«Исследование Вечного»

У Раманы Махарши была другая точка зрения на проблему, которая, по сути, представляет собой ту же самую проблему: на предотвращение объективизации.

Он начинает с того факта, что первая и самая главная мысль, на которой базируются все остальные мысли – это первоначальная «я»-концепция.

Конечно же, он в полной мере осознавал, что «я»-концепция сама по себе – это ум, и настаивал на том, что ум должен быть уничтожен. Но нельзя ожидать от ума, который сам является «я»-концепцией, что он разрушит сам себя. Поэтому Махарши рекомендовал «самоисследование», как он это называл – постоянное и чрезвычайно активное вопрошание «кто я?»

Такое вопрошание успокаивает ум, потому что «я-мысль», которая является основой всей концептуализации, приостанавливает все остальные мысли, и в конечном итоге сама уничтожается в процессе, «как палка, которую используют для ворошения погребального костра, в конце концов сама поглощается пламенем».

В этом вопрошании очень важно следующее: какие бы мысли ни появлялись во время практики, им не только нельзя поддаваться, более того – их необходимо подвергать тому же самому вопрошанию: «к кому пришла эта мысль?» Конечно, ответ каждый раз будет «эта мысль пришла ко мне», а когда это «я» настойчиво и постоянно подвергается вопрошанию «кто есть этот «я»?», ум отступает, возникающие мысли затихают, и феноменальный мир перестает восприниматься как объективная реальность.


Нисаргадатта Махарадж категорически утверждал, что «понимание – это всё». Под «пониманием», очевидно, он имел в виду нечто намного более глубокое, чем простое интеллектуальное понимание.

В ответ на такое невероятно простое утверждение, что нужно только «понимание», часто возникает вопрос: но что нужно «сделать»? Махарадж часто от души смеялся и говорил, что всё, что нужно «сделать» – это «сидеть тихо».

Слова, которые использовал Махарадж, на языке маратхи звучали как «свастха баса»; разговорный и самый очевидный перевод этого выражения – «сидеть тихо», но у этих важных слов есть и более глубокий смысл.

Если разделить слово «свастха» на «сва» («я» человека) и «стха» (укорененный в чем-либо), оно приобретает глубокий смысл – «укорененный в своей истинной природе (сознании)».

Те, кто понимал слова Махараджа буквально или поверхностно, снова спрашивали его, как им жить своей обычной жизнью, если они будут сидеть тихо.

Махарадж никогда не терял чувства юмора и говорил, что его ответ «сидеть тихо» (или «оставаться укорененным в сознании») относился к первоначальному вопросу – что нужно делать помимо «понимания» истинной природы человека.

Разумеется, это не означало, что человек должен сидеть и ничего не делать, и что ответ не относился к обыденному «я», к повседневной жизни и работе.

Принимая более серьезный тон, он объяснял, что можно жить полной жизнью и всё же при этом пребывать укорененным в сознании, точно так же, как актер играет роль принца на сцене, будучи при этом твердо укорененным в знании, что на самом деле он не богач.

И наконец, он спрашивал: если идти до конца в своем анализе, то кто задает этот вопрос?

Любое «кто» или «кому» может возникнуть только в механизме относительности, только в концептуальном пространственно-временном контексте, и, следовательно, только как кажимость в сознании, как персонаж сновидения.

С самого начала времен не могло быть никакого «кто» (и, следовательно, никакого «я»).

Полностью, абсолютно отсутствующее ноуменально, «кто» является феноменально вездесущим, присутствующим повсюду и всё время, принимая форму миллионов «я» и нося их имена.

Оно есть искатель, который ищет, и оно же – искатель, который прекращает искать, обнаружив, что ищущий сам является искомым.

«Кто» может возникнуть лишь в механизме относительности, психологическом процессе, при котором создаются физически различные объекты как образы в сознании, чтобы их можно было сравнивать друг с другом по их качествам.

Эта феноменальность – двойственность или относительность, в которой есть тот, кто воспринимает, и воспринимаемый объект – имеет место потому, что она является единственным способом, которым ноуменальность может объективировать свою субъективность.

В феноменальности всё является объектами, но при функционировании ее как проявлений такие создаваемые объекты требуют субъекта, процесс создания становится тем, кто создает, и каждый объект становится субъектом по отношению ко всем остальным объектам.

Так возникает представление о «я» или эго, но оно не может быть ничем иным как пустым представлением.

Здесь мы остановимся на мгновение и зададимся вопросом: если нет «кто» (и, следовательно, нет «я»), а есть только феноменальность как проявленная объективность ноуменального субъекта, почему кого-то может интересовать несвобода или освобождение?

Почему кого-то должно что-то интересовать? ПРОСТО ТАК ЕСТЬ. Почему «кто-то» должен интересоваться «чем-то»?

Круг завершен, и мы вернулись к невинности – но не невежеству – нашего раннего детства.

И снова возникает вопрос:
«кто» вернулся к «чьему» детству?

Вопрос задан, и есть апперцепция,
что в действительности нет «кого» – и эта апперцепция есть само функционирование, –

«кто» (и, следовательно, «я») сольется с апперцепцией, и все феноменальные «я» разделенного ума сольются в целостности и священности настоящего момента вневременности, которая является ноуменальной единственностью.

Исходя из этого, Рамана Махарши провозгласил абсолютную и основополагающую истину (которую также очень часто провозглашал (своими собственными словами) Нисаргадатта Махарадж):

Нет ни творения, ни разрушения,
Нет ни судьбы, ни свободы воли,
Нет пути и нет достижения;
Это окончательная Истина.

По этой же причине Бодхидхарма, согласно преданию, сказал китайскому императору, что нет доктрины, и в ней нет ничего святого.

Не может быть никакой доктрины, потому что есть только понимание того, что в реальности нет той сущности, которая может быть несвободной или освободиться.

Это понимание является началом и концом всей Истины – началом, потому что в отсутствие сущности все учения, методы и практики теряют смысл, и концом, потому что вне этого понимания нет никакого другого «просветления».

Если понимание достаточно чисто и достаточно глубоко для апперцепции, оно предвосхищает и отвечает на вопрос: что происходит с этим «я» в течение его жизни, в протяженности его феноменальной видимости?

Истинная апперцепция возвращает это «я», о котором было сказано столько плохого, – а также все «я» – на их законное место, потому что

апперцепция естественным образом приводит к пониманию, что ноуменальность и феноменальность, будучи полностью разделенными концептуально, ноуменально неразделимы, поскольку феноменальность является объективным выражением субъективной ноуменальности.

Значит, очевидно, что все феноменальные «я» вместе в их тотальности не могут быть отдельными от ноуменального «Я» – ноуменальное «Я» не может не быть имманентным в этих «я»: тень может быть тенью, но не может быть тени без материи.

Другими словами, ноумен одновременно трансцендентен и имманентен в проявлении.

Эта ясная апперцепция разрушает концептуальное двойственное разделение между «я» и «другими» (другими «я») и приносит понимание того, что

«я» не «живут» свой отрезок жизни как независимые и автономные сущности, а «проживаются» в тотальности функционирования.

Иными словами, «я» становится самим пониманием и автоматически исключает существование «я», которое может задать вопрос, как «ему» следует проживать свою жизнь.

Индивидуальная жизнь становится тотальностью бытия, в которой отсутствует какое-либо индивидуальное волеизъявление или не-волеизъявление, положительное или отрицательное.

Теперь можно понять, что китайский мудрец имел в виду, отвечая на жалобу ученика о том, что он не получил никаких духовных наставлений, несмотря на долгое время, проведенное с учителем.

Мудрец взглянул на своего ученика с неподдельным изумлением и сказал:

«Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не получил никаких духовных наставлений? Разве ты не видел все это время, что я ем, когда я голоден и сплю, когда хочу спать?»

Несомненно, он хотел донести до ученика мысль, что духовное просветление означает понимание того, что в действительности не может существовать никакого индивидуального «я», обладающего независимостью, свободой выбора и свободой действий,

что это понимание привело к полному уничтожению отождествления с отдельной сущностью, и результатом этого стала жизнь, которая означает лишь «проживаемость» как неотъемлемую часть тотальности функционирования – естественная, спонтанная, свободная жизнь, с полным приятием всего, что может принести жизнь не только в горизонтальной протяженности пространства-времени, но и в вертикальной ноуменальной вневременности ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС.

Иначе говоря, этими удивительно простыми словами мудрец донес тот факт, что Истина заключается в том, чтобы осознавать ТО-ЧТО-ЕСТЬ, без размышлений об этом, и полагаться на спонтанность при совершении действий, которые могут оказаться необходимыми в данный момент времени.

9. Возвращение в детство

Во многих религиях считается, что человек должен воспринимать мир и происходящее в нем, как маленький ребенок. В основе этого мнения лежит то, что ребенок не размышляет, и, следовательно, у него нет никаких представлений о жизни – он живет в кшане, настоящем моменте.

Когда Нисаргадатта Махарадж говорил об этом, иногда возникали вопросы, может ли ребенок в таком случае считаться реализованным человеческим существом. Махарадж отвечал, что сам вопрос необходимо тщательно рассмотреть, так как в нем уже содержится ответ.

Вопрос звучит так: можно ли считать ребенка осознавшим свое истинное «Я»? Ребенок не способен осознавать вообще, не говоря уже об осознании истинного «Я», потому что для осознавания чего-либо нужен интеллект, а ребенок на ранних стадиях развития не обладает интеллектом – разве что только самым элементарным.

Почти все духовные учителя считали концептуализацию препятствием к осознанию своего истинного «Я». Когда Рамана Махарши говорил «убей ум», он хорошо понимал, что ум (и интеллект) - это тот самый инструмент, который должен использоваться для осознания истинного «Я».

Развитие интеллекта – это постепенный поступательный процесс. Если бы это было не так, и если бы интеллект был присущ людям с рождения со всем своим потенциалом и возможностями, ребенок (еще не подвергнувшийся обусловливанию), несомненно, осознал бы имманентность Абсолюта во всех феноменальных объектах, единый неизменный принцип, стоящий за всеми явлениями. И в этом случае он мог бы считаться осознавшим истинное «Я».

Но тогда, если бы каждый ребенок осознавал истинное «Я», игра майи была бы закончена – да она и не могла бы начаться!

Суть в постепенной трансформации ума у человеческого существа, от состояния младенца, лишенного интеллекта как такового, к состоянию ребенка и далее, до уровня взрослого человека, обладающего вербальным мышлением.

Интеллект появляется у ребенка в возрасте примерно двух лет, а в некоторых случаях и немного позже. До этого момента ребенок обладает лишь животным уровнем мышления – оно не логическое и не вербальное. На этом уровне маленький ребенок, как и животное, на первый взгляд напоминает джняни, поскольку мышление ребенка на довербальном уровне текуче, не обусловлено интеллектом.

При таком мышлении и мысленные образы текущего момента, и уже существующие мнемонические впечатления содержат двойственное начало благодаря одновременной и согласованной конвергенции и дивергенции, гармонии и дисгармонии.

Большая разница между двумя этими состояниями – состоянием ребенка и состоянием джняни – в том, что у ребенка оба двойственных состояния одновременно сосуществуют в изначальном состоянии явного заблуждения и хаоса, которого он не осознает.

А у джняни эти конвергенция и дивергенция существуют в идеальном мире и равновесии благодаря осознанию истинного «Я», которое произошло посредством интеллекта.

Таким образом, интеллект – это основа всех различий между состоянием младенца и состоянием джняни.

Мышление младенца, как и мышление животного, ограничено реакциями на внешний мир, физическими ощущениями, связанными с внешними обстоятельствами. И образ момента в сознании младенца, и его мнемонический фон, т. е. память, ограничены физическим аспектом существования.

Младенец не может смоделировать несуществующие идеи, поэтому он совершенно свободен от любой умственной обусловленности – он свободен от чувства вины и оков связанности и от сопутствующих им представлений о свободе и просветлении.

И лишь когда сознание отождествляется с отдельным ребенком и ребенок начинает мыслить в понятиях отдельной индивидуальной сущности, он достигает уровня умозрительных идей, но при этом теряет свою первоначальную «невинность» – неспособность к концептуализации.

Ребенок начинает «думать» и выражать свои мысли словами, постепенно устанавливая связи между словами и общими понятиями. В то же самое время он начинает осознавать свою собственную индивидуальную деятельность в субъектно-объектных отношениях.

Сначала начинается волевая активность, что приводит к прочному установлению эго как автономной независимой сущности, «я» в противоположность «другим».

Детские психологи обнаружили один интересный факт: для того чтобы младенец мог о чем-то думать, ему требуется присутствие какого-либо конкретного объекта внешнего мира (то же самое касается и животных).

Когда же появляется интеллект, он требует, помимо самих реально существующих объектов, присутствия символов, представляющих эти объекты, и установления взаимоотношений между объектами и символами, чтобы такая символизация – мыслеслова – придавала «жизни» и внешнему миру ощущение связности и согласованности, чувство смысла и кажущейся стабильности на психосоматическом уровне.

В то время как младенец заботится лишь о своих физиологических нуждах, а вопрос выживания его не волнует, растущий ребенок, обладающий интеллектом, хочет жизни (интеграции, существования) и отвергает смерть (дезинтеграцию, несуществование).

На грубом уровне – соматическом – ребенок с этого момента воспринимает свое тело как реальный объект проявленной интеграции и благодаря ему чувствует себя защищенным от не-существования.

На тонком – психическом – уровне такая убежденность в собственном существовании обеспечивается символической интеграцией, выражаемой его мыслесловами.

Ребенка настолько увлекает приобретенная им способность создавать свой собственный мир мыслей-слов-форм, что он проводит огромное количество времени, создавая свой собственный воображаемый мир с событиями, которые сводятся лишь к желанной конвергенции и интеграции при полном отсутствии нежелательных дивергенции и дезинтеграции.

Таков субъективный мир, который создает ребенок и в котором игра является непрерывным источником уверенности в безопасности существования.

События в этом искусственном мире кажутся ребенку настолько реальными, что его часто наказывают «за вранье» лишенные воображения родители.

Интеллект развивается постепенно и последовательно, от ассоциирования определенных слов с определенными объектами до формирования вербальных концепций абстрактных предметов, а затем – к метафизическим вопросам типа «Что же я такое?»

В ходе этой эволюции ребенок в возрасте трех-четырех лет знакомится с явлением смерти и с понятием дезинтеграции, с которыми доселе никогда не сталкивался. На этой стадии ребенок открывает для себя представление о «жизни» лишь посредством связанного с ним представления о «смерти».

Это открытие пары «смерть-жизнь» совпадает с открытием других взаимосвязанных противоположностей, таких как счастье-несчастье, успех-поражение и др.

Затем ребенок начинает воспринимать свою личность как отдельного индивидуума, наделенного свободой воли, и решает, что он хочет жизни и не хочет смерти.

Другими словами, ребенок принимает интегрирующую функцию природы и отвергает дезинтегрирующую.

Когда мой сын ответил своей четырехлетней дочери на вопрос, что такое смерть, девочка твердо ответила отцу: «Я не хочу умирать», – и закрыла эту тему в отношении того, что касалось ее самой! С этого момента в уме прочно укореняется представление о том, что интеграция означает «бытие» или существование, а не-интеграция означает дезинтеграцию, смерть и уничтожение бытийности.

Следовательно, человек не осознает, что не-интеграция на самом деле означает не дезинтеграцию в ничто, а слияние с непроявленной полнотой целостности, тотальностью потенциального непроявленного, из которого явилась тотальность фактически существующего проявленного.

Обусловленность постепенно становится такой сильной, что для человека оказывается почти невозможным принять предположение, что смерть означает возвращение к источнику, из которого явилась вся проявленная вселенная.

Отождествление с феноменальным объектом как отдельной сущностью становится всепоглощающим – настолько, что, несмотря на готовность принять смерть как разрушение одного лишь тела, он не может отказаться от своего отдельного индивидуального «я» и создает представление о том, что сущность (известная под разными именами – «дух», «душа» и т. д.) переходит в другой мир и существует там в другом времени и в другой форме, сохраняя свою индивидуальность.

Он не осознает, что, отказываясь признавать смерть как бесповоротный конец, он не дает себе стать Реальностью.

Человек считает реальным иллюзорный феноменальный мир и отвергает Реальность как иллюзорное «ничто» – такова сила майи.

С момента, когда это пристрастие к интеграции («жизни», существованию, счастью) твердо укореняется в психике ребенка вместе со своей противоположностью – неприятием дезинтеграции, – он начинает стремиться к счастью, которое на самом деле является абсолютно субъективным состоянием и мыслится как нечто приносящее полное удовлетворение.

«Я-сущность» затем неустанно стремится к этому представлению о счастье, и эта погоня за счастьем неразрывно связана с «не-я» или «другими», которые рассматриваются как враги. («Друг» представляется продолжением «я-сущности» – до тех пор, пока не станет «врагом».)

Животное хорошо осознает свою уязвимость перед определенными вещами или врагами, которые могут причинить ему физический вред, но интеллект создает фиктивные сущности – «я» и «не-я» – и таким образом сводит к фикции проблему, которая для животного является лишь конкретной проблемой в конкретный момент времени.

В то время как организм животного имеет дело с определенными проблемами лишь тогда, когда они возникают, человеческий организм продолжает накапливать напряжение, потому что не может быть никакого проявленного конфликта и решения проблемы, которая в основе своей иллюзорна.

Когда ум сталкивается с этой проблемой (которую он сам же и создал) и думает, что решил ее, из ее пепла возникает еще одна такая же проблема – по той простой причине, что эта проблема не имеет материального воплощения, что она иллюзорна.

На самом деле каждый конфликт из-за иллюзорной проблемы усиливает ее вдвойне.

Погоня «я-сущности» за счастьем очень скоро оборачивается тем, что представление о счастье гонится за «я-сущностью», и охотник сам становится объектом преследования!

Эта погоня за обманчивой целью неизбежно будет продолжаться, потому что «я-концепция» преследует счастье как объект, в то время как счастье – лишь концепция.

Эта иллюзорная погоня не может закончиться, пока не будет ясного понимания, что длительность сама по себе является концепцией, что на самом деле существует лишь кшана, а все, что основано на времени и длительности, – чистая иллюзия.

Личная воля и желание, ведущие к погоне за иллюзорным счастьем, неизбежно сопровождаются страхом того, что этот поиск не увенчается успехом. И опять же неизбежным спутником этого страха неудачи является надежда однажды освободиться от этого страха.

Это ловушка противоречий: погоня за иллюзорным счастьем и в то же самое время желание освободиться от этой навязчивой погони за счастьем!

Корень проблемы лежит в концепции времени – ища мифического счастья, человек не имеет времени наслаждаться текущим моментом.

На самом деле нет никакого настоящего – к тому моменту, как человек осознал настоящий момент, этот момент уже стал прошлым.

Значит, жизненно важно не думать о настоящем, а быть настоящим моментом – это не что иное как свобода, которой человек ищет, это не что иное как освобождение, или просветление, или осознание истинного «Я», к которому он стремится.

Но в реальности происходит так, что человек хочет и счастья, и свободы от поиска счастья как объекта – он хочет их одновременно.

