быть, та самая комната, где изготовляются и хранятся деньги.

Бхагаван совершал частые прогулки отчасти для улучшения пищеварения, отчасти для того, чтобы снять одеревенелость в коленях.

Еще в свои первые годы в ашраме я заметил, что Бхагаван страдает от ревматического опухания и болей в коленях. С течением лет проблема эта все больше и больше давала знать о себе. На этот счет у Бхагавана была любимая шутка, которую он не раз повторял. Он говорил: «Хануман поймал Раму за ноги, а его отец поймал за ноги меня».

В индуистской мифологии отец Ханумана – Ваю, бог ветра. Хануман, царь обезьян, – один из самых выдающихся преданных Рамы. На тамили мы всегда говорим, что в ноге находится ваю, если нога начинает опухать. Служители Бхагавана регулярно массировали ему колени, втирая масло, однако особого облегчения это не приносило. Боль была столь жестокой, что его служителям приходилось подкладывать ему под колени подушку, поскольку сидеть с вытянутыми ногами было ему слишком больно.

Если посмотреть на известную фотографию, которая сейчас стоит на софе в старом холле, можно увидеть, как использовались эти подушки, поддерживающие его согнутые ноги. Бхагаван разрешал своим служителям делать ему массаж, однако сам он больше верил в упражнения как средство для облегчения боли. Он говорил: «Если я не буду гулять каждый день, ноги будут болеть».

Как-то раз, когда я с помощью масла массировал ноги Бхагавана, вошла пожилая женщина и спросила меня, в чем проблема. Я сказал ей: «Я массирую Бхагавану ноги, потому что они болят». Женщина подняла на смех мое объяснение. «Бхагаван не чувствует никакой боли, – сказала она. – Ты только очищаешь себя от грехов, делая это».

Когда Бхагаван пытался помочь нам в наших повседневных работах, то сталкивался с большим сопротивлением со стороны живших в ашраме преданных. Многим из нас казалось, что мы не проявим должного уважения, если позволим ему заниматься ручным трудом.

Как-то раз, например, в первые годы моего пребывания в ашраме, преданные провели неофициальное собрание, чтобы распределить между собой все работы, которые нужно было выполнить в тот день. Кто-то вызвался готовиться, кто-то – заняться уборкой и т. д. В конце собрания Бхагаван, который не получил никакого задания, объявил: «Есть еще одна работа, про которую вы забыли. Никому не была поручена стирка. Если все вы дадите мне свои вещи, я отнесу их к Яма Тиртхаму и все их постираю».

Никто не хотел, чтобы Бхагаван занялся этим. Мы поручили стирку кому-то другому и оставили его без работы.

(Яма Тиртхам – резервуар примерно в миле от ашрама. В индийском английском «резервуар» означает созданное человеческими руками сооружение размером больше колодца, предназначенное для хранения дождевой воды. В Яма Тиртхаме вода есть целый год, в то время как резервуары рядом с ашрамом в летние месяцы часто пересыхают. Поэтому можно сделать вывод, что этот эпизод имел место летом. Зимой белье стиралось бы где-нибудь поблизости.)

Иногда, правда, Бхагавану успешно удавалось затеять и самому выполнить работу. Однажды он решил построить кирпичную полку в алькове старой кухни. Он намеревался хранить там сосуды с соленьями (пикули). Бхагаван собственноручно вырыл землю с помощью шестифутового кадаппарая (лома). Шантамал, одна из кухарок, приготовила из нее строительную грязь. Бхагаван предпочел сделать всю работу сам, а не поручать ее мне, поскольку небрахманы на кухню не допускались.

Я работал в столовой, примыкавшей к кухне, однако не мог видеть, что делает Бхагаван, потому что очень религиозная жена одного брахмана закрывала с помощью сари вход на кухню.

Очевидно, она думала, что раз я не брахман, то не должен даже видеть, что происходит на кухне. Когда Бхагаван оторвал взгляд от своей кирпичной кладки и увидел, что она делает, то сказал: «Зачем ты держишь так сари? Это же всего лишь наш Аннамалай Свами».

В этот момент вдруг появился Чиннасвами. Он улыбнулся мне и сказал: «Бхагаван присвоил тебе новый титул, „Ишта Брахман" (любимый брахман)».

