Касы́да, касида (араб. قصيدة) — твёрдая поэтическая форма народов Ближнего и Среднего Востока, Средней и Южной Азии. Название происходит от арабского корня, означающего «направляться к цели». Корни её уходят в ещё доисламскую «джахилийскую» поэзию.
Глаза поили душу красотой... О, мирозданья кубок золотой! И я пьянел от сполоха огней, От звона чаш и радости друзей. Чтоб охмелеть, не надо мне вина - Я напоен сверканьем допьяна. Любовь моя, я лишь тобою пьян, Весь мир расплылся, спрятался в туман, Я сам исчез, и только ты одна Моим глазам, глядящим внутрь, видна. Так, полный солнцем кубок пригубя, Себя забыв, я нахожу тебя. Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты Земного мира,- исчезаешь ты. И я взмолился: подари меня Единым взглядом здесь, при свете дня, Пока я жив, пока не залила Сознанье мне сияющая мгла. О, появись или сквозь зыбкий мрак Из глубины подай мне тайный знак! Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ Моим мольбам раздастся только: "Нет!" Скажи, как говорила ты другим: "Мой лик земным глазам неразличим". Ведь некогда раскрыла ты уста, Лишь для меня замкнулась немота. О, если б так Синай затосковал, В горах бы гулкий прогремел обвал, И если б было столько слезных рек, То, верно б, Ноев затонул ковчег! В моей груди огонь с горы Хорив Внезапно вспыхнул, сердце озарив. И если б не неистовство огня, То слезы затопили бы меня, А если бы не слез моих поток, Огонь священный грудь бы мне прожег. Не испытал Иаков ничего В сравненье с болью сердца моего, И все страданья Иова - ручей, Текущий в море горести моей. Когда бы стон мой услыхал Аллах, Наверно б, лик свой он склонил в слезах.
О, каравана добрый проводник, Услышь вдали затерянного крик! Вокруг пустыня. Жаждою томим, Я словно разлучен с собой самим. Мой рот молчит, душа моя нема, Но боль горит и говорит сама. И только духу внятен тот язык - Тот бессловесный и беззвучный крик. Земная даль - пустующий чертог, Куда он вольно изливаться мог. И мироздание вместить смогло Все, что во мне сверкало, билось, жгло - И, истиной наполнившись моей, Вдруг загорелось сонмами огней. И тайное мое открылось вдруг, Собравшись в солнца раскаленный круг. Как будто кто-то развернул в тиши Священный свиток - тайнопись души. Его никто не смог бы прочитать, Когда б любовь не сорвала печать. Был запечатан плотью тайный свет, Но тает плоть - и тайн у духа нет. Все мирозданье - говорящий дух, И книга жизни льется миру в слух. А я... я скрыт в тебе, любовь моя. Волною света захлебнулся я. И если б смерть сейчас пришла за мной, То не нашла б приметы ни одной. Лишь эта боль, в которой скрыт весь "я",- Мой бич? Награда страшная моя! Из блеска, из надмирного огня На землю вновь не высылай меня. Мне это тело сделалось чужим, Я сам желаю разлучиться с ним. Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь,- Текущий огнь, горящая любовь! О, как сказать мне, что такое ты, Когда сравненья грубы и пусты! Рокочут речи, как накат валов, А мне все время не хватает слов. О, этот вечно пересохший рот, Которому глотка недостает!
Я жажду жажды, хочет страсти страсть, И лишь у смерти есть над смертью власть. Приди же, смерть! Сотри черты лица! Я - дух, одетый в саван мертвеца. Я весь исчез, мой затерялся след. Того, что глаз способен видеть,- нет. Но сердце мне прожгла внезапно весть Из недр: "Несуществующее есть!" Ты жжешься, суть извечная моя,- Вне смерти, в сердцевине бытия, Была всегда и вечно будешь впредь. Лишь оболочка может умереть. Любовь жива без губ, без рук, без тел, И дышит дух, хотя бы прах истлел. Нет, я не жалуюсь на боль мою, Я только боли этой не таю. И от кого таиться и зачем? Перед врагом я буду вечно нем. Он не увидит ран моих и слез, А если б видел, новые принес. О, я могу быть твердым, как стена, Но здесь, с любимой, твердость не нужна. В страданье был я терпеливей всех, Но лишь в одном терпенье - тяжкий грех: Да не потерпит дух мой ни на миг Разлуку с тем, чем жив он и велик! Да ни на миг не разлучится с той, Что жжет его и лечит красотой. О, если свой прокладывая путь, Входя в меня, ты разрываешь грудь,- Я грудь раскрыл - войди в нее, изволь,- Моим блаженством станет эта боль. Отняв весь мир, себя мне даришь ты, И я не знаю большей доброты. Тебе покорный, я принять готов С великой честью всех твоих рабов: Пускай меня порочит клеветник, Пускай хула отточит свой язык, Пусть злобной желчи мне подносят яд - Они мое тщеславье поразят, Мою гордыню тайную гоня, В борьбу со мною вступят за меня. Я боли рад, я рад такой борьбе, Ведь ты нужней мне, чем я сам себе. Тебе ж вовек не повредит хула,- Ты то, что есть, ты та же, что была. Я вглядываюсь в ясные черты - И втянут в пламя вечной красоты. И лучше мне сгореть в ее огне, Чем жизнь продлить от жизни в стороне. Любовь без жертвы, без тоски, без ран? Когда же был покой влюбленным дан? Покой? О нет! Блаженства вечный сад, Сияя, жжет, как раскаленный ад. Что ад, что рай? О, мучай, презирай, Низвергни в тьму,- где ты, там будет рай. Чем соблазнюсь? Прельщусь ли миром всем? - Пустыней станет без тебя эдем.
Мой бог - любовь. Любовь к тебе - мой путь. Как может с сердцем разлучиться грудь? Куда сверну? Могу ли в ересь впасть, Когда меня ведет живая страсть? Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг Любовь к другой, я был бы еретик. Любовь к другой? А не к тебе одной? Да разве б мог я оставаться мной, Нарушив клятву неземных основ, Ту, что давал, еще не зная слов, В преддверье мира, где покровов нет, Где к духу дух течет и к свету свет? И вновь клянусь торжественностью уз, Твоим любимым ликом я клянусь, Заставившим померкнуть лунный лик; Клянусь всем тем, чем этот свет велик,- Всем совершенством, стройностью твоей, В которой узел сцепленных лучей, Собрав весь блеск вселенский, вспыхнул вдруг И победил непобедимость мук: "Мне ты нужна! И я живу, любя Тебя одну, во всем - одну тебя! Кумирам чужд, от суеты далек, С души своей одежды я совлек И в первозданной ясности встаю, Тебе открывши наготу мою. Чей взгляд смутит меня и устыдит? Перед тобой излишен всякий стыд. Ты смотришь вглубь, ты видишь сквозь покров Любых обрядов, и имен, и слов. И даже если вся моя родня Начнет позорить и бранить меня, Что мне с того? Мне родственны лишь те, Кто благородство видит в наготе. Мой брат по вере, истинный мой брат Умен безумьем, бедностью богат. Любовью полн, людей не судит он, В его груди живет иной закон, Не выведенный пальцами писца, А жаром страсти вписанный в сердца. Святой закон, перед лицом твоим Да буду я вовек непогрешим. И пусть меня отторгнет целый свет! - Его сужденье - суета сует.
Тебе открыт, тебя лишь слышу я, И только ты - строжайший мой судья". И вот в молчанье стали вдруг слышны Слова из сокровенной глубины. И сердце мне пронзили боль и дрожь, Когда, как гром, раздался голос: "Ложь! Ты лжешь. Твоя открытость неполна. В тебе живу еще не я одна. Ты отдал мне себя? Но не всего, И себялюбье в сердце не мертво. Вся тяжесть ран и бездна мук твоих - Такая малость, хоть и много их. Ты сотни жертв принес передо мной, Ну, а с меня довольно и одной. О, если бы с моей твоя судьба Слились - кясра и точка в букве "ба"! О, если б, спутав все свои пути, Ты б затерялся, чтоб меня найти, Навек и вмиг простясь со всей тщетой, Вся сложность стала б ясной простотой, И ты б не бился шумно о порог, А прямо в дом войти бы тихо смог. Но ты не входишь, ты стоишь вовне, Не поселился, не живешь во мне. И мне в себя войти ты не даешь, И потому все эти клятвы - ложь. Как страстен ты, как ты велеречив, Но ты - все ты. Ты есть еще, ты жив. Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри Я ожила взамен тебя,- умри!" И я, склонясь, тогда ответил ей: "Нет, я не лжец, молю тебя - убей!" Убей меня и верь моей мольбе: Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе. Я знаю, как целительна тоска, Блаженна рана и как смерть сладка, Та смерть, что, грань меж нами разруби, Разрушит "я", чтоб влить меня в тебя. (Разрушит грань - отдельность двух сердец, Смерть - это выход в жизнь, а не конец, Бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна, Когда разлуку нашу длит она, Когда не хочет слить двоих в одно, В один сосуд - единое вино.) Так помоги мне умереть, о, дай Войти в бескрайность, перейдя за край,- Туда, где действует иной закон, Где побеждает тот, кто побежден. Где мертвый жив, а длящий жизнь - мертвец, Где лишь начало то, что здесь конец, И где царит над миром только тот, Кто ежечасно царство раздает. И перед славой этого царя Тускнеет солнце, месяц и заря. Но эта слава всходит в глубине, Внутри души, и не видна вовне. Ее свеченье видит внешний взор, Как нищету, бесчестье и позор. Я лишь насмешки слышу от людей, Когда пою им о любви своей. "Где? Кто? Не притчей, прямо говори!" - Твердят они. Скажу ль, что ты внутри, Что ты живешь в родящей солнце тьме,- Они кричат: "Он не в своем уме!" И брань растет, летит со всех сторон... Что ж, я умом безумца наделен: Разбитый - цел, испепеленный - тверд, Лечусь болезнью, униженьем горд.
Не ум, а сердце любит, и ему Понятно непонятное уму. А сердце немо. Дышит глубина, Неизреченной мудрости полна. И в тайне тайн, в глубинной той ночи Я слышал приказание: "Молчи!" Пускай о том, что там, в груди, живет, Не знают ребра и не знает рот. Пускай не смеет и не сможет речь В словесность бессловесное облечь. Солги глазам и ясность спрячь в туман - Живую правду сохранит обман. Прямые речи обратятся в ложь, И только притчей тайну сбережешь. И тем, кто просит точных, ясных слов, Я лишь молчанье предложить готов. Я сам, любовь в молчанье углубя, Храню ее от самого себя, От глаз и мыслей и от рук своих,- Да не присвоят то, что больше их: Глаза воспримут образ, имя - слух, Но только дух обнимет цельный дух! А если имя знает мой язык,- А он хранить молчанье не привык,- Он прокричит, что имя - это ты, И ты уйдешь в глубины немоты. И я с тобой. Покуда дух - живой, Он пленный дух. Не ты моя, я - твой. Мое стремление тобой владеть Подобно жажде птицу запереть. Мои желанья - это западня. Не я тебя, а ты возьми меня В свою безмерность, в глубину и высь, Где ты и я в единое слились, Где уши видят и внимает глаз... О, растворения высокий час. Простор бессмертья, целостная гладь - То, что нельзя отдать и потерять. Смерть захлебнулась валом бытия, И вновь из смерти возрождаюсь я.
Но я иной. И я, и ты, и он - Все - я. Я сам в себе не заключен. Я отдал все. Моих владений нет, Но я - весь этот целокупный свет. Разрушил дом и выскользнул из стен, Чтоб получить вселенную взамен. В моей груди, внутри меня живет Вся глубина и весь небесный свод. Я буду, есмь, я был еще тогда, Когда звездою не была звезда. Горел во тьме, в огне являлся вам, И вслед за мною всех вас вел имам. Где я ступал, там воздвигался храм, И кибла киблы находилась там. И повеленья, данные векам, Я сам расслышал и писал их сам. И та, кому в священной тишине Молился я, сама молилась мне. О, наконец-то мне постичь дано: Вещающий и слышащий - одно! Перед собой склонялся я в мольбе, Прислушивался молча сам к себе. Я сам молил, как дух глухонемой, Чтоб в мой же слух проник бы голос мой; Чтоб засверкавший глаз мой увидал Свое сверканье в глубине зеркал. Да упадет завеса с глаз моих! Пусть будет плоть прозрачна, голос тих, Чтоб вечное расслышать и взглянуть В саму неисчезающую суть, Священную основу всех сердец, Где я - творение и я - творец.
Аз есмь любовь. Безгласен, слеп и глух Без образа - творящий образ дух. От века сущий, он творит, любя, Глаза и уши, чтоб познать себя. Я слышу голос, вижу блеск зари И рвусь к любимой, но она внутри. И, внутрь войдя, в исток спускаюсь вновь, Весь претворясь в безликую любовь. В одну любовь. Я все. Я отдаю Свою отдельность, скорлупу свою. И вот уже ни рук, ни уст, ни глаз - Нет ничего, что восхищало вас. Я стал сквозным - да светится она Сквозь мой покров, живая глубина! Чтоб ей служить, жить для нее одной, Я отдал все, что было только мной: Нет "моего". Растаяло, как дым, Все, что назвал я некогда моим. И тяжесть жертвы мне легка была: Дух - не подобье вьючного осла. Я нищ и наг, но если нищета Собой гордится - это вновь тщета. Отдай, не помня, что ты отдаешь, Забудь себя, иначе подвиг - ложь. Признанием насытясь дополна, Увидишь, что мелеет глубина, И вдруг поймешь среди пустых похвал, Что, все обретши, душу потерял. Будь сам наградой высшею своей, Не требуя награды от людей. Мудрец молчит. Таинственно нема, Душа расскажет о себе сама, А шумных слов пестреющий черед Тебя от тихой глуби оторвет, И станет чужд тебе творящий дух. Да обратится слушающий в слух, А зрящий - в зренье! Поглощая свет, Расплавься в нем! - Взирающего нет. С издельем, мастер, будь неразделим, Сказавший слово - словом стань самим. И любящий пусть будет обращен В то, чем он полн, чего так жаждет он.
О, нелегко далось единство мне! Душа металась и жила в огне. Как много дней, как много лет подряд Тянулся этот тягостный разлад, Разлад с душою собственной моей: Я беспрестанно прекословил ей, И, будто бы стеной окружена, Была сурова и нема она. В изнеможенье, выбившись из сил, О снисхожденье я ее просил. Но если б снизошла она к мольбам, О том бы первым пожалел я сам. Она хотела, чтобы я без слез, Без тяжких жалоб бремя духа нес. И возлагала на меня она (Нет, я - я сам) любые бремена. И наконец я смысл беды постиг И полюбил ее ужасный лик. Тогда сверкнули мне из темноты Моей души чистейшие черты. О, до сих пор, борясь с собой самим, Я лишь любил, но нынче я любим! Моя любовь, мой бог - душа моя. С самим собой соединился я. О, стройность торжествующих глубин, Где мир закончен, ясен и един! Я закрывал глаза, чтобы предмет Не мог закрыть собой глубинный свет. Но вот я снова зряч и вижу сквозь Любой предмет невидимую ось. Мои глаза мне вновь возвращены, Чтоб видеть в явном тайну глубины И в каждой зримой вещи различить Незримую связующую нить. Везде, сквозь все - единая струя. Она во мне. И вот она есть я. Когда я слышу душ глубинный зов, Летящий к ней, я отвечать готов. Когда ж моим внимаете словам, Не я - она сама глаголет вам. Она бесплотна. Я ей плоть мою, Как дар, в ее владенье отдаю. Она - в сей плоти поселенный дух. Мы суть одно, сращенное из двух. И как больной, что духом одержим, Не сам владеет существом своим,- Так мой язык вещает, как во сне, Слова, принадлежащие не мне. Я сам - не я, затем что я, любя, Навеки ей препоручил себя.
О, если ум ваш к разуменью глух, И непонятно вам единство двух, И душам вашим не было дано В бессчетности почувствовать одно, То, скольким вы ни кланялись богам, Одни кумиры предстояли вам. Ваш бог един? Но не внутри - вовне,- Не в вас, а рядом с вами, в стороне. О, ад разлуки, раскаленный ад, В котором все заблудшие горят! Бог всюду и нигде. Ведь если он Какой-нибудь границей отделен,- Он не всецел еще и не проник Вовнутрь тебя,- о, бог твой невелик! Бог - воздух твой, вдохни его - и ты Достигнешь беспредельной высоты. Когда-то я раздваивался сам: То, уносясь в восторге к небесам, Себя терял я, небом опьянясь, То, вновь с землею ощущая связь, Я падал с неба, как орел без крыл, И, высь утратив, прах свой находил. И думал я, что только тот, кто пьян, Провидит смысл сквозь пламя и туман И к высшему возносит лишь экстаз, В котором тонет разум, слух и глаз. Но вот я трезв и не хочу опять Себя в безмерной выси потерять, Давно поняв, что цель и смысл пути - В самом себе безмерное найти. Так откажись от внешнего, умри Для суеты и оживи внутри. Уняв смятенье, сам в себе открой Незамутненный внутренний покой. И в роднике извечной чистоты С самим собой соединишься ты. И будет взгляд твой углубленно тих, Когда поймешь, что в мире нет чужих, И те, кто силы тратили в борьбе, Слились в одно и все живут в тебе.
Так не стремись определить, замкнуть Всецелость в клетку, в проявленье - суть. В бессчетных формах мира разлита Единая живая красота,- То в том, то в этом, но всегда одна,- Сто тысяч лиц, но все они - она. Она мелькнула ланью среди трав, Маджнуну нежной Лейлою представ; Пленила Кайса и свела с ума Совсем не Лубна, а она сама. Любой влюбленный слышал тайный зов И рвался к ней, закутанной в покров. Но лишь покров, лишь образ видел он И думал сам, что в образ был влюблен. Она приходит, спрятавшись в предмет, Одевшись в звуки, линии и цвет, Пленяя очи, грезится сердцам, И Еву зрит разбуженный Адам. И, всей душой, всем телом к ней влеком, Познав ее, становится отцом. С начала мира это было так, До той поры, пока лукавый враг Не разлучил смутившихся людей С душой, с любимой, с сущностью своей. И ненависть с далеких этих пор Ведет с любовью бесконечный спор. И в каждый век отыскивает вновь Живую вечность вечная любовь. В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник,- В десятках лиц ее единый лик. И все ее любившие суть я, В жар всех сердец влилась душа моя. Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун Один напев из всех звучащих струн. Хотя давно окончились их дни, Я в вечности был прежде, чем они. И каждый облик, стан, лица овал За множеством единое скрывал. И, красоту единую любя, Ее вбирал я страстно внутрь себя. И там, внутри, как в зеркале немом, Я узнавал ее в себе самом. В той глубине, где разделений нет, Весь сонм огней слился в единый свет.
И вот, лицо поднявши к небесам, Увидел я, что и они - я сам. И дух постиг, освободясь от мук, Что никого нет "рядом" и "вокруг", Нет никого "вдали" и в "вышине",- Все дали - я, и все живет во мне. "Она есть я", но если мысль моя Решит, паря: она есть только я, Я в тот же миг низвергнусь с облаков И разобьюсь на тысячи кусков. Душа не плоть, хоть дышит во плоти И может плоть в высоты увести. В любую плоть переселяться мог, Но не был плотью всеобъявший бог. Так, к нашему Пророку Гавриил, Принявши облик Дихья, приходил. По плоти муж, такой, как я и ты, Но духом житель райской высоты. И ангела всезнающий Пророк В сем человеке ясно видеть мог. Но значит ли, что вождь духовных сил, Незримый ангел человеком был? Я человек лишь, и никто иной, Но горний дух соединен со мной. О, если б вы имели благодать В моей простой плоти его узнать, Не ждя наград и не страшась огня, Идти за мной и полюбить меня! Я - ваше знанье, ваш надежный щит, Я отдан вам и каждому открыт. Во тьме мирской я свет бессонный ваш. Зачем прельщает вас пустой мираж, Когда ключом обильным вечно бьет Живой источник всех моих щедрот?! Мой юный друг, шаги твои легки! На берегу остались старики, А море духа ждет, чтобы сумел Хоть кто-нибудь переступить предел. Не застывай в почтении ко мне - Иди за мною прямо по волне, За мной одним, за тем, кто вал морской Берет в узду спокойною рукой И, трезвый, укрощает океан, Которым мир воспламененный пьян. Я не вожатый твой, я путь и дверь. Войди в мой дух и внешнему не верь! Тебя обманет чей-то перст и знак, И внешний блеск введет в душевный мрак. Где я, там свет. Я жив в любви самой. Любой влюбленный - друг вернейший мой, Мой храбрый воин и моя рука, И у Любви бесчисленны войска.
Но у Любви нет цели. Не убей Свою Любовь, прицел наметив ей. Она сама - вся цель своя и суть, К себе самой вовнутрь ведущий путь. А если нет, то в тот желанный миг, Когда ты цели наконец достиг, Любовь уйдет внезапно, как порыв, Слияние в разлуку превратив. Будь счастлив тем, что ты живешь, любя. Любовь высоко вознесла тебя. Ты стал главою всех существ живых Лишь потому, что сердце любит их. Для любящих - племен и званий нет. Влюбленный ближе к небу, чем аскет И чем мудрец, что, знаньем нагружен, Хранит ревниво груз былых времен. Сними с него его бесценный хлам, И он немного будет весить сам. Ты не ему наследуешь. Ты сын Того, кто знанье черпал из глубин И в тайники ума не прятал кладь, А всех сзывал, чтобы ее раздать. О, страстный дух! Все очи, все огни В своей груди одной соедини! И, шествуя по Млечному Пути, Полой одежд горящих мрак смети!
Весь мир в тебе, и ты, как мир, един. Со всеми будь, но избегай общин. Их основал когда-то дух, но вот Толпа рабов, отгородясь, бредет За буквой следом, накрепко забыв Про зов свободы и любви порыв. Им не свобода - цепи им нужны. Они свободой порабощены. И, на колени пав, стремятся в плен К тому, кто всех зовет восстать с колен. Знакомы им лишь внешние пути, А дух велит вовнутрь себя войти И в глубине увидеть наконец В едином сердце тысячи сердец. Вот твой предел, твоих стремлений край, Твоей души сияющий Синай. Но здесь замри. Останови полет, Иначе пламя грудь твою прожжет. И, равновесье обретя, вернись К вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь.
О, твердь души! Нерасторжимость уз! Здесь в смертном теле с вечностью союз И просветленность трезвого ума, Перед которым расступилась тьма! Я только сын Адама, я не бог, Но я достичь своей вершины смог И сквозь земные вещи заглянуть В нетленный блеск, божественную суть. Она одна на всех, и, верен ей, Я поселился в центре всех вещей. Мой дух - всеобщий дух, и красота Моей души в любую вещь влита. О, не зовите мудрецом меня, Пустейший звук бессмысленно бубня. Возьмите ваши звания назад,- Они одну лишь ненависть плодят. Я то, что есть. Я всем глазам открыт, Но только сердце свет мой разглядит. Ум груб, неповоротливы слова Для тонкой сути, блещущей едва. Мне нет названий, очертаний нет. Я вне всего, я - дух, а не предмет. И лишь иносказания одни Введут глаза в незримость, в вечность - дни, Нигде и всюду мой незримый храм, Я отдаю приказы всем вещам. И слов моих благоуханный строй Дохнет на землю вечной красотой. И, подчинись чреде ночей и утр, Законам дней, сзываю всех вовнутрь, Чтоб ощутить незыблемость основ Под зыбью дней и под тщетою слов. Я в сердцевине мира утвержден. Я сам своя опора и закон. И, перед всеми преклонясь в мольбе, Пою хвалы и гимны сам себе. Конец
