«Амританубхава»

Чистое знание существует

23. Если бы чистое знание могло знать само себя, то, безусловно, такое знание (будучи относительным) было бы неведением.

24. Например, свет есть отсутствие тьмы, в противном случае «свет» не имеет никакого собственного значения.

Если человек говорит «Я свободен»,
это может означать лишь то, что он избавился от связанности.

Точно так же, если сознание, сам символ знания, говорит: «Я более не пребываю в неведении; я освободилось», то это может означать лишь то, что раньше знание было неведением.

Поэтому должно быть что-то вроде чистого знания, такого вида знания, которое не имеет отношения к присутствию или отсутствию знания, равно как и к присутствию или отсутствию неведения.



Абсолют находится за пределами присутствия и отсутствия

25. Если нельзя сказать, что «то, что есть» присутствует или отсутствует, разве это не означает, что «то, что есть» – это просто ничто?

26. (Ответ на это возражение или вопрос таков:) Кто (или что) высказывает это возражение, что «то, что есть» должно быть ничем?

27. Тот, кто (или то, что) приходит к выводу о ничто, несомненно должен (должно) присутствовать, чтобы высказывать возражение.

Поэтому называть «то» ничем было бы нелепым обвинением.

И присутствие, и отсутствие суть феноменальные концепции и, следовательно, их нельзя применять к тому, что само их мыслит.

Это более подробно объясняется в следующих стихах.


28. Если тот, кто гасит свет, исчезает вместе со светом, то кто может знать, что свет был погашен?

29. Если спящий человек умирает,
то кто может знать, крепко ли он спал?

30. Если горшок видели до того, как он разбился, можно говорить, что горшок был разбит, но если не было никого, видевшего неразбитый горшок, то кто может говорить, что горшок был разбит?

31. Ничто не может знать ничто; должно быть что-то еще, сознающее это ничто.

Поэтому должно быть что-то, находящееся за пределами присутствия и отсутствия: чистое присутствие, чистая субъективность.

Как говорил Нисаргадатта Махарадж,

«то, что есть» предшествует концептуальности пространства-времени и потому в феноменальном смысле оно ни есть, ни не есть.

Это чистое отсутствие всего мыслимого и познаваемого – или, что то же самое, абсолютное присутствие немыслимого и непознаваемого.

Иными словами, ноуменальное Я присутствует только когда концептуальное «я» ни присутствует,

ни отсутствует – не присутствует ни положительно, ни отрицательно и, следовательно, полностью отсутствует или уничтожено.

Ноуменальное Я присутствует только когда прекращается концептуализация и полностью исчезает двойственность субъекта и объекта – «меня» и «вас».

В этих стихах говорится, что присутствие и отсутствие представляют собой взаимосвязанные противоположности, двойственные аспекты кажимости в расщепленном уме.

Абсолют является положительным и присутствующим, и потому нельзя говорить ни о присутствии, ни об отсутствии, которые оба представляют собой феноменальные понятия.

Я-субъект – это единственный постигающий

32. Абсолют – ноумен – не может быть объектом ни для самого себя, ни для кого угодно другого. В этом заключается сама причина его бытийности.

В этом стихе мудрец говорит о потенциальной полноте, чистой субъективности, которая полностью свободна от всякой объективности и потому не может мыслиться как объект.

Она не может мыслиться феноменально, поскольку не является объектом;

с ноуменальной точки зрения, она представляет собой сам источник феноменальной концептуальности.

Ноумен – это вечный субъект, причина и источник всех феноменов. На него не могут влиять ни пространство, ни время, которые оба представляют собой концептуальные аспекты проявления.

Более того, даже рассмотрение его в качестве «Этого» или «субъективности» тоже будет своего рода концепцией.

Это непредставимое состояние лучше всего мыслить в качестве Я – вечно присутствующей не-сущности.

Самое важное следствие этой концепции Я как вечного субъекта состоит в том, что все взаимосвязанные противоположности – видящий и видимое, слышащий и слышимое, ненавидящий и ненавидимое, любящий и любимое и т. д. – представляют собой Я-субъект, хотя все они – объекты в феноменальной двойственности.