В качестве пояснения следует сказать, что, хотя Бхагаван сохранял нормы кастовой ортодоксии в деле приготовления пищи, прежде всего ради своих преданных-брахманов, которые в противном случае отказались бы есть в ашраме, он не одобрял некоторые крайние формы ее проявления.

Был и другой вид упражнений, которым увлекался Бхагаван: изготовление тростей. Он занимался этим тогда, когда ничему более не требовалось его время или внимание.

Однажды я наблюдал, как он очень энергично изготовил несколько штук. Чиннасвами купил небольшую связку дров, и Бхагаван попросил своего служителя отобрать четыре или пять прямых палок. Сначала небольшим ножом он очистил внешнюю поверхность палок, затем отшлифовал их кусочками стекла. Завершающая шлифовка была выполнена с помощью листвы. Опилки покрыли все тело Бхагавана. Некоторые из них остались на том месте, где упали. Другие были унесены ручейками пота, стекавшими у него по всему телу.

Я попытался было обмахивать его, но Бхагаван остановил меня со словами: «Я работаю, чтобы пропотеть. Если позволить поту течь беспрепятственно, тело будет здоровым. Если ты будешь вот так махать, весь пот исчезнет».

Поскольку в те дни электрических вентиляторов не было, все вентилирование приходилось проделывать вручную. Обычно, когда люди принимались обмахивать его, Бхагаван просил их прекратить. Однако некоторые преданные, вроде Мудальяр Патти, настойчиво продолжали обмахивание.

Однажды в середине лета, когда тело Бхагавана блестело от пота, я увидел, как Бхагаван выхватил веер из рук Мудальяр Патти, поскольку она пыталась незаметно обмахнуть его. За несколько минут до этого он уже сказал ей: «Махать не надо». Когда он забрал у нее веер, то сделал свое обычное замечание: «Свободный выход пота полезен для тела. Зачем ты пытаешься остановить его, обмахивая меня?»

До моего появления, когда деятельности в ашраме было немного, Бхагаван проводил большую часть своего времени, сидя в холле. Он регулярно работал на кухне и уходил гулять по холму, однако большую часть дня вел довольно-таки сидячий образ жизни.

Все это изменилось, как только начались строительные работы. Он часто выходил посмотреть, чем мы занимаемся, засыпал нас советами и указаниями и время от времени сам присоединялся к работе. Некоторые люди полагают, что ашрам сам собою разросся вокруг Бхагавана, безо всякого вмешательства с его стороны. Эти люди быстро изменили бы свое мнение, если бы увидели, как в тридцатых годах работал Бхагаван.

Именно Бхагаван – и только он один – решал, когда строить здания, где их строить, какого размера им быть, какие материалы использовать и кому вести строительные работы.

Бхагаван говорил: «Меня не занимает вся эта деятельность здесь. Я просто наблюдаю за всем происходящим».

С позиции Я, должно быть, так и есть. Но с относительной точки зрения могу сказать, что ни один камень в ашраме не был сдвинут без его ведома и согласия.

Как я уже говорил раньше, единственная область, с которой он не желал иметь дело, были финансы. Он начинал строительные проекты, когда денег для их осуществления в наличии не было, беспечно пропуская мимо ушей все прогнозы Чиннасвами о близком финансовом провале.

Он никогда ни у кого не просил и запрещал Чиннасвами просить подаяние от имени ашрама; однако же каким-то образом поступающих пожертвований хватало, чтобы завершить строительство каждого здания.

Чиннасвами, считавший, что в конечном счете несет ответственность за денежные отношения ашрама, как правило, сильно переживал, когда Бхагаван брался за проекты, у которых не было должного финансового фундамента. В таких случаях я часто слышал, как Бхагаван говорит: «Я здесь, ему не стоит переживать».

Всякий раз, когда Бхагаван произносил это, я передавал его слова Чиннасвами. Слова эти на некоторое время поднимали ему настроение, однако эта вновь обретенная уверенность обычно рассеивалась всякий раз, когда приходил очередной крупный счет.

Бхагаван надеялся, что преданные будут также равнодушны к финансам ашрама. Хотя он разрешал преданным жертвовать ашраму деньги, если им того хотелось, он не желал, чтобы дарители принимали участие в финансовых делах ашрама.