Иными словами, человек ищет вневременности внутри рамок временности, постоянства единственности в двойственности непостоянной феноменальности. Именно эта невыносимая проблема заставляет человека переживать ужасы ада.

Человек, как феноменальный объект, не может ухватить реальность – высшую субъективность – как другой объект, и пока человек не осознает это, ад будет продолжаться.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что среди людей, которые приходили к нему, лишь немногие приходили из любопытства или за компанию. Большинство приходили потому, что пережили ужас обусловленности двойственностью, смутно уловили суть проблемы, и их привела к нему какая-то «сверхъестественная» сила, череда различных событий, которые обычно называют «случайностями».

Все в функционировании проявлений подвержено эволюции, и когда интеллект достигает определенного уровня понимания и видит, что дальше тупик, индивидуальное «я» обнаруживает, что цепочка совпадений направляет его к нужному Учителю. Но, как говорил Махарадж, прежде чем это случится, проблема должна встать очень остро.

Интеллект должен в полной мере осознать свою беспомощность, и из-за этого человек должен ощутить сильное разочарование и мучительную боль.

Праздного любопытства, вызванного чтением книг, недостаточно для того, чтобы получить какие-либо результаты.

Еще раз вернемся к началу. У младенца нет подобных жизненных проблем, поскольку он имеет дело с бытием от момента к моменту, а не с жизнью как таковой. Лишь тогда, когда сознание отождествляет себя с отдельной формой, появляется представление о «я». Интеллект растет, начинается процесс мышления-концептуализации-вербализации, что и создает проблемы.

Иначе говоря, младенец не осознает свою индивидуальную сущность, свое представление о «я»; у него нет интеллекта, который концептуализирует проблему.

Интеллект создает проблему, основываясь на двойственности «я» и «не-я». На определенном этапе интеллект понимает, что появилась проблема, пытается взаимодействовать с ней и приходит к тому, что проблема усугубляется, так как интеллект может работать только в рамках относительной двойственности.

Проблема может быть решена лишь тогда, когда приходит понимание, что источником проблемы является собственно интеллект и его концептуализация; только когда интеллект идет к своему источнику и обнаруживает, что в действительности он не может познать свой источник.

На этом этапе Учитель или Гуру указывает на истину, на Реальность, которая неизменна во всех своих проявлениях, включая и человеческие существа.

Только человеческие существа способны осознать Реальность. Человек – единственное создание, которое способно на такое осознание, поскольку для того, чтобы разумное существо достигло этапа, с которого возможен старт к осознанию своего истинного «Я», необходим интеллект, а им обладают только люди.

Как только происходит это осознание, джняни становится подобным младенцу, без представлений о «я» – однако с одним существенным отличием: младенец без интеллекта невежественен, тогда как джняни с помощью интеллекта осознал свою истинную природу.

Младенческая невинность сопряжена с невежеством, а в случае с Джняни невинность и знание идут рука об руку.

Чтобы понять всю значительность проблемы, необходимо исследовать механику того, как интеллект создает проблему и затем бьется над ней, пока не достигнет своего предела и не зайдет в тупик.

Можно увидеть, что ребенок с отсутствующим интеллектом не отличается от животного, поскольку живет от момента к моменту. Когда голоден, он плачет, но он не «знает», что такое голод. Он знает лишь физический дискомфорт, который выражает через плач, каким бы ни был вид дискомфорта и его степень.

Ребенок не отделяет себя от своих мыслей и чувств – он является этими мыслями и чувствами, а с появлением интеллекта появляется отчетливое ощущение двойственности, поскольку ребенок знает, что «он» голоден или «он» рад.

В то время как младенец может только плакать от боли или смеяться от удовольствия, ребенок, обладающий интеллектом, может различать себя (видимый субъект) и объект дискомфорта или удовольствия. С этих самых пор ребенок понимает, какие объекты или обстоятельства приносят ему дискомфорт или боль, а какие приносят удовольствие. Ребенок начинает мыслить понятиями приятия интеграции и неприятия дезинтеграции или неинтеграции. Такое мышление на самом деле принадлежит миру речи, который сам по себе основан на двойственности предпочтения и неприятия.

Мудрец Джнянешвар посвятил мыслеслову главу под названием «Слово» в своем труде «Амританубхава». В этой главе он приводит вдумчивый анализ структуры мира мыслеслов или концептуализации.

Следует помнить, что концептуализация, в отличие от самого элементарного мышления, почти полностью зависит от приобретенного языка, который, в свою очередь, зависит от слов.

Слова – это символические жесты, в которых заключены определенные автономные идеи. И когда растущий ребенок связывает автономные идеи со словами, которые используют окружающие его люди, язык становится платформой, на которой формируется его концептуализация.

Благодаря росту интеллекта, а также ассоциированию определенных слов с определенными идеями, детское воображение становится необычайно плодовитым. Нетрудно заметить, что дети обычно предпочитают сказки, в которых содержатся радостные мотивы, мотивы интеграции, и не любят сказки, где присутствует тема дезинтеграции и такие слова, как «призрак», «ведьма», «смерть».

Другими словами, это совершенно четко указывает на способ, которым ребенок, используя язык, переданный ему старшим поколением, создает свой собственный мир. Хотя такой мир может быть основан на жестоких фактах «реального» мира (а может быть и полностью воображаемым), факт остается фактом – это его личный мир, его представление о мире, абсолютно личное и не совпадающее с внешним объективным миром.

На самом деле это не объективный, а полностью субъективный мир, мир мыслей, мир слов. Необязательно этот субъективный мир мыслеслов должен основываться на определенных произнесенных словах или структурироваться ими.

В большинстве случаев он основывается на вербальном монологе, однако в некоторых случаях можно увидеть ребенка (или даже взрослого), разговаривающего с самим собой и таким образом создающего свой собственный субъективный мир, базирующийся на фактическом произнесении слов.

Тотальность проявлений (макрокосм) представляет собой баланс между двумя противоположными взаимозависимыми тенденциями – одной из них является жизнь-интеграция-конвергенция, а другой – смерть-дезинтеграция-дивергенция.

Так же и структура нашего концептуализированного вербального мира (микрокосма) демонстрирует то же самое равновесие синтаксиса или разума, уравновешивающего две взаимосвязанные противоположности: одна – эгоцентрическая, конвергирующая, интегрирующая структура субъективного смысла, и другая – неэгоцентрическая, дивергирующая, дезинтегрирующая структура, не имеющая субъективного смысла.

Значит, если вербальная мысль человека может создать представление о том, что «учитель учит детей», ничто не мешает вербальной мысли породить представление о том, что «учитель пугает слонов».

Оба они представляют собой движение в сознании (которое и есть сущность ума), но, имея синтаксическую структуру, они полностью противоположны друг другу, поскольку одно конвергирует и имеет смысл, а другое дивергирует и является, очевидно, бессмысленным.

Первое предложение связано с «я-сущностью» и доносит до нас смысл, который можно связать с внешним миром, в то время как про второе этого сказать нельзя. Без сомнения, дивергентная вербальная структура является частью природы вещей в целом, но в полной мере проявляется в состоянии сновидения (обычного сновидения или дневной дремы), когда различные объекты и различные эпохи, различные сцены сменяют друг друга, как в калейдоскопе, не признавая ни общепринятых рамок пространства-времени, ни законов логики и разума, устанавливая неустойчивые связи и аномальные аналогии между королями и капустой.

Такие связи распадаются в момент пробуждения, более того, человек вообще не в силах рационально объяснить их словами.

В этом анализе важным фактом остается то, что человек обычно не осознает одну вещь: при всем том, что одно предложение имеет для него смысл, а другое бессмысленно, оба они являются неотъемлемой частью процесса его мышления.

Учитель – джняни – полностью осознает этот факт, и потому придает такое большое значение спонтанности: он отбросил свое пристрастие к конвергентному языку как противоположности дивергентному языку.

Если задать вопрос мастеру дзен, он может дать ответ, в котором ученики, возможно, усмотрят глубокий метафизический смысл, но он будет выражен таким способом, который, как может показаться, не только не имеет никакого отношения к заданному вопросу, но и покажется совершенно детским.

Таким, например, может быть ответ на вопрос о том, сколько усилий необходимо приложить для просветления: учитель вместо ответа может выглянуть в окно и сказать: «Какой красивый сад!» – или нечто подобное, и его целью в этом случае будет увести внимание ученика от привычных ограничений конвергентного мышления и привести к абсолютному, [целостному] функционированию ума.

Важно осознавать, что нормальный, конвергентный способ мышления – и говорения – является результатом не бессознательной привычки, а определенной склонности к конвергентному способу как правильному способу из-за его кажущейся осмысленности, которую мы принимаем как противоположность «нежелательной» бессмысленности дивергентного способа мышления.

Такое пристрастие, несомненно, связано с той частью психосоматической структуры человека, которая представляет собой животное функционирование, отвергающее любую дезинтеграцию своей органической структуры.

Необходимо помнить, что человеческое существо является сплавом трех сущностей – неодушевленной, одушевленной и интеллектуальной, – которые являются взаимозависимыми по своим проявлениям и действуют согласованно в каждой точке организма.

Так создается проекция животного «желания жить» (интеграции): человек идентифицирует интеллектуальную конвергенцию с тем, что он считает «реальным» и приемлемым, и отвергает интеллектуальную дивергенцию как нереальную и, следовательно, неприемлемую.

В результате этого пристрастия к конвергенции появляется мир дуализма или противоречий, который не дает нам увидеть Реальность.

Иными словами, то, что мы видим, – это не внутреннее видение, не истинное видение. Если перед нами положить два предмета, сделанные из глины, мы непременно выберем тот, который имеет приятную глазу форму и пропорции, и отвергнем уродливый и нежелательный, вместо того чтобы увидеть, что оба они идентичны, будучи сделанными из одного и того же материала – глины.

Различие между красотой и уродством не просто субъективно – оно произвольно.

Из-за нашей приверженности конвергенции и неприятия дивергенции мы не видим, что оба эти объекта – а на самом деле и все объекты – представляют собой лишь видимости в сознании, и что все вербальные структуры представляют собой движения в сознании.

Другими словами, созданный волеизъявлением дуализм приводит к ощущению связанности, от которого человек ищет освобождения.

Как говорил Нисаргадатта Махарадж,
мы делаем выбор и подсознательно чувствуем вину за такую глупость.

Рассматривая истинное видение, вспомним историю великого мудреца Аштавакры, описанную в «Махабхарате». Когда Аштавакра еще находился в утробе матери, его отец часто садился с ней рядом и читал Веды. Однажды, к их большому удивлению, нерожденный ребенок с болью закричал: «Отец, я слушал, как ты читаешь Веды – мне очень жаль, но я вынужден сделать тебе замечание: ты часто делаешь ошибки при декламации».

Отец Аштавакры, прославившийся своим знанием священных писаний, пришел в такую ярость от оскорбившего его замечания, что проклял еще не рожденного сына – ему суждено было родиться с восемью телесными уродствами. Из-за этого его назвали Аштавакрой, что значит «с восемью нарушениями».

Так случилось, что вскоре после этого отец Аштавакры решил принять участие в философских дебатах с придворным пандитом царя Джанаки, потерпел поражение, и, по условиям спора, был изгнан из царства.

Когда Аштавакре исполнилось двенадцать лет, царь Джанака объявил о дебатах, на которые были приглашены самые известные знатоки писаний. Услышав об этом, Аштавакра отправился в столицу и с большим трудом получил разрешение явиться во дворец. Когда он вошел своей неуклюжей походкой, переваливаясь с ноги на ногу, раздался громкий хохот, и даже царь, отличавшийся благочестием, не смог сдержать улыбку.

Услышав смех, Аштавакра тоже стал непринужденно смеяться вместе со всеми. Царь Джанака очень удивился и сказал Аштавакре: «Молодой человек, я могу понять, почему все эти люди смеются, но что заставляет смеяться вас?»

Аштавакра, продолжая смеяться, ответил:
«О царь, мне кажется очень забавным, что собравшиеся здесь люди считают себя большими учеными, в то время как я вижу лишь собрание сапожников (чамар), которым знакомы только шкуры и кожи. Они видят лишь внешние проявления и не имеют понятия о Реальности».

Царь был так потрясен этим ответом, что разрешил Аштавакре участвовать в дебатах с самыми знаменитыми из приглашенных ученых. Аштавакра победил всех, и царь Джанака сам предложил себя ему в ученики. Знание, которое Аштавакра передал царю Джанаке, содержится в небольшой, но прекрасной книге, известной как «Аштавакра Гита» или «Аштавакра Самхита».

Вернемся к механике интеллекта.

Концептуализация – это процесс, при котором предпочтение оказывается только одной части мыслительной деятельности, другая же не просто игнорируется, а преднамеренно отвергается.

Человек может выбрать предмет для концептуализации (хотя довольно часто это не его собственный выбор), но в большинстве случаев появляющиеся затем мыслеслова спонтанны, и человек может лишь воспринимать их.

В результате мы становимся настолько обусловленными, принимая конвергентные идеи и отвергая дивергентные, что чувствуем себя в рабстве у природы. Но на самом деле порабощает нас не сама природа, а наша привязанность к одной определенной части того, что природа предлагает.

Мы забыли, что дивергенция тоже является важной частью природы. Мы забыли, что природа не отделена от нас: МЫ И ЕСТЬ природа.

В самом деле, это разделение с остальной частью природы (которое мы сами и создали) является причиной конфликта – и внутреннего, и внешнего.

Это разделение изначально содержится в ложном представлении о том, что важная для нас часть нашего мышления принадлежит нам, тогда как дивергентная и малозначимая – нечто навязанное нам извне.

Так мы разделяем себя, обращаясь против себя самих, и эта дихотомия – созданная нами же – и есть те концептуальные оковы, в которых мы находимся.

Иными словами, наша привязанность к конвергентной части нашей мыслеязыковой структуры – это корень всех привязанностей, который разветвляется на ряд второстепенных привязанностей.

Эта коренная привязанность почти незаметна, она основывается на «представлении о «я» и на иллюзорном счастье, которое это «я» ищет для себя.

Именно поэтому функциональный дуализм мышления, так явно выражающийся в структурном разделении языка, который мы создаем в нашем собственном концептуализированном мире, является причиной нашей несвободы.

Не то чтобы мы не могли принять дивергентный способ мышления, не то чтобы интеллект был неспособен создавать дивергентный язык – на самом деле мы чаще всего просто не хотим принимать его.

Но, без сомнения, это возможно, и когда это происходит, когда конвергентному и дивергентному уровням предоставляется полная свобода действий, они накладываются друг на друга, и проявляется то, что называют «воздержанным умом», свободным умом или состоянием не-ума.

Это наиболее аллертное состояние ума – в силу абсолютной свободы, в которой он может действовать. Фактически, это состояние ума, наиболее благоприятное для творчества. Это то состояние ума, в котором художник, ученый или мастер боевых искусств лучше всего проявляет себя.

Столь радикальная переорганизация волей-неволей влечет за собой вмешательство, или, скорее, привлечение ментальных процессов, которые обычно не участвуют в ординарном логическом мышлении, то есть мышление достигает незнакомых ему областей дивергентности.

Такое привлеченное вмешательство эффективно только тогда, когда рациональный контроль ослаблен, и мы становимся открытыми и чувствительными к менее специализированному и более текучему мышлению.

Это отход от четкого вербального мышления к неуловимой визуальной образности, при которой логика теряет свое значение.

Наверное, практическая сторона этого принципа равновесия в работе интеллекта нигде не проявляется с такой отчетливостью, как в Японии.

Некоторые выдающиеся ученые в области физики субатомных частиц – японцы, и можно предположить, что их революционное дивергентное мышление, на котором основывается физика субатомных частиц, может быть следствием их врожденного понимания философии дзен.

Что касается искусства, люди, занимающиеся дзенским искусством – и поэты, и художники – выбирают объектами своего творчества предметы, которые можно было бы назвать естественными, характерными, земными.

И не только эти объекты естественны, но и сами техники, включая так называемое «безыскусное искусство» или, как выразился Сабуро Хасегава, «управляемая случайность» – не полностью конвергентные и не полностью дивергентные элементы, а естественный баланс этих двух начал.

Самое главное – что здесь нет дихотомии, и функционирование интеллекта рассматривается как естественное функционирование, как поведение естественного роста и развития растений или птиц.

Другими словами, здесь присутствует гармоничный, естественный сплав дисциплины и спонтанности – при этом дисциплина не ограничивает, а спонтанность не ведет к бессмыслице.

Именно при таком взгляде противоположности взаимосвязаны и необходимы для существования друг друга. Они находятся в живом равновесии, в котором нет конфликта.

При таком взгляде также становится очевидным, что, даже если где-то и возникает конфликт, он поверхностен и его легко урегулировать, если воспринимать его в истинном свете.

Возьмем, к примеру, наиболее поразительную черту пейзажей эпохи Сун (как и в большинстве рисунков жанра суми-ё) – это относительная пустота на картине – не просто не покрытая рисунком часть листа, а видимость пустоты, которая делает картину живой и одушевленной.

Секрет этого жанра живописи, которая на самом деле представляет собой «воздержание от рисования» или «игру на лютне без струн», – это равновесие формы и пустоты, равновесие проявленной действительности и непроявленного потенциала, равновесие естественного безмолвия и изреченного слова.

Это указание на безграничный потенциал пустоты, из которой возникают феноменальные проявления. Тот, кто не знаком с этим жанром живописи, сразу же замечает отсутствие закономерностей и симметрии, которая характеризует конвергентное мышление и которая почти предсказуема. Вместо этого он видит нечто странное и бесформенное, но при этом необычайно гармоничное, пульсирующее жизнью.


Принцип уравновешенного интеллекта, или состояния не-ума, которого Нисаргадатта Махарадж требовал от своих слушателей, – это принцип, который лучшие японские мастера фехтования мечом не только рекомендовали, но и считали необходимым.

Не-ум – это наиболее алертный ум.
Нужно подчеркнуть, что принцип уравновешенной мысли не исключает сконцентрированного внимания, которое обязательно должно присутствовать при тренировках и отработке техники.

Сконцентрированное внимание при отсутствии отвлекающих мыслей – это самая суть философии дзен.

Необходимо избегать пристрастия к конвергентной мысли и сознательного исключения дивергентной мысли. В некоторых случаях необходимо давать волю мысле-языку, а это можно сделать, лишь избегая пристрастия к конвергентному мышлению.

Мастер, в совершенстве владеющий мечом, знает, что неизвестное не имеет эго-сознания, присущего сознательной мысли, поскольку оно не входит в сферу двойственности.

Следовательно, когда сознательная мысль отбрасывается и больше не остается мыслей о победе в поединке, меч движется сам собой так, как должен двигаться.

По преданию, Сунь Цзы, великий военачальник и знаток военного искусства, выразился так: «Побеждать в каждой битве – не лучшая цель. Совершенная победа – когда побеждаешь, не планируя победить».

Состояние не-ума подразумевает большую алертность. В этом состоянии ум свободен от всех борющихся между собой мыслей о жизни и смерти, победе и поражении, и, следовательно, функционирует наиболее естественным и эффективным для себя образом.

Дзенский мастер, владеющий мечом, – нечто большее, чем просто фехтовальщик. Подобно мастеру-лучнику в индуистской мифологии, они находится за рамками двойственности.