Все представимые феноменальные объекты объективны, тогда как Я-субъект абсолютно свободен от любого аспекта объективности.

В этом состоит действительная основа бхакти: поклоняющийся и объект его поклонения двойственны только в феноменальности, но как Я-субъект они ноуменально Одно.

Единственность потенциальности, Я-субъекта, в механизме проявления делится на субъекта и объект, хотя все они – феноменальные объекты в проявлении.

Когда происходит метаноэзис, или пара-вритти, псевдо-субъект перестает быть объектом; путем взаимного наложения противоположностей он становится пустым, и через эту пустотность возвращается к первоначальной потенциальности – Я-субъекту.

Конечно, это само по себе является концепцией – указателем, – поскольку феноменально эта потенциальность может быть только полным отсутствием, а ноуменально она может быть только полным присутствием.

Объективная пустота – это субъективная наполненность; объективное ничто – это субъективная полнота.

Мудрец показывает, что сама причина бытия вечного, вневременного Я-субъекта состоит в том, что он не может быть объектом ни для самого себя, ни для чего бы то ни было другого.

В проявлении все феномены являются объектами, хотя каждый ошибочно претендует на субъективность по отношению ко всем другим.

Поэтому никакой объект не может существовать (или не существовать), кроме как в качестве концепции, и для появления любой феноменальной концепции обязательно должна быть основа.

Эта основа – Я-субъект, который объективно проявляется, развертываясь в концептуальном пространстве-времени, так что он становится доступным восприятию в виде феноменальных объектов.

Этот Я-субъект не может постигаться,
так как не может быть никакого постигающего, кроме Я-субъекта – все другие представляют собой феноменальные объекты, просто кажимости.

Таким образом, эта полная потенциальность, Я-субъект, или ноуменальность, по самой своей природе непознаваема, подобно зеркалу, которое отражает, но не удерживает. Она непознаваема именно потому, что она – это все, что мы есть.

В следующих стихах мудрец иллюстрирует это различными примерами.




Феноменальная пустота – это ноуменальная полнота

33–34. Если человек идет в безлюдное место в лесу и засыпает, то его никто не видит, а он сам не сознает себя (поскольку спит), но это не означает, что он не жив. То, которым он является, есть до всякого концептуализованного мышления или слова.

35. Если по какой-то причине глаза не способны видеть, это не означает отсутствие зрения. Механизмы видения присутствуют, но имеет место осознание того, что в этом случае зрение не действует.

36. Если человек с черной кожей (и в черной одежде) находится в очень темной комнате, то он не видим ни для кого-либо другого, ни для самого себя, но в то же самое время он сознает свое присутствие.

37. Вот каким образом То, что есть, находится за пределами всякого феноменального присутствия и отсутствия, которые оба представляют собой концептуальные проявления.

Мудрец кратко говорит нам, что феноменальное ничто, или пустота, – это ноуменальная полнота, или потенциальная наполненность, – абсолютное присутствие, которое принимает или отражает двойственность присутствия и отсутствия только в своем объективном проявлении.

То, что мы есть, присутствует вечно

38. Будучи не связано с другими четырьмя элементами – землей, водой, огнем и воздухом, – небо кажется пустым, и для тех, кто его видит, представляет собой не объект, но и не «ничто».

39. Когда в ручье или озере высыхает вода, то ее нельзя там видеть, но вода, как таковая, не стала несуществующей.

40. Точно так же, ноумен не имеет касательства к относительным терминам присутствия и отсутствия; он существует сам по себе как чистая субъективность.

41. «Это» подобно состоянию, в котором человек не сознает, что он спал или что теперь бодрствует.

42. Если горшок поставить на землю, он будет связан с землей, но независимо от того, есть там горшок или нет, земля продолжает оставаться самой по себе, вне зависимости от присутствия или отсутствия горшка.

Между строк этой главы мудрец намекает:

поскольку то, что мы есть, по самой своей природе абсолютно свободно и полностью необусловлено, любая идея – и сопровождающее ее желание – освобождения и личного просветления сама по себе препятствует безличному восприятию этой свободы.

В любом случае такое восприятие (в котором нет «воспринимающего») не может быть объектом восприятия «воспринимающего».

Может быть только восприятие, которое само представляет собой Истину.

Ошибка, затмевающая всякое понимание при попытках постижения Реальности, состоит в попытках постижения того, что мы есть, (Реальности) на объективной основе, в то время как Реальность представляет собой чистую субъективность, единственного субъекта без малейшего объективного качества.

На самом деле Реальность – это то, на чем возникает временное проявление феноменов, но чувствующие объекты ошибочно считают эти феномены реальными.

Безотносительно к присутствию или отсутствию феноменальной кажимости, основа Реальности – То, что мы есть, – вечно присутствует сама по себе, независимо от временного феноменального проявления.

На концептуальном уровне, когда проявленные кажимости перестают присутствовать либо отсутствовать, остается пустота, или ничто.

Но в реальности концептуальная пустота, или ничто, – это полнота, потенциальная наполненность, которая представляет собой абсолютное ноуменальное присутствие, или полное феноменальное отсутствие.

Оно непостижимо просто потому, что это именно То, которое постигает, а постижение не может постигать постигающее (или мышление не может мыслить то, что мыслит – пер.).

Иными словами, мудрец привлекает наше внимание к тому Субъекту (который как будто не существует), благодаря которому объект кажется существующим.

Все, что феноменально присутствует, может появляться только из чего-то феноменально отсутствующего.

Глава 5
Сат-Чит-Ананда

Сат и Чит не отдельны от Ананды

1. Сат (бытие), Чит (сознание) и Ананда (блаженство) – это три атрибута (Брахмана), но их нельзя рассматривать как отдельные; даже все вместе они не влияют на Брахман, подобно тому, как ядовитая природа яда не действует на сам яд.

Концепция Сат-Чит-Ананды – это попытка веданты описывать неописуемое. Присутствие не может порождать присутствие, проявление не может порождать проявление.

Феномены, доступные чувственному восприятию, могут порождаться (становиться присутствующими) только из потенциального (отсутствия), каковым является ноумен.

Это отсутствие – не какая-то отсутствующая «вещь», которая не может восприниматься чувствами (в этом смысле она была бы «не присутствующей»), а абсолютное отсутствие феноменальности, любой мыслимой или представимой вещи.

Такое абсолютное отсутствие – источник всякой объективности и потому очевидно не объективируемо.

Веданта назвала его Сат-Чит-Ананда (бытие-сознание-блаженство), поскольку люди, в феноменальном смысле, всегда чувствовали потребность в положительном подходе для лучшего понимания сути.

Ананда обычно переводится как «блаженство», но, согласно более точной интерпретации, это «покой».


Как обычно говорил Нисаргадатта Махарадж, подобного рода попытка описания неописуемого относится к уровню мышления Арджуны, по контрасту с уровнем Кришны, и на самом деле оказывается препятствием для интуитивного постижения (в котором нет «постигающего»).

Люди предпочитают думать в терминах удовольствия, а не боли, блаженства, а не страдания, присутствия, а не отсутствия, положительного а не отрицательного, но при этом склонны забывать, что эти пары представляют собой две стороны одной монеты.

Может быть приятно думать об удовольствии, но следует помнить, что удовольствие содержит в себе семена боли.

Поэтому мудрец ясно показывает, что эти три атрибута не следует понимать буквально или по отдельности; необходимо непосредственно воспринимать (в отсутствии «воспринимающего») смысл, скрытый за словами.

Совокупное значение этих трех понятий следует понимать как ПОКОЙ, но покой означает не положительные «радость» или «счастье», а абсолютное уничтожение страдания как в положительном, так и в отрицательном смысле.


Нисаргадатта Махарадж не уставал подчеркивать: все, что может казаться приятным или полезным в одно время, влечет за собой страх будущей боли или утраты, образующий тяжелое бремя отрицательного страдания.

Поэтому предполагается, что «покой» означает как отсутствие присутствия, так и отсутствие отсутствия страдания – норму равновесия, которое, очевидно, невозможно переживать относительно, но можно мыслить как высшую, глубокую радость.