Один раз, например, когда Бхагаван был очень болен, Морис Фридман отдал 100 рупий Чиннасвами и попросил его купить на них фрукты для Бхагавана. По тем временам это была очень большая сумма денег.

Чиннасвами, зная, что Бхагаван не станет есть фрукты, если они не будут поделены поровну между всеми, решил, что это будет пустой тратой денег, если каждый день покупать всем в ашраме фрукты.

Через несколько месяцев Фридман пришел и спросил Чиннасвами, были ли его деньги потрачены так, как он просил. Чиннасвами рассердился на него и сказал, что расходы ашрама – не его ума дело. В этом случае Бхагаван поддержал Чиннасвами. Когда Фридман пришел в холл, чтобы пожаловаться, что его пожертвование не было потрачено должным образом, Бхагаван сказал довольно гневно: «Когда отдаешь что-либо, то должен считать вопрос закрытым. Как смеешь ты использовать этот дар для содействия своему эго?»

Для Бхагавана действия сами по себе не были ни плохими, ни хорошими; его всегда больше интересовали мотивы и состояния ума, побудившие к ним.

В течение того периода, когда я занимался ашрамным строительством, несколько заезжих инженеров, также являющихся преданными, решили предложить свои услуги, изготовив чертежи различных строений, строительство которых вот-вот должно было начаться.

Чиннасвами хотел, чтобы я осуществил эти замыслы, что было невозможно, потому как для каждого здания, строительством которого я, по его желанию, должен был заняться, существовали различные и противоречащие друг другу проекты.

Когда наши попытки найти приемлемый компромисс закончились лишь еще большей путаницей и отсрочкой строительства, я посоветовал представить все проекты Бхагавану, чтобы он принял окончательное решение. Я отнес все чертежи в старый холл, но Бхагаван даже не стал разворачивать их.

Отложив их в сторону, он заметил:

«Еще до того как мы пришли сюда, все эти здания уже были спроектированны высшей силой. В каждый назначенный момент все вещи случатся согласно этому замыслу. Так зачем нам беспокоиться из-за всех этих рукописных планов?» Именно сам Бхагаван выполнил все чертежи ашрамных строений.

Каждый день до начала работ он говорил мне, что нужно сделать. Порой, если указания были слишком сложными, он набрасывал несколько линий на листе бумаги, чтобы пояснить или проиллюстрировать то, о чем он говорил. Эти маленькие чертежи были единственными планами, которыми мы когда-либо пользовались. За исключением Храма Матери, который был построен в соответствии с планом главного стхапати (храмового архитектора), и склада, первоначальный проект которого был выполнен местным строительным подрядчиком, все прочие здания были построены по собственным неформальным проектам Бхагавана.

Когда Бхагаван давал мне проект, он всегда говорил, что это всего лишь предложение. Он никогда не позволял себе приказывать мне. Обычно он говорил: «Этот проект только что пришел мне в голову. Если хочешь, можешь выполнить его. Если нет – забудь о нем». Разумеется, всякий раз, когда Бхагаван говорил так, я воспринимал это как непосредственное указание. Я ни разу не отказался от работы и никогда не предлагал внести какие-либо изменения в планы Бхагавана.

Когда столовая и кухня были почти закончены, Чиннасвами пришел ко мне с собственным секретным планом. Он хотел, чтобы на крыше столовой я построил комнату для Бхагавана. Он также хотел, чтобы в этой комнате я установил лифт, который бы соединял ее с нижним этажом столовой. Он желал устроить все это для того, чтобы преданным требовалось его разрешение на получение даршана Бхагавана. Только тем, кто получит его разрешение, было бы позволено войти в лифт. Чиннасвами попросил меня рассказать об этом плане Бхагавану.

Обрисовав мне в общих чертах детали, он сказал: «Ты бываешь у Бхагавана каждый день, помогая ему принимать ванну. Бхагаван всегда говорит с тобой напрямую о своих строительных замыслах. Пойди и обсуди этот вопрос с Бхагаваном и посмотри, сможешь ли ты получить его согласие на этот план. Если тебе удастся получить его одобрение, я присвою тебе высокий титул „Сэр Аннамалай Свами". Может быть, я даже присвою тебе более высокий титул».
Вся эта идея была крайне нелепой, и я знал, что Бхагаван никогда не одобрит ее.

