«Исследование Вечного»

У Раманы Махарши была другая точка зрения на проблему, которая, по сути, представляет собой ту же самую проблему: на предотвращение объективизации.

Он начинает с того факта, что первая и самая главная мысль, на которой базируются все остальные мысли – это первоначальная «я»-концепция.

Конечно же, он в полной мере осознавал, что «я»-концепция сама по себе – это ум, и настаивал на том, что ум должен быть уничтожен. Но нельзя ожидать от ума, который сам является «я»-концепцией, что он разрушит сам себя. Поэтому Махарши рекомендовал «самоисследование», как он это называл – постоянное и чрезвычайно активное вопрошание «кто я?»

Такое вопрошание успокаивает ум, потому что «я-мысль», которая является основой всей концептуализации, приостанавливает все остальные мысли, и в конечном итоге сама уничтожается в процессе, «как палка, которую используют для ворошения погребального костра, в конце концов сама поглощается пламенем».

В этом вопрошании очень важно следующее: какие бы мысли ни появлялись во время практики, им не только нельзя поддаваться, более того – их необходимо подвергать тому же самому вопрошанию: «к кому пришла эта мысль?» Конечно, ответ каждый раз будет «эта мысль пришла ко мне», а когда это «я» настойчиво и постоянно подвергается вопрошанию «кто есть этот «я»?», ум отступает, возникающие мысли затихают, и феноменальный мир перестает восприниматься как объективная реальность.


Нисаргадатта Махарадж категорически утверждал, что «понимание – это всё». Под «пониманием», очевидно, он имел в виду нечто намного более глубокое, чем простое интеллектуальное понимание.

В ответ на такое невероятно простое утверждение, что нужно только «понимание», часто возникает вопрос: но что нужно «сделать»? Махарадж часто от души смеялся и говорил, что всё, что нужно «сделать» – это «сидеть тихо».

Слова, которые использовал Махарадж, на языке маратхи звучали как «свастха баса»; разговорный и самый очевидный перевод этого выражения – «сидеть тихо», но у этих важных слов есть и более глубокий смысл.

Если разделить слово «свастха» на «сва» («я» человека) и «стха» (укорененный в чем-либо), оно приобретает глубокий смысл – «укорененный в своей истинной природе (сознании)».

Те, кто понимал слова Махараджа буквально или поверхностно, снова спрашивали его, как им жить своей обычной жизнью, если они будут сидеть тихо.

Махарадж никогда не терял чувства юмора и говорил, что его ответ «сидеть тихо» (или «оставаться укорененным в сознании») относился к первоначальному вопросу – что нужно делать помимо «понимания» истинной природы человека.

Разумеется, это не означало, что человек должен сидеть и ничего не делать, и что ответ не относился к обыденному «я», к повседневной жизни и работе.

Принимая более серьезный тон, он объяснял, что можно жить полной жизнью и всё же при этом пребывать укорененным в сознании, точно так же, как актер играет роль принца на сцене, будучи при этом твердо укорененным в знании, что на самом деле он не богач.

И наконец, он спрашивал: если идти до конца в своем анализе, то кто задает этот вопрос?

Любое «кто» или «кому» может возникнуть только в механизме относительности, только в концептуальном пространственно-временном контексте, и, следовательно, только как кажимость в сознании, как персонаж сновидения.

С самого начала времен не могло быть никакого «кто» (и, следовательно, никакого «я»).

Полностью, абсолютно отсутствующее ноуменально, «кто» является феноменально вездесущим, присутствующим повсюду и всё время, принимая форму миллионов «я» и нося их имена.

Оно есть искатель, который ищет, и оно же – искатель, который прекращает искать, обнаружив, что ищущий сам является искомым.

«Кто» может возникнуть лишь в механизме относительности, психологическом процессе, при котором создаются физически различные объекты как образы в сознании, чтобы их можно было сравнивать друг с другом по их качествам.

Эта феноменальность – двойственность или относительность, в которой есть тот, кто воспринимает, и воспринимаемый объект – имеет место потому, что она является единственным способом, которым ноуменальность может объективировать свою субъективность.

В феноменальности всё является объектами, но при функционировании ее как проявлений такие создаваемые объекты требуют субъекта, процесс создания становится тем, кто создает, и каждый объект становится субъектом по отношению ко всем остальным объектам.

Так возникает представление о «я» или эго, но оно не может быть ничем иным как пустым представлением.

Здесь мы остановимся на мгновение и зададимся вопросом: если нет «кто» (и, следовательно, нет «я»), а есть только феноменальность как проявленная объективность ноуменального субъекта, почему кого-то может интересовать несвобода или освобождение?

Почему кого-то должно что-то интересовать? ПРОСТО ТАК ЕСТЬ. Почему «кто-то» должен интересоваться «чем-то»?

Круг завершен, и мы вернулись к невинности – но не невежеству – нашего раннего детства.

И снова возникает вопрос:
«кто» вернулся к «чьему» детству?

Вопрос задан, и есть апперцепция,
что в действительности нет «кого» – и эта апперцепция есть само функционирование, –

«кто» (и, следовательно, «я») сольется с апперцепцией, и все феноменальные «я» разделенного ума сольются в целостности и священности настоящего момента вневременности, которая является ноуменальной единственностью.

Исходя из этого, Рамана Махарши провозгласил абсолютную и основополагающую истину (которую также очень часто провозглашал (своими собственными словами) Нисаргадатта Махарадж):

Нет ни творения, ни разрушения,
Нет ни судьбы, ни свободы воли,
Нет пути и нет достижения;
Это окончательная Истина.

По этой же причине Бодхидхарма, согласно преданию, сказал китайскому императору, что нет доктрины, и в ней нет ничего святого.

Не может быть никакой доктрины, потому что есть только понимание того, что в реальности нет той сущности, которая может быть несвободной или освободиться.

Это понимание является началом и концом всей Истины – началом, потому что в отсутствие сущности все учения, методы и практики теряют смысл, и концом, потому что вне этого понимания нет никакого другого «просветления».

Если понимание достаточно чисто и достаточно глубоко для апперцепции, оно предвосхищает и отвечает на вопрос: что происходит с этим «я» в течение его жизни, в протяженности его феноменальной видимости?

Истинная апперцепция возвращает это «я», о котором было сказано столько плохого, – а также все «я» – на их законное место, потому что

апперцепция естественным образом приводит к пониманию, что ноуменальность и феноменальность, будучи полностью разделенными концептуально, ноуменально неразделимы, поскольку феноменальность является объективным выражением субъективной ноуменальности.

Значит, очевидно, что все феноменальные «я» вместе в их тотальности не могут быть отдельными от ноуменального «Я» – ноуменальное «Я» не может не быть имманентным в этих «я»: тень может быть тенью, но не может быть тени без материи.

Другими словами, ноумен одновременно трансцендентен и имманентен в проявлении.

Эта ясная апперцепция разрушает концептуальное двойственное разделение между «я» и «другими» (другими «я») и приносит понимание того, что

«я» не «живут» свой отрезок жизни как независимые и автономные сущности, а «проживаются» в тотальности функционирования.

Иными словами, «я» становится самим пониманием и автоматически исключает существование «я», которое может задать вопрос, как «ему» следует проживать свою жизнь.

Индивидуальная жизнь становится тотальностью бытия, в которой отсутствует какое-либо индивидуальное волеизъявление или не-волеизъявление, положительное или отрицательное.

Теперь можно понять, что китайский мудрец имел в виду, отвечая на жалобу ученика о том, что он не получил никаких духовных наставлений, несмотря на долгое время, проведенное с учителем.

Мудрец взглянул на своего ученика с неподдельным изумлением и сказал:

«Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не получил никаких духовных наставлений? Разве ты не видел все это время, что я ем, когда я голоден и сплю, когда хочу спать?»

Несомненно, он хотел донести до ученика мысль, что духовное просветление означает понимание того, что в действительности не может существовать никакого индивидуального «я», обладающего независимостью, свободой выбора и свободой действий,

что это понимание привело к полному уничтожению отождествления с отдельной сущностью, и результатом этого стала жизнь, которая означает лишь «проживаемость» как неотъемлемую часть тотальности функционирования – естественная, спонтанная, свободная жизнь, с полным приятием всего, что может принести жизнь не только в горизонтальной протяженности пространства-времени, но и в вертикальной ноуменальной вневременности ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС.

Иначе говоря, этими удивительно простыми словами мудрец донес тот факт, что Истина заключается в том, чтобы осознавать ТО-ЧТО-ЕСТЬ, без размышлений об этом, и полагаться на спонтанность при совершении действий, которые могут оказаться необходимыми в данный момент времени.

9. Возвращение в детство

Во многих религиях считается, что человек должен воспринимать мир и происходящее в нем, как маленький ребенок. В основе этого мнения лежит то, что ребенок не размышляет, и, следовательно, у него нет никаких представлений о жизни – он живет в кшане, настоящем моменте.

Когда Нисаргадатта Махарадж говорил об этом, иногда возникали вопросы, может ли ребенок в таком случае считаться реализованным человеческим существом. Махарадж отвечал, что сам вопрос необходимо тщательно рассмотреть, так как в нем уже содержится ответ.

Вопрос звучит так: можно ли считать ребенка осознавшим свое истинное «Я»? Ребенок не способен осознавать вообще, не говоря уже об осознании истинного «Я», потому что для осознавания чего-либо нужен интеллект, а ребенок на ранних стадиях развития не обладает интеллектом – разве что только самым элементарным.

Почти все духовные учителя считали концептуализацию препятствием к осознанию своего истинного «Я». Когда Рамана Махарши говорил «убей ум», он хорошо понимал, что ум (и интеллект) - это тот самый инструмент, который должен использоваться для осознания истинного «Я».

Развитие интеллекта – это постепенный поступательный процесс. Если бы это было не так, и если бы интеллект был присущ людям с рождения со всем своим потенциалом и возможностями, ребенок (еще не подвергнувшийся обусловливанию), несомненно, осознал бы имманентность Абсолюта во всех феноменальных объектах, единый неизменный принцип, стоящий за всеми явлениями. И в этом случае он мог бы считаться осознавшим истинное «Я».

Но тогда, если бы каждый ребенок осознавал истинное «Я», игра майи была бы закончена – да она и не могла бы начаться!

Суть в постепенной трансформации ума у человеческого существа, от состояния младенца, лишенного интеллекта как такового, к состоянию ребенка и далее, до уровня взрослого человека, обладающего вербальным мышлением.

Интеллект появляется у ребенка в возрасте примерно двух лет, а в некоторых случаях и немного позже. До этого момента ребенок обладает лишь животным уровнем мышления – оно не логическое и не вербальное. На этом уровне маленький ребенок, как и животное, на первый взгляд напоминает джняни, поскольку мышление ребенка на довербальном уровне текуче, не обусловлено интеллектом.

При таком мышлении и мысленные образы текущего момента, и уже существующие мнемонические впечатления содержат двойственное начало благодаря одновременной и согласованной конвергенции и дивергенции, гармонии и дисгармонии.

Большая разница между двумя этими состояниями – состоянием ребенка и состоянием джняни – в том, что у ребенка оба двойственных состояния одновременно сосуществуют в изначальном состоянии явного заблуждения и хаоса, которого он не осознает.

А у джняни эти конвергенция и дивергенция существуют в идеальном мире и равновесии благодаря осознанию истинного «Я», которое произошло посредством интеллекта.

Таким образом, интеллект – это основа всех различий между состоянием младенца и состоянием джняни.

Мышление младенца, как и мышление животного, ограничено реакциями на внешний мир, физическими ощущениями, связанными с внешними обстоятельствами. И образ момента в сознании младенца, и его мнемонический фон, т. е. память, ограничены физическим аспектом существования.

Младенец не может смоделировать несуществующие идеи, поэтому он совершенно свободен от любой умственной обусловленности – он свободен от чувства вины и оков связанности и от сопутствующих им представлений о свободе и просветлении.

И лишь когда сознание отождествляется с отдельным ребенком и ребенок начинает мыслить в понятиях отдельной индивидуальной сущности, он достигает уровня умозрительных идей, но при этом теряет свою первоначальную «невинность» – неспособность к концептуализации.

Ребенок начинает «думать» и выражать свои мысли словами, постепенно устанавливая связи между словами и общими понятиями. В то же самое время он начинает осознавать свою собственную индивидуальную деятельность в субъектно-объектных отношениях.

Сначала начинается волевая активность, что приводит к прочному установлению эго как автономной независимой сущности, «я» в противоположность «другим».

Детские психологи обнаружили один интересный факт: для того чтобы младенец мог о чем-то думать, ему требуется присутствие какого-либо конкретного объекта внешнего мира (то же самое касается и животных).

Когда же появляется интеллект, он требует, помимо самих реально существующих объектов, присутствия символов, представляющих эти объекты, и установления взаимоотношений между объектами и символами, чтобы такая символизация – мыслеслова – придавала «жизни» и внешнему миру ощущение связности и согласованности, чувство смысла и кажущейся стабильности на психосоматическом уровне.

В то время как младенец заботится лишь о своих физиологических нуждах, а вопрос выживания его не волнует, растущий ребенок, обладающий интеллектом, хочет жизни (интеграции, существования) и отвергает смерть (дезинтеграцию, несуществование).

На грубом уровне – соматическом – ребенок с этого момента воспринимает свое тело как реальный объект проявленной интеграции и благодаря ему чувствует себя защищенным от не-существования.

На тонком – психическом – уровне такая убежденность в собственном существовании обеспечивается символической интеграцией, выражаемой его мыслесловами.

Ребенка настолько увлекает приобретенная им способность создавать свой собственный мир мыслей-слов-форм, что он проводит огромное количество времени, создавая свой собственный воображаемый мир с событиями, которые сводятся лишь к желанной конвергенции и интеграции при полном отсутствии нежелательных дивергенции и дезинтеграции.

Таков субъективный мир, который создает ребенок и в котором игра является непрерывным источником уверенности в безопасности существования.

События в этом искусственном мире кажутся ребенку настолько реальными, что его часто наказывают «за вранье» лишенные воображения родители.

Интеллект развивается постепенно и последовательно, от ассоциирования определенных слов с определенными объектами до формирования вербальных концепций абстрактных предметов, а затем – к метафизическим вопросам типа «Что же я такое?»

В ходе этой эволюции ребенок в возрасте трех-четырех лет знакомится с явлением смерти и с понятием дезинтеграции, с которыми доселе никогда не сталкивался. На этой стадии ребенок открывает для себя представление о «жизни» лишь посредством связанного с ним представления о «смерти».

Это открытие пары «смерть-жизнь» совпадает с открытием других взаимосвязанных противоположностей, таких как счастье-несчастье, успех-поражение и др.

Затем ребенок начинает воспринимать свою личность как отдельного индивидуума, наделенного свободой воли, и решает, что он хочет жизни и не хочет смерти.

Другими словами, ребенок принимает интегрирующую функцию природы и отвергает дезинтегрирующую.

Когда мой сын ответил своей четырехлетней дочери на вопрос, что такое смерть, девочка твердо ответила отцу: «Я не хочу умирать», – и закрыла эту тему в отношении того, что касалось ее самой! С этого момента в уме прочно укореняется представление о том, что интеграция означает «бытие» или существование, а не-интеграция означает дезинтеграцию, смерть и уничтожение бытийности.

Следовательно, человек не осознает, что не-интеграция на самом деле означает не дезинтеграцию в ничто, а слияние с непроявленной полнотой целостности, тотальностью потенциального непроявленного, из которого явилась тотальность фактически существующего проявленного.

Обусловленность постепенно становится такой сильной, что для человека оказывается почти невозможным принять предположение, что смерть означает возвращение к источнику, из которого явилась вся проявленная вселенная.

Отождествление с феноменальным объектом как отдельной сущностью становится всепоглощающим – настолько, что, несмотря на готовность принять смерть как разрушение одного лишь тела, он не может отказаться от своего отдельного индивидуального «я» и создает представление о том, что сущность (известная под разными именами – «дух», «душа» и т. д.) переходит в другой мир и существует там в другом времени и в другой форме, сохраняя свою индивидуальность.

Он не осознает, что, отказываясь признавать смерть как бесповоротный конец, он не дает себе стать Реальностью.

Человек считает реальным иллюзорный феноменальный мир и отвергает Реальность как иллюзорное «ничто» – такова сила майи.

С момента, когда это пристрастие к интеграции («жизни», существованию, счастью) твердо укореняется в психике ребенка вместе со своей противоположностью – неприятием дезинтеграции, – он начинает стремиться к счастью, которое на самом деле является абсолютно субъективным состоянием и мыслится как нечто приносящее полное удовлетворение.

«Я-сущность» затем неустанно стремится к этому представлению о счастье, и эта погоня за счастьем неразрывно связана с «не-я» или «другими», которые рассматриваются как враги. («Друг» представляется продолжением «я-сущности» – до тех пор, пока не станет «врагом».)

Животное хорошо осознает свою уязвимость перед определенными вещами или врагами, которые могут причинить ему физический вред, но интеллект создает фиктивные сущности – «я» и «не-я» – и таким образом сводит к фикции проблему, которая для животного является лишь конкретной проблемой в конкретный момент времени.

В то время как организм животного имеет дело с определенными проблемами лишь тогда, когда они возникают, человеческий организм продолжает накапливать напряжение, потому что не может быть никакого проявленного конфликта и решения проблемы, которая в основе своей иллюзорна.

Когда ум сталкивается с этой проблемой (которую он сам же и создал) и думает, что решил ее, из ее пепла возникает еще одна такая же проблема – по той простой причине, что эта проблема не имеет материального воплощения, что она иллюзорна.

На самом деле каждый конфликт из-за иллюзорной проблемы усиливает ее вдвойне.

Погоня «я-сущности» за счастьем очень скоро оборачивается тем, что представление о счастье гонится за «я-сущностью», и охотник сам становится объектом преследования!

Эта погоня за обманчивой целью неизбежно будет продолжаться, потому что «я-концепция» преследует счастье как объект, в то время как счастье – лишь концепция.

Эта иллюзорная погоня не может закончиться, пока не будет ясного понимания, что длительность сама по себе является концепцией, что на самом деле существует лишь кшана, а все, что основано на времени и длительности, – чистая иллюзия.

Личная воля и желание, ведущие к погоне за иллюзорным счастьем, неизбежно сопровождаются страхом того, что этот поиск не увенчается успехом. И опять же неизбежным спутником этого страха неудачи является надежда однажды освободиться от этого страха.

Это ловушка противоречий: погоня за иллюзорным счастьем и в то же самое время желание освободиться от этой навязчивой погони за счастьем!

Корень проблемы лежит в концепции времени – ища мифического счастья, человек не имеет времени наслаждаться текущим моментом.

На самом деле нет никакого настоящего – к тому моменту, как человек осознал настоящий момент, этот момент уже стал прошлым.

Значит, жизненно важно не думать о настоящем, а быть настоящим моментом – это не что иное как свобода, которой человек ищет, это не что иное как освобождение, или просветление, или осознание истинного «Я», к которому он стремится.

Но в реальности происходит так, что человек хочет и счастья, и свободы от поиска счастья как объекта – он хочет их одновременно.

Иными словами, человек ищет вневременности внутри рамок временности, постоянства единственности в двойственности непостоянной феноменальности. Именно эта невыносимая проблема заставляет человека переживать ужасы ада.

Человек, как феноменальный объект, не может ухватить реальность – высшую субъективность – как другой объект, и пока человек не осознает это, ад будет продолжаться.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что среди людей, которые приходили к нему, лишь немногие приходили из любопытства или за компанию. Большинство приходили потому, что пережили ужас обусловленности двойственностью, смутно уловили суть проблемы, и их привела к нему какая-то «сверхъестественная» сила, череда различных событий, которые обычно называют «случайностями».

Все в функционировании проявлений подвержено эволюции, и когда интеллект достигает определенного уровня понимания и видит, что дальше тупик, индивидуальное «я» обнаруживает, что цепочка совпадений направляет его к нужному Учителю. Но, как говорил Махарадж, прежде чем это случится, проблема должна встать очень остро.

Интеллект должен в полной мере осознать свою беспомощность, и из-за этого человек должен ощутить сильное разочарование и мучительную боль.

Праздного любопытства, вызванного чтением книг, недостаточно для того, чтобы получить какие-либо результаты.

Еще раз вернемся к началу. У младенца нет подобных жизненных проблем, поскольку он имеет дело с бытием от момента к моменту, а не с жизнью как таковой. Лишь тогда, когда сознание отождествляет себя с отдельной формой, появляется представление о «я». Интеллект растет, начинается процесс мышления-концептуализации-вербализации, что и создает проблемы.

Иначе говоря, младенец не осознает свою индивидуальную сущность, свое представление о «я»; у него нет интеллекта, который концептуализирует проблему.

Интеллект создает проблему, основываясь на двойственности «я» и «не-я». На определенном этапе интеллект понимает, что появилась проблема, пытается взаимодействовать с ней и приходит к тому, что проблема усугубляется, так как интеллект может работать только в рамках относительной двойственности.

Проблема может быть решена лишь тогда, когда приходит понимание, что источником проблемы является собственно интеллект и его концептуализация; только когда интеллект идет к своему источнику и обнаруживает, что в действительности он не может познать свой источник.

На этом этапе Учитель или Гуру указывает на истину, на Реальность, которая неизменна во всех своих проявлениях, включая и человеческие существа.

Только человеческие существа способны осознать Реальность. Человек – единственное создание, которое способно на такое осознание, поскольку для того, чтобы разумное существо достигло этапа, с которого возможен старт к осознанию своего истинного «Я», необходим интеллект, а им обладают только люди.

Как только происходит это осознание, джняни становится подобным младенцу, без представлений о «я» – однако с одним существенным отличием: младенец без интеллекта невежественен, тогда как джняни с помощью интеллекта осознал свою истинную природу.

Младенческая невинность сопряжена с невежеством, а в случае с Джняни невинность и знание идут рука об руку.

Чтобы понять всю значительность проблемы, необходимо исследовать механику того, как интеллект создает проблему и затем бьется над ней, пока не достигнет своего предела и не зайдет в тупик.

Можно увидеть, что ребенок с отсутствующим интеллектом не отличается от животного, поскольку живет от момента к моменту. Когда голоден, он плачет, но он не «знает», что такое голод. Он знает лишь физический дискомфорт, который выражает через плач, каким бы ни был вид дискомфорта и его степень.

Ребенок не отделяет себя от своих мыслей и чувств – он является этими мыслями и чувствами, а с появлением интеллекта появляется отчетливое ощущение двойственности, поскольку ребенок знает, что «он» голоден или «он» рад.

В то время как младенец может только плакать от боли или смеяться от удовольствия, ребенок, обладающий интеллектом, может различать себя (видимый субъект) и объект дискомфорта или удовольствия. С этих самых пор ребенок понимает, какие объекты или обстоятельства приносят ему дискомфорт или боль, а какие приносят удовольствие. Ребенок начинает мыслить понятиями приятия интеграции и неприятия дезинтеграции или неинтеграции. Такое мышление на самом деле принадлежит миру речи, который сам по себе основан на двойственности предпочтения и неприятия.

Мудрец Джнянешвар посвятил мыслеслову главу под названием «Слово» в своем труде «Амританубхава». В этой главе он приводит вдумчивый анализ структуры мира мыслеслов или концептуализации.

Следует помнить, что концептуализация, в отличие от самого элементарного мышления, почти полностью зависит от приобретенного языка, который, в свою очередь, зависит от слов.

Слова – это символические жесты, в которых заключены определенные автономные идеи. И когда растущий ребенок связывает автономные идеи со словами, которые используют окружающие его люди, язык становится платформой, на которой формируется его концептуализация.

Благодаря росту интеллекта, а также ассоциированию определенных слов с определенными идеями, детское воображение становится необычайно плодовитым. Нетрудно заметить, что дети обычно предпочитают сказки, в которых содержатся радостные мотивы, мотивы интеграции, и не любят сказки, где присутствует тема дезинтеграции и такие слова, как «призрак», «ведьма», «смерть».

Другими словами, это совершенно четко указывает на способ, которым ребенок, используя язык, переданный ему старшим поколением, создает свой собственный мир. Хотя такой мир может быть основан на жестоких фактах «реального» мира (а может быть и полностью воображаемым), факт остается фактом – это его личный мир, его представление о мире, абсолютно личное и не совпадающее с внешним объективным миром.

На самом деле это не объективный, а полностью субъективный мир, мир мыслей, мир слов. Необязательно этот субъективный мир мыслеслов должен основываться на определенных произнесенных словах или структурироваться ими.

В большинстве случаев он основывается на вербальном монологе, однако в некоторых случаях можно увидеть ребенка (или даже взрослого), разговаривающего с самим собой и таким образом создающего свой собственный субъективный мир, базирующийся на фактическом произнесении слов.

Тотальность проявлений (макрокосм) представляет собой баланс между двумя противоположными взаимозависимыми тенденциями – одной из них является жизнь-интеграция-конвергенция, а другой – смерть-дезинтеграция-дивергенция.

Так же и структура нашего концептуализированного вербального мира (микрокосма) демонстрирует то же самое равновесие синтаксиса или разума, уравновешивающего две взаимосвязанные противоположности: одна – эгоцентрическая, конвергирующая, интегрирующая структура субъективного смысла, и другая – неэгоцентрическая, дивергирующая, дезинтегрирующая структура, не имеющая субъективного смысла.

Значит, если вербальная мысль человека может создать представление о том, что «учитель учит детей», ничто не мешает вербальной мысли породить представление о том, что «учитель пугает слонов».

Оба они представляют собой движение в сознании (которое и есть сущность ума), но, имея синтаксическую структуру, они полностью противоположны друг другу, поскольку одно конвергирует и имеет смысл, а другое дивергирует и является, очевидно, бессмысленным.

Первое предложение связано с «я-сущностью» и доносит до нас смысл, который можно связать с внешним миром, в то время как про второе этого сказать нельзя. Без сомнения, дивергентная вербальная структура является частью природы вещей в целом, но в полной мере проявляется в состоянии сновидения (обычного сновидения или дневной дремы), когда различные объекты и различные эпохи, различные сцены сменяют друг друга, как в калейдоскопе, не признавая ни общепринятых рамок пространства-времени, ни законов логики и разума, устанавливая неустойчивые связи и аномальные аналогии между королями и капустой.

Такие связи распадаются в момент пробуждения, более того, человек вообще не в силах рационально объяснить их словами.

В этом анализе важным фактом остается то, что человек обычно не осознает одну вещь: при всем том, что одно предложение имеет для него смысл, а другое бессмысленно, оба они являются неотъемлемой частью процесса его мышления.

Учитель – джняни – полностью осознает этот факт, и потому придает такое большое значение спонтанности: он отбросил свое пристрастие к конвергентному языку как противоположности дивергентному языку.

Если задать вопрос мастеру дзен, он может дать ответ, в котором ученики, возможно, усмотрят глубокий метафизический смысл, но он будет выражен таким способом, который, как может показаться, не только не имеет никакого отношения к заданному вопросу, но и покажется совершенно детским.

Таким, например, может быть ответ на вопрос о том, сколько усилий необходимо приложить для просветления: учитель вместо ответа может выглянуть в окно и сказать: «Какой красивый сад!» – или нечто подобное, и его целью в этом случае будет увести внимание ученика от привычных ограничений конвергентного мышления и привести к абсолютному, [целостному] функционированию ума.

Важно осознавать, что нормальный, конвергентный способ мышления – и говорения – является результатом не бессознательной привычки, а определенной склонности к конвергентному способу как правильному способу из-за его кажущейся осмысленности, которую мы принимаем как противоположность «нежелательной» бессмысленности дивергентного способа мышления.

Такое пристрастие, несомненно, связано с той частью психосоматической структуры человека, которая представляет собой животное функционирование, отвергающее любую дезинтеграцию своей органической структуры.

Необходимо помнить, что человеческое существо является сплавом трех сущностей – неодушевленной, одушевленной и интеллектуальной, – которые являются взаимозависимыми по своим проявлениям и действуют согласованно в каждой точке организма.

Так создается проекция животного «желания жить» (интеграции): человек идентифицирует интеллектуальную конвергенцию с тем, что он считает «реальным» и приемлемым, и отвергает интеллектуальную дивергенцию как нереальную и, следовательно, неприемлемую.

В результате этого пристрастия к конвергенции появляется мир дуализма или противоречий, который не дает нам увидеть Реальность.

Иными словами, то, что мы видим, – это не внутреннее видение, не истинное видение. Если перед нами положить два предмета, сделанные из глины, мы непременно выберем тот, который имеет приятную глазу форму и пропорции, и отвергнем уродливый и нежелательный, вместо того чтобы увидеть, что оба они идентичны, будучи сделанными из одного и того же материала – глины.

Различие между красотой и уродством не просто субъективно – оно произвольно.

Из-за нашей приверженности конвергенции и неприятия дивергенции мы не видим, что оба эти объекта – а на самом деле и все объекты – представляют собой лишь видимости в сознании, и что все вербальные структуры представляют собой движения в сознании.

Другими словами, созданный волеизъявлением дуализм приводит к ощущению связанности, от которого человек ищет освобождения.

Как говорил Нисаргадатта Махарадж,
мы делаем выбор и подсознательно чувствуем вину за такую глупость.

Рассматривая истинное видение, вспомним историю великого мудреца Аштавакры, описанную в «Махабхарате». Когда Аштавакра еще находился в утробе матери, его отец часто садился с ней рядом и читал Веды. Однажды, к их большому удивлению, нерожденный ребенок с болью закричал: «Отец, я слушал, как ты читаешь Веды – мне очень жаль, но я вынужден сделать тебе замечание: ты часто делаешь ошибки при декламации».

Отец Аштавакры, прославившийся своим знанием священных писаний, пришел в такую ярость от оскорбившего его замечания, что проклял еще не рожденного сына – ему суждено было родиться с восемью телесными уродствами. Из-за этого его назвали Аштавакрой, что значит «с восемью нарушениями».

Так случилось, что вскоре после этого отец Аштавакры решил принять участие в философских дебатах с придворным пандитом царя Джанаки, потерпел поражение, и, по условиям спора, был изгнан из царства.

Когда Аштавакре исполнилось двенадцать лет, царь Джанака объявил о дебатах, на которые были приглашены самые известные знатоки писаний. Услышав об этом, Аштавакра отправился в столицу и с большим трудом получил разрешение явиться во дворец. Когда он вошел своей неуклюжей походкой, переваливаясь с ноги на ногу, раздался громкий хохот, и даже царь, отличавшийся благочестием, не смог сдержать улыбку.

Услышав смех, Аштавакра тоже стал непринужденно смеяться вместе со всеми. Царь Джанака очень удивился и сказал Аштавакре: «Молодой человек, я могу понять, почему все эти люди смеются, но что заставляет смеяться вас?»

Аштавакра, продолжая смеяться, ответил:
«О царь, мне кажется очень забавным, что собравшиеся здесь люди считают себя большими учеными, в то время как я вижу лишь собрание сапожников (чамар), которым знакомы только шкуры и кожи. Они видят лишь внешние проявления и не имеют понятия о Реальности».

Царь был так потрясен этим ответом, что разрешил Аштавакре участвовать в дебатах с самыми знаменитыми из приглашенных ученых. Аштавакра победил всех, и царь Джанака сам предложил себя ему в ученики. Знание, которое Аштавакра передал царю Джанаке, содержится в небольшой, но прекрасной книге, известной как «Аштавакра Гита» или «Аштавакра Самхита».

Вернемся к механике интеллекта.

Концептуализация – это процесс, при котором предпочтение оказывается только одной части мыслительной деятельности, другая же не просто игнорируется, а преднамеренно отвергается.

Человек может выбрать предмет для концептуализации (хотя довольно часто это не его собственный выбор), но в большинстве случаев появляющиеся затем мыслеслова спонтанны, и человек может лишь воспринимать их.

В результате мы становимся настолько обусловленными, принимая конвергентные идеи и отвергая дивергентные, что чувствуем себя в рабстве у природы. Но на самом деле порабощает нас не сама природа, а наша привязанность к одной определенной части того, что природа предлагает.

Мы забыли, что дивергенция тоже является важной частью природы. Мы забыли, что природа не отделена от нас: МЫ И ЕСТЬ природа.

В самом деле, это разделение с остальной частью природы (которое мы сами и создали) является причиной конфликта – и внутреннего, и внешнего.

Это разделение изначально содержится в ложном представлении о том, что важная для нас часть нашего мышления принадлежит нам, тогда как дивергентная и малозначимая – нечто навязанное нам извне.

Так мы разделяем себя, обращаясь против себя самих, и эта дихотомия – созданная нами же – и есть те концептуальные оковы, в которых мы находимся.

Иными словами, наша привязанность к конвергентной части нашей мыслеязыковой структуры – это корень всех привязанностей, который разветвляется на ряд второстепенных привязанностей.

Эта коренная привязанность почти незаметна, она основывается на «представлении о «я» и на иллюзорном счастье, которое это «я» ищет для себя.

Именно поэтому функциональный дуализм мышления, так явно выражающийся в структурном разделении языка, который мы создаем в нашем собственном концептуализированном мире, является причиной нашей несвободы.

Не то чтобы мы не могли принять дивергентный способ мышления, не то чтобы интеллект был неспособен создавать дивергентный язык – на самом деле мы чаще всего просто не хотим принимать его.

Но, без сомнения, это возможно, и когда это происходит, когда конвергентному и дивергентному уровням предоставляется полная свобода действий, они накладываются друг на друга, и проявляется то, что называют «воздержанным умом», свободным умом или состоянием не-ума.

Это наиболее аллертное состояние ума – в силу абсолютной свободы, в которой он может действовать. Фактически, это состояние ума, наиболее благоприятное для творчества. Это то состояние ума, в котором художник, ученый или мастер боевых искусств лучше всего проявляет себя.

Столь радикальная переорганизация волей-неволей влечет за собой вмешательство, или, скорее, привлечение ментальных процессов, которые обычно не участвуют в ординарном логическом мышлении, то есть мышление достигает незнакомых ему областей дивергентности.

Такое привлеченное вмешательство эффективно только тогда, когда рациональный контроль ослаблен, и мы становимся открытыми и чувствительными к менее специализированному и более текучему мышлению.

Это отход от четкого вербального мышления к неуловимой визуальной образности, при которой логика теряет свое значение.

Наверное, практическая сторона этого принципа равновесия в работе интеллекта нигде не проявляется с такой отчетливостью, как в Японии.

Некоторые выдающиеся ученые в области физики субатомных частиц – японцы, и можно предположить, что их революционное дивергентное мышление, на котором основывается физика субатомных частиц, может быть следствием их врожденного понимания философии дзен.

Что касается искусства, люди, занимающиеся дзенским искусством – и поэты, и художники – выбирают объектами своего творчества предметы, которые можно было бы назвать естественными, характерными, земными.

И не только эти объекты естественны, но и сами техники, включая так называемое «безыскусное искусство» или, как выразился Сабуро Хасегава, «управляемая случайность» – не полностью конвергентные и не полностью дивергентные элементы, а естественный баланс этих двух начал.

Самое главное – что здесь нет дихотомии, и функционирование интеллекта рассматривается как естественное функционирование, как поведение естественного роста и развития растений или птиц.

Другими словами, здесь присутствует гармоничный, естественный сплав дисциплины и спонтанности – при этом дисциплина не ограничивает, а спонтанность не ведет к бессмыслице.

Именно при таком взгляде противоположности взаимосвязаны и необходимы для существования друг друга. Они находятся в живом равновесии, в котором нет конфликта.

При таком взгляде также становится очевидным, что, даже если где-то и возникает конфликт, он поверхностен и его легко урегулировать, если воспринимать его в истинном свете.

Возьмем, к примеру, наиболее поразительную черту пейзажей эпохи Сун (как и в большинстве рисунков жанра суми-ё) – это относительная пустота на картине – не просто не покрытая рисунком часть листа, а видимость пустоты, которая делает картину живой и одушевленной.

Секрет этого жанра живописи, которая на самом деле представляет собой «воздержание от рисования» или «игру на лютне без струн», – это равновесие формы и пустоты, равновесие проявленной действительности и непроявленного потенциала, равновесие естественного безмолвия и изреченного слова.

Это указание на безграничный потенциал пустоты, из которой возникают феноменальные проявления. Тот, кто не знаком с этим жанром живописи, сразу же замечает отсутствие закономерностей и симметрии, которая характеризует конвергентное мышление и которая почти предсказуема. Вместо этого он видит нечто странное и бесформенное, но при этом необычайно гармоничное, пульсирующее жизнью.


Принцип уравновешенного интеллекта, или состояния не-ума, которого Нисаргадатта Махарадж требовал от своих слушателей, – это принцип, который лучшие японские мастера фехтования мечом не только рекомендовали, но и считали необходимым.

Не-ум – это наиболее алертный ум.
Нужно подчеркнуть, что принцип уравновешенной мысли не исключает сконцентрированного внимания, которое обязательно должно присутствовать при тренировках и отработке техники.

Сконцентрированное внимание при отсутствии отвлекающих мыслей – это самая суть философии дзен.

Необходимо избегать пристрастия к конвергентной мысли и сознательного исключения дивергентной мысли. В некоторых случаях необходимо давать волю мысле-языку, а это можно сделать, лишь избегая пристрастия к конвергентному мышлению.

Мастер, в совершенстве владеющий мечом, знает, что неизвестное не имеет эго-сознания, присущего сознательной мысли, поскольку оно не входит в сферу двойственности.

Следовательно, когда сознательная мысль отбрасывается и больше не остается мыслей о победе в поединке, меч движется сам собой так, как должен двигаться.

По преданию, Сунь Цзы, великий военачальник и знаток военного искусства, выразился так: «Побеждать в каждой битве – не лучшая цель. Совершенная победа – когда побеждаешь, не планируя победить».

Состояние не-ума подразумевает большую алертность. В этом состоянии ум свободен от всех борющихся между собой мыслей о жизни и смерти, победе и поражении, и, следовательно, функционирует наиболее естественным и эффективным для себя образом.

Дзенский мастер, владеющий мечом, – нечто большее, чем просто фехтовальщик. Подобно мастеру-лучнику в индуистской мифологии, они находится за рамками двойственности.

Необходимо понять, что мы находимся не столько в состоянии рабства, сколько в состоянии неравномерного развития.

Когда младенец обретает интеллект, обе стороны уравновешены – и конвергентная, и дивергентная, при этом дивергентная предпочитается. Но непрерывное обусловливание окружающими людьми постепенно смещает центр тяжести в конвергентную сторону, подобно тому, как магнит притягивает маятник, не давая ему отклониться в другую сторону.

Этот дисбаланс можно исправить лишь ясным пониманием причины дисбаланса.

И в этом смысле слова Гуру бесценны, поскольку они исходят от человека, достигшего реализации, который проживает свою жизнь в идеальном равновесии без личной воли и принимает неизвестное точно так же, как известное, с абсолютной беспристрастностью.

По мере того как это понимание растет, обусловленность ослабляет свою хватку, спонтанность дивергентной мысли повышается, позволяя ей двигаться свободно и приближаться к природному равновесию между конвергентной и дивергентной мыслью.

Мы видим, что предшествовавшее развитие конвергентной мысли на самом деле не является злодеем, так как это лишь первая часть реализации через использование интеллекта. Злодеем является привязанность к конвергентной мысли. И когда дивергентная сторона достигает той же степени развития и возвращается счастливое равновесие, вместе с реализацией приходит знание того, что на самом деле никакого злодея нет!

Этот естественный баланс не нуждается в развитии. И лишь эта реализация является тем самым освобождением, которого мы ищем. Эта реализация – возвращение к источнику, к ТОМУ-ЧТО-ЕСТЬ, возвращение к невинности и свободе ранних лет жизни.

Младенец живет в блаженном неведении, в то время как джняни, осознавший свое истинное «Я», живет в блаженстве, которое находится за рамками и невежества, и знания. На самом деле джняни больше не является индивидуальным «я», несмотря на наличие интеллекта.

И младенец, и джняни – неотъемлемая часть тотальности функционирования феноменальных проявлений: первый – не имея знания, а второй – имея полное знание реальности.

Когда в психике младенца в ходе естественного развития появляется интеллект, она балансирует между элементом интеграции/конвергенции и элементом дезинтеграции/дивергенции. Лишь под влиянием обусловленности, навязанной извне, она начинает все больше брать курс на интеграцию и сторониться не-интеграции, пока в конечном итоге не решит, что последняя чужда его природе и ее следует избегать.

Джняни, восприняв истинную природу реальности, осознает, что двойственность – самая основа феноменальных проявлений. Он осознает, что конфликт возникает именно из-за произвольного принятия одного аспекта и исключения другого, поскольку душа интуитивно знает о своем врожденном естественном равновесии между двумя взаимосвязанными полюсами двойственности.

Осознав это, джняни возвращается к своему естественному равновесию. Так младенец переходит от блаженного неведения к феноменальному неведению и, в конце концов, возвращается к Знанию о своем изначальном блаженстве – круг замыкается.

После того как круг замкнулся, джняни продолжает свое феноменальное существование в течение отведенного ему времени жизни.

Он пребывает в состоянии абсолютной готовности ко всему, что может случиться, не теряя изначально присущего ему чувства равновесия.

Его жизнь – это существование, лишенное личной воли. Он живет в концептуальном настоящем моменте. Он не думает о прошлом (ни о болезненном, ни о радостном), он не думает о будущем (ни с надеждой, ни со страхом). Прошлое и будущее основываются на личной воле и исполнении желаний, но присутствие ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС вечно, поскольку нет индивидуального «я», которое могло бы познать это феноменально.

Когда джняни «присутствует в настоящем моменте», феноменально это существование, лишенное личной воли; ноуменально это пребывание во вневременности пробужденного состояния. Поэтому жизнь джняни кажется другим бессмысленной.

Говоря словами из «Дзенрина»:

Дикие гуси не стремятся отразиться в воде; Вода не стремится воспринять их образ.

10. Не существует независимого наблюдателя

Нисаргадатта Махарадж часто говорил, что причина искаженного восприятия – ощущение себя независимой, автономной сущностью, наблюдателем, противопоставляющим себя тому, что наблюдается. Это верно при рассмотрении вопроса и с материальной, обыденной точки зрения, и с метафизической, духовной.

Миллионы проявленных феноменов содержат в себе изначальное единство, все объекты и события связаны между собой и осознают друг друга.

Игнорирование этого факта ведет к серьезному заблуждению – ошибочному предположению о существовании независимого наблюдателя.

Махарадж также говорил, что младенец обладает интуитивным ощущением всемогущего единства тотальности феноменальных проявлений. Он теряет это ощущение единства, когда в процессе развития его сознание отождествляется с индивидуальным телом, и центр управления разумного человеческого существа присваивает себе псевдосубъективность, признавая себя автономным наблюдателем по отношению ко всем остальным объектам.

Последующее обучение родителями и другими людьми, формирующее его обусловленность, завершает этот процесс отождествления.

Разве не любопытно, вопрошает Траэрн в своей книге «Сотницы медитаций» (Centuries of Meditations), что младенец должен унаследовать весь мир и наслаждаться тайнами, раскрыть которые никогда не стремились многоумные книги?

Первый луч восходящего солнца сделал вечность проявленной. Весь мир был его – небеса, звезды, солнце и луна. Он был единственным зрителем, единственным, кто наслаждался всем этим, без желания присвоить это, без какого-либо разделения – пока не стал испорченным, пока не познакомился с ловушками этого мира.

Младенец принимает весь опыт во всей его полноте и, в отличие от взрослого, не расчленяет и не анализирует его, не разделяет на части и противоположности, которые сами по себе создают проблемы.

Возможно, это еще одна причина, по которой младенцы и дети предпочитают истории, мифы и визуальные изображения словесным описаниям.

Лишь через усиление обусловленности дома и в школе ребенок постепенно начинает принимать фактографическое описание вместо визуального изображения.

Может быть, маленькие дети предпочитают картинки по мотивам рассказов именно потому, что инстинктивно понимают:

фактографическое описание почти неизбежно зависит от интерпретации отдельного наблюдателя, в то время как картинка обладает своей собственной свежестью и целостностью.

Факт заключается в том, что на самом деле нет никакого независимого наблюдателя. Есть только наблюдение.

Наблюдатель является частью того,
что он наблюдает – в том смысле, что наблюдающий субъект и наблюдаемый объект вместе формируют отношения наблюдения, как два полюса в магнитном поле.

Человек не может существовать отдельно от мира как наблюдатель, наблюдающий мир – сам наблюдатель в огромной степени является частью мира.

Как не раз говорил Нисаргадатта Махарадж, наблюдатель и наблюдаемый, как разумные человеческие существа,
оба являются объектами в тотальности феноменальных проявлений, и принятие субъективности одним объектом в отношении других объектов – чистой воды заблуждение.

Ученые, разделяющие идеи Ньютона, смотрели на метафизику с чувством самодовольной снисходительности, если не открытого презрения, считая себя выше этого и думая, что благодаря им люди познают истину и реальность.

Однако ученые двадцатого века обнаружили, что большинство вещей не такие, какими кажутся, что ньютоновские рамки не вмещают в себя всю реальность, что пространство не фиксировано, а время не постоянно, что представления о причинно-следственных связях, вплоть до девятнадцатого века признаваемые наукой как очевидные, больше не работают, и что теперь объекты следует рассматривать не сами по себе, а в их взаимосвязях.

Ученый, занимающийся физикой субатомных частиц, сталкивается с фактами, которые подводят его как никогда близко к метафизическим истинам – а ведь восточные мистики интуитивно понимали эти истины в течение многих веков.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что воспринимаемое мистиком на самом деле очень просто понять, но для этого

необходим особый род проницательности и особый угол зрения. Для этого нужен не более сильный интеллект, но некий трансформированный интеллект, который способен взирать с совершенно другой перспективы, не просто глядя с той же точки и изменяя направление взгляда, но перенеся саму точку отсчета.

Довольно любопытно, что ученые, занимающиеся физикой субатомных частиц, почти то же самое говорят об интеллекте, который необходим, чтобы понимать современную физику.

То, что воспринимаемое не может быть воспринимающим, – банальное утверждение. Каждая вещь, каждое событие воспринимается только потому, что оно простирается в трех направлениях измерения, называемых «объемом».

Мы можем воспринимать множество частей нашего тела, которые являются объектами по отношению к тому, кто воспринимает. Но «воспринимающий» как субъект воспринимаемого объекта не может воспринимать себя.

Иначе говоря, воспринимающий как субъект может видеть объем – три направления измерения – как объект, и, следовательно, воспринимающий как субъект обязательно должен находиться в измерении, отличном от трех измерений, составляющих объем.

И более того, учитывая, что объем включает в себя два измерения – длину и ширину, – центр, из которого воспринимающий действует как субъект, – центр, из которого действует воспринимание как способность, – должен находиться отдельно (вне) объема, однако должен также включать в себя объем.

Этот воспринимающий центр есть всегда и везде, и, следовательно, должен быть ЭТИМ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

Таким образом, мы приходим к неизбежному выводу, что воспринимающее «мы» – субъект, отдельный от физического тела, являющегося лишь воспринимаемым объектом, – должен быть элементом такой размерности, что не доступен нашему аппарату восприятия (органам чувств).

И это – ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ, неосязаемое, потому что все осязаемое обязательно должно находиться внутри трехмерного элемента объема, включенного в это новое измерение, подобно тому, как двумерная поверхность включена в трехмерный объем, которым обладает осязаемая форма.

Следовательно, «то-что-мы-есть» является «бесформенным», а пространство-время представляет собой концептуальные рамки измерения трехмерных форм – это лишь ярлык, который наклеивается на «то-что-мы-есть» в процессе концептуализации и объективизации форм.

И учитывая, что «то-что-мы-есть» является познающим субъектом, глупо было бы воображать трехмерную форму – объект – в качестве независимого наблюдателя, отдельной сущности.

Все формы, все объекты, все разумные существа, включая людей, представляют собой взаимосвязанные части тотальности феноменальных проявлений, удерживаемые вместе одной и той же изначальной энергией.

Никакая часть этих проявлений (ни одно человеческое существо) не может оставаться в стороне от этого как автономный, независимый наблюдатель.

Современный ученый, который благодаря своим творческим исследованиям и открытому уму готов признать и рассмотреть все что угодно, что бы ни обнаружили исследователи, даже нечто невероятное или невообразимое, кажется, обладает тем складом ума, при котором феноменальная вселенная становится все более и более доступной для понимания.

Это происходит благодаря тому, что подвергаются сомнению самые основы, представления, концепции и научные верования, которые раньше принимались как аксиомы.

Современные ученые, похоже, приходят к выводам, к которым мистики пришли тысячи лет назад: что феноменальные проявления – это игра в прятки, лила; что новые открытия было бы гораздо легче совершать, если бы ученые знали, где искать; что самые лучшие места, чтобы спрятаться – там, где никому в голову не придет искать!

Кажется, современные ученые вот-вот должны прийти (или вернуться – «повернуть вспять», как любил говорить Нисаргадатта Махарадж) к древнему афоризму адвайты: ТАТ ТВАМ АСИ – Ты Есть То. Они вот-вот спрыгнут с высокой скалы научного интеллекта в интуитивную пустоту мистики, чтобы выяснить самостоятельно, правы ли мистики, утверждая, что ищущий и искомое суть одно, и чтобы узнать на собственном опыте, является ли вселенная динамическим неразделимым целым, в которое уже включен наблюдатель.

Основные проявленные феномены и компоненты материи, из которых они состоят, не только взаимозависимы и взаимосвязаны – их нельзя воспринимать по отдельности, а лишь как неотъемлемые части единого целого: вот вывод, к которому пришли различные модели физики субатомных частиц.

Мистики всегда включали человека-наблюдателя и его сознание (строго говоря, неправильно было бы сказать «его» сознание, поскольку это универсальное сознание, присутствующее во всех разумных существах) во всеобщее переплетение.

Физика субатомных частиц также приходит к тому, что невозможно говорить о свойствах объекта, поскольку эти свойства имеют смысл только в контексте взаимодействия между объектом и наблюдателем.

Конечно, современная физика постепенно обнаруживает, что она настолько вплетена в наблюдаемый мир, что на самом деле ученый «влияет» на свойства объектов, которые наблюдает.

Многие современные физики предполагают, что это тесная взаимосвязь между наблюдателем и наблюдаемой вещью является наиболее важной чертой квантовой теории, и поэтому используют слово «участник» вместо слова «наблюдатель».

Мистики всегда говорили, что их «знание» – это ни в коем случае не наблюдение, а интуитивное переживание, которое доводит идею о максимально полном участии до той степени, когда и наблюдатель, и наблюдаемое исчезают в ноуменальной функции наблюдения.

Как говорится в Упанишадах, когда все превратилось в твое собственное «я», как и чем оно будет видеть, обонять, ощущать вкус?

Разумеется, современные физики не могут ощутить единство всех вещей так, как это делают мистики, потому что в данный момент они должны работать в определенном контексте, в специфических, ограниченных рамках. Они должны довольствоваться интеллектуальной уверенностью, которая подкрепляется их атомистическими теориями, согласно которым вещи и события во всем мире вплетены в неразделимую «сеть бесконечных, взаимообусловленных отношений».

Пифагор две с половиной тысячи лет назад описал камень как «застывшую музыку» – интуитивное восприятие, которое, похоже, подтверждается современной наукой, поскольку каждая частица проявленной вселенной имеет свои характеристики, определяемые высотой, структурой и обертонами определенных частот – свою музыку.

Может показаться, что взаимосвязанное единство вселенной проявлялось в разнообразных аспектах, самый важный из которых, – хоть и не признаваемый таковым, – по всей видимости, ЗВУК.

Индуистское представление о пранаве (звуке «ом»), очевидно, основано на идее звука, и несложно предположить, что ритм, источник и гармония – важнейшие факторы во вселенском взаимопереплетении, в котором динамика проявленной вселенной и музыка сфер представляют ЭТО-ЗДЕСЬ-И-СЕЙЧАС, имманентность непроявленного абсолюта.

Кроме того, восточные учителя всегда придавали большее значение слышанию – впитыванию слов гуру, нежели видению (чтению).

Ритм взаимоотношений – очень интересный фактор при рассмотрении отношений между видимым наблюдателем и наблюдаемым объектом, например, говорящим и слушателем, или между одной вещью и другой.

Есть феномен, который называют «подстройка ритмов» – «взаимная фазовая синхронизация осцилляторов», – при котором два или несколько осцилляторов, колеблющихся примерно в одно и то же время в одном и том же поле, склонны «синхронизироваться», в результате чего они начинают пульсировать в одном и том же ритме.

Очевидно, причина этого заключается в том, что для колебания в разном ритме требуется больше энергии, а природа обычно ищет наиболее эффективную энергетическую базу.

Так, двое часов с маятником, закрепленные рядом друг с другом на стене, начинают идти в едином ритме. Подстройка ритмов – гораздо более распространенное явление, чем принято считать. Это явный признак того, что объекты склонны двигаться к универсальным колебаниям, лежащим в основе всего сущего.

В фильме «Невероятная механика» (The Incredible Machine) есть эпизод, когда две клетки мышечной ткани сердца под микроскопом приближаются друг к другу и вдруг выравнивают ритм своих колебаний таким образом, что начинают пульсировать абсолютно синхронно.

Наши внутренние ритмы синхронизированы не только друг с другом, но также со всем миром.

Хорошо известно, что наше физическое и душевное состояние меняется в зависимости от приливов и отливов, от дневных ритмов и от сезонных циклов земли и солнца.

Первая в своем роде работа д-ра Уильяма Кондона из Медицинской школы Бостонского университета демонстрирует интересный феномен: существует явная подстройка ритмов не только между словами и движениями говорящего, но также между движениями говорящего и движениями слушающего, хотя, разумеется, слушатель не двигается столько, сколько оратор.

Исследования д-ра Кондона продемонстрировали даже то, как новорожденный двигается синхронно с тоном голоса и рисунком речевых сигналов матери. По всей видимости, это указывает на то, что дети рождаются «настроенными» не только на сердцебиение матери, но и на вселенский ритм.

Квантовая теория предполагает наличие связи между всеми частицами во вселенной, и формулировка физика Дж. С. Белла, известная как теорема Белла, убедительно показывает, что события, разделенные в пространстве, не могут считаться происходящими независимо друг от друга. Их значение кроется во взаимосвязанности событий, казалось бы, разделенных расстоянием, и эту взаимосвязь невозможно ни понять, ни объяснить с позиции обычного человеческого восприятия.

Это предположение подводит нас поразительно близко к видению восточных мистиков, интуитивно прозревавших механизмы вселенной и описывавших вселенную как сеть Индры – сеть из миллионов драгоценных камней, в которой каждый камень отражает в себе все другие камни.

Присущее мистикам интуитивное видение взаимосвязанности миллионов феноменов и событий в проявленной вселенной получило убедительное практическое подтверждение в результате эксперимента в области общей теории систем – относительно недавно зародившейся междисциплинарной школы, основателем которой был фон Берталанфи.

Целью этой дисциплины было создание теоретических моделей для выявления общих принципов, «равно применимых к биологическим, социальным и символическим системам любого рода», – поиск единства во множественности, поиск общих деноминаций в непрерывном потоке феноменов.

Берталанфи обнаружил, что все сложные и при этом относительно стабильные структуры и процессы демонстрируют формы иерархической или холархической организации, независимо от того, живые ли это организмы, социальные организации или системы галактик.

Избавившись от твердо укоренившихся механистических предубеждений, свойственных ньютоновской физике, наука, постепенно открываясь навстречу тайнам вселенной, обнаружила, помимо прочего, что иерархическая организация является основополагающим принципом организации живой природы и всей вселенной.

В противовес глубоко устоявшемуся мышлению, «части» и «целое» (части как нецелостные фрагменты, противопоставляемые завершенному целому) не могут существовать нигде в своем абсолютном смысле, даже в самой вселенной как действующей организованной системе.

Организм – живой организм, социальная организация или даже вся вселенная – состоит из «целого» и «подцелых» (не частей) в том смысле, что она является «многоуровневой, многослойной иерархией «подцелых».

Каждый участник иерархии – подцелое – представляет собой относительно стабильную интегрированную структуру с видимой автономией, но в то же самое время он подчинен «целому».

Так, например, в живом организме кровеносная система, пищеварительная система и т. д. являются подцелыми, в которые входят другие подцелые – органы и ткани, которые, в свою очередь, включают в себя другие подцелые, вплоть до отдельных клеток и органелл внутри клеток.

Каждое из этих подцелых обладает стабильной, целостной структурой со своими собственными регуляторными механизмами.

Иерархическая структура может быть весьма точно и наглядно представлена схемой, на которой изображено дерево вверх корнями, где подцелые формируют узлы, а ветви представляют собой каналы контроля и взаимодействия.

Такая схема (с некоторыми модификациями) используется для изображения «древа жизни».Подобные схемы также использовались в «Бхагавад-гите» и других источниках. В других областях также применялась похожая схема для демонстрации иерархической организации, присущей данной области.

Такое большое внимание уделяется здесь представлениям о холархии или иерархии лишь для того, чтобы подчеркнуть, что

ни одно индивидуальное «я» – ни в качестве наблюдателя, ни в каком-либо ином качестве – не может оставаться вне вселенной как отдельная точка наблюдения или действия, обладающая полной автономией. Оно может существовать лишь в отношениях со всей вселенной и всеми включенными в нее взаимосвязанными феноменами.

Более того, упорядоченность, присущая функционированию вселенной, не может быть постигнута интеллектом, и, похоже, это начала признавать современная физика, допустившая практически полное исчезновение четкого разделения между субъектом и объектом, наблюдателем и наблюдаемым.

И наблюдатель, как мистик, теперь признается активным «участником» скорее в переживании, нежели в эксперименте, составляя единое целое со всем, что он наблюдает.

Другими словами, все, что есть – это переживание, и нет необходимости ни в каком материальном субстрате как объекте, переживанием которого является событие.

Это означает, что сама природа демонстрирует холистическую тенденцию формировать целые, которые больше, чем сумма их частей. Говоря языком физики, протон и электрон не предсуществуют внутри нейтрона – [при его распаде] создается нечто новое.

Если вселенную представить как громадный квантовый объект, она разделяется на множество живых существ, планет и звезд только в том случае, когда рассматривается под разделяющим и объективирующим углом зрения, и никак иначе.

Как не раз указывал Нисаргадатта Махарадж, любое разъединение и разделение может быть только понятийным.

К такому поразительному выводу пришла современная физика, и неспециалист может засомневаться, ученый ли это говорит или восточный мистик. Но физика не пришла к окончательному выводу, потому что ученые вынуждены работать в рамках ограничений интеллекта.

Очевидно, что ум не может найти свой собственный источник. Напротив – лишь когда ум вплотную подойдет к пределу своих возможностей, сдастся, оставит борьбу и станет пустотой – пустотой полноты – лишь тогда физик ПОЗНАЕТ эту тайну целиком и получит все ответы.

Однако ирония заключается в том, что тогда – в этом состоянии – физик перестанет быть физиком, желающим узнать ответы на свои вопросы. Он сольется с абсолютным субъектом и станет им, оказавшись за пределами любого опыта, любых переживаний, любых вопросов и ответов.

Поэтому вопросы о состоянии глубокого сна наблюдателя могут существовать лишь до момента, когда наступит последняя доля секунды перед тем, как он погрузится в глубокий сон. После этого не может быть ни наблюдателя, ни вопросов, ни ответов, пока он не проснется вновь.

11. Совершенное восприятие

Совершенное восприятие – это апперцепция: непосредственное восприятие тотальности феноменальных проявлений и присущее от природы тождество двойственности и недвойственности.

И все же факт остается фактом – такое непосредственное или прямое восприятие настолько необычно, что когда испытавший его человек начинает о нем рассказывать, для большинства людей такой рассказ звучит как чистый бред, для некоторых – как тайна, и лишь для очень немногих – как слабое эхо, смутное отражение чего-то, что лежит глубоко внутри и не имеет ничего общего с их собственным представлением о себе.

Так происходит из-за того, что, пытаясь определить, существует объект или нет, мы настолько привыкли полагаться на чувственное восприятие, что считаем объективное существование нормой, а все, что не воспринимается органами чувств, – для нас «ничто». Мы привыкли игнорировать способность к восприятию как таковую.

Почему мы воспринимаем объект, событие? Только потому, что оно имеет протяженность в пространстве в трех измерениях, составляющих объем, а именно длину, ширину и высоту.

Также мы воспринимаем объект потому, что находимся вне объема этого объекта – чтобы воспринять объект, воспринимающий должен быть вне объема воспринимаемого объекта.

Может показаться, что мы неоправданно подробно рассматриваем здесь очевидные вещи, но эти вещи лежат в корне проблемы: почему наше «обычное» восприятие несовершенно?

Тот факт, что мы можем воспринимать не только другие объекты, но также части своего собственного тела, ясно показывает, что воспринимающий никак не может находиться внутри объема другого объекта или собственного тела.

Иными словами, воспринимающий, будучи субъектом по отношению к воспринимаемому объекту, не может воспринимать себя как субъект внутри измерений, составляющих объем.

Воспринимающий элемент обязательно должен находиться в измерении, которое лежит вне трех измерений,

составляющих объем феноменальных объектов, и вне представления о пространстве, в котором находятся объективные измерения.

Это приводит нас к неизбежному выводу о том, что эта «позиция», находящаяся вне пространства (и, следовательно, за пределами связанного с ней представления о «времени») должна быть такой, чтобы она могла включить в себя остальные три измерения. Подобно тому, как два измерения «площади» включают в себя одно измерение длины, а «объем» включает в себя площадь.

Так каким же может быть измерение вне пространства и времени, включающее в себя пространство и время?

Оно может быть только источником пространства-времени, из которого проистекает представление о пространстве-времени-феноменальности

– вечное То, из которого возникают три направления объема (под соответствующими углами друг к другу);

То, которое представляет собой истинное восприятие;

То, которое всегда здесь и сейчас, вечное ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

У нас бывают лишь внезапные и мимолетные проблески этого ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, но «то, чем, как нам кажется, мы являемся» всегда игнорирует их, потому что боится.

Оно боится их, потому что они представляют собой ничто, пустоту, которая является отрицанием объективной видимости, которой мы считаем себя.

Это «ничто» на самом деле не пустота, а полнота потенциала, это то, чем мы являемся на самом деле, не как отдельные личности, но как ТОТАЛЬНОСТЬ.

Смысл этого утверждения может сначала напугать нас, но давайте хотя бы поймем это.

Причиной всех человеческих несчастий является лишь то, что человек разотождествляет себя с субъективным центром восприятия, который является субъективным функционирующим аспектом ноумена, и отождествляет себя с объективным психосоматическим аппаратом, посредством которого происходит восприятие.

Человек забывает, что на самом деле он является разумом, который, в свою очередь, является функциональным аспектом сознания – нашей истинной природы.

Он ошибочно верит, что представляет собой отдельную сущность, заключенную в определенном психосоматическом механизме.

Необходимо выяснить, каким образом это происходит: сначала в общем, теоретическом ключе, а затем – в конкретике нашей повседневной жизни.

Субъективный центр должен явно отличаться от объективного центра: именно из-за того, что мы их путаем, у нас возникают вопросы типа «Что я делаю здесь, в этом мире? Что такое «я», помимо этого физического тела, которое было рождено и когда-нибудь умрет?»

Мы можем игнорировать и отгонять от себя эти вопросы, как только они возникают, но они возвращаются снова и снова, и от них невозможно убежать.

Есть четкое различие между субъективным центром, который каждый из нас интуитивно называет «я» – высший символ того, чем мы являемся – и трехмерным феноменальным объектом, с которым мы отождествляем себя, говоря «я», но на самом деле имея в виду «меня».

Глубокое осознание этого различия – между субъективным центром восприятия, которым мы являемся, и объективным центром действия, которым мы себя считаем, – не только дает ответ на эти вечные мучительные вопросы о нашей истинной природе. Что еще более важно, он спасает нас от страдания и несчастья, которые человек совершенно неоправданно получает в наследство.

Мы делаем ошибку – мы отождествляем себя с объективным центром действия – механизмом.

Мы забываем, что являемся субъективным функциональным центром, который пребывает вне феноменальности и дает первоначальную энергию (сознание и разум) миллионам механизмов, называемых разумными существами, которые без этой энергии представляют собой лишь «мертвую материю».

Эта «ошибка» понятна и, разумеется, не лишена логического обоснования, поскольку всеми операциями в психосоматическом аппарате управляет этот объективный центр, и потому этот объективный центр принимают за субъективный центр (разум) – распределительный щит принимают за электростанцию.

В действительности, однако, объективный центр управления является лишь психическим, как сердце или печень являются соматическими.

Он чисто феноменален и абсолютно лишен какого бы то ни было субъективного ноуменального аспекта – и, следовательно, не обладает никакой личной волей, автономией или независимостью в том, что касается выбора или принятия решения.

Это различие между субъективным центром действия и объективным центром управления наглядно демонстрирует, как возникает отождествление с мнимой автономной сущностью.

Ошибочное отождествление того, чем мы являемся ноуменально, с органом управления в психосоматическом аппарате (нашем теле) приводит к возникновению псевдосубъективности, мнимого «я» или «эго» с мнимой независимостью и свободой действий.

Условие, благодаря которому возникает эта ситуация, называется «дуализм» – логически обусловленный аспект процесса возникновения двойственности, которая является необходимым условием для того, чтобы ноумен мог объективировать себя как феномен.

В классическом примере, когда веревку принимают за змею, видение веревки – это первичное заблуждение, а видение змеи – вторичное заблуждение.

Именно на этот аспект феноменального мира не раз указывал Нисаргадатта Махарадж.

Каждый раз, когда мы видим объект, на самом деле происходит восприятие псевдосубъекта, т. е. субъекта в его объективном проявлении, потому что каждый объект (разумный или любой другой) на самом деле является зеркалом, отражающим то, что он видит.

Объекты не могут обладать иным существованием, нежели существование видимости, которая воспринимается органами чувств и интерпретируется.

Это означает, что воспринимаемое может быть лишь отражением воспринимающего, т. е.

воспринимающий-объект является лишь объектом, а то, что воспринимает, в действительности является субъектом.


Трудность в понимании этого очевидного факта возникает из-за того, что

воспринимающий рассматривается как сущность, обладающая независимым существованием, хотя на самом деле он – всего лишь феноменальный аппарат или объект с определенными характерными реакциями.

Настоящий воспринимающий есть само восприятие, субъективный центр действия.

Одним словом, восприятие из субъективного центра действия (разума) – совершенное или истинное восприятие,

в то время как восприятие из объективного центра управления (сущности) несовершенно, будучи восприятием разделенного ума.

Аспектом совершенного восприятия является восприятие того, что

любой воспринимаемый объект или событие существуют лишь потому, что мы воспринимали объект или переживали событие.

Они существуют лишь потому, что один из наших органов чувств распознал объект или событие и проинтерпретировал его в субъектно-объектной двойственности.

Объект или событие, следовательно, не может существовать независимо от нашего восприятия этого объекта или события, будучи видимостью в нашем сознании.

Иначе говоря, объект существует лишь благодаря тому, что его воспринимают.

Учитывая, что наше восприятие – лишь феноменальное функционирование «Того-что-мы-есть» (ноумена), вся вселенная и все, что в ней происходит, является лишь выражением субъективного ноумена в его объективном аспекте.

Объективное существование не может быть ничем иным, как чувственным восприятием. Устраните чувственное восприятие, и не останется никакой объективной вселенной.

И наоборот – если бы не было никакой объективной вселенной, не было бы чувственного восприятия.

Чувственное восприятие представляет собой субъективный аспект всей феноменальности или физической объективности.

Способность к осознанному восприятию тоже является субъективным аспектом всей физической деятельности, потому что при отсутствии воспринимающей способности в сознании не могут создаваться образы.

Другими словами, объективное существование (физическое или психическое) и субъективная воспринимающая способность естественным образом зависят друг от друга в субъектно-объектных взаимоотношениях.

И лишь при полном отрицании этих двух аспектов возникает тотальность.

Все мысли и все феномены основаны на представлении о пространстве-времени, и поскольку пространство-время не является воспринимаемой или познаваемой «вещью», из этого неизбежно следует, что воспринимание и узнавание – и, разумеется, все функционирование в целом – должны быть ноуменальными.

Как выразил эту мысль мудрец Джнянешвар, «субъективность и функционирование подобны небу и пространству, или ветру и движению, или пламени и свету».

Важнейшим элементом совершенного восприятия является то, что в проявлениях феноменальной вселенной на самом деле нет никаких отношений воспринимающий-воспринимаемое.

Существует лишь функционирование целостного ума, и это объективное функционирование концептуализируется разделенным умом как субъект, воспринимающий объект.

В действительности же нет ни того, кто объективирует, ни объективируемой вещи.

Разумное человеческое существо совершает глобальную ошибку, рассматривая феноменальный мир как нечто отдельное от себя, в то время как оно само является неотъемлемой частью тотальности проявлений – объективного аспекта непроявленного Абсолютного субъекта.

Конечно, разум позволяет разумным существам воспринимать (и постигать) феномены, но проявленная вселенная возникает не благодаря ему.

Феноменальные проявления не появились отдельно, чтобы человеческие существа могли воспринимать и познавать их.

Чувствующие существа начали существовать как часть вселенной вместе с тотальностью проявлений, одновременно и параллельно со всей вселенной.

Способность воспринимать вселенную посредством психосоматического аппарата (органы чувств, познавательные способности), которыми обладают все люди – и все чувствующие существа – вторичная, косвенная способность.

Таким образом, существует четкое, хотя и понятийное, различие между творческим аспектом и познающим аспектом, между сотворением тотальности проявлений включая человеческие существа и познанием проявленной вселенной человеческими существами.

Четкое понимание этой позиции делает очевидным тот факт, что и воспринимающий, и воспринимаемое являются объектами в феноменальном проявлении,

что каждый из двух разумных объектов (двух человеческих существ) становится воспринимающим, в то время как другой является воспринимаемым объектом, что субъект и объект, таким образом, представляют собой взаимозаменяемые и взаимосвязанные концепции.

Иначе говоря, воспринимающий не может воспринимать воспринимающего, а познающий-воспринимающий на самом деле является лишь актом воспринимания/познавания, и на противоположном конце оказывается познаваемая вещь.

Более того, восприятие человеческих существ неизбежно является неверным, поскольку при таком восприятии и мнимый субъект, и объект являются лишь видимостями в сознании.

При отсутствии сознания – например, в состоянии глубокого сна или под наркозом – не может быть никакого восприятия, даже если псевдовосприниматель существует.

Истинное восприятие, совершенное восприятие – это не-восприятие, восприятие за рамками тела и мысли.

Псевдосубъект, который воспринимает объект, сам становится объектом, когда его воспринимает другой псевдосубъект.

Но при наличии истинного восприятия – когда сознание воспринимает сознание и видимости в самом себе – нет никого, кто мог бы воспринимать.

При таком восприятии нет объекта, есть лишь один истинный субъект, а все проявления – его объективное выражение.

Это трансцендентность субъектно-объектного дуализма, тотальное феноменальное отсутствие, которое представляет собой потенциальное присутствие, обращение ума внутрь, возвращение его от внешней объективизации (от того, что означает слово «восприятие» в дуализме) обратно к своей целостности или не-объективности, из которой возникает объективность.

Восприятие как таковое представляет собой ноуменальную функцию проявлений феноменальной вселенной.

Это чистое восприятие, потому что нет видимого и нет никого (и ничего), кто мог бы воспринимать – нет объекта, принявшего псевдосубъективность.

Мы как разумные существа объективно представляем собой не более чем иллюзорные образы сновидения, несмотря на то, что наша застарелая обусловленность не позволяет нам признать этот факт.

Все феноменальное существование само по себе является лишь видимостью в сознании, и все характеристики живых существ – форма, восприятие, знание, чувствование и т. д. – тоже не что иное, как движения в сознании, подобные образам сновидения.

Все действия, движения и события – это проекции в мнимой структуре пространства-времени, чтобы их можно было воспринимать органами чувств и измерять в длительности. Но все они находятся в сознании, точно так же, как происходит в сновидении.

Важно понять и запомнить, что сознание, в котором все происходит, как во сне, является также и тем, кто видит этот сон.

Это субъективный и динамический воспринимающий аспект статичного сознания, в то время как объективный аспект – это воспринимаемый, снящийся и выделяемый элемент.

Другими словами, сновидение, представляющее собой феноменальное проявление, происходит в сознании, воспринимается и познается в сознании, и интерпретируется сознанием через двойственность – основу всех феноменальных проявлений.

Нельзя забывать, что эта двойственность – лишь механизм или инструмент, посредством которого происходит проявление (конечно же, она является концепцией).

Получается, что воспринимаемое не может быть ничем иным, как воспринимающим.

Субъект (но не псевдосубъект, который также является объектом) и объект, единые и неразделимые, когда они непомысленны и непроявленны, только кажутся двойственными и разделенными, когда формируются в феноменальном проявлении.

Это будет более ясным и убедительным, если мы проанализируем состояние сна.

Когда мы видим сон, персонажи сновидения – включая нас самих – кажутся нам реальными людьми, которые реагируют и испытывают чувства, но после пробуждения они представляются нам лишь иллюзорными образами, полностью лишенными свободы выбора и личной воли.

Эта жизнь, в которой, как нам кажется, мы являемся субъектами по отношению к другим людям как объектам, на самом деле – оживший сон, который, в сущности, ничем не отличается от обычного сна.

Мы очень ошибаемся, когда думаем, что мы – автономные и независимые сущности, которые могут мыслить, делать выбор и принимать решения.

Если мы просто рассмотрим любой период своей жизни, мы непременно обнаружим, что, в то время как мы думали, что принимаем решения, на самом деле события происходили в соответствии со сценарием огромной и удивительной игры, в которой мы лишь пешки.

Дело в том, что в этом ожившем сновидении, которое представляет собой наша жизнь, все персонажи – лишь объекты сновидящего ума (который представляет собой содержимое сознания).

Так происходит благодаря процессу двойственности, который называется «причинностью».

Нет субъекта как такового, и из этого неизбежно следует, что объект – это субъект, а воспринимаемое – это воспринимающий.

Есть одна интересная история про китайского мудреца Чжуан-цзы.

Однажды утром он рассказал своим ученикам сон. Ему приснилось, что он стал бабочкой, порхающей по саду с цветка на цветок, и теперь он обеспокоен. Ученики засмеялись и сказали: «Это всего лишь сон, учитель!»

Чжуан-цзы ответил: «Погодите. Если вы думаете, что нет причин для беспокойства, вы ошибаетесь. Сейчас, когда я проснулся, я озадачен. У меня очень серьезное сомнение: если Чжуан-цзы приснилось, что он стал бабочкой, почему бабочке не может присниться сон, что она стала Чжуан-цзы? И кто есть кто на самом деле? Может, я бабочка, которой приснилось, что она Чжуан-цзы?»

Оживший сон, рассматриваемый феноменально, представляет собой лишь видимость в сознании, воспринимаемую и узнаваемую сознанием, и в этом смысле является видимостью настолько же иллюзорной, как мираж.

Но если рассматривать ее ноуменально, феноменальное проявление не только не является ничем – оно является всем, поскольку важнейшие элементы сновидения не могут быть ничем иным, как самим сновидцем.

Тот, кто видит сон – субъективный аспект сознания, – является сновидением и всем, что в нем есть.

Иными словами, чувствующие существа, которые феноменально представляют собой лишь объекты в проявлении, на самом деле являются чистым субъектом, потенциалом полноты, хотя феноменально они могут показаться «ничем», пустотой, которая возникает, когда взаимосвязанные противоположности двойственного мира накладываются друг на друга, образуя полное отрицание.

В этом ожившем сновидении тот, кто пробуждается, не является объектом:

пробуждение происходит при разотождествлении сновидящего с его объектом, при исчезновении иллюзии, при растворении [индивидуальной] сущности.

Это происходит в момент осознания того, что кажущийся объект на самом деле является субъектом.

Когда истинное восприятие распознается как объективное функционирование субъекта, псевдосубъект исчезает, а эго-сущность уничтожается.

Таким образом, истинное восприятие – совершенное восприятие – заключается в том, что мы не воспринимаем феномены как наши объекты.

Как только мы начинаем воспринимать феномены как наши объекты, мы устанавливаем объектные отношения с предметами, тем самым создавая дихотомию между субъектом и объектом, собой и другим.

Именно это кажущееся разделение является причиной человеческих несчастий и так называемых «оков».

Воспринимать ноуменально означает воспринимать не объективно, а субъективно, видя феномены как самих себя.

Такое ноуменальное восприятие или истинное восприятие представляет собой не-видение, или, лучше сказать, не видение и не не-видение, потому что и объект, и его субъект существуют лишь как видимости.

Воспринимать в истинном свете означает прекратить воспринимать объективно, прекратить концептуализировать, и, следовательно, видеть феноменальную вселенную не выбирая, не вынося суждений, не вступая в субъектно-объектные отношения.

Что происходит, когда такое восприятие становится ноуменальным или совершенным восприятием?

Нисаргадатта Махарадж отвечал на этот вопрос так: «Ничто – и все».

«Ничто» – потому что все, что происходит феноменально, есть не что иное, как видимость, движение в сознании.

Все это лишь концептуализация, и когда она останавливается, ничего не происходит – просто вы как субъективное «я» становитесь тем, чем вы были «до своего рождения».

И «все» – потому что «ничто» феноменальной пустоты на самом деле представляет собой полноту феноменального потенциала полноты.

Когда концептуализация прекращается, прекращается ложное видение, внешнее видение, и остается внутреннее видение, источник всего видения – не видение внутреннего содержания сущности, но

видение изнутри – видение из источника, ноуменальное видение без какой бы то ни было сущности.

Совершенное восприятие устанавливает прямые отношения между ноуменальным непроявленным и феноменальным проявлением:


проявление может принимать любое количество форм, но основа их всех – сознание, которое имманентно всем и каждому проявлению, как золото имманентно всем золотым украшениям, независимо от их формы и названия.

Все воспринимаемое теперь видится как не существующее независимо от ноуменального сознания.

Сознание – единственный субъект, а все феномены, включая всех людей, – это объекты, появляющиеся в сознании.

Иными словами, совершенное восприятие означает понимание того, что вселенная – это не что-то отличное от нас, что нет никакой разницы между проявленным и непроявленным, временным и вневременным.

Различие лишь в видимости, и, хотя это различие кажется непреодолимым, как и все противоположности с феноменальной точки зрения, оно полностью исчезает при отсутствии концептуализации, поскольку «различие» само по себе – лишь представление.

В глубоком сне, когда концептуализация прекращается, не может быть и речи о различиях или различении. При таком полном отсутствии представлений нет ни объекта, который представляется или воспринимается, ни субъекта, который представляет или воспринимает.

Есть лишь ноуменальное функционирование в целостном уме, без дуализма разделенного ума.

В этом статичном состоянии, когда сознание находится в покое, нет ничего, что сознание могло бы воспринимать или узнавать, поскольку нет проявлений.

И даже когда движение дает начало феноменальным проявлениям и мнимому воспринимающему в них, – даже при этом условии нет ничего, кроме сознания.

Короче говоря, независимо от того, существует ли феноменальное проявление (и мнимый воспринимающий) или не существует, субстрат сознания остается постоянным и неизменным.

Поэтому очевидно, что

когда человек воспринимает объект, будучи субъектом по отношению к этому объекту, он видит его не в его тотальности как объективное проявление субъективного непроявленного, а как ментальное представление в ответ на внешнее видение, как реакцию на органы чувств, на способность к узнаванию.

Полезно было бы рассмотреть механизм того, как восприятие и внимание в целом работают на самом деле.

Разные мыслители, включая Дж. Кришнамурти, глубоко исследовали этот аспект восприятия.

Одна сторона вопроса – это то, что человек на самом деле не может воспринимать объект «как он есть сам по себе, в его тотальности». Однако воспринимаемое не полностью разъединено с реальностью внешнего объекта, поскольку ментальное представление основано на определенных аспектах этой реальности и, следовательно, частично соответствует внешнему объекту.

В результате этого узнавание, хоть и не полностью неверное, неадекватно, поскольку верно лишь частично. Однако соответствие умозрительного образа реальному объекту, несмотря на то, что этот образ фрагментарен и неадекватен, все же указывает на тождественность структуры между объектом и воспринимающим, на тождественность между двумя объектами в феноменальном проявлении (причем воспринимающий и воспринимаемое оба являются объектами).

Если, к примеру, рядом со скрипкой прозвучит нота «ля», соответствующая струна скрипки начнет вибрировать сама по себе, за счет резонанса.

Нечто в воспринимаемом объекте, на что реагируют органы чувств воспринимающего объекта, пробуждает в воспринимающем объекте сложную ментальную вибрацию, которая уже существовала до этого.

Воспринимаемый объект не порождает ментальную вибрацию, а лишь пробуждает или инициирует ее.

Это важно, поскольку разделение между воспринимающим объектом (считающим себя субъектом) и воспринимаемым объектом, как объектом псевдосубъекта, делает взаимодействие между двумя объектами частичным и неадекватным.

Воспринимающий как псевдосубъект не полностью открыт эманации воспринимаемого объекта. Реакция на резонанс не глубока и не полна, она поверхностна и частична.

Если бы реакция на эманацию от воспринимаемого объекта была полной и ничем не ограниченной, образ в уме был бы полностью адекватным, и восприятие было бы совершенным.

В этом случае восприятие было бы восприятием тотальности объекта, тотальности воспринимающего и субстрата, который делает все объекты одинаковыми, несмотря на их внешние различия, – подобно золоту, из которого сделаны золотые украшения.

Обычное восприятие человека лишено гипостаза, глубинной сути целостного ума – только такой ум может осознать глубинную сущность под поверхностными различиями миллионов феноменов проявленного мира.

Так происходит из-за того, что обыденное восприятие человека осуществляется в разделенном уме, в котором вместо недвойственности присутствует различение между субъектом и объектом, отождествление с одним объектом, который противопоставлен другим объектам.

Отсюда неадекватная ментальное представление внешнего объекта.

Это разделение между субъектом и объектом, эта обусловленность настолько сильна, что даже интеллектуальное понимание факта иллюзорности вселенной как феноменального проявления не устраняет эту обусловленность.

Каждое индивидуальное «я» при таком понимании представляет себя отдельным от иллюзорной вселенной. Иллюзорность вселенной признается, но не признается иллюзорность индивидуального «я».

Объективная вселенная может быть иллюзорной, но псевдосубъект все же считает себя совершенно реальным.

В то время как внешний мир может предложить психосоматическому аппарату полный резонанс, псевдосубъект, отождествленный с этим аппаратом или телом, не готов принять этот полный резонанс.

Так происходит, поскольку он считает себя «я», а внешний мир – «другим», «не-я», сильным врагом, способным разрушить его индивидуальное «я» и уничтожить его субъектность (вернее, псевдосубъектность), превратить ее в ничто, в пустоту, – и он всеми силами избегает этого.

Из-за этого отсутствует полное взаимопроникновение между разумными существами – оно означало бы совершенное воспринимающее внимание. А частичные взаимоотношения приводят к вечному конфликту между различными сущностями, из которых состоит этот мир.

Иными словами, несовершенное восприятие – это когда мы протягиваем руку во внешний мир, чтобы схватить что угодно, что только можно схватить, вместо того чтобы протягивать в мир открытую ладонь, предлагая свою дружбу и сотрудничество.

Открытая ладонь символизирует полный, тотальный резонанс с внешним миром, мы же рассматриваем внешний мир не как образ в зеркале, а как лицо врага.

Этот принцип имел в виду Махарадж, когда говорил: «Моя милость всегда присутствует в изобилии, но готовы ли вы принять ее?»

Если подробнее рассмотреть механизм этих взаимосвязей между субъектом (познающим-объектом) и объектом, мы увидим, что эманация, исходящая от объекта к субъекту посредством органов чувств, воспринимается как поток космической энергии, соединяющей центр объекта и центр субъекта.

При этом, когда субъект отказывается полностью резонировать с объектом, он обращает этот поток, которому не дали излиться в центре, к своей периферии – ложному, иллюзорному центру.

Другими словами, космический поток, вместо того чтобы излиться в ноуменальном субъективном центре действия, направляется на объективный центр управления – на периферию.

В результате субъективный ноуменальный центр оказывается слабо освещенным, а ложный, иллюзорный объективный центр очень ярко засвечивается: восприятие становится несовершенным, что выливается в ложную интерпретацию, МАЙЮ.

Периферия, на которую перенаправляется поток, состоит из того, что мы называем «чувствами».

Во внешнем объекте – внешнем мире – нет ничего, что могло бы породить конфликт в субъекте, поскольку космический поток или энергия – одна и та же в обоих объектах, являющихся частью проявления.

Разрушительный дуализм, являющийся причиной конфликта, существует не во внешнем мире, а в псевдосубъекте.

Ноуменальный субъективный центр не получает соответствующей поддержки, в то время как объективный центр управления берет на себя функцию восприятия.

Иначе говоря, субъективное «Я» забывается, а объективное «я» (псевдосубъект) становится на его место.

Не то чтобы что-то закрывается, вместо того чтобы открываться, или что-то отвергается, вместо того чтобы быть принятым – нет, просто ложное восприятие накладывается на центр совершенного восприятия.

Фундамент субъективной реальности остается неизменным – иначе и быть не может, – но на него накладывается майя.

Океан остается неизменным, лишь волны появляются на его поверхности.

Результатом восприятия с точки зрения субъектно-объектных взаимоотношений является то, что отождествление с отдельной сущностью не позволяет нам протянуть руку во внешний мир, предлагая ему полный резонанс и взаимопроникновение, потому что внешний мир становится нашим врагом, а не объединенным объективным выражением субъективного ноумена.

Отождествление с отдельной сущностью мешает в полной мере осознать тот факт, что на самом деле не может быть никакого противопоставления между «я» и «не-я»,

что изначальная двойственность, являющаяся необходимым контекстом для проявлений, – лишь наше представление, как и пространство-время, и что, следовательно,

все проявления, включая индивидуальное «я», считающее себя псевдосубъектом, – лишь образы в зеркале сознания субъективной реальности.

Один-единственный фактор, мешающий взаимопроникновению индивидуального «я» и внешнего мира – это страх оказаться в небезопасности, страх быть поглощенным внешним миром, полностью уничтоженным.

И этот страх полного отрицания делает утвердительное феноменальное присутствие защищающим и, следовательно, очень важным, а эмоциональную, аффективную жизнь – необходимой.

Несмотря на тот факт, что жизнь во многих отношениях полна конфликтов и несчастья, человек в отчаянии цепляется за аффективность.

И, таким образом, индивидуальное «я», отчаянно цепляясь за свою индивидуальную аффективность, так же отчаянно стремится освободиться от несчастья и оков.

Другими словами, человек ищет освобождения для себя как для индивидуального «я» и испытывает сильное разочарование, когда Учитель – почти каждый Учитель с незапамятных времен – говорит ему, что проблема никогда не уйдет, пока он «желает» чего-то с точки зрения индивидуального «я».

Это и есть суть учения Нисаргадатты.

Возникает такая дилемма для индивидуального «я»: оно хочет быть восприимчивым к миру, поскольку мир может подтвердить его бытие, но при этом остается полностью невосприимчивым к миру в той его части, которая не подтверждает его бытие.

Оно отказывается понимать, что, по сути, оно хочет сохранить свою отдельность и в то же самое время отвергает двойственность, тем самым сводя на нет саму основу феноменальных проявлений.

Единственное решение этой, казалось бы, безнадежной проблемы – получить четкое понимание вопроса, чтобы безвыходное положение само по себе стало выходом.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что понимание – это все, и что нужно позволить этому пониманию глубоко укорениться, чтобы оно со временем расцветало, принимая форму интуитивных, спонтанных действий.

Зная истинную природу индивидуального «я» в отношении тотальности феноменальных проявлений, необходимо принимать жизнь такой, какая она есть.

Мы должны быть зрителями (свидетелями) спектакля.

Поскольку индивидуальное «я» пользуется своим обыденным восприятием и вниманием в соответствии со своим желанием чувствовать внешний мир лишь при условии отождествленности с отдельной сущностью, оно является спектаклем без зрителя.

Поскольку индивидуальное «я» предпочитает быть невосприимчивым к внешнему миру, оно является зрителем без спектакля.

Когда же оно принимает жизнь такой, какая она есть, зная, что эта жизнь – не что иное, как оживший сон, и действует интуитивно, так, будто бы это реальный мир, оно становится зрителем спектакля.

Здесь мы вплотную подходим к механизму различия между совершенным восприятием, которое осуществляет субъективный центр действия, и несовершенным восприятием, которое осуществляет субъективный центр управления.

Первый обозначается как «Я», а последний – как «я», отождествленное с отдельной сущностью.

Первый вид восприятия – это, скорее, недвойственное внешнее восприятие, которое можно было бы назвать «чувственным восприятием», в то время как второй представляет собой двойственное, внутреннее восприятие, которое можно было бы назвать «эмоциональным чувствованием».

Внешнее или чувственное восприятие основано на резонансе, соединяющем внешний мир и отдельный психосоматический аппарат посредством сущностной тождественности общих структур.

Классическим примером этого служит общая структура золота, одна и та же у всех золотых украшений, какой бы они ни были формы.

Внутреннее восприятие относится к личностной структуре (а не к общей структуре), поскольку резонанс разделяется между двумя отдельными полюсами внутри псевдосубъекта, рассматриваясь как желательное или нежелательное чувство.

Две конструкции – общая и личная – очень отличаются друг от друга по своему восприятию.

Можно сказать, что общая человеческая конструкция представляет собой спинномозговую систему, создающую ментальные образы, основанные на эманациях, получаемых от внешнего мира.

Личная же конструкция представляет собой вегетативную нервную систему, автономную или вагосимпатическую систему, никак не связанную с внешним миром и реагирующую на чувства, создаваемые посредством ментальных образов внешнего мира, потому что, в отличие от цельной спинномозговой системы, эта система, рассеянная по всему организму, непосредственно соединяется с каждой из его бесчисленных клеток.

В то время как при внешнем восприятии наблюдается резонанс между двумя объектами как двумя отдельными микрокосмами (каждый из которых является копией макрокосма тотальности проявлений), резонанс при внутреннем восприятии (порождающий либо эмоцию радости, либо эмоцию печали) представляет собой резонанс между «двумя структурными режимами одного микрокосма».

Внешнее восприятие – чувственное восприятие – означает осознание внешнего мира, в то время как внутреннее восприятие – эмоциональное чувствование – означает осознание «я» как отдельной индивидуальной сущности.

Индивидуальное «я» обнаруживает свою личную конструкцию, вначале отмечая, что один и тот же чувственный образ порождает различные противоположные резонансы в нем самом и в других, а затем – что внутренние резонансы имеют двойственную природу: они делятся на желательные и нежелательные.

Последовательность переживаний и суждений является основой, на которой постепенно строится личная конструкция.

На самом деле происходит постоянная перестройка по мере того, как приходит новый опыт, по мере того, как он инвентаризируется и классифицируется в памяти как желательный или нежелательный, позитивный или негативный, «я» и «не-я».

Конечно, постоянный обмен со средой и перестройка суждений происходит все время, существующие суждения адаптируются с учетом нового опыта внутри личностной конструкции.

Нисаргадатта Махарадж указывал на один интересный факт: это постепенное выстраивание, по его словам, начинается еще в утробе матери.

Зародыш отождествляет себя с организмом только в потенциале, поскольку всякий контакт с внешним миром отсутствует.

Когда ребенок рождается, этот потенциал реализовывается, но контакт с внешним миром происходит посредством резонанса в структурной сущности, и нет отождествления с организмом как отдельной сущностью.

Отождествление впоследствии представляется как интерпретация опыта.

Новорожденный младенец, конечно, не способен формулировать мысли, но вневременной источник мысли, а именно Сознание, реализует несформулированную мысль в психике новорожденного.

Это мысль о том, что он является единым организмом, и что в мире есть нечто, не являющееся его организмом.

Важным следствием этого факта является один интересный феномен: чем более элементарна и обща мыль, тем легче осознать ее, но труднее выразить.

В то время как сознательно сформулированные мысли проходят от частного к общему, несформулированная мысль в процессе осознания проходит от наиболее общего к частному.

Самая первая мысль, как говорил Нисаргадатта Махарадж, это мысль «я есть», ощущение присутствия.

Мы видим, что, помимо чувственного восприятия и эмоционального чувствования, есть основанные на двойственности суждения и классификация опыта, и они опираются на определенные подспудные убеждения, верования или ложные отождествления, существующие в человеке.

Они существуют в нас не просто как зародыш в матке, но, по словам Махараджа, как память, уходящая вглубь тысячелетий, к нашим предкам, точно так же, как в семени, из которого появился зародыш, реализуются воспоминания обо всех предыдущих «жизнях».

Все верования приходят из этого скопления воспоминаний, которое есть в каждом человеке.

Они формируют собой цепь, первым звеном которой становится ошибочное верование, ведущее к отождествлению с организмом как отдельной сущностью, субъектом, противостоящим всему остальному внешнему миру как объекту.

Отождествление с отдельной сущностью, обладающей независимостью и свободой выбора из абсолютных противоположностей (в первую очередь добра и зла) – без сомнения, и есть библейский «первородный грех».

Такое исключающее отождествление приводит к верованию, что это «я» как субъект должно обладать абсолютным счастьем.

Это верование подразумевает, что существует нечто желаемое, и его отсутствие мешает абсолютному счастью.

Отсюда потребность в переживаниях, которые приведут к желанной цели.

Из-за этой потребности мы начинаем искать такие переживания посредством контакта с внешним миром, поскольку в

отсутствие внешнего мира индивидуальное «я» боится утратить свое отдельное индивидуальное существование – ведь эта потеря лишит его поиск всякого смысла.

Вещественный стимул (наркотик) или тонкий, психический стимул (йогическая практика) может вызвать удовлетворение, которого ищет человек, однако отсутствие стабильности этих переживаний делает их неполными – и он понимает, что они не могут быть целью поиска.

Поиск может по-настоящему закончиться только тогда, когда человек осознает саму иллюзорность этого поиска, когда поймет, что высшее переживание непременно включает в себя полное уничтожение самого индивидуального эго, которое начало этот поиск!

Возвращаясь к механизму чувственного восприятия/эмоционального чувствования/переживания, следует сказать, что единственный смысл переживания – чтобы мы могли оценить его действие с точки зрения постоянного поиска счастья.

Разумеется, переживать означает выносить суждение, желательно ли это переживание и приближает ли оно нас к сути нашего бытия.

Иными словами, все переживания, все оценки – это всегда «частичная интерпретация» по той простой причине, что они представляют собой дуализм относительного функционирования.

Беспристрастное суждение может быть вынесено лишь в соответствии с абсолютным критерием Реальности, но в этом случае никаких суждений быть не может.

В строго последовательном порядке человек сначала осуществляет чувственное восприятие, потом эмоциональное чувствование, а затем переживание и суждение.

Однако процесс на практике является более динамичным в том смысле, что основополагающий фактор во всех этих трех процессах – это потребность, основанная на постоянном поиске: из-за потребности возникает желание переживаний, которое приводит к желанию эмоционального чувствования и желанию чувственного восприятия.

Теперь мы можем проследить, как обычно функционирует наша психика. Мы можем увидеть, каким образом наше желание переживаний направляет нашу сознательную мысль.

Для этого мы должны будем проследить мысль до самого ее источника.

Почему определенный образ формируется в сознании человека из множества воспоминаний, хранящихся на складе памяти? Почему определенный образ проявляется сам по себе или как реакция на внешний стимул?

Другими словами, предполагая, что у человека есть выбор там, где зарождается сознательное восприятие, и что в любой момент времени может быть только один сознательный ментальный образ – кто выдвигает определенный образ на передний план, исключая все остальные?

Ответ будет таким: это «желание переживания» обусловливает внимание человека, отождествленного с определенным организмом как отдельной сущностью, которая рассматривает весь остальной мир не как гетерогенное объективное проявление субъективной реальности (которым он и является), а как проявление извечной множественности.

Это «желание переживания», присущее человеку как отдельной сущности, превращает внешний мир в многоликого врага.

И выбор того, что воспринимать, осуществляет скопление воспоминаний, ассоциации, соответствующие этой конкретной личностной структуре, некая связь (позитивного или негативного характера) с определенным внешним стимулом – одним из многих.

Тот же сложный процесс различными способами влияет на сознательное внимание разных людей. Видя обычную сцену на дороге, разные люди будут реагировать по-разному (позитивно или негативно), потому что одни люди более восприимчивы к одним образам, а другие – к другим.

Конечно же, такие реакции могут сильно различаться в разных обстоятельствах и в разные моменты времени, потому что личностная конструкция адаптируется с учетом новых переживаний.