У Абсолюта не может быть никакой другой объективации себя, кроме кажущейся вселенной, поскольку у него нет никакого объективного качества; он представляет собой чистую субъективность.

На самом деле любая попытка объективации Абсолюта могла бы предприниматься только псевдо-субъектом (который сам – феноменальный объект) и могла бы приводить только к концепции «пустоты».

Будучи непроявленным, абсолютное отсутствие не имеет ни интеллектуальности, ни эмоциональности, поскольку и то, и другое – проявления феноменального присутствия.

Веданта описывает это отсутствие, эту пустоту, как Сат-Чит-Ананду; такое неизбежно неадекватное описание нуждается в объяснении, которое дается в следующих стихах.


2. Блеск, твердость и само золото все вместе означают золото, точно так же, как текучесть, сладость и медоточивость все вместе составляют нектар.

3–4. Белизна, мягкость и аромат, сочетаясь образуют камфару; белизна, несомненно, представляет собой аспект камфары, равно как и мягкость, но сущность камфары – это ее аромат.

5. Подобно тому, как белизна и мягкость камфары сливаются в распространяющийся аромат, точно так же бытие и сознание Абсолюта сливаются в высшую, глубокую радость, передаваемую словом «блаженство/покой».

Этими тремя примерами Джнянешвар показывает, что три качества, или атрибута, камфары не образуют камфару, но лишь указывают в сторону интеллектуального понимания того, что такое камфара.

Сходным образом, бытие и сознание в конечном счете заканчиваются высшим блаженством/покоем, но они не существуют независимо друг от друга.

Действительно, поскольку нет никого, чтобы переживать даже высшее «блаженство/покой», как могут бытие и сознание существовать отдельно в абсолютном состоянии, где не воспринимаемы никакие условия?



6. Поэтому, в каком-то смысле, «бытие» и «сознание» могут (диалектически) считаться отдельными, но они оба уничтожаются «блаженством/покоем».

Покой превосходит все виды счастья (и несчастья), доступные чувственному восприятию, и потому превосходит переживающего, переживаемое счастье и процесс переживания.

Таким образом, покой уничтожает два других аспекта, и тогда слова Сат и Чит кажутся бесполезными.

Слова полезны лишь в той мере, в какой они указывают на истину, стоящую за создаваемым понятием, но неспособны передавать действительное переживание.

На самом деле, само слово «переживание» неадекватно, поскольку в том состоянии «покоя», по сути, не может быть никакого переживания.

Для объяснения этого момента Нисаргадатта Махарадж приводил чрезвычайно убедительный пример, указывая на тот момент, который непосредственно предшествует погружению в глубокий сон.

Лишение человека лишь той доли секунды (кшана), предшествующей погружению в глубокий сон, привело бы к лишению этого глубокого сна, что было бы для него крайне мучительно; человек был бы готов отдать все, что угодно, чтобы его предотвратить.

Эта доля секунды – тончайший пример высочайшего покоя и сильнейшего страдания (в случае, если человека лишили предстоящего покоя), что доступно его чувственному восприятию непосредственно перед тем, как человек погружается в глубокий сон.

Говорить о покое глубокого сна можно лишь в состоянии бодрствования; таким образом Сат-Чит-Ананда абсолютного состояния – это лишь относительное понятие.


Относительно говоря, выражение «Сат-Чит-Ананда» концептуализируется следующим образом:

Сат – это ниргуна (бесформенный) Брахман, Чит – это Майя, а их соединение в проявлении результируется в Ананду.

В Сат (сознании в покое) спонтанно возникает Чит – движение (я есть) – и сознание начинает сознавать само себя.

В их «встрече» (Сат и Чит) происходит осознание единства кажущегося двойственным и фундаментальной недвойственности, и тогда есть Ананда, или покой.

Следует помнить, что, как утверждалось ранее, непроявленное Сат и проявленное Чит не являются на самом деле отдельными.

Осознание того, что проявленные феномены – это просто объективация непроявленного ноумена, разрушает барьер, отделяющий «меня» от «вас» – и само это уничтожение отделенности и есть покой, проистекающий от этого осознания.



7. Как невозможно отделить сладость от нектара, точно так же невозможно отделить друг от друга Сат, Чит и Ананду.

Любое разделение или различение противоположностей может делаться только на концептуальном уровне и только с целью интеллектуального понимания.

То, которое есть основа всей кажимости, не подвержено ни изменению, ни разделению. Это поясняется на примерах в следующих стихах.

Мы – не то, чем кажемся

8. Фазы луны значимы только на относительном уровне, и сама луна никак не затронута этим.

9-10. Когда идет дождь, можно собирать падающие капли в сосуд, но когда они оказываются на земле, то все становятся водой, и нет никаких «капель» как таковых.

Сходным образом, слово Сат (вневременность) используется по отношению к Абсолюту просто для выявления природы слова «временность», чтобы показывать различие между Тем, что вечно и неизменно, и этим, которое подвержено длительности и изменению;

слово Чит (сознание) используется как «чувствительность» для различения того, что нечувствительно.

11. Слово Ананда использовалось в Ведах просто для того, чтобы указать на то, что для Абсолюта как такового нет никакого страдания (переживания), поскольку оно относится лишь к жизни в относительном, проявленном мире.

12. Абсолют описывали как «Бытийность» (неизменную Истину) по контрасту с постоянно меняющимися условиями жизни в проявленном мире;

как «Воспринимающее» (Сознание) в отличие от «невоспринимающего»; и как «Покой» как незатронутость вновь и вновь возникающим страданием, жизни в этом мире.

13. Описание Сат-Чит-Ананда предназначалось не для того, чтобы быть правильным и точным описанием Абсолюта (который запределен всякому представлению и восприятию), но просто для обозначения отсутствия того, что имеет отношение к связанности мирской жизни.

Связанность мирской жизни – это асат (не-истина), что означает (отождествленность с поистине) невоспринимающим (феноменом), подверженным разрушению, горю и страданию.

На этом этапе в уме читателя-искателя, возможно, возникает особенно актуальный и важный вопрос.

Мудрец довольно подробно рассказал нам, что

Шива и Шакти – это по сути одно и то же; что проявленная вселенная, будучи зеркальным отражением, или объективацией непроявленного, не может быть чем-то отличным от непроявленного,

и что хотя феномены воспринимаются чувствами и потому «присутствуют» (или «реальны»),

ноумен (будучи потенциальной полнотой) неизбежно должен быть абсолютным отсутствием, на котором появляется присутствие феноменальности.

Тогда почему теперь мудрец переходит к описанию неописуемого в терминах, которые показывают, что Сат-Чит-Ананда, триединый аспект непроявленного потенциала, находится в прямом противоречии с соответствующими аспектами проявленной вселенной?

Простой и прямолинейный ответ состоит в том, что это описание, несомненно, не было бы необходимым,

если бы мы – чувствующие существа – с совершенной ясностью воспринимали сущностную тождественность между взаимосвязанными противоположностями.

В таком восприятии (в котором нет «воспринимающего») нет ни малейших сомнений; сомнения могут возникать лишь в процессе рассуждения.

Такое восприятие положило бы начало осознанию того, что

мы существуем в этой проявленной вселенной не как отдельные индивиды, а как часть тотального функционирования, каковым мы все вместе являемся.

Однако происходит так, что мы отождествляемся с тем, чем мы себя считаем – отдельными феноменальными сущностями.

Основная ошибка в понимании того, чем мы являемся, состоит в том, что мы мыслим с позиции представления, будто

познающий и познаваемый объект – это нечто вещественное, субстанциальное;

подобное мышление скрывает тот факт, что То, чем мы являемся – это не объект, а чистая субъективность, познавание, функционирование тотальности проявления.

И познающий, и познаваемый объект – лишь кажимости, или галлюцинации, в тотальности проявления, объективации Субъекта, единственного Субъекта.

Каково следствие этой ошибочной идентификации? Это – связанность-страдание-несчастье, от которого ищут освобождения.

Мудрец говорит, что концепция Сат-Чит-Ананды была предложена для освобождения от связанности и страдания.

Мы приучены считать «реальным» только то, что доступно чувственному восприятию, но

все, что может восприниматься чувствами, носит феноменальный характер – это просто кажимость,

протяженности в пространстве (чтобы вмещать ее трехмерный объем) и длительности (так, чтобы можно было воспринимать и измерять то, что обладает протяженностью в пространстве).

Этот определяющий фактор феномена делает каждый феномен подверженным изменению и возрасту, то есть, делает его асат, в противоположность непроявленному Абсолюту, который есть Сат (неизменное, вечное бытие).

Именно поэтому временная вселенная и вневременная вселенная выглядели бы разными или противоположными, но по своей основе они не таковы.

Вневременная вселенная – это то же самое, что временная вселенная, но она недоступна чувственному восприятию по той единственной простой причине, что она не имеет протяженности в пространстве-времени.

Будучи вневременным, непроявленное – это не объект, а единственный субъект.

По этой причине к нему не применимы никакие объективные атрибуты, вроде понятийности или эмоциональности.

Когда Я, как субъективность, остается во вневременности присутствия каждой кшаны (в общем смысле, доли секунды, более строго – 1/90 части мысли, 1/4500 части минуты, в течение которой рождаются 90 человек и столько же умирают), то нет никакой объективной длительности, в течение которой можно было бы переживать боль и удовольствие, и потому господствует невозмутимость.

Но когда кшаны горизонтально соединяются в длительность, субъективное цельное сознание разделяется на объективную временность и двойственность субъекта и объекта, «меня» и «вас».

Именно с этим «мной» (отдельным от «вас») случается переживание в горизонтальной двойственности – временной последовательности, составляющей основу всякой объективации.

Страдать может только объект;
все феномены – объекты, и потому восприимчивы к страданию.

Однако ноумен, будучи субъектом, неуязвим для страдания и потому представляет собой Ананду.

То, что мы есть как чувствующие существа, – суть непроявленный, вневременной ноумен.

Временные феномены – это наше проявление, и считая себя отдельным феноменом, мы страдаем.

Ноумен, не подвластный времени и пространству и недоступный чувственному восприятию, – это то, что мы есть;

феномены, подвластные времени и пространству и доступные чувственному восприятию, – это то, чем мы себя считаем.

Именно об этом говорит мудрец, рассказывая о Сат-Чит-Ананде.

Искомое – не объект, подлежащий восприятию

14. Как солнце может быть обязано своим светом тем объектам, которые оно само освещает?

15. Точно так же, разве возможно для мысли (и слова) «ухватить» То, чему они обязаны своим собственным существованием?

16. Как может То, что полностью свободно от объективности, оцениваться какими бы то ни было стандартами или критериями?

17. Стандарты и сравнения могут быть приложимы только к объектам. Как можно прилагать их к Субъекту?

18. Попытки постичь Субъект означают постижение, которое пытается постичь То, которое само есть постижение.

Мысль, высказываемая в этих стихах, проста: «кто» мог бы искать «что»? То, что ищут – это то, что ищет, и потому находить нечего.

Сам искатель – это то, что он ищет, искатель и искомое представляют собой одно и то же, и искомое – не «вещь», не объект, подлежащий восприятию.

Любое понимание/постижение представляет собой временной процесс разделенного ума, в то время как То субъективно, безлично и, следовательно, ноуменально.

Неважно, какое слово используется для представления идеи ноумена – «То», «Это» или любое другое слово, оно обречено быть неадекватным, поскольку слово – тоже результат разделенного ума.

«То, что есть» – это просто Это-Здесь-Сейчас – бесконечное, вневременное, не воспринимаемое чувствами.




Понятие Сат-Чит-Ананда – это только указатель

19. Поэтому ясно, что термин Сат-Чит-Ананда даже не предполагается показывающим нашу истинную природу; он лишь указывает на То, как субъект. Оно полностью свободно от всякой понятийности и эмоциональности.

20. Эти три атрибута могут быть как-то полезны до тех пор, пока не происходит пробуждение к своей истинной природе и тогда –

21. Точно так же, как исчезают облака, пролившись дождем; как слившись с морем, поток перестает быть «потоком», как кончается дорога, достигнув места назначения;

22. Цветок