За много лет до этого, когда хозяин пещеры Вирупакша попытался взять под свой контроль доступ к нему Бхагаван в ответ покинул пещеру. Я знал, что он никогда не согласится ни на один план, который станет препятствием между ним и преданными. Тем не менее, думал я, не будет вреда, если рассказать ему о задумке Чиннасвами. Я решил, что ясно дам понять, что идея эта не моя.

Когда позднее в тот день я подходил к двери ванной комнаты с намерением рассказать Бхагавану об этом плане, он крикнул мне: «Остановись! Не заходи внутрь! Не приходи сегодня!»

Я был потрясен. Все те годы, когда я помогал Бхагавану принимать ванну, не было случая, чтобы меня не впустили. Я решил, что это необычное приказание служит признаком того, что он знает, зачем я шел к нему. Более того, я чувствовал, что этот отказ видеть меня означает, что он настолько против этого плана, что даже не пожелал обсуждать его со мной.

Я отправился обратно к Чиннасвами, объяснил, что произошло, и сказал ему, что не хочу больше иметь ничего общего с этим проектом, потому что теперь я уверен: Бхагаван совершенно против него. Я добавил: «Если хочешь одобрения Бхагавана, то сам попроси его».

Чиннасвами признал поражение. Поскольку он слишком боялся Бхагавана, чтобы напрямую обратиться к нему с таким вызывающим проектом, то про весь план было забыто.

Мои отношения с Чиннасвами улучшились со времени наших ранних ссор из-за склада и коровника. По-прежнему время от времени он пытался давать мне указания по поводу строительства, но поскольку он знал, что я работаю непосредственно на Бхагавана, то никогда особенно не жаловался, когда я отказывался выполнять их.

Им всегда владела странная идея о том, что каким-то образом я могу одновременно выполнять совершенно противоречащие друг другу указания – его и Бхагавана. Он, бывало, говорил мне: «Хотя ты и повинуешься Бхагавану, ты должен также повиноваться и мне».

Чиннасвами всегда стремился взять под свой полный контроль все, что происходило в ашраме. Факт того, что по сути у него не было никакого контроля над строительными проектами или надо мной, раздражал его чрезвычайно. Это, я думаю, было основной причиной всех разногласий между нами.

Хотя внешне и сохраняя видимость вражды, с течением лет Чиннасвами начал выказывать глубокое уважение к моей работе и доброжелательный интерес к моему общему благосостоянию. Он нередко справлялся о моем здоровье и часто напоминал мне, чтобы я ел как следует. Он даже распорядился, чтобы для меня разогревали воду, чтобы я мог принять горячую ванну в конце каждого дня. Он говорил мне: «Если ты заболеешь, кто будет вести работы? Ты должен хорошенько есть и стараться отдыхать как следует». Отчасти его кампания по поддержанию моего здоровья выразилась в том, что он наказал женщинам, работавшим на кухне, приносить мне с регулярными интервалами пахту, пока я работал.

Бхагаван решил, что крыша столовой должна быть выполнена в стиле, называемом «мадрасская терраса»; это означает плоскую крышу с рядами кирпичной и известковой кладки, поддерживаемую деревянными балками.

В день, когда мы начали класть кирпичи, я задействовал около тридцати каменщиков. По каким-то причинам ни один из них, казалось, не был сильно заинтересован в хорошем результате. Когда я в первый раз заметил, насколько плохо они выполняют работу, то сказал им: «Нас всех скоро не станет, но эти здания простоят еще долгие годы после того, как мы умрем. Поэтому нам нужно постараться сделать их как можно более прочными».

Я сказал всем каменщикам: «Вы должны положить необходимое количество цемента между кирпичами. Если вы этого не сделаете, кирпичи не будут прочно держаться на своем месте». Каменщики и так знали это, но многие из них, включая главного каменщика, пренебрегли моими указаниями. В конце концов я принялся кричать на главного каменщика: «Ты здесь главный! Если ты не будешь делать работу как надо, как можно рассчитывать на то, что твои рабочие будут делать ее правильно?». Мои крики никак не сказались на качестве работ. К десяти утра я успел так накричаться, что совершенно охрип. Я отправился к Бхагавану и просипел: «Я больше не могу эффективно руководить этими людьми. От громких криков я потерял голос. Но если не кричать на рабочих, то они и не подумают работать как следует».