Необходимо понять, что мы находимся не столько в состоянии рабства, сколько в состоянии неравномерного развития.

Когда младенец обретает интеллект, обе стороны уравновешены – и конвергентная, и дивергентная, при этом дивергентная предпочитается. Но непрерывное обусловливание окружающими людьми постепенно смещает центр тяжести в конвергентную сторону, подобно тому, как магнит притягивает маятник, не давая ему отклониться в другую сторону.

Этот дисбаланс можно исправить лишь ясным пониманием причины дисбаланса.

И в этом смысле слова Гуру бесценны, поскольку они исходят от человека, достигшего реализации, который проживает свою жизнь в идеальном равновесии без личной воли и принимает неизвестное точно так же, как известное, с абсолютной беспристрастностью.

По мере того как это понимание растет, обусловленность ослабляет свою хватку, спонтанность дивергентной мысли повышается, позволяя ей двигаться свободно и приближаться к природному равновесию между конвергентной и дивергентной мыслью.

Мы видим, что предшествовавшее развитие конвергентной мысли на самом деле не является злодеем, так как это лишь первая часть реализации через использование интеллекта. Злодеем является привязанность к конвергентной мысли. И когда дивергентная сторона достигает той же степени развития и возвращается счастливое равновесие, вместе с реализацией приходит знание того, что на самом деле никакого злодея нет!

Этот естественный баланс не нуждается в развитии. И лишь эта реализация является тем самым освобождением, которого мы ищем. Эта реализация – возвращение к источнику, к ТОМУ-ЧТО-ЕСТЬ, возвращение к невинности и свободе ранних лет жизни.

Младенец живет в блаженном неведении, в то время как джняни, осознавший свое истинное «Я», живет в блаженстве, которое находится за рамками и невежества, и знания. На самом деле джняни больше не является индивидуальным «я», несмотря на наличие интеллекта.

И младенец, и джняни – неотъемлемая часть тотальности функционирования феноменальных проявлений: первый – не имея знания, а второй – имея полное знание реальности.

Когда в психике младенца в ходе естественного развития появляется интеллект, она балансирует между элементом интеграции/конвергенции и элементом дезинтеграции/дивергенции. Лишь под влиянием обусловленности, навязанной извне, она начинает все больше брать курс на интеграцию и сторониться не-интеграции, пока в конечном итоге не решит, что последняя чужда его природе и ее следует избегать.

Джняни, восприняв истинную природу реальности, осознает, что двойственность – самая основа феноменальных проявлений. Он осознает, что конфликт возникает именно из-за произвольного принятия одного аспекта и исключения другого, поскольку душа интуитивно знает о своем врожденном естественном равновесии между двумя взаимосвязанными полюсами двойственности.

Осознав это, джняни возвращается к своему естественному равновесию. Так младенец переходит от блаженного неведения к феноменальному неведению и, в конце концов, возвращается к Знанию о своем изначальном блаженстве – круг замыкается.

После того как круг замкнулся, джняни продолжает свое феноменальное существование в течение отведенного ему времени жизни.

Он пребывает в состоянии абсолютной готовности ко всему, что может случиться, не теряя изначально присущего ему чувства равновесия.

Его жизнь – это существование, лишенное личной воли. Он живет в концептуальном настоящем моменте. Он не думает о прошлом (ни о болезненном, ни о радостном), он не думает о будущем (ни с надеждой, ни со страхом). Прошлое и будущее основываются на личной воле и исполнении желаний, но присутствие ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС вечно, поскольку нет индивидуального «я», которое могло бы познать это феноменально.

Когда джняни «присутствует в настоящем моменте», феноменально это существование, лишенное личной воли; ноуменально это пребывание во вневременности пробужденного состояния. Поэтому жизнь джняни кажется другим бессмысленной.

Говоря словами из «Дзенрина»:

Дикие гуси не стремятся отразиться в воде; Вода не стремится воспринять их образ.

10. Не существует независимого наблюдателя

Нисаргадатта Махарадж часто говорил, что причина искаженного восприятия – ощущение себя независимой, автономной сущностью, наблюдателем, противопоставляющим себя тому, что наблюдается. Это верно при рассмотрении вопроса и с материальной, обыденной точки зрения, и с метафизической, духовной.

Миллионы проявленных феноменов содержат в себе изначальное единство, все объекты и события связаны между собой и осознают друг друга.

Игнорирование этого факта ведет к серьезному заблуждению – ошибочному предположению о существовании независимого наблюдателя.

Махарадж также говорил, что младенец обладает интуитивным ощущением всемогущего единства тотальности феноменальных проявлений. Он теряет это ощущение единства, когда в процессе развития его сознание отождествляется с индивидуальным телом, и центр управления разумного человеческого существа присваивает себе псевдосубъективность, признавая себя автономным наблюдателем по отношению ко всем остальным объектам.

Последующее обучение родителями и другими людьми, формирующее его обусловленность, завершает этот процесс отождествления.

Разве не любопытно, вопрошает Траэрн в своей книге «Сотницы медитаций» (Centuries of Meditations), что младенец должен унаследовать весь мир и наслаждаться тайнами, раскрыть которые никогда не стремились многоумные книги?

Первый луч восходящего солнца сделал вечность проявленной. Весь мир был его – небеса, звезды, солнце и луна. Он был единственным зрителем, единственным, кто наслаждался всем этим, без желания присвоить это, без какого-либо разделения – пока не стал испорченным, пока не познакомился с ловушками этого мира.

Младенец принимает весь опыт во всей его полноте и, в отличие от взрослого, не расчленяет и не анализирует его, не разделяет на части и противоположности, которые сами по себе создают проблемы.

Возможно, это еще одна причина, по которой младенцы и дети предпочитают истории, мифы и визуальные изображения словесным описаниям.

Лишь через усиление обусловленности дома и в школе ребенок постепенно начинает принимать фактографическое описание вместо визуального изображения.

Может быть, маленькие дети предпочитают картинки по мотивам рассказов именно потому, что инстинктивно понимают:

фактографическое описание почти неизбежно зависит от интерпретации отдельного наблюдателя, в то время как картинка обладает своей собственной свежестью и целостностью.

Факт заключается в том, что на самом деле нет никакого независимого наблюдателя. Есть только наблюдение.

Наблюдатель является частью того,
что он наблюдает – в том смысле, что наблюдающий субъект и наблюдаемый объект вместе формируют отношения наблюдения, как два полюса в магнитном поле.

Человек не может существовать отдельно от мира как наблюдатель, наблюдающий мир – сам наблюдатель в огромной степени является частью мира.

Как не раз говорил Нисаргадатта Махарадж, наблюдатель и наблюдаемый, как разумные человеческие существа,
оба являются объектами в тотальности феноменальных проявлений, и принятие субъективности одним объектом в отношении других объектов – чистой воды заблуждение.

Ученые, разделяющие идеи Ньютона, смотрели на метафизику с чувством самодовольной снисходительности, если не открытого презрения, считая себя выше этого и думая, что благодаря им люди познают истину и реальность.

Однако ученые двадцатого века обнаружили, что большинство вещей не такие, какими кажутся, что ньютоновские рамки не вмещают в себя всю реальность, что пространство не фиксировано, а время не постоянно, что представления о причинно-следственных связях, вплоть до девятнадцатого века признаваемые наукой как очевидные, больше не работают, и что теперь объекты следует рассматривать не сами по себе, а в их взаимосвязях.

Ученый, занимающийся физикой субатомных частиц, сталкивается с фактами, которые подводят его как никогда близко к метафизическим истинам – а ведь восточные мистики интуитивно понимали эти истины в течение многих веков.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что воспринимаемое мистиком на самом деле очень просто понять, но для этого

необходим особый род проницательности и особый угол зрения. Для этого нужен не более сильный интеллект, но некий трансформированный интеллект, который способен взирать с совершенно другой перспективы, не просто глядя с той же точки и изменяя направление взгляда, но перенеся саму точку отсчета.

Довольно любопытно, что ученые, занимающиеся физикой субатомных частиц, почти то же самое говорят об интеллекте, который необходим, чтобы понимать современную физику.

То, что воспринимаемое не может быть воспринимающим, – банальное утверждение. Каждая вещь, каждое событие воспринимается только потому, что оно простирается в трех направлениях измерения, называемых «объемом».

Мы можем воспринимать множество частей нашего тела, которые являются объектами по отношению к тому, кто воспринимает. Но «воспринимающий» как субъект воспринимаемого объекта не может воспринимать себя.

Иначе говоря, воспринимающий как субъект может видеть объем – три направления измерения – как объект, и, следовательно, воспринимающий как субъект обязательно должен находиться в измерении, отличном от трех измерений, составляющих объем.

И более того, учитывая, что объем включает в себя два измерения – длину и ширину, – центр, из которого воспринимающий действует как субъект, – центр, из которого действует воспринимание как способность, – должен находиться отдельно (вне) объема, однако должен также включать в себя объем.

Этот воспринимающий центр есть всегда и везде, и, следовательно, должен быть ЭТИМ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

Таким образом, мы приходим к неизбежному выводу, что воспринимающее «мы» – субъект, отдельный от физического тела, являющегося лишь воспринимаемым объектом, – должен быть элементом такой размерности, что не доступен нашему аппарату восприятия (органам чувств).

И это – ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ, неосязаемое, потому что все осязаемое обязательно должно находиться внутри трехмерного элемента объема, включенного в это новое измерение, подобно тому, как двумерная поверхность включена в трехмерный объем, которым обладает осязаемая форма.

Следовательно, «то-что-мы-есть» является «бесформенным», а пространство-время представляет собой концептуальные рамки измерения трехмерных форм – это лишь ярлык, который наклеивается на «то-что-мы-есть» в процессе концептуализации и объективизации форм.

И учитывая, что «то-что-мы-есть» является познающим субъектом, глупо было бы воображать трехмерную форму – объект – в качестве независимого наблюдателя, отдельной сущности.

Все формы, все объекты, все разумные существа, включая людей, представляют собой взаимосвязанные части тотальности феноменальных проявлений, удерживаемые вместе одной и той же изначальной энергией.

Никакая часть этих проявлений (ни одно человеческое существо) не может оставаться в стороне от этого как автономный, независимый наблюдатель.

Современный ученый, который благодаря своим творческим исследованиям и открытому уму готов признать и рассмотреть все что угодно, что бы ни обнаружили исследователи, даже нечто невероятное или невообразимое, кажется, обладает тем складом ума, при котором феноменальная вселенная становится все более и более доступной для понимания.

Это происходит благодаря тому, что подвергаются сомнению самые основы, представления, концепции и научные верования, которые раньше принимались как аксиомы.

Современные ученые, похоже, приходят к выводам, к которым мистики пришли тысячи лет назад: что феноменальные проявления – это игра в прятки, лила; что новые открытия было бы гораздо легче совершать, если бы ученые знали, где искать; что самые лучшие места, чтобы спрятаться – там, где никому в голову не придет искать!

Кажется, современные ученые вот-вот должны прийти (или вернуться – «повернуть вспять», как любил говорить Нисаргадатта Махарадж) к древнему афоризму адвайты: ТАТ ТВАМ АСИ – Ты Есть То. Они вот-вот спрыгнут с высокой скалы научного интеллекта в интуитивную пустоту мистики, чтобы выяснить самостоятельно, правы ли мистики, утверждая, что ищущий и искомое суть одно, и чтобы узнать на собственном опыте, является ли вселенная динамическим неразделимым целым, в которое уже включен наблюдатель.

Основные проявленные феномены и компоненты материи, из которых они состоят, не только взаимозависимы и взаимосвязаны – их нельзя воспринимать по отдельности, а лишь как неотъемлемые части единого целого: вот вывод, к которому пришли различные модели физики субатомных частиц.

Мистики всегда включали человека-наблюдателя и его сознание (строго говоря, неправильно было бы сказать «его» сознание, поскольку это универсальное сознание, присутствующее во всех разумных существах) во всеобщее переплетение.

Физика субатомных частиц также приходит к тому, что невозможно говорить о свойствах объекта, поскольку эти свойства имеют смысл только в контексте взаимодействия между объектом и наблюдателем.

Конечно, современная физика постепенно обнаруживает, что она настолько вплетена в наблюдаемый мир, что на самом деле ученый «влияет» на свойства объектов, которые наблюдает.

Многие современные физики предполагают, что это тесная взаимосвязь между наблюдателем и наблюдаемой вещью является наиболее важной чертой квантовой теории, и поэтому используют слово «участник» вместо слова «наблюдатель».

Мистики всегда говорили, что их «знание» – это ни в коем случае не наблюдение, а интуитивное переживание, которое доводит идею о максимально полном участии до той степени, когда и наблюдатель, и наблюдаемое исчезают в ноуменальной функции наблюдения.

Как говорится в Упанишадах, когда все превратилось в твое собственное «я», как и чем оно будет видеть, обонять, ощущать вкус?

Разумеется, современные физики не могут ощутить единство всех вещей так, как это делают мистики, потому что в данный момент они должны работать в определенном контексте, в специфических, ограниченных рамках. Они должны довольствоваться интеллектуальной уверенностью, которая подкрепляется их атомистическими теориями, согласно которым вещи и события во всем мире вплетены в неразделимую «сеть бесконечных, взаимообусловленных отношений».

Пифагор две с половиной тысячи лет назад описал камень как «застывшую музыку» – интуитивное восприятие, которое, похоже, подтверждается современной наукой, поскольку каждая частица проявленной вселенной имеет свои характеристики, определяемые высотой, структурой и обертонами определенных частот – свою музыку.

Может показаться, что взаимосвязанное единство вселенной проявлялось в разнообразных аспектах, самый важный из которых, – хоть и не признаваемый таковым, – по всей видимости, ЗВУК.

Индуистское представление о пранаве (звуке «ом»), очевидно, основано на идее звука, и несложно предположить, что ритм, источник и гармония – важнейшие факторы во вселенском взаимопереплетении, в котором динамика проявленной вселенной и музыка сфер представляют ЭТО-ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, имманентность непроявленного абсолюта.

Кроме того, восточные учителя всегда придавали большее значение слышанию – впитыванию слов гуру, нежели видению (чтению).

Ритм взаимоотношений – очень интересный фактор при рассмотрении отношений между видимым наблюдателем и наблюдаемым объектом, например, говорящим и слушателем, или между одной вещью и другой.

Есть феномен, который называют «подстройка ритмов» – «взаимная фазовая синхронизация осцилляторов», – при котором два или несколько осцилляторов, колеблющихся примерно в одно и то же время в одном и том же поле, склонны «синхронизироваться», в результате чего они начинают пульсировать в одном и том же ритме.

Очевидно, причина этого заключается в том, что для колебания в разном ритме требуется больше энергии, а природа обычно ищет наиболее эффективную энергетическую базу.

Так, двое часов с маятником, закрепленные рядом друг с другом на стене, начинают идти в едином ритме. Подстройка ритмов – гораздо более распространенное явление, чем принято считать. Это явный признак того, что объекты склонны двигаться к универсальным колебаниям, лежащим в основе всего сущего.

В фильме «Невероятная механика» (The Incredible Machine) есть эпизод, когда две клетки мышечной ткани сердца под микроскопом приближаются друг к другу и вдруг выравнивают ритм своих колебаний таким образом, что начинают пульсировать абсолютно синхронно.

Наши внутренние ритмы синхронизированы не только друг с другом, но также со всем миром.

Хорошо известно, что наше физическое и душевное состояние меняется в зависимости от приливов и отливов, от дневных ритмов и от сезонных циклов земли и солнца.

Первая в своем роде работа д-ра Уильяма Кондона из Медицинской школы Бостонского университета демонстрирует интересный феномен: существует явная подстройка ритмов не только между словами и движениями говорящего, но также между движениями говорящего и движениями слушающего, хотя, разумеется, слушатель не двигается столько, сколько оратор.

Исследования д-ра Кондона продемонстрировали даже то, как новорожденный двигается синхронно с тоном голоса и рисунком речевых сигналов матери. По всей видимости, это указывает на то, что дети рождаются «настроенными» не только на сердцебиение матери, но и на вселенский ритм.

Квантовая теория предполагает наличие связи между всеми частицами во вселенной, и формулировка физика Дж. С. Белла, известная как теорема Белла, убедительно показывает, что события, разделенные в пространстве, не могут считаться происходящими независимо друг от друга. Их значение кроется во взаимосвязанности событий, казалось бы, разделенных расстоянием, и эту взаимосвязь невозможно ни понять, ни объяснить с позиции обычного человеческого восприятия.

Это предположение подводит нас поразительно близко к видению восточных мистиков, интуитивно прозревавших механизмы вселенной и описывавших вселенную как сеть Индры – сеть из миллионов драгоценных камней, в которой каждый камень отражает в себе все другие камни.

Присущее мистикам интуитивное видение взаимосвязанности миллионов феноменов и событий в проявленной вселенной получило убедительное практическое подтверждение в результате эксперимента в области общей теории систем – относительно недавно зародившейся междисциплинарной школы, основателем которой был фон Берталанфи.

Целью этой дисциплины было создание теоретических моделей для выявления общих принципов, «равно применимых к биологическим, социальным и символическим системам любого рода», – поиск единства во множественности, поиск общих деноминаций в непрерывном потоке феноменов.

Берталанфи обнаружил, что все сложные и при этом относительно стабильные структуры и процессы демонстрируют формы иерархической или холархической организации, независимо от того, живые ли это организмы, социальные организации или системы галактик.

Избавившись от твердо укоренившихся механистических предубеждений, свойственных ньютоновской физике, наука, постепенно открываясь навстречу тайнам вселенной, обнаружила, помимо прочего, что иерархическая организация является основополагающим принципом организации живой природы и всей вселенной.

В противовес глубоко устоявшемуся мышлению, «части» и «целое» (части как нецелостные фрагменты, противопоставляемые завершенному целому) не могут существовать нигде в своем абсолютном смысле, даже в самой вселенной как действующей организованной системе.

Организм – живой организм, социальная организация или даже вся вселенная – состоит из «целого» и «подцелых» (не частей) в том смысле, что она является «многоуровневой, многослойной иерархией «подцелых».

Каждый участник иерархии – подцелое – представляет собой относительно стабильную интегрированную структуру с видимой автономией, но в то же самое время он подчинен «целому».

Так, например, в живом организме кровеносная система, пищеварительная система и т. д. являются подцелыми, в которые входят другие подцелые – органы и ткани, которые, в свою очередь, включают в себя другие подцелые, вплоть до отдельных клеток и органелл внутри клеток.

Каждое из этих подцелых обладает стабильной, целостной структурой со своими собственными регуляторными механизмами.

Иерархическая структура может быть весьма точно и наглядно представлена схемой, на которой изображено дерево вверх корнями, где подцелые формируют узлы, а ветви представляют собой каналы контроля и взаимодействия.

Такая схема (с некоторыми модификациями) используется для изображения «древа жизни».Подобные схемы также использовались в «Бхагавад-гите» и других источниках. В других областях также применялась похожая схема для демонстрации иерархической организации, присущей данной области.

Такое большое внимание уделяется здесь представлениям о холархии или иерархии лишь для того, чтобы подчеркнуть, что

ни одно индивидуальное «я» – ни в качестве наблюдателя, ни в каком-либо ином качестве – не может оставаться вне вселенной как отдельная точка наблюдения или действия, обладающая полной автономией. Оно может существовать лишь в отношениях со всей вселенной и всеми включенными в нее взаимосвязанными феноменами.

Более того, упорядоченность, присущая функционированию вселенной, не может быть постигнута интеллектом, и, похоже, это начала признавать современная физика, допустившая практически полное исчезновение четкого разделения между субъектом и объектом, наблюдателем и наблюдаемым.

И наблюдатель, как мистик, теперь признается активным «участником» скорее в переживании, нежели в эксперименте, составляя единое целое со всем, что он наблюдает.

Другими словами, все, что есть – это переживание, и нет необходимости ни в каком материальном субстрате как объекте, переживанием которого является событие.

Это означает, что сама природа демонстрирует холистическую тенденцию формировать целые, которые больше, чем сумма их частей. Говоря языком физики, протон и электрон не предсуществуют внутри нейтрона – [при его распаде] создается нечто новое.

Если вселенную представить как громадный квантовый объект, она разделяется на множество живых существ, планет и звезд только в том случае, когда рассматривается под разделяющим и объективирующим углом зрения, и никак иначе.

Как не раз указывал Нисаргадатта Махарадж, любое разъединение и разделение может быть только понятийным.

К такому поразительному выводу пришла современная физика, и неспециалист может засомневаться, ученый ли это говорит или восточный мистик. Но физика не пришла к окончательному выводу, потому что ученые вынуждены работать в рамках ограничений интеллекта.

Очевидно, что ум не может найти свой собственный источник. Напротив – лишь когда ум вплотную подойдет к пределу своих возможностей, сдастся, оставит борьбу и станет пустотой – пустотой полноты – лишь тогда физик ПОЗНАЕТ эту тайну целиком и получит все ответы.

Однако ирония заключается в том, что тогда – в этом состоянии – физик перестанет быть физиком, желающим узнать ответы на свои вопросы. Он сольется с абсолютным субъектом и станет им, оказавшись за пределами любого опыта, любых переживаний, любых вопросов и ответов.

Поэтому вопросы о состоянии глубокого сна наблюдателя могут существовать лишь до момента, когда наступит последняя доля секунды перед тем, как он погрузится в глубокий сон. После этого не может быть ни наблюдателя, ни вопросов, ни ответов, пока он не проснется вновь.

11. Совершенное восприятие

Совершенное восприятие – это апперцепция: непосредственное восприятие тотальности феноменальных проявлений и присущее от природы тождество двойственности и недвойственности.

И все же факт остается фактом – такое непосредственное или прямое восприятие настолько необычно, что когда испытавший его человек начинает о нем рассказывать, для большинства людей такой рассказ звучит как чистый бред, для некоторых – как тайна, и лишь для очень немногих – как слабое эхо, смутное отражение чего-то, что лежит глубоко внутри и не имеет ничего общего с их собственным представлением о себе.

Так происходит из-за того, что, пытаясь определить, существует объект или нет, мы настолько привыкли полагаться на чувственное восприятие, что считаем объективное существование нормой, а все, что не воспринимается органами чувств, – для нас «ничто». Мы привыкли игнорировать способность к восприятию как таковую.

Почему мы воспринимаем объект, событие? Только потому, что оно имеет протяженность в пространстве в трех измерениях, составляющих объем, а именно длину, ширину и высоту.

Также мы воспринимаем объект потому, что находимся вне объема этого объекта – чтобы воспринять объект, воспринимающий должен быть вне объема воспринимаемого объекта.

Может показаться, что мы неоправданно подробно рассматриваем здесь очевидные вещи, но эти вещи лежат в корне проблемы: почему наше «обычное» восприятие несовершенно?

Тот факт, что мы можем воспринимать не только другие объекты, но также части своего собственного тела, ясно показывает, что воспринимающий никак не может находиться внутри объема другого объекта или собственного тела.

Иными словами, воспринимающий, будучи субъектом по отношению к воспринимаемому объекту, не может воспринимать себя как субъект внутри измерений, составляющих объем.

Воспринимающий элемент обязательно должен находиться в измерении, которое лежит вне трех измерений,

составляющих объем феноменальных объектов, и вне представления о пространстве, в котором находятся объективные измерения.

Это приводит нас к неизбежному выводу о том, что эта «позиция», находящаяся вне пространства (и, следовательно, за пределами связанного с ней представления о «времени») должна быть такой, чтобы она могла включить в себя остальные три измерения. Подобно тому, как два измерения «площади» включают в себя одно измерение длины, а «объем» включает в себя площадь.

Так каким же может быть измерение вне пространства и времени, включающее в себя пространство и время?

Оно может быть только источником пространства-времени, из которого проистекает представление о пространстве-времени-феноменальности

– вечное То, из которого возникают три направления объема (под соответствующими углами друг к другу);

То, которое представляет собой истинное восприятие;

То, которое всегда здесь и сейчас, вечное ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

У нас бывают лишь внезапные и мимолетные проблески этого ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, но «то, чем, как нам кажется, мы являемся» всегда игнорирует их, потому что боится.

Оно боится их, потому что они представляют собой ничто, пустоту, которая является отрицанием объективной видимости, которой мы считаем себя.

Это «ничто» на самом деле не пустота, а полнота потенциала, это то, чем мы являемся на самом деле, не как отдельные личности, но как ТОТАЛЬНОСТЬ.

Смысл этого утверждения может сначала напугать нас, но давайте хотя бы поймем это.

Причиной всех человеческих несчастий является лишь то, что человек разотождествляет себя с субъективным центром восприятия, который является субъективным функционирующим аспектом ноумена, и отождествляет себя с объективным психосоматическим аппаратом, посредством которого происходит восприятие.

Человек забывает, что на самом деле он является разумом, который, в свою очередь, является функциональным аспектом сознания – нашей истинной природы.

Он ошибочно верит, что представляет собой отдельную сущность, заключенную в определенном психосоматическом механизме.

Необходимо выяснить, каким образом это происходит: сначала в общем, теоретическом ключе, а затем – в конкретике нашей повседневной жизни.

Субъективный центр должен явно отличаться от объективного центра: именно из-за того, что мы их путаем, у нас возникают вопросы типа «Что я делаю здесь, в этом мире? Что такое «я», помимо этого физического тела, которое было рождено и когда-нибудь умрет?»

Мы можем игнорировать и отгонять от себя эти вопросы, как только они возникают, но они возвращаются снова и снова, и от них невозможно убежать.

Есть четкое различие между субъективным центром, который каждый из нас интуитивно называет «я» – высший символ того, чем мы являемся – и трехмерным феноменальным объектом, с которым мы отождествляем себя, говоря «я», но на самом деле имея в виду «меня».

Глубокое осознание этого различия – между субъективным центром восприятия, которым мы являемся, и объективным центром действия, которым мы себя считаем, – не только дает ответ на эти вечные мучительные вопросы о нашей истинной природе. Что еще более важно, он спасает нас от страдания и несчастья, которые человек совершенно неоправданно получает в наследство.

Мы делаем ошибку – мы отождествляем себя с объективным центром действия – механизмом.

Мы забываем, что являемся субъективным функциональным центром, который пребывает вне феноменальности и дает первоначальную энергию (сознание и разум) миллионам механизмов, называемых разумными существами, которые без этой энергии представляют собой лишь «мертвую материю».

Эта «ошибка» понятна и, разумеется, не лишена логического обоснования, поскольку всеми операциями в психосоматическом аппарате управляет этот объективный центр, и потому этот объективный центр принимают за субъективный центр (разум) – распределительный щит принимают за электростанцию.

В действительности, однако, объективный центр управления является лишь психическим, как сердце или печень являются соматическими.

Он чисто феноменален и абсолютно лишен какого бы то ни было субъективного ноуменального аспекта – и, следовательно, не обладает никакой личной волей, автономией или независимостью в том, что касается выбора или принятия решения.

Это различие между субъективным центром действия и объективным центром управления наглядно демонстрирует, как возникает отождествление с мнимой автономной сущностью.

Ошибочное отождествление того, чем мы являемся ноуменально, с органом управления в психосоматическом аппарате (нашем теле) приводит к возникновению псевдосубъективности, мнимого «я» или «эго» с мнимой независимостью и свободой действий.

Условие, благодаря которому возникает эта ситуация, называется «дуализм» – логически обусловленный аспект процесса возникновения двойственности, которая является необходимым условием для того, чтобы ноумен мог объективировать себя как феномен.

В классическом примере, когда веревку принимают за змею, видение веревки – это первичное заблуждение, а видение змеи – вторичное заблуждение.

Именно на этот аспект феноменального мира не раз указывал Нисаргадатта Махарадж.

Каждый раз, когда мы видим объект, на самом деле происходит восприятие псевдосубъекта, т. е. субъекта в его объективном проявлении, потому что каждый объект (разумный или любой другой) на самом деле является зеркалом, отражающим то, что он видит.

Объекты не могут обладать иным существованием, нежели существование видимости, которая воспринимается органами чувств и интерпретируется.

Это означает, что воспринимаемое может быть лишь отражением воспринимающего, т. е.

воспринимающий-объект является лишь объектом, а то, что воспринимает, в действительности является субъектом.


Трудность в понимании этого очевидного факта возникает из-за того, что

воспринимающий рассматривается как сущность, обладающая независимым существованием, хотя на самом деле он – всего лишь феноменальный аппарат или объект с определенными характерными реакциями.

Настоящий воспринимающий есть само восприятие, субъективный центр действия.

Одним словом, восприятие из субъективного центра действия (разума) – совершенное или истинное восприятие,

в то время как восприятие из объективного центра управления (сущности) несовершенно, будучи восприятием разделенного ума.

Аспектом совершенного восприятия является восприятие того, что

любой воспринимаемый объект или событие существуют лишь потому, что мы воспринимали объект или переживали событие.

Они существуют лишь потому, что один из наших органов чувств распознал объект или событие и проинтерпретировал его в субъектно-объектной двойственности.

Объект или событие, следовательно, не может существовать независимо от нашего восприятия этого объекта или события, будучи видимостью в нашем сознании.

Иначе говоря, объект существует лишь благодаря тому, что его воспринимают.

Учитывая, что наше восприятие – лишь феноменальное функционирование «Того-что-мы-есть» (ноумена), вся вселенная и все, что в ней происходит, является лишь выражением субъективного ноумена в его объективном аспекте.

Объективное существование не может быть ничем иным, как чувственным восприятием. Устраните чувственное восприятие, и не останется никакой объективной вселенной.

И наоборот – если бы не было никакой объективной вселенной, не было бы чувственного восприятия.

Чувственное восприятие представляет собой субъективный аспект всей феноменальности или физической объективности.

Способность к осознанному восприятию тоже является субъективным аспектом всей физической деятельности, потому что при отсутствии воспринимающей способности в сознании не могут создаваться образы.

Другими словами, объективное существование (физическое или психическое) и субъективная воспринимающая способность естественным образом зависят друг от друга в субъектно-объектных взаимоотношениях.

И лишь при полном отрицании этих двух аспектов возникает тотальность.

Все мысли и все феномены основаны на представлении о пространстве-времени, и поскольку пространство-время не является воспринимаемой или познаваемой «вещью», из этого неизбежно следует, что воспринимание и узнавание – и, разумеется, все функционирование в целом – должны быть ноуменальными.

Как выразил эту мысль мудрец Джнянешвар, «субъективность и функционирование подобны небу и пространству, или ветру и движению, или пламени и свету».

Важнейшим элементом совершенного восприятия является то, что в проявлениях феноменальной вселенной на самом деле нет никаких отношений воспринимающий-воспринимаемое.

Существует лишь функционирование целостного ума, и это объективное функционирование концептуализируется разделенным умом как субъект, воспринимающий объект.

В действительности же нет ни того, кто объективирует, ни объективируемой вещи.

Разумное человеческое существо совершает глобальную ошибку, рассматривая феноменальный мир как нечто отдельное от себя, в то время как оно само является неотъемлемой частью тотальности проявлений – объективного аспекта непроявленного Абсолютного субъекта.

Конечно, разум позволяет разумным существам воспринимать (и постигать) феномены, но проявленная вселенная возникает не благодаря ему.

Феноменальные проявления не появились отдельно, чтобы человеческие существа могли воспринимать и познавать их.

Чувствующие существа начали существовать как часть вселенной вместе с тотальностью проявлений, одновременно и параллельно со всей вселенной.

Способность воспринимать вселенную посредством психосоматического аппарата (органы чувств, познавательные способности), которыми обладают все люди – и все чувствующие существа – вторичная, косвенная способность.

Таким образом, существует четкое, хотя и понятийное, различие между творческим аспектом и познающим аспектом, между сотворением тотальности проявлений включая человеческие существа и познанием проявленной вселенной человеческими существами.

Четкое понимание этой позиции делает очевидным тот факт, что и воспринимающий, и воспринимаемое являются объектами в феноменальном проявлении,

что каждый из двух разумных объектов (двух человеческих существ) становится воспринимающим, в то время как другой является воспринимаемым объектом, что субъект и объект, таким образом, представляют собой взаимозаменяемые и взаимосвязанные концепции.

Иначе говоря, воспринимающий не может воспринимать воспринимающего, а познающий-воспринимающий на самом деле является лишь актом воспринимания/познавания, и на противоположном конце оказывается познаваемая вещь.

Более того, восприятие человеческих существ неизбежно является неверным, поскольку при таком восприятии и мнимый субъект, и объект являются лишь видимостями в сознании.

При отсутствии сознания – например, в состоянии глубокого сна или под наркозом – не может быть никакого восприятия, даже если псевдовосприниматель существует.

Истинное восприятие, совершенное восприятие – это не-восприятие, восприятие за рамками тела и мысли.

Псевдосубъект, который воспринимает объект, сам становится объектом, когда его воспринимает другой псевдосубъект.

Но при наличии истинного восприятия – когда сознание воспринимает сознание и видимости в самом себе – нет никого, кто мог бы воспринимать.

При таком восприятии нет объекта, есть лишь один истинный субъект, а все проявления – его объективное выражение.

Это трансцендентность субъектно-объектного дуализма, тотальное феноменальное отсутствие, которое представляет собой потенциальное присутствие, обращение ума внутрь, возвращение его от внешней объективизации (от того, что означает слово «восприятие» в дуализме) обратно к своей целостности или не-объективности, из которой возникает объективность.

Восприятие как таковое представляет собой ноуменальную функцию проявлений феноменальной вселенной.

Это чистое восприятие, потому что нет видимого и нет никого (и ничего), кто мог бы воспринимать – нет объекта, принявшего псевдосубъективность.

Мы как разумные существа объективно представляем собой не более чем иллюзорные образы сновидения, несмотря на то, что наша застарелая обусловленность не позволяет нам признать этот факт.

Все феноменальное существование само по себе является лишь видимостью в сознании, и все характеристики живых существ – форма, восприятие, знание, чувствование и т. д. – тоже не что иное, как движения в сознании, подобные образам сновидения.

Все действия, движения и события – это проекции в мнимой структуре пространства-времени, чтобы их можно было воспринимать органами чувств и измерять в длительности. Но все они находятся в сознании, точно так же, как происходит в сновидении.

Важно понять и запомнить, что сознание, в котором все происходит, как во сне, является также и тем, кто видит этот сон.

Это субъективный и динамический воспринимающий аспект статичного сознания, в то время как объективный аспект – это воспринимаемый, снящийся и выделяемый элемент.

Другими словами, сновидение, представляющее собой феноменальное проявление, происходит в сознании, воспринимается и познается в сознании, и интерпретируется сознанием через двойственность – основу всех феноменальных проявлений.

Нельзя забывать, что эта двойственность – лишь механизм или инструмент, посредством которого происходит проявление (конечно же, она является концепцией).

Получается, что воспринимаемое не может быть ничем иным, как воспринимающим.

Субъект (но не псевдосубъект, который также является объектом) и объект, единые и неразделимые, когда они непомысленны и непроявленны, только кажутся двойственными и разделенными, когда формируются в феноменальном проявлении.

Это будет более ясным и убедительным, если мы проанализируем состояние сна.

Когда мы видим сон, персонажи сновидения – включая нас самих – кажутся нам реальными людьми, которые реагируют и испытывают чувства, но после пробуждения они представляются нам лишь иллюзорными образами, полностью лишенными свободы выбора и личной воли.

Эта жизнь, в которой, как нам кажется, мы являемся субъектами по отношению к другим людям как объектам, на самом деле – оживший сон, который, в сущности, ничем не отличается от обычного сна.

Мы очень ошибаемся, когда думаем, что мы – автономные и независимые сущности, которые могут мыслить, делать выбор и принимать решения.

Если мы просто рассмотрим любой период своей жизни, мы непременно обнаружим, что, в то время как мы думали, что принимаем решения, на самом деле события происходили в соответствии со сценарием огромной и удивительной игры, в которой мы лишь пешки.

Дело в том, что в этом ожившем сновидении, которое представляет собой наша жизнь, все персонажи – лишь объекты сновидящего ума (который представляет собой содержимое сознания).

Так происходит благодаря процессу двойственности, который называется «причинностью».

Нет субъекта как такового, и из этого неизбежно следует, что объект – это субъект, а воспринимаемое – это воспринимающий.

Есть одна интересная история про китайского мудреца Чжуан-цзы.

Однажды утром он рассказал своим ученикам сон. Ему приснилось, что он стал бабочкой, порхающей по саду с цветка на цветок, и теперь он обеспокоен. Ученики засмеялись и сказали: «Это всего лишь сон, учитель!»

Чжуан-цзы ответил: «Погодите. Если вы думаете, что нет причин для беспокойства, вы ошибаетесь. Сейчас, когда я проснулся, я озадачен. У меня очень серьезное сомнение: если Чжуан-цзы приснилось, что он стал бабочкой, почему бабочке не может присниться сон, что она стала Чжуан-цзы? И кто есть кто на самом деле? Может, я бабочка, которой приснилось, что она Чжуан-цзы?»

Оживший сон, рассматриваемый феноменально, представляет собой лишь видимость в сознании, воспринимаемую и узнаваемую сознанием, и в этом смысле является видимостью настолько же иллюзорной, как мираж.

Но если рассматривать ее ноуменально, феноменальное проявление не только не является ничем – оно является всем, поскольку важнейшие элементы сновидения не могут быть ничем иным, как самим сновидцем.

Тот, кто видит сон – субъективный аспект сознания, – является сновидением и всем, что в нем есть.

Иными словами, чувствующие существа, которые феноменально представляют собой лишь объекты в проявлении, на самом деле являются чистым субъектом, потенциалом полноты, хотя феноменально они могут показаться «ничем», пустотой, которая возникает, когда взаимосвязанные противоположности двойственного мира накладываются друг на друга, образуя полное отрицание.

В этом ожившем сновидении тот, кто пробуждается, не является объектом:

пробуждение происходит при разотождествлении сновидящего с его объектом, при исчезновении иллюзии, при растворении [индивидуальной] сущности.

Это происходит в момент осознания того, что кажущийся объект на самом деле является субъектом.

Когда истинное восприятие распознается как объективное функционирование субъекта, псевдосубъект исчезает, а эго-сущность уничтожается.

Таким образом, истинное восприятие – совершенное восприятие – заключается в том, что мы не воспринимаем феномены как наши объекты.

Как только мы начинаем воспринимать феномены как наши объекты, мы устанавливаем объектные отношения с предметами, тем самым создавая дихотомию между субъектом и объектом, собой и другим.

Именно это кажущееся разделение является причиной человеческих несчастий и так называемых «оков».

Воспринимать ноуменально означает воспринимать не объективно, а субъективно, видя феномены как самих себя.

Такое ноуменальное восприятие или истинное восприятие представляет собой не-видение, или, лучше сказать, не видение и не не-видение, потому что и объект, и его субъект существуют лишь как видимости.

Воспринимать в истинном свете означает прекратить воспринимать объективно, прекратить концептуализировать, и, следовательно, видеть феноменальную вселенную не выбирая, не вынося суждений, не вступая в субъектно-объектные отношения.

Что происходит, когда такое восприятие становится ноуменальным или совершенным восприятием?

Нисаргадатта Махарадж отвечал на этот вопрос так: «Ничто – и все».

«Ничто» – потому что все, что происходит феноменально, есть не что иное, как видимость, движение в сознании.

Все это лишь концептуализация, и когда она останавливается, ничего не происходит – просто вы как субъективное «я» становитесь тем, чем вы были «до своего рождения».

И «все» – потому что «ничто» феноменальной пустоты на самом деле представляет собой полноту феноменального потенциала полноты.

Когда концептуализация прекращается, прекращается ложное видение, внешнее видение, и остается внутреннее видение, источник всего видения – не видение внутреннего содержания сущности, но

видение изнутри – видение из источника, ноуменальное видение без какой бы то ни было сущности.

Совершенное восприятие устанавливает прямые отношения между ноуменальным непроявленным и феноменальным проявлением:


проявление может принимать любое количество форм, но основа их всех – сознание, которое имманентно всем и каждому проявлению, как золото имманентно всем золотым украшениям, независимо от их формы и названия.

Все воспринимаемое теперь видится как не существующее независимо от ноуменального сознания.

Сознание – единственный субъект, а все феномены, включая всех людей, – это объекты, появляющиеся в сознании.

Иными словами, совершенное восприятие означает понимание того, что вселенная – это не что-то отличное от нас, что нет никакой разницы между проявленным и непроявленным, временным и вневременным.

Различие лишь в видимости, и, хотя это различие кажется непреодолимым, как и все противоположности с феноменальной точки зрения, оно полностью исчезает при отсутствии концептуализации, поскольку «различие» само по себе – лишь представление.

В глубоком сне, когда концептуализация прекращается, не может быть и речи о различиях или различении. При таком полном отсутствии представлений нет ни объекта, который представляется или воспринимается, ни субъекта, который представляет или воспринимает.

Есть лишь ноуменальное функционирование в целостном уме, без дуализма разделенного ума.

В этом статичном состоянии, когда сознание находится в покое, нет ничего, что сознание могло бы воспринимать или узнавать, поскольку нет проявлений.

И даже когда движение дает начало феноменальным проявлениям и мнимому воспринимающему в них, – даже при этом условии нет ничего, кроме сознания.

Короче говоря, независимо от того, существует ли феноменальное проявление (и мнимый воспринимающий) или не существует, субстрат сознания остается постоянным и неизменным.

Поэтому очевидно, что

когда человек воспринимает объект, будучи субъектом по отношению к этому объекту, он видит его не в его тотальности как объективное проявление субъективного непроявленного, а как ментальное представление в ответ на внешнее видение, как реакцию на органы чувств, на способность к узнаванию.

Полезно было бы рассмотреть механизм того, как восприятие и внимание в целом работают на самом деле.

Разные мыслители, включая Дж. Кришнамурти, глубоко исследовали этот аспект восприятия.

Одна сторона вопроса – это то, что человек на самом деле не может воспринимать объект «как он есть сам по себе, в его тотальности». Однако воспринимаемое не полностью разъединено с реальностью внешнего объекта, поскольку ментальное представление основано на определенных аспектах этой реальности и, следовательно, частично соответствует внешнему объекту.

В результате этого узнавание, хоть и не полностью неверное, неадекватно, поскольку верно лишь частично. Однако соответствие умозрительного образа реальному объекту, несмотря на то, что этот образ фрагментарен и неадекватен, все же указывает на тождественность структуры между объектом и воспринимающим, на тождественность между двумя объектами в феноменальном проявлении (причем воспринимающий и воспринимаемое оба являются объектами).

Если, к примеру, рядом со скрипкой прозвучит нота «ля», соответствующая струна скрипки начнет вибрировать сама по себе, за счет резонанса.

Нечто в воспринимаемом объекте, на что реагируют органы чувств воспринимающего объекта, пробуждает в воспринимающем объекте сложную ментальную вибрацию, которая уже существовала до этого.

Воспринимаемый объект не порождает ментальную вибрацию, а лишь пробуждает или инициирует ее.

Это важно, поскольку разделение между воспринимающим объектом (считающим себя субъектом) и воспринимаемым объектом, как объектом псевдосубъекта, делает взаимодействие между двумя объектами частичным и неадекватным.

Воспринимающий как псевдосубъект не полностью открыт эманации воспринимаемого объекта. Реакция на резонанс не глубока и не полна, она поверхностна и частична.

Если бы реакция на эманацию от воспринимаемого объекта была полной и ничем не ограниченной, образ в уме был бы полностью адекватным, и восприятие было бы совершенным.

В этом случае восприятие было бы восприятием тотальности объекта, тотальности воспринимающего и субстрата, который делает все объекты одинаковыми, несмотря на их внешние различия, – подобно золоту, из которого сделаны золотые украшения.

Обычное восприятие человека лишено гипостаза, глубинной сути целостного ума – только такой ум может осознать глубинную сущность под поверхностными различиями миллионов феноменов проявленного мира.

Так происходит из-за того, что обыденное восприятие человека осуществляется в разделенном уме, в котором вместо недвойственности присутствует различение между субъектом и объектом, отождествление с одним объектом, который противопоставлен другим объектам.

Отсюда неадекватная ментальное представление внешнего объекта.

Это разделение между субъектом и объектом, эта обусловленность настолько сильна, что даже интеллектуальное понимание факта иллюзорности вселенной как феноменального проявления не устраняет эту обусловленность.

Каждое индивидуальное «я» при таком понимании представляет себя отдельным от иллюзорной вселенной. Иллюзорность вселенной признается, но не признается иллюзорность индивидуального «я».

Объективная вселенная может быть иллюзорной, но псевдосубъект все же считает себя совершенно реальным.

В то время как внешний мир может предложить психосоматическому аппарату полный резонанс, псевдосубъект, отождествленный с этим аппаратом или телом, не готов принять этот полный резонанс.

Так происходит, поскольку он считает себя «я», а внешний мир – «другим», «не-я», сильным врагом, способным разрушить его индивидуальное «я» и уничтожить его субъектность (вернее, псевдосубъектность), превратить ее в ничто, в пустоту, – и он всеми силами избегает этого.

Из-за этого отсутствует полное взаимопроникновение между разумными существами – оно означало бы совершенное воспринимающее внимание. А частичные взаимоотношения приводят к вечному конфликту между различными сущностями, из которых состоит этот мир.

Иными словами, несовершенное восприятие – это когда мы протягиваем руку во внешний мир, чтобы схватить что угодно, что только можно схватить, вместо того чтобы протягивать в мир открытую ладонь, предлагая свою дружбу и сотрудничество.

Открытая ладонь символизирует полный, тотальный резонанс с внешним миром, мы же рассматриваем внешний мир не как образ в зеркале, а как лицо врага.

Этот принцип имел в виду Махарадж, когда говорил: «Моя милость всегда присутствует в изобилии, но готовы ли вы принять ее?»

Если подробнее рассмотреть механизм этих взаимосвязей между субъектом (познающим-объектом) и объектом, мы увидим, что эманация, исходящая от объекта к субъекту посредством органов чувств, воспринимается как поток космической энергии, соединяющей центр объекта и центр субъекта.

При этом, когда субъект отказывается полностью резонировать с объектом, он обращает этот поток, которому не дали излиться в центре, к своей периферии – ложному, иллюзорному центру.

Другими словами, космический поток, вместо того чтобы излиться в ноуменальном субъективном центре действия, направляется на объективный центр управления – на периферию.

В результате субъективный ноуменальный центр оказывается слабо освещенным, а ложный, иллюзорный объективный центр очень ярко засвечивается: восприятие становится несовершенным, что выливается в ложную интерпретацию, МАЙЮ.

Периферия, на которую перенаправляется поток, состоит из того, что мы называем «чувствами».

Во внешнем объекте – внешнем мире – нет ничего, что могло бы породить конфликт в субъекте, поскольку космический поток или энергия – одна и та же в обоих объектах, являющихся частью проявления.

Разрушительный дуализм, являющийся причиной конфликта, существует не во внешнем мире, а в псевдосубъекте.

Ноуменальный субъективный центр не получает соответствующей поддержки, в то время как объективный центр управления берет на себя функцию восприятия.

Иначе говоря, субъективное «Я» забывается, а объективное «я» (псевдосубъект) становится на его место.

Не то чтобы что-то закрывается, вместо того чтобы открываться, или что-то отвергается, вместо того чтобы быть принятым – нет, просто ложное восприятие накладывается на центр совершенного восприятия.

Фундамент субъективной реальности остается неизменным – иначе и быть не может, – но на него накладывается майя.

Океан остается неизменным, лишь волны появляются на его поверхности.

Результатом восприятия с точки зрения субъектно-объектных взаимоотношений является то, что отождествление с отдельной сущностью не позволяет нам протянуть руку во внешний мир, предлагая ему полный резонанс и взаимопроникновение, потому что внешний мир становится нашим врагом, а не объединенным объективным выражением субъективного ноумена.

Отождествление с отдельной сущностью мешает в полной мере осознать тот факт, что на самом деле не может быть никакого противопоставления между «я» и «не-я»,

что изначальная двойственность, являющаяся необходимым контекстом для проявлений, – лишь наше представление, как и пространство-время, и что, следовательно,

все проявления, включая индивидуальное «я», считающее себя псевдосубъектом, – лишь образы в зеркале сознания субъективной реальности.

Один-единственный фактор, мешающий взаимопроникновению индивидуального «я» и внешнего мира – это страх оказаться в небезопасности, страх быть поглощенным внешним миром, полностью уничтоженным.

И этот страх полного отрицания делает утвердительное феноменальное присутствие защищающим и, следовательно, очень важным, а эмоциональную, аффективную жизнь – необходимой.

Несмотря на тот факт, что жизнь во многих отношениях полна конфликтов и несчастья, человек в отчаянии цепляется за аффективность.

И, таким образом, индивидуальное «я», отчаянно цепляясь за свою индивидуальную аффективность, так же отчаянно стремится освободиться от несчастья и оков.

Другими словами, человек ищет освобождения для себя как для индивидуального «я» и испытывает сильное разочарование, когда Учитель – почти каждый Учитель с незапамятных времен – говорит ему, что проблема никогда не уйдет, пока он «желает» чего-то с точки зрения индивидуального «я».

Это и есть суть учения Нисаргадатты.

Возникает такая дилемма для индивидуального «я»: оно хочет быть восприимчивым к миру, поскольку мир может подтвердить его бытие, но при этом остается полностью невосприимчивым к миру в той его части, которая не подтверждает его бытие.

Оно отказывается понимать, что, по сути, оно хочет сохранить свою отдельность и в то же самое время отвергает двойственность, тем самым сводя на нет саму основу феноменальных проявлений.

Единственное решение этой, казалось бы, безнадежной проблемы – получить четкое понимание вопроса, чтобы безвыходное положение само по себе стало выходом.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что понимание – это все, и что нужно позволить этому пониманию глубоко укорениться, чтобы оно со временем расцветало, принимая форму интуитивных, спонтанных действий.

Зная истинную природу индивидуального «я» в отношении тотальности феноменальных проявлений, необходимо принимать жизнь такой, какая она есть.

Мы должны быть зрителями (свидетелями) спектакля.

Поскольку индивидуальное «я» пользуется своим обыденным восприятием и вниманием в соответствии со своим желанием чувствовать внешний мир лишь при условии отождествленности с отдельной сущностью, оно является спектаклем без зрителя.

Поскольку индивидуальное «я» предпочитает быть невосприимчивым к внешнему миру, оно является зрителем без спектакля.

Когда же оно принимает жизнь такой, какая она есть, зная, что эта жизнь – не что иное, как оживший сон, и действует интуитивно, так, будто бы это реальный мир, оно становится зрителем спектакля.

Здесь мы вплотную подходим к механизму различия между совершенным восприятием, которое осуществляет субъективный центр действия, и несовершенным восприятием, которое осуществляет субъективный центр управления.

Первый обозначается как «Я», а последний – как «я», отождествленное с отдельной сущностью.

Первый вид восприятия – это, скорее, недвойственное внешнее восприятие, которое можно было бы назвать «чувственным восприятием», в то время как второй представляет собой двойственное, внутреннее восприятие, которое можно было бы назвать «эмоциональным чувствованием».

Внешнее или чувственное восприятие основано на резонансе, соединяющем внешний мир и отдельный психосоматический аппарат посредством сущностной тождественности общих структур.

Классическим примером этого служит общая структура золота, одна и та же у всех золотых украшений, какой бы они ни были формы.

Внутреннее восприятие относится к личностной структуре (а не к общей структуре), поскольку резонанс разделяется между двумя отдельными полюсами внутри псевдосубъекта, рассматриваясь как желательное или нежелательное чувство.

Две конструкции – общая и личная – очень отличаются друг от друга по своему восприятию.

Можно сказать, что общая человеческая конструкция представляет собой спинномозговую систему, создающую ментальные образы, основанные на эманациях, получаемых от внешнего мира.

Личная же конструкция представляет собой вегетативную нервную систему, автономную или вагосимпатическую систему, никак не связанную с внешним миром и реагирующую на чувства, создаваемые посредством ментальных образов внешнего мира, потому что, в отличие от цельной спинномозговой системы, эта система, рассеянная по всему организму, непосредственно соединяется с каждой из его бесчисленных клеток.

В то время как при внешнем восприятии наблюдается резонанс между двумя объектами как двумя отдельными микрокосмами (каждый из которых является копией макрокосма тотальности проявлений), резонанс при внутреннем восприятии (порождающий либо эмоцию радости, либо эмоцию печали) представляет собой резонанс между «двумя структурными режимами одного микрокосма».

Внешнее восприятие – чувственное восприятие – означает осознание внешнего мира, в то время как внутреннее восприятие – эмоциональное чувствование – означает осознание «я» как отдельной индивидуальной сущности.

Индивидуальное «я» обнаруживает свою личную конструкцию, вначале отмечая, что один и тот же чувственный образ порождает различные противоположные резонансы в нем самом и в других, а затем – что внутренние резонансы имеют двойственную природу: они делятся на желательные и нежелательные.

Последовательность переживаний и суждений является основой, на которой постепенно строится личная конструкция.

На самом деле происходит постоянная перестройка по мере того, как приходит новый опыт, по мере того, как он инвентаризируется и классифицируется в памяти как желательный или нежелательный, позитивный или негативный, «я» и «не-я».

Конечно, постоянный обмен со средой и перестройка суждений происходит все время, существующие суждения адаптируются с учетом нового опыта внутри личностной конструкции.

Нисаргадатта Махарадж указывал на один интересный факт: это постепенное выстраивание, по его словам, начинается еще в утробе матери.

Зародыш отождествляет себя с организмом только в потенциале, поскольку всякий контакт с внешним миром отсутствует.

Когда ребенок рождается, этот потенциал реализовывается, но контакт с внешним миром происходит посредством резонанса в структурной сущности, и нет отождествления с организмом как отдельной сущностью.

Отождествление впоследствии представляется как интерпретация опыта.

Новорожденный младенец, конечно, не способен формулировать мысли, но вневременной источник мысли, а именно Сознание, реализует несформулированную мысль в психике новорожденного.

Это мысль о том, что он является единым организмом, и что в мире есть нечто, не являющееся его организмом.

Важным следствием этого факта является один интересный феномен: чем более элементарна и обща мыль, тем легче осознать ее, но труднее выразить.

В то время как сознательно сформулированные мысли проходят от частного к общему, несформулированная мысль в процессе осознания проходит от наиболее общего к частному.

Самая первая мысль, как говорил Нисаргадатта Махарадж, это мысль «я есть», ощущение присутствия.

Мы видим, что, помимо чувственного восприятия и эмоционального чувствования, есть основанные на двойственности суждения и классификация опыта, и они опираются на определенные подспудные убеждения, верования или ложные отождествления, существующие в человеке.

Они существуют в нас не просто как зародыш в матке, но, по словам Махараджа, как память, уходящая вглубь тысячелетий, к нашим предкам, точно так же, как в семени, из которого появился зародыш, реализуются воспоминания обо всех предыдущих «жизнях».

Все верования приходят из этого скопления воспоминаний, которое есть в каждом человеке.

Они формируют собой цепь, первым звеном которой становится ошибочное верование, ведущее к отождествлению с организмом как отдельной сущностью, субъектом, противостоящим всему остальному внешнему миру как объекту.

Отождествление с отдельной сущностью, обладающей независимостью и свободой выбора из абсолютных противоположностей (в первую очередь добра и зла) – без сомнения, и есть библейский «первородный грех».

Такое исключающее отождествление приводит к верованию, что это «я» как субъект должно обладать абсолютным счастьем.

Это верование подразумевает, что существует нечто желаемое, и его отсутствие мешает абсолютному счастью.

Отсюда потребность в переживаниях, которые приведут к желанной цели.

Из-за этой потребности мы начинаем искать такие переживания посредством контакта с внешним миром, поскольку в

отсутствие внешнего мира индивидуальное «я» боится утратить свое отдельное индивидуальное существование – ведь эта потеря лишит его поиск всякого смысла.

Вещественный стимул (наркотик) или тонкий, психический стимул (йогическая практика) может вызвать удовлетворение, которого ищет человек, однако отсутствие стабильности этих переживаний делает их неполными – и он понимает, что они не могут быть целью поиска.

Поиск может по-настоящему закончиться только тогда, когда человек осознает саму иллюзорность этого поиска, когда поймет, что высшее переживание непременно включает в себя полное уничтожение самого индивидуального эго, которое начало этот поиск!

Возвращаясь к механизму чувственного восприятия/эмоционального чувствования/переживания, следует сказать, что единственный смысл переживания – чтобы мы могли оценить его действие с точки зрения постоянного поиска счастья.

Разумеется, переживать означает выносить суждение, желательно ли это переживание и приближает ли оно нас к сути нашего бытия.

Иными словами, все переживания, все оценки – это всегда «частичная интерпретация» по той простой причине, что они представляют собой дуализм относительного функционирования.

Беспристрастное суждение может быть вынесено лишь в соответствии с абсолютным критерием Реальности, но в этом случае никаких суждений быть не может.

В строго последовательном порядке человек сначала осуществляет чувственное восприятие, потом эмоциональное чувствование, а затем переживание и суждение.

Однако процесс на практике является более динамичным в том смысле, что основополагающий фактор во всех этих трех процессах – это потребность, основанная на постоянном поиске: из-за потребности возникает желание переживаний, которое приводит к желанию эмоционального чувствования и желанию чувственного восприятия.

Теперь мы можем проследить, как обычно функционирует наша психика. Мы можем увидеть, каким образом наше желание переживаний направляет нашу сознательную мысль.

Для этого мы должны будем проследить мысль до самого ее источника.

Почему определенный образ формируется в сознании человека из множества воспоминаний, хранящихся на складе памяти? Почему определенный образ проявляется сам по себе или как реакция на внешний стимул?

Другими словами, предполагая, что у человека есть выбор там, где зарождается сознательное восприятие, и что в любой момент времени может быть только один сознательный ментальный образ – кто выдвигает определенный образ на передний план, исключая все остальные?

Ответ будет таким: это «желание переживания» обусловливает внимание человека, отождествленного с определенным организмом как отдельной сущностью, которая рассматривает весь остальной мир не как гетерогенное объективное проявление субъективной реальности (которым он и является), а как проявление извечной множественности.

Это «желание переживания», присущее человеку как отдельной сущности, превращает внешний мир в многоликого врага.

И выбор того, что воспринимать, осуществляет скопление воспоминаний, ассоциации, соответствующие этой конкретной личностной структуре, некая связь (позитивного или негативного характера) с определенным внешним стимулом – одним из многих.

Тот же сложный процесс различными способами влияет на сознательное внимание разных людей. Видя обычную сцену на дороге, разные люди будут реагировать по-разному (позитивно или негативно), потому что одни люди более восприимчивы к одним образам, а другие – к другим.

Конечно же, такие реакции могут сильно различаться в разных обстоятельствах и в разные моменты времени, потому что личностная конструкция адаптируется с учетом новых переживаний.

На этой стадии необходимо провести различие между двумя видами мысли – бессознательной вневременной мыслью (или спонтанной мыслью) и сознательной временной мыслью, которая на самом деле является концептуализацией.

Бессознательная мысль представляет собой спонтанное восприятие, мгновенно записанное и правдиво отражающее однородный, но объединенный внешний мир, и в действительности не имеет ничего общего с личностной конструкцией и желанием переживания.

Сознательная же мысль концептуальна, иллюзорна и представляет собой временную последовательность образов, более или менее оторванных от непосредственной реальности, поскольку она основана на выборе, зависящем от соответствующей личностной конструкции и «желания переживания».

Рассказы очевидцев о несчастном случае, к примеру, будут очень похожими друг на друга, если их записать сразу же после происшествия. Однако если дать достаточно времени для того, чтобы сознательная мысль провела свою работу, у людей проявятся представления (позитивные и негативные), основанные на восприимчивости и пристрастности каждого отдельного человека, и рассказы разных людей об одном и том же происшествии будут очень сильно различаться.


Каковы характеристики бессознательной мысли, как она работает?

Качественно она не отличается от того, что мы называем целостным умом (в противопоставление уму, разделенному двойственностью субъекта/объекта), от потенциала всех мыслей, поскольку сознательное восприятие реальности бессознательной мыслью, хоть и ограниченное сигналами, достигающими органов чувств, тем не менее, является прямым проявлением целостного ума.

Бессознательная мысль не затронута выбором или личной волей какой бы то ни было личностной структуры.

Бессознательная (непосредственная) мысль представляет собой процесс объективизации «того-что-мы-есть»;

она составляет видимую вселенную и поддерживает ее кажущуюся хронологичность, которая присуща временности.

Эта непосредственная или бессознательная мысль, единое множество (в отличие от множественности различий), мимолетная, как кшана (доля секунды), представляет собой проблеск вечности.


С другой стороны, сознательная мыль или концептуализация характеризуется личным отождествлением «я» с определенным организмом как отдельной сущностью вкупе с зависимостью существования от длительности.

Сознательная мысль или концептуализация может иметь место лишь в том случае, если центральный персонаж этого мышления является личностной сущностью, а мышление относится к внешнему миру лишь в той степени, в какой он касается этого «я» в определенный период времени.


При концептуализации происходит следующее: «я», ищущее счастья, обнаруживает, что внешний мир не готов удовлетворить его требования – враг оказывает сопротивление!

И это «я» обнаруживает, что гораздо проще и вероятнее добиться искомого счастья в собственном воображении, в вымышленном мире, полностью сосредоточенном на нем одном, в таком мире, который он может контролировать и изменять.

Когда человек видит обычную сцену на дороге, его восприятие вначале бессознательно, оно непосредственно отражает внешний мир. Присутствует «структурная идентичность» между внешним миром и воспринимаемым образом, поскольку такое бессознательное восприятие соответствует восприятию (частично или даже во всей его целостности) всей сферы как неоднородной, глобальной картины, а не множества аспектов, разделенных и противопоставляемых друг другу.

Сознательное же восприятие сильно отличается от бессознательного, поскольку основывается на выборе, осуществляемом в соответствии со строением личностной конструкции, и потому оно сосредоточено вокруг «я».

Вначале происходит непосредственное, мгновенное бессознательное восприятие общей структуры, а затем внимание сосредоточивается на одном определенном аспекте из множества аспектов этого бессознательного восприятия, например, на одном лице или на какой-либо детали во встречном человеке или машине, и делает его сознательным путем изолирования.

Важно понимать, что сознательное схватывание умом определенного аспекта бессознательного восприятия осуществляется в длительности, поскольку, в то время как схваченный объект уже оказался в прошлом, феномен сознательного схватывания проецирует «я» в будущее.

Бессознательная мысль не имеет длительности, потому что это мгновенная мысль – разумеется, она может иметь мнимую длительность из-за того, что она необычайно быстро обновляется.

Сознательная мысль в какой-то момент останавливает «проектор» (а вместе с ним останавливает процесс скоростного обновления) и переносит устойчивый «снимок» из реального эпизода в воображаемый собственный фильм.

Вот конкретное подтверждение этого: каждый из нас видел, как актеры на сцене разыгрывают пьесу. Ментальные образы прилежно воспроизводят то, что происходит на сцене, при этом сознательной мысли как таковой нет.

Но в процессе просмотра пьесы ум блуждает, создавая определенные образы – либо имеющие отношение к тому, что происходит на сцене, либо не имеющие к этому никакого отношения.

Такая сознательная мысль представляет собой мысль-воображение, создание искусственных образов, полностью изъятых из видимой реальности.

Нисаргадатта Махарадж рекомендовал своим посетителям избегать именно такого вида мышления, или концептуализации.

Он говорил им, что они должны слушать его, а не просто слышать; пытаться глубоко постичь смысл того, что он хотел донести своими словами, а не просто согласиться с их поверхностным значением.

У некоторых людей какие-то слова или идеи вызывали остановку мгновенного, бессознательного, непосредственного восприятия того, что говорил Махарадж, и погружали их в фантазии обусловленного временем сознательного ума: они начинали вспоминать, что они читали или слышали на тему того, что говорит Махарадж, а иногда и блуждать мыслями без всякой связи с тем, что он говорил.

Очевидно, что именно такое мышление – концептуализацию и создание образов в разделенном уме – имел в виду Рамана Махарши, когда говорил, что «думание не является истинной природой человека».

Возможно, именно неспособность мгновенно ухватить непосредственный смысл вызывает мысли.

Когда непосредственная или бессознательная мысль приводит к спонтанному действию, к чему сознательная мысль?

Сознательная мысль находит себе лазейку только тогда, когда вмешивается «я», и цепляется за любые остатки.

В результате мы приходим к выводу, что именно из-за несовершенного восприятия, из-за сознательной мысли, из-за привычки к концептуализации нам кажется, что внешний мир проносится мимо нас с такой огромной скоростью и у нас совершенно нет времени, чтобы «стоять и созерцать».

Но когда мы воспринимаем ложное как ложное, нам становится ясно, что настоящее не несется мимо нас с головокружительной скоростью, что на самом деле настоящий момент вечен, а проносятся мимо нас иллюзии – мнимое прошлое и будущее, в которых нет места настоящему.

Мы обнаруживаем, что горизонтальный ход времени, последовательная длительность – лишь линейная вербализация нашего разделенного ума, неспособного к непосредственному восприятию внешнего мира и интерпретирующего его превратно, вычленяя отдельные куски и называя их предметами и событиями.

И этот разделенный ум с его сознательным мышлением и несовершенным восприятием не осознает своей почти полной неадекватности в том, что касается спонтанной работы психосоматического организма с его сердцебиением, дыханием, сложной нервной системой, железами внутренней секреции, мышцами и органами чувств.

Утешает лишь одна мысль, которую не раз высказывал Нисаргадатта Махарадж: понимание – это всё.

Разделенный ум может исцелить себя, вернув себе свою первоначальную целостность и чистоту.

Это может произойти, когда он перестанет цепляться, потому что они не отличаются между собой – разделенный ум является лишь специализированной деятельностью целостного ума для выполнения текущих задач повседневной жизни.

Разделенный ум должен знать свое место и ограничить свою деятельность узкоспециальными, «техническими» задачами.

Лишь понимание может привести к этому, а любые усилия будут усилиями отдельной иллюзорной сущности, действующей посредством разделенного ума.

И в завершение этой темы можно процитировать одно даосское стихотворение:

В этом моменте нет ничего, что начинает быть.
В этом моменте нет ничего, что прекращает быть.
Поэтому нет [цикла] рождений и смертей, которому нужно было бы положить конец.
Ибо абсолютный покой (нирвана) – этот настоящий момент. В нем нет границ, и потому в нем есть вечный восторг.

12. Апперцепция есть реальность

Когда японский полководец XIV века Кусуноки Масасигэ в самый важный момент своей жизни и карьеры пришел к своему учителю дзен и спросил его, как ему следует вести себя, учитель, по преданию, ответил ему буквально следующее: «Отруби две головы, и пусть один меч стоит безучастно против неба», – что можно истолковать как «отбрось относительность дуализма и взаимосвязанные диаметральные противоположности, и твердо пребывай в абсолютной единственности, которая является источником всей двойственности».

«Один меч» символизирует силу интуитивной спонтанности, которая при своей непосредственности не разделяется на две части, как интеллект со своими «за» и «против».

Это один меч реальности, который, подобно знаменитому рассекающему мечу Чжуан-цзы, разрубает узлы эгоистической двойственности и никогда не истирается, несмотря на долгие годы использования.

Этот меч реальности рубит сплеча, без промедления, без колебаний, присущих интеллекту.

Под «одним мечом» имеется в виду путь к преодолению противопоставления между субъектом и объектом.

Когда субъект видит объект, ум «останавливается», изолируя объект, вместо того чтобы следовать своей собственной природе «перетекания» от одного объекта к другому.

Например, в случае с фехтованием, когда противник делает движение, чтобы поразить вас, ум «останавливается», когда глаза замечают это угрожающее движение.

Однако если вместо мыслей о контратаке, приводящих к остановке ума, продолжать приближаться к противнику, его атаку можно обернуть против него самого. Это принцип самозащиты, используемый в дзюдо.

Принцип заключается в том, что
ум-интеллект, обладая врожденной дихотомией, разделяет себя на субъект и объект, в то время как интуитивная спонтанность сохраняет целостность ума, позволяя ему функционировать в соответствии со своей природной текучестью.

Совершенное действие не знает никакого «я», для него нет противников и конфликтов, потому что целостное действие, целостное событие становится частью тотальности, частью судьбы.

Эта работа «текучести ума» в противовес «остановке ума» кажется наиболее наглядной, когда на одного человека нападает множество врагов.

В этом случае у него нет времени на остановку ума. Атакуемый встречает одного врага за другим почти без пауз, и часто сам удивляется, что у него так хорошо получается – он благодарит своих богов или небесные силы.

А работает в данном случае интуитивная спонтанность, не ослабленная интеллектом, вмешивающимся в процесс своими сознательными мыслями и оценками ситуации или субъектно-объектных связей.

Мне кажется, когда Дж. Кришнамурти говорил о «тотальности» видения или слушания, он имел в виду следующее:
позволить уму течь естественным образом – и тогда видение или слышание тотально.

Ботаник смотрит на дерево совсем не так, как маленький ребенок; музыкальный критик слушает концерт совсем не так, как обычный человек, понимающий музыку.

Заранее составленные идеи препятствуют тотальности видения или слушания – такие заранее имеющиеся идеи, основанные на технических знаниях и информации, хранящейся в памяти, не дают ботанику и музыкальному критику или искусствоведу видеть или слышать тотально.

Конечно, каждый служит определенной цели в контексте своего собственного функционирования, и в этом смысле выполняет свою работу.

Можно было бы выполнять эту функцию лучшим или более эффективным способом, если бы его видение или слушание было тотально? Это вопрос для обсуждения.

Одна из неизбежных трудностей, с которой приходится столкнуться, – это фундаментальное противоречие между усилием и расслаблением, между необходимостью изучить технику, но применяя ее, забыть о ней.

С этим противоречием сталкивается любой, кто обучается какой-либо игре или спорту. Даже те, кто изучает философию адвайты, не могут избежать этого.

Почти каждый, кто занимается спортом, замечал, что результаты в самом начале были гораздо лучше, чем после некоторого количества занятий, и это приводит к такому разочарованию, что многие бросают заниматься этим видом спорта.

Причина этого проста: вначале, не зная тонкостей игры, обучающийся полагается исключительно на свои интуитивные реакции и делает некоторые успехи.

Однако когда он начинает обучаться, его учат, как обращаться с инвентарем (клюшкой для гольфа, теннисной ракеткой и т. д.), какую принимать позу, на чем концентрировать внимание и дают другие рекомендации, касающиеся технической стороны игры.

Обучение приводит к тому, что естественная текучесть ума уходит, ум то и дело останавливается и спрашивает себя, правильно он делает или нет.

Постепенно, в зависимости от искренности и упорства ученика – и, разумеется, его врожденных способностей – техника входит в привычку и смещается на задний план, а ум постепенно вновь обретает свою естественную текучесть: ученик становится профессионалом.

Для тех, кто достиг такого уровня, успех или неудача почти целиком зависят от того, позволяет ли человек своему уму «останавливаться» на посторонних мыслях об успехе или неудаче.

Трагедия здесь в том, что, как только ум оказывается захваченным мыслями, почти невозможно заставить его снова работать гладко, в режиме текучести, потому что единственный способ освободить ум от какой-либо мысли – это занять его другой мыслью!

И когда ум фехтовальщика погружен в эту путаницу мыслей, профессионал-противник воспользуется этим и нападет на него.

Несомненно, как раз из-за такой ситуации господь Кришна советовал Арджуне отбросить все мысли о победе или поражении и сражаться в состоянии не-ума:

«Тебе лишь дано право делать лучшее из того, на что ты способен. У тебя нет прав на плоды своих усилий (которые зависят от твоей предопределенной судьбы)».

Однако следует хорошо понимать, что состояние не-ума – это не пустой ум идиота, а в высшей степени алертный ум, остающийся бдительным в пылу смертельной битвы и не тревожимый никакими посторонними мыслями.

Ум – это содержимое сознания, а сознание – объективное чувство присутствия чистой субъективности Абсолюта.

Ум как таковой представляет собой тотальность функционирования проявлений как целого.

Но когда эго (чувство «я», противопоставленного «другим» в субъектно-объектных взаимоотношениях) вторгается в первоначальный ум, он становится испорченным, загрязненным.

Став заинтересованным в одном отдельном объекте, он отказывается от своей первоначальной тотальности или текучести и останавливается, зависает на этом объекте.

Эта остановка ума в двойственности делает свободно текущий ум жестким, и интуитивная спонтанность действий теряется: можно плавать в воде, но не во льду.

Первоначальный целостный ум не различает объекты внутри тотальности, не имеет аффективных предпочтений, и, следовательно, не может искать, подобно аффективному разделенному уму.

Вся эта проблема сводится к одному вопросу: как можно сохранять ум в его первоначальном состоянии текучести, не-мышления, когда сама функция ума – думать?
Как превратить ум в не-ум?

Эта проблема стояла во все времена и во всех областях человеческой деятельности – начиная от спортивных соревнований и заканчивая духовными исканиями.

Люди, приходившие к Нисаргадатте Махараджу, сталкивались с этой же неразрешимой дилеммой.

Махарадж говорил им, чтобы они слушали его с полным вниманием, а потом добавлял, что слова сами по себе не имеют никакого значения.

Если кто-то ссылался на то, что он сказал накануне вечером, он вполне мог ответить, что то, что он говорил накануне вечером, уже ушло безвозвратно и стало мертвым, и что посетитель должен задать свой вопрос снова.

И вдруг Махарадж опять внезапно спрашивал кого-нибудь из посетителей, понял ли тот, что он сказал. Если посетитель отвечал: «Да, думаю, что понял», – и затем начинал объяснять, что он понял, Махарадж сразу же останавливал его со словами: «Нет, вы не поняли».

Однажды, когда Махарадж очень терпеливо и подробно разъяснял суть вопроса, один из посетителей сделал спонтанный жест – сильно ударил ладонью по земле.

Как только он осознал, что сделал, ему стало очень неловко. Однако он увидел, что Махарадж указывает на него пальцем, а его лицо сияет от удовольствия: этот человек понял смысл сказанного, и, что еще более важно, ЗНАЛ это без малейшего сомнения.

При таком понимании, которое не нуждается в подтверждении, не существует тройственности: того, кто думает, что он понял, того, что должно было быть понято и процесса интеллектуального понимания.

Были и другие случаи кажущихся противоречий, с которыми сталкивались посетители Махараджа.

Он говорил, что при духовном поиске необходимы огромные усилия, и иногда почти сразу же добавлял: «Вы лишь видимость в чьем-то сознании – как может видимость прилагать усилия?»

Возможно, это противоречие разрешается в даосском стихотворении «Дока» («Песни Пути» – прим. ред.), в котором знаменитый японский самурай рассказывает своим сыновьям секрет совершенного владения оружием.

Смысл стихотворения таков: суть заключается не в техническом мастерстве как таковом, а в духе, который стоит за этим мастерством:
«Восходит луна. Раздвинь створки и впусти в дом лунное сияние».

Возможно, наиболее интригующее противоречие Нисаргадатты Махараджа, касающееся духовных практик – это противоречие, относящееся к медитации.

Нескольким посетителям он однозначно рекомендовал практиковать медитацию, однако при этом часто говорил, что с точки зрения освобождения медитация не просто бесполезна, но и может быть большим препятствием.

Иногда, когда его просили пояснить эти слова, он только улыбался и говорил, что на самом деле нет никакого противоречия, и предлагал человеку понять это самостоятельно.

Иногда он объяснял: медитация на ранних этапах полезна для того, чтобы очистить психику – она как костыль; но если вы слишком сильно зависите от ее поддержки, костыль может стать препятствием на всю жизнь.

Многие духовные искатели были излишне привязаны к медитации, поскольку она приносила пользу и уму, и телу – для них медитация была своего рода наркотиком.

И наконец, самое большое кажущееся противоречие возникало, когда Махарадж говорил, что ищущий напрасно тратит время в своих исканиях, потому что нечего искать: ищущий и искомое – одно.

Для разрешения всех этих кажущихся противоречий у Махараджа был один неизменный совет:

«Никогда не забывайте, что нет никакой отдельной сущности, наделенной независимым существованием и свободой выбора и действия.

Нет ничего, что вы как индивидуальное „я“ могли бы понять или осознать.

Может быть только понимание или осознание как таковое.

Поэтому пусть будет только слушание того, что я говорю, без какого бы то ни было отдельного слушающего.

Такое слушание приведет к осознанному восприятию, которое само по себе является освобождением – освобождением от самого представления об оковах, освобождением от иллюзорного индивидуального „я“».

Вернемся к вопросу о том, как сохранять ум в состоянии, свободном от мыслей, при этом совершая действия – будь то игра в гольф, удар ракеткой по мячу в теннисе, бег, толкание ядра или любой парный поединок.

Суть в том, что когда ум останавливается, тормозит или зависает, сосредоточивая внимание на каком-либо объекте или цели, он не может функционировать с неограниченной свободой и спонтанной текучестью, которая является его нормальным рабочим состоянием.

И совершенно очевидно, что из-за этого результат будет далеким от совершенства.

Необходимо увести внимание от людей, участвующих в соревновании, от инвентаря и используемых техник, и плавно погрузиться в само действие, с телом и умом, свободным от какого бы то ни было напряжения: мысль – это и есть напряжение.

Я расскажу два случая, в которых я лично участвовал. Однажды я играл в гольф во время такого густого утреннего тумана, что на десять метров вперед ничего не было видно. Я положил мяч для первого удара, приготовился к удару, и в этот момент даже не пытался рассчитать, куда полетит мяч, потому что ничего не было видно. Я был полностью расслаблен и просто сконцентрировал внимание на плавном и легком движении.

Результат был поразительным – я обнаружил мяч ровно посередине фервея, гораздо дальше, чем обычно. Когда я бил по мячу, мой ум не был разделен и переполнен мыслями о том, что следует сделать, а чего делать нельзя.

В другой раз я обнаружил мяч в самой неудобной позиции возле грина; я не видел флага на грине и мог только примерно догадаться, на каком расстоянии находится мяч; также я мог лишь приблизительно определить направление и не мог решить, с какой силой ударить по мячу.

Единственное, что мне оставалось – расслабиться, сконцентрироваться на самом движении и отпустить его, забыв про все остальное.

Ударив по мячу и подойдя к грину, я обнаружил, что мяч находится в пятнадцати сантиметрах от лунки!

Совершенно очевидно, что так произошло благодаря интуитивному спонтанному действию, благодаря естественному, расслабленному замаху, и не было никакой сознательной мысли о правильной технике удара: расстояние, направление, сила удара были оценены и выбраны интуитивно.

Тот же самый принцип работает и в отношении мыслительной деятельности. В последние два или три года жизни Нисаргадатты Махараджа я имел счастье переводить его беседы вместе с моим другом Саумитрой Мулларпаттаном, иногда нам помогали двое других переводчиков.

Вначале эта работа казалась мне очень тяжелой. Но в один прекрасный день я неожиданно обнаружил, что мне нравится переводить, и в конце беседы Мулларпаттан сказал, что этим утром я был «в хорошей форме».

Когда я спросил его, почему у него сложилось такое впечатление, он ответил, что я был совершенно расслаблен и использовал жесты (чтобы лучше донести смысл слов) гораздо больше, чем обычно.

Только в этот момент я осознал, что сегодня утром слова Махараджа были настолько преисполнены смысла, что не было никакого «разделения» между его речью на языке маратхи и английским переводом.
Казалось, это был естественный, спонтанный поток с маратхи на английский, без вмешательства переводящего интеллекта.

Более того, с этого дня спонтанность при переводе не покидала меня, и я очень радовался, видя, что и посетители реагируют с таким же спонтанным энтузиазмом.

Также следует упомянуть, что очень скоро после этого я начал записывать вдохновляющие беседы Махараджа, и из этих записей родилась книга «Указатели от Нисаргадатты Махараджа».

Наверное, у каждого человека были моменты, когда его ум работал целостно – в такие моменты события происходят сами собой почти в полной пустоте и безупречности, без думания и размышлений:

«Даже до начала битвы победа принадлежит тому, кто, не имея мыслей о себе, пребывает в состоянии не-ума Великого Источника».

Необходимо помнить, что состояние не-ума, о котором идет речь, – это не ментальное состояние зомби; оно не должно быть и состоянием ума без мыслей и чувств, когда вы готовитесь к физическому или умственному действию.

Это состояние ума, свободное от беспокоящих или отвлекающих идей, размышлений или страстей любого рода; это сознание, свободное от представлений о «я» и «другом».

В этом состоянии естественный гений каждого человека и его инстинктивные способности свободно проявляются наилучшим образом, идеально сочетаясь с его знаниями и техническими навыками.

Так объясняется секрет, как удерживать ум, естественной функцией которого является мышление, в состоянии без мыслей, или, другими словами, как прилагать усилия к победе, не прилагая усилий.

Секрет, похоже, кроется в том, чтобы изгнать из своего ума желание победить и позволить своим естественным способностям и приобретенным навыкам действовать самостоятельно и совместно.

Таким же образом можно объяснить противоречия, с которыми часто сталкиваются духовные искатели.

Согласно легенде, Дачжу Хуйхай, Учитель династии Тан, в ответ на вопрос «Что такое великая нирвана?» сказал: «Великая нирвана означает не связывать себя кармой рождения и смерти», и когда его спросили «Что такое карма рождения и смерти?», он ответил: «Желать великой нирваны есть карма рождения и смерти».

Это может показаться совершенно нелогичным, однако это очень похоже на то, что говорил Нисаргадатта Махарадж об искателях, напрасно тратящих свое время в поисках, потому что искать нечего.

Первый ответ китайского Учителя – что для достижения нирваны необходимо преодолеть сансару, карму рождения и смерти – вполне понятен.

А вот второй ответ может повергнуть в недоумение: как может желание нирваны само по себе быть оковами рождения и смерти? Ответ кроется в слове «желание».

Именно желание является причиной несвободы, независимо от того, что является желаемым – материальный предмет или освобождение.

Лишь осознанное восприятие «того-что-есть», понимание единства проявленного и непроявленного, понимание того, что не существует никакого индивидуального «я» как отдельной сущности, помогает нам осознать нашу истинную природу и устраняет превратное понимание рабства и освобождения.

Оба эти понятия – лишь представления, и потому они не могут создавать ни рабства, ни освобождения.

Логика и интерпретации ограничены рамками относительного интеллекта и не могут достичь уровня интуитивного потенциала Абсолюта.

Анализ феномена личной воли или желания показывает, что в основе желания лежит эго – или представление о «я» – которое мыслит в терминах будущего. А интеллект соединяет вместе все эти три фактора: желание (и выбор), представление о «я» и временность, в которой все они функционируют.

Было бы интересно посмотреть, как этот анализ работает в реальной жизни, если применять его с точки зрения (а) игры типа гольфа – техники и практики с одной стороны и игры в реальных условиях матча с другой, и (б) духовных наставлений Гуру и теоретических знаний с одной стороны, и практического использования этих наставлений в повседневной жизни – с другой.

При игре в гольф, как и при любой другой игре в любом другом виде спорта, техника, разумеется, очень важна. При изучении техники большое внимание надо обратить на освоение техники ради самой игры – для того чтобы получать удовольствие от игры. Это очень сильно отличается от изучения техники с целью победить определенного человека или победить всех.

Во-первых, ум будет целостным, непотревоженным «я-концепцией» и ее амбициями; любовь к игре даст необходимое упорство и настойчивость, которой не мешает разъедающее чувство соперничества. Любовь дает естественность и текучесть, а ненависть и амбиции вызывают беспорядок и помехи.

И, во-вторых, чтобы слушать советы профессионального тренера, касающиеся техники игры в гольф, нужна концентрация, которая возможна только при условии полного расслабления ума.

Эту концентрацию не должны нарушать никакие сомнения, никакие мысли о том, что нужно сделать, чтобы победить воображаемых соперников.

Если при слушании возникают мысли о том, как применять эту технику, очевидно, что такое слушание не принесет больших результатов.

Если вы слушаете с расслабленным, текучим, целостным умом, который не затронут «я-концепцией» и связанными с ней мыслями, он легко сможет применить полученные знания во время практических занятий.

Во время практики эго захочет сделать идеальный удар и будет вспоминать теоретические инструкции тренера. Результат будет ужасающим, потому что нет естественной текучести, которая присуща тотальному слушанию, не ограниченному «я-концепцией».

Другими словами, по-настоящему эффективное теоретическое и практическое обучение – это по сути то же самое, что отсутствие эго, его желаний и амбиций.

Судя по масштабам хаоса, который эго может создать в ходе обычного практического занятия, можно представить себе, сколько вреда оно может принести во время матча.

Когда игрок в гольф обнаруживает свой мяч в трудной позиции, его ум атакуют многочисленные сомнения и необходимость сделать выбор из многих вариантов. Каждая клюшка для гольфа создается с определенной целью, в зависимости от высоты и расстояния, на которое должен улететь мяч. Поэтому сомнения и размышления начинаются с того момента, когда нужно выбрать клюшку и решить, с какой силой бить по мячу.

Конечно, делать выбор между существующими вариантами – это функция интеллекта, а чтобы интеллект мог действовать, нужно эго.

Эго само по себе, представляя собой клубок желаний, не может вынести объективное суждение при необходимости выбора клюшки или способа ее использования.

Желание и изначально связанный с ним страх неудачи неизбежно накладывает свой отпечаток и на выбор, и на результат этого выбора.

На самом деле происходит вот что: из-за страха неудачи ум теряет текучесть – в нем появляются торможение и вызванная им негибкость, и эта негибкость приводит к неправильному выполнению удара.

Иными словами, эго желает и требует удачного удара по мячу, причем результат удара находится в будущем. Из-за этого в настоящий момент нашего внимания оказывается недостаточно для выполнения удара.

Если же эго не вторгается в сознание, то клюшка для гольфа, руки, которые держат эту клюшку, тело – все они действуют совместно (без сознательного намерения, но в соответствии с инструкциями тренера).

Они действуют с естественной грацией, текучестью и спонтанностью, которую не омрачает эго – все в текущем моменте. Это момент вне времени, в котором нет осознания мяча и нет того, кто бьет по мячу.

Ту же инстинктивную и интуитивную деятельность можно наблюдать у многих животных в естественных условиях – это поистине такое же чудо природы, как и проявления самой вселенной (включая, разумеется, возникновение сознания и разума).

Примерами этого могут быть паук, плетущий паутину, или оса, строящая свое гнездо под карнизом.

Все идеально выполненные действия и почти все творческие работы реализуются в этом состоянии отсутствия эго, когда принцип «Да будет воля Твоя» по-настоящему выполняется на практике.

Именно в отсутствие эго, в отсутствие интеллектуальных и физических аффектов целостный ум управляет отдельным действием как частью тотального функционирования и достигает почти идеального результата.

Интеллект может действовать только в двойственности, в разделенном уме, расчленяющем и различающем, предпочитающем и отвергающем, выбирающем и решающем, и потому его работа лишена текучести и спонтанности интуитивного действия.

Когда меч используется с намерением убийства, тот, кто убивает – эго. Когда же меч поднимается по необходимости, без малейшего желания убивать и извлечь из этого выгоду, враг превращается в жертву, и убивает не человек, а меч.

В этом случае действие меча – это совершенное действие, потому что оно не сдерживается никакими интеллектуальными или психическими аффектами: да будет воля Твоя.

Другими словами, когда ум пуст и свободен от всех мыслей, всех эмоций, от какого бы то ни было желания победить, инструмент – будь то меч или клюшка для гольфа – обретает почти независимое существование, становится как бы продолжением руки, частью тела.

Человек и инструмент действуют совместно как одно целое, и то, что они делают, становится частью функционирования – не эго, а тотальности.

Сердце человека бьется в одном ритме со всей вселенной, а ум и тело-инструмент объединяются в совершенном резонансе. И самое удивительное, что в то время как совершающий действие почти не осознает его (из-за отсутствия субъектно-объектных отношений), зрители очень явственно чувствуют, что происходит нечто необыкновенное, что действо, за которым они наблюдают, почти сверхъестественно.

Подобное совершенство действий иногда можно наблюдать, когда актер или певец попадает в состояние не-ума и не осознает свои действия на сцене, пока не возвращается «с небес на землю» в конце представления, или когда на скачках конь и всадник движутся как одно целое и бьют рекорд.

То же самое относится к технике и ее применению в сфере духовного поиска – поиска своей истинной самости.

Нисаргадатта Махарадж не раз говорил своим посетителям, чтобы они оставили свою «я-концепцию» вместе со всем остальным «багажом» за порогом комнаты и слушали его без всего этого.

«Надо не слышать ушами, – говорил он, – а слушать сознанием. Не позволяйте уму бороться со словами, пусть сознание впитает истинный смысл, который стоит за словами и который я хочу донести до вас».

Он также убеждал их постоянно помнить, что обучение и знание не являются необходимыми для понимания, осознания «того-что-есть».

Все знание как таковое – такая же обременительная ноша, как и невежество, и поэтому Махарадж не раз просил тех, кто приходил к нему, выбросить все слова прочь и оставить только знание.

Слова имеют опасную власть – они могут ввести вас в заблуждение, а могут прилипнуть к вам, и в любом случае станут для вас бременем.

Мы уже являемся ноуменальным Абсолютом, и нам не нужно никакое относительное знание.

Все, что необходимо – это снять покрывало невежества, закрывающее от нас наше знание, чтобы оно могло засиять в своей первозданной чистоте.

Мы ЕСТЬ знание, чистое и нетронутое. Нам не нужно никакого другого знания: разве для того, чтобы увидеть солнце – источник света – нужна лампа?

Это покрывало (майя), закрывшее от нас наше изначальное состояние единости, не что иное как личная воля или желание.

Это желание чего-то другого, не того, что у нас есть; это желание того, что, возможно, будет когда-нибудь в будущем; это желание благополучия и безопасности, которого требует эго.

Необходимо лишь осознать иллюзорность эго и, как следствие, иллюзорность требований этого эго.

Как только вы осознаете это, концептуализация прекратится, и сознание станет текучим, функционируя как часть тотальности проявлений.

Когда заканчивается концептуализация, «я-концепция» исчезает, поскольку самой основой концептуализации является «я».

С исчезновением «я» открывается полнота пустоты или потенциал «ничто».

В действии это означает спонтанность, с которой приходит совершенство.

Из всего этого логически вытекает вопрос: если желание изменить «то-что-есть» виновно в том, что нарушается гладкая и спонтанная работа внутренней гармонии и универсального ритма, как устранить это желание?

Даже это желание устранить желание – это форма желания. Возможно, это негативное желание, но, тем не менее, это желание.

Дилемма усугубляется и вводит в еще большее замешательство, когда такой Гуру, как Нисаргадатта Махарадж, отвечает на этот вопрос встречным вопросом: «Чья это проблема?»

Вопрос тонкий, но очень важный. Иллюзорное эго затронуто желанием, и то же самое эго хочет знать, как устранить желание!

Ответ на самом деле очень простой и содержится в самой проблеме. Если мы проанализируем проблему, мы выявим следующие аспекты:

(а) «я», испытывающее желание, не может существовать без своей противоположности, связанной с ней благодаря двойственности – без «другого»;

(б) желание – это желание сменить «то-что-есть» сейчас на нечто лучшее в будущем – снова двойственность «хорошее – плохое» или «хорошее – лучшее» или «приемлемое – неприемлемое»;

(в) желать можно только того, что может случиться в «будущем», а время как таковое – не что-то вещественное, а чистая концепция.

Все это означает, что иллюзорное или мнимое «я» хочет мнимых перемен в мнимом будущем – вот и все «желание»!

Как же можно избавиться от желания, которое является лишь концепцией?

Осознание того, что вся эта проблема – лишь концепция, не имеющая реальной основы, само по себе является решением.

Простого интеллектуального понимания этого факта будет недостаточно, потому что у интеллекта всегда есть вопросы.

Лишь интуиция, напрямую связанная с сознанием, не задает вопросов, потому что она имеет дело с тотальностью, а в тотальности нет двойственности «я» – «другой».

Тотальность феноменальных проявлений – лишь объективное выражение ноуменального непроявленного.

Когда ноуменальное непроявленное проецируется в мнимое пространство-время, оно становится феноменальным проявлением, неотъемлемой частью которого является каждое разумное существо; проявлением, которому ноуменальный абсолют имманентен.

И лишь когда индивидуум отделяет себя от тотальности посредством концептуализации, становясь «я» в противоположность «другим», он само создает проблему и сам же ищет ее решение.

Махарадж много раз категорически заявлял, что «то-что-есть» – на самом деле нечто очень простое, и в нем нет ничего трудного или загадочного.

Кажущаяся сложность, которую организованные религии облекают таинственным туманом, это лишь завеса, пелена, психо-интеллектуальное помрачение или затмение, тень, которую бросает наше эго.

Конечно, это затмение И ЕСТЬ эго, фантом, созданный «условным рефлексом» – можете называть это майей. Он, как наперсточник, постоянно и упорно уводит наше внимание от «того-что-есть».

И то же самое эго, создавая желание «одержать победу» над «другим» (и неизбежно сопутствующий этому страх неудачи), вторгается в свободно текущий поток ума, выражаемый через тело при любой нашей деятельности, и искажает его.

Такой вещи, как «эго», не существует.
Это лишь мысль, выражающая себя через слово; а слово – лишь изреченная мысль. Эго – это просто воображаемая объективизация «Я», порожденная концептуализацией.

По этой самой причине Нисаргадатта Махарадж снова и снова пытался донести до тех, кто приходил к нему, одну мысль: сколько бы вы ни думали и сколько бы дел вы ни делали, это нисколько не поможет вам избавиться от отождествления с воображаемым «я», отделяющим себя от «других».

Простой факт заключается в том, что Я ЕСТЬ, но не как «я» – все разумные существа представляют собой нечто единое.

Более того, нет никакого «Я» как такового отдельно от Я ЕСТЬ.

«То-что-есть» – это тотальность потенциала, Я ЕСТЬ – абсолютное присутствие, не осознающее себя, пока осознание присутствия не появится в его потенциале, как рябь или волна в водах океана.

В этот момент оно объективирует себя как Тотальность проявлений.

Следует повторить, что нет и не может быть никакого «я», эго, которое представляет собой лишь иллюзию.

И нет никакого «Я» как объекта: все, что есть, – это «Я есть» – Абсолют, бесформенное присутствие, тотальность потенциала, чистая субъективность.


Рамана Махарши не называл это «Я» (и вообще не называл это никаким именем), он говорил о пульсирующем «Я – Я».

Как только становится ясным, что не может быть никакого «я» или «ты», а может быть лишь «Я – Я» или «Я ЕСТЬ», сразу же становится очевидно, что очень глупо, будучи «я» (или «ты»), искать Реальность как некий объект, не являющийся «мной» (потому что любое искомое должно быть «не-мной»).

Вывод из всего этого напрашивается сам собой: то, чего ищет ищущий, не может быть ничем иным, как самим ищущим –
Я ЕСТЬ абсолютное, бесформенное, безграничное, вневременное ПРИСУТСТВИЕ, полнота потенциала, ноуменальный источник всех феноменов.

Можно ли считать вопрос исчерпанным? Если мы закончим на этом, не упустим ли мы что-то важное – самую суть вопроса?

Глубокое понимание того факта, что ищущий есть искомое, что круг завершен – разве этот факт сам по себе не означает конец поиска Реальности?

На самом деле, осознанное восприятие само по себе является реальностью, поскольку нет никого, кто мог бы осознавать и воспринимать что-либо.

Именно это имел в виду Нисаргадатта Махарадж, когда какой-нибудь посетитель донимал его вопросами «Что мне нужно делать в повседневной жизни?», а он отвечал: «Делайте что хотите», – высказывание, которое посетителю было сложно принять.

Прежде чем давать такой ответ, Махарадж объяснял, что понимание – это все.

Когда человек знает, что такое огонь, нет ничего, что ему нужно было бы «делать», чтобы еще лучше понять, что такое огонь.

Но закоренелая обусловленность не давала посетителю принять это высказывание, потому что он до этого не слушал Махараджа так, как Махарадж просил – умом (сознанием), а не ушами.

Такой посетитель не переставал отождествлять себя с отдельной сущностью, и, будучи отдельным индивидуальным «я», спрашивал Махараджа, как ему вести себя в повседневной жизни.

Когда Махарадж произносил слова «понимание – это все», он пытался донести мысль о том, что понимание позволяет разотождествиться с отдельной сущностью.

Как только разотождествление произошло – и вместе с ним произошел метаноэзис – все действия будут интуитивными и спонтанными, они будут частью тотальности функционирования, и жизнь будет чем-то наподобие ноуменального бытия.

Это означает жить точно так же, как раньше, но без аффективных привязанностей, радостно принимая все, что предлагает жизнь.

Ирония в высказывании Махараджа заключалась в том, что, даже если вопрошающий продолжал жить как отдельное индивидуальное «я», он все равно мог делать «все, что хочет», потому что

все, что происходит, будет продолжать происходить невзирая на то, что индивидуальное «я» будет без всякой необходимости принимать на себя ответственность за действия.

Ход событий – функционирование проявлений – не изменится из-за мнимой свободы воли феноменальных объектов, называемых живыми существами.

13. Карма – процесс причинной обусловленности

По признаниям Нисаргадатты Махараджа, ему трудно было объяснять людям то, что он ЗНАЛ интуитивно.

Например, неумолимый закон причинной обусловленности – причинно-следственной связи: средний человек, обладающий более-менее развитым интеллектом, может понять его со своей двойственной и ограниченной точки зрения, но мистик видит вещи ноуменальным, универсальным, всеобъемлющим видением, в котором нет места «точкам зрения».

Также видение мистика не терпит пристального анализа как такового, из-за чего во все времена существовала почти непреодолимая пропасть между тем, что средний человек искренне пытается понять, и тем, что он получает от мистика.

И, конечно же, даже если средний человек скажет, что он готов признать свое собственное невежество и принять то, что скажет ученый, это ничем не поможет мистику, потому что ученый обладает ничуть не большим пониманием того, о чем говорит мистик, чем человек с улицы. Таково было положение вещей до относительно недавнего времени.

Сейчас наука обратилась за помощью к мистикам. Физика, изучив поведение субатомных частиц, пришла к выводам, которые называют квантовой механикой – она отодвигает на второй план вопрос о причинах и следствиях.

Теперь квантовая теория Планка – новый «закон» неопределенности – заменяет собой причинность.

В том, что касается микрокосма, наука принимает эту теорию. Иногда даже кажется, что можно применять ее к макрокосму, поскольку размеры следует считать такими же относительными, как и все остальное.

До появления квантовой теории некоторые «реалистические» допущения принимались как должное всем научным сообществом, и эти спорные допущения создали почти непреодолимый барьер для понимания того, что мистики знали интуитивно.


Вот эти допущения:

(а) есть «реальный» мир, существование которого не зависит от наблюдателей;

(б) в этом «реальном» мире любые феномены, воспринимаемые органами чувств, должны иметь материальную причину, и, следовательно, на основании постоянных наблюдений можно сделать выводы о причинах и следствиях;

(в) физически разделенные объекты и события должны рассматриваться как строго отдельные. Например, осколки снаряда, разлетевшиеся при взрыве в разные стороны, больше не могут воздействовать друг на друга.


Квантовая теория прошла проверку, которой подвергается любая научная теория, и доказала, что она «работает», но, тем не менее, у нее есть три особенности, которые не дают покоя многим ученым.

Эти особенности таковы:

(а) квантовая теория не предсказывает однозначный результат, а лишь констатирует вероятности;

(б) что еще хуже, она принимает «неопределенность не как раздражающую проблему, но как нечто, с чем приходится жить: неопределенность воспринимается как неотъемлемое свойство мира субатомных частиц»;

(в) она приходит к фантастическому выводу, что наблюдатель и объект, который он наблюдает, не всегда можно рассматривать как отдельные и обособленные друг от друга (о чем во все времена говорили мистики).


Даже Эйнштейн, на чьих «уравнениях теории относительности» основывается квантовая механика, не мог полностью принять принцип неопределенности и выход за пределы объективной реальности.

Декарт однажды воскликнул: «Бог не может обманывать нас!» Позже Эйнштейн не раз уверял, что не может принять тот факт, что «Бог играет в кости со Вселенной».

Оба они в своей работе руководствовались метафизическими догмами и не могли охватить умом идею о святом духе, который одновременно трансцендентен для проявленной вселенной и имманентен ей.

Вернер Гейзенберг, с другой стороны, доказал, что квантовая теория исключает полностью объективное описание природы, основанное на предпосылке о существовании физического мира отдельно от человека-наблюдателя.

Новое видение вселенной, таким образом, опровергает господствовавший долгое время взгляд на мир с материалистической точки зрения, и теперь приближается к восточному видению метафизической, а не физической реальности.

Новые формулировки законов физики в обыденном языке, лишенные математического жаргона, выходят за пределы стандартной логики и потому кажутся больше похожими на парадоксальные афоризмы Упанишад или загадки-коаны дзен-буддизма.

Например, Джеймс Джинс описывает феноменальную вселенную как космическую сферу, внутренность которой состоит из «пустотного пространства, объединенного с пустотным временем».

Спор о том, истинны ли «реалистические допущения», которые казались самоочевидными и работали в макромире, длился несколько лет на более или менее академическом уровне.

Но в 1970-х гг. стали появляться инструменты для реальных экспериментов, и в 1980–1981 гг. в Парижском Университете состоялся эксперимент, который может радикально изменить представления человека о «реальности» физического мира.

В этом парижском эксперименте – исключительно хорошо спланированном и тщательно проведенном – две субатомные частицы, испускаемые атомом, разлетелись в разные стороны, как фрагменты взорванного снаряда.

В соответствии с точкой зрения, которую «реалисты» считали общепринятой и разумной, две субатомные частицы, которые теперь отделены друг от друга, никоим образом не могут влиять друг на друга – однако они влияли!

Выводы, которые можно сделать из этого факта, совершенно четко указывают на то, что либо между двумя субатомными частицами, летевшими со скоростью больше скорости света, проходил сигнал (причем Эйнштейн постулировал, что ничто не может двигаться быстрее света), либо что две частицы, несмотря на явное разделение в пространстве, на самом деле никогда не были строго отдельными сущностями, но оставались неотъемлемыми частями одного большого целого.

Это новое представление о вселенной основывается главным образом на двух важнейших элементах, которые подводят современную науку к самому порогу «внутреннего видения», присущего мистикам:

(I) Сейчас следует признать, что вещи, которые раньше считались взаимоисключающими противоположностями, на самом деле являются парой взаимосвязанных взаимодополняющих полюсов.

В ядерной физике непрерывность существует одновременно с прерывностью. Частицы одновременно разрушаемы и не разрушаемы; энергия и материя сменяют друг друга.

Из-за соотношения вероятностей невозможно точно сказать, существует или не существует частица в данной точке пространства. Ядерная физика имеет дело главным образом с возможностями и тенденциями.

В восточной мистической литературе очень много таких кажущихся парадоксов, обычно выражаемых при помощи отрицательных утверждений (нети, нети – не то, не то); они помогают нам выйти за пределы пар противоположностей.

Похоже, современная физика пришла к однозначному выводу о том, что ни одно «событие» во вселенной не является полностью отдельным – оно связано со всей остальной вселенной.

Это был принцип, который, возможно, подтолкнул Эйнштейна к выводу, что присутствие материи и энергии на самом деле «искривляет» пространство-время.

Принцип Маха (названный по имени физика Эрнста Маха) гласит, что инертные свойства небесного тела или звездной системы определяются всеми остальными телами во вселенной.

Сравните это с видением мистика целостной вселенной как его объективного тела – скорее концептуальной, нежели материальной конструкции, отражаемой внутри сознания и лишенной всякой внешней поддержки: другими словами, простое отражение, «вещество ума».


(II) Наиболее важное следствие из постулатов новой физики – следствие, которое может подвести науку еще ближе к самой основе адвайты (недвойственности) – это исчезновение разрыва между субъектом и объектом, между наблюдателем и наблюдаемым объектом.


Мистики всегда считали, что
все сущее – это отношения, в которых присутствует познавание. Знающий и знаемое – не две отдельные противостоящие друг другу сущности. Напротив, они подобны полюсам магнитного поля – это знаемость (восприятие), данное нам Сознанием, вечным единым субъектом.


Квантовая теория гласит, что

любое разделение любого объекта – частицы, атома и т. д. – это чисто умственное построение: это целое, «части» которого сами по себе являются подцелыми, и эти части можно обнаружить только тогда, когда целостность объекта нарушена.

Например, нейтрон не «состоит» из протона и электрона; протон и электрон «создаются», когда нейтрон разрушается.

Точно так же вселенная как таковая не «состоит» из миллионов своих «частей» или объектов, таких так люди, звезды или что угодно.

Лишь в глазах мнимого наблюдателя существует разделение – это факт, который мистики всегда интуитивно понимали.

Как описал это Эйнштейн, в новой физике поле – это единственная реальность, и в ней не могут существовать одновременно и поле, и материя.

Любая вещь, событие или событие-вещь существует только в отношении ко всем остальным.

Что же это за подструктура, лежащая в основе этого поля и его физического существования, или, выражаясь более подходящими словами, проявления?

Это не что иное, как эддингтоновское «вещество ума» или «сознание» мистика.

Это тотальность потенциала, в котором проявляется тотальность фактически существующего, в котором частицы спонтанно возникают и разрушаются или реабсорбируются, в котором материя появляется и исчезает.

Эта «пустота» (на самом деле полнота) Упанишад или Дао традиции Чань. Она может быть воспринята не органами чувств, а лишь интуитивно, и, следовательно, представляет собой абсолютный, непреодолимый барьер между наукой и метафизикой.

Теперь, когда ядерная физика в ходе своего развития пришла к таким неизбежным выводам, мистики могут сказать обычным людям: вы можете не принимать на веру то, что я говорю, потому что мои слова основаны на интуиции и пережитом опыте, а не на чувственном восприятии, но вам придется принять выводы, к которым пришли ваши ученые посредством интеллекта.

Вы можете не принимать мои верования, основанные на интуиции и переживаниях, но вы обязаны принять выкладки ученых, основанные на научном анализе и лабораторных экспериментах.

Возвращаясь к вопросу о причинной обусловленности, которой обычный человек придает так много значения и которую теперь заменил «закон» неопределенности,

важно упомянуть, что оба они являются результатом концептуализации и, следовательно, не имеет большого значения, каким образом объяснять процесс проявления – «законом», основанным на концепции причинной обусловленности, или «законом», основанным на концепции статистической вероятности.

Хотя закон причин и следствий признавался веками и считался более приемлемым, поскольку казался очевидным и наблюдался в действии, концепция неопределенности или статистической вероятности настолько же очевидна с точки зрения современной физики.

Кроме того, она больше соответствует интуитивным прозрениям мистиков.

Проблема, однако, заключается в том, что оба эти представления – концептуальные построения, созданные для объяснения механизма феноменальных проявлений, и, следовательно, они не имеют никакого смысла вне контекста феноменальности.

Никакая форма объективизации не может иметь собственной отдельной природы и, следовательно, и наблюдаемый объект, и объект-наблюдатель являются «тем, что смотрит» – Сознанием.

Новая физика может не признавать этот факт, но это и есть тот самый вывод, к которому она пришла, постулировав, что наблюдатель, несомненно, является действующим фактором в любом эксперименте – что наблюдатель на самом деле является «участником».

Тем не менее, следует понять механизм феноменальных проявлений с точки зрения практического аспекта метафизики.

Сравнительное исследование неопределенности и причинной обусловленности показывает, что инцидентность неопределенности гораздо лучше сочетается с метафизическим пониманием, чем более очевидная инцидентность причинной обусловленности.

Любой фактор можно взять для анализа, потому что все взаимосвязано, но, возможно, наиболее существенным будет фактор индивидуального «я» и его личной воли.

Если принять во внимание, что причинная обусловленность неизбежно исключает личную волю, мы вынуждены будем признать, что в еще большей степени это относится к неопределенности.

Учение Нисаргадатты Махараджа (как и большинства других учителей) основано на том, что не может существовать никакой независимой сущности, и что отождествление с такой иллюзорной сущностью – это связанность.

Если мы примем этот факт, то закон причин и следствий сразу же утратит смысл – объяснять события законом причин и следствий будет невозможно.

Неопределенность в основе своей исключает любой компромисс, который позволил бы признать «я» как субъект обусловленности.

Она исключает компромисс, который завлекает многих искателей к принятию догм, основанных на причинной обусловленности, карме и перерождениях.

Требуется немалая твердость убеждений (которую может передать Гуру), чтобы устранить личную волю и причинную обусловленность, основой которых является иллюзорная сущность или эго.

Отождествление с иллюзорной, воображаемой автономной сущностью, которая должна родиться, страдать, умереть – это основа процесса причинной обусловленности, основа понятия «кармы», из-за чего возникает представление об оковах и перерождении.

Такая обусловленность возникает из-за того, что мы как бы «выглядываем» из воображаемого феноменального центра «меня», вместо того чтобы смотреть из всепроникающего ноуменального центра «Я», в котором совершенно нет места для «меня».

Необходимо очень хорошо понимать этот процесс отождествления.

Отождествление, из-за которого возникает несвобода – это не отождествление ноуменальности с феноменальностью как таковой, а отождествление с отделенным и выделяемым феноменом, в результате чего нечто абсолютно объективное принимает на себя субъективность.

Феноменальность как таковая – это лишь объективное выражение ноуменальности, и, следовательно, она неотделима от ноуменальности – вопрос об отождествлении в этом смысле даже не возникает.

Иллюзорное эго-«я» с его оковами создается отождествлением, которое вызвано тем, что функция субъекта приписывается отделенному феномену, объективизации функционального центра в каждом таком феномене.

Именно это иллюзорное эго-«я» считает себя субъектом причинной обусловленности, кармы и перерождений.

Отождествление с иллюзорной сущностью – это оковы, а разотождествление приносит освобождение, причем оба они концептуальны.


Нисаргадатта Махарадж часто говорил, что при некоторых видах мистических переживаний космического или универсального сознания различие между тем, что обусловлено личной волей, и тем, что не обусловлено личной волей, полностью исчезает, и потому происходит именно то, чего вы ожидали.

Это ощущение можно интерпретировать либо в том смысле, что все происходит произвольно, либо что все происходит непроизвольно, где само понятие различия – это относительная концепция, не применимая ни в каком ином случае.

Это отсутствие разницы на самом деле представляет собой принцип полярности, неразделимо объединяющий вещи, которые кажутся абсолютно противоположными.

Все происходит само собой в соответствии с принципом, который Лао-цзы называл принципом «взаимного возникновения»:

«Когда все знают, что прекрасное прекрасно, то уже существует уродство;
Когда все знают, что добро – это добро,
то уже существует зло».

По аналогии со сферой (каждая точка сферы может рассматриваться как центр поверхности), каждое разумное существо в мире может рассматриваться как его центр, и точно так же может рассматриваться каждый орган в каждом организме.


Чжуан-цзы очень наглядно пояснил это следующим образом:

«Если нет „другого“, откуда возьмется „я“?

Если нет „я“, то кто проводит различия?
Кажется, это правда, но кто порождает все это разнообразие?

Может показаться, что есть настоящий Высший Правитель, но у нас нет никаких доказательств Его существования.
Если мы все же поверим в то, что Он существует, мы, тем не менее, не увидим Его формы.

Он может обладать реальным существованием, но он не имеет формы.
Сотня частей человеческого тела с его девятью отверстиями и шестью внутренними органами – все они находятся на своих местах и работают.

Какую из этих частей предпочесть?
Должны ли они одинаково нравиться – или же некоторые нравятся больше, чем другие?

Являются ли все они слугами?
Правда ли, что эти слуги неспособны следить друг за другом и нуждаются в правителе – или же они становятся правителями и слугами по очереди?
Есть ли у них правитель не из их числа?»

Может показаться, что такой взгляд на вселенную нарушает базовый закон причин и следствий. Но может оказаться и так, что представление о причинной обусловленности – это лишь один способ рассматривать событие, последовательно соединяя различные стадии, на которые можно его разбить – не просто на стадии, а на цепочку причин и следствий.

Одно-единственное событие на самом деле представляет собой спонтанное проявление феноменальной вселенной.

Например, когда поезд выезжает из туннеля, можно с тем же успехом сказать, что локомотив – это причина, а купе проводника – следствие.

Для деревни, изолированной от остального мира, недостаточное количество дождей означает неизбежную голодную смерть, но эту обусловленность можно раздробить на цепочку причин и следствий: недостаточное количество дождей вызывает засуху, засуха вызывает голод, голод вызывает смерть.

И снова пример с пари: я выигрываю (или проигрываю) деньги, потому что заключаю пари. Разве не может быть так, что мне суждено выиграть (или проиграть) эти деньги, и именно по этой причине я заключаю это пари?

Таким образом, причинность или судьба – лишь описание события, разбитого в процессе анализа на удобные части.

Нисаргадатта Махарадж говорил своим слушателям, чтобы они не гонялись за призраками – причинами и следствиями, – потому что в этой лиле все события-вещи взаимосвязаны.

Можно сделать вывод лишь о том, что все сущее – единое поле, и что вся «множественность вещей» – это не различные сущности, а лишь видоизменения форм.

Джнянешвар выразил это в поэтической форме в своем труде «Анубхавамрита»:

когда Пракрити (проявленная энергия) обнаружила, что ее господин Пуруша (непроявленный Абсолют) не имеет формы, она так устыдилась, что облекла его в миллионы форм, которые каждое мгновение сменяют друг друга.


И снова цитирую Чжуан-цзы:

«Люди древности обладали совершенным знанием – оно было настолько совершенным, что они не знали о существовании вещей.

Это наиболее совершенное знание – к нему ничего нельзя добавить.

Позже они узнали, что вещи существуют, но еще не проводили различия между ними. Потом они [начали проводить различия, но пока еще] не судили о них.

Когда же они начали судить о вещах, Дао было разрушено».