Бхагаван отнесся с вниманием к моей проблеме. «Пойди и отдохни, – сказал он. – Я сам присмотрю за работой».

Бхагаван вышел из холла, позвал Чиннасвами и человека по имени Субраманиам и поднялся на крышу, чтобы руководить работами. Субраманиам, обладавший очень громким голосом, взял на себя обязанность «главного по крикам», пока Бхагаван и Чиннасвами следили за тем, чтобы рабочие старательно делали свое дело. С тремя людьми, следящими за кладкой кирпича, ведение строительства пошло куда более эффективно. Качество работы улучшилось, и вскоре строительство было завершено.

В те дни я часто страдал от боли в горле, поскольку мне приходилось много кричать на рабочих. Сампур-наммал, одна из кухарок, время от времени варила напиток из рисовой воды, ги и пальмового сахара и приносила мне его в высоком стакане. Она повторяла, что он полезен при боли в горле. Я пил эту микстуру каждый день, так как обнаружил, что, как и говорила Сампур-наммал, она весьма эффективно смягчает боли в горле.

Она подавала мне этот напиток с такой любовью и преданностью, что однажды я спросил: «Это Бхагаван попросил тебя варить для меня напиток?» Она ответила с легким презрением: «Для кого ты работаешь? Разве Бхагавану непременно нужно просить меня сделать что-то подобное?»

Мне часто приходилось сердиться на рабочих, чтобы добиться выполнения работы. Практически с самого начала своей деятельности я обнаружил, что если не покричать как следует, то количество и качество работы ухудшится. Однажды я зашел слишком далеко и даже ударил одного из рабочих, потому что он намеренно не подчинился мне. Это случилось в тот день, когда я вел строительство столовой.

Ранее тем же утром, до прихода рабочих, Бхагаван попросил меня поручить каменотесу вытесать камень длиной полтора фута. Размеры должны были быть точными, потому что камень предназначался для определенного места в стене столовой. Поскольку Бхагаван дал мне очень точные указания по поводу этого камня, я велел каменотесу быть очень осторожным, когда он будет резать его. Я дал ему детальные указания, как обрезать камень таким образом, чтобы он не раскололся.

Пока я вел другие строительные работы, каменотес, проигнорировав все мои указания, расколол камень, пытаясь разрезать его иначе. Когда, вернувшись, я увидел, что он сделал, то так рассердился, что ударил его по спине. Это произошло примерно в девять утра. Весь оставшийся день я чувствовал себя очень виноватым из-за того, что вышел из себя таким образом.

Вечером, давая ежедневный отчет, я покаялся Бхагавану и извинился за свое действие.

Бхагаван спросил меня: «Когда пришел этот гнев, и когда ты его ударил?» Я ответил, что инцидент произошел около девяти утра. «Гнев, пришедший в девять утра, уже ушел, – сказал Бхагаван. – Зачем ты все еще думаешь о том, что рассердился и ударил кого-то? Зачем ты все еще носишь эти мысли в своем уме? Вместо того чтобы чувствовать себя виноватым из-за того, что сделал, спроси себя: „К кому пришел весь этот гнев?“. Найди истинную природу того человека, который рассердился сегодня утром. Тот гнев был необходим для действия. Теперь все это позади, тебе больше не нужно думать об этом. Так отбрось воспоминание о гневе и переходи к следующей работе».

За годы моего пребывания в Раманашрамаме Бхагаван сам дважды ударил меня по спине, но в обоих случаях это было скорее шуткой, нежели гневом.

Первый удар я получил, когда мы стояли напротив старого холла, обсуждая постройку новых ступеней. Это была небольшая по объему работа, требующая около трех пади цемента. Когда Бхагаван спросил: «Сколько ступеней нам нужно?», я решил, что он спрашивает меня о количестве цемента, потому что по-тамильски ступени тоже называются «пади». Я сказал ему, что трех пади цемента будет достаточно, чтобы выполнить работу. Бхагаван спросил о числе ступеней три раза, и три раза я отвечал ему, сколько цемента потребуется. В конце концов Бхагаван нашел выход из тупика, хлопнув меня по спине и сказав: «Я говорю о ступенях, а ты говоришь о цементе». Я немедленно понял свою ошибку, и мы оба от души посмеялись над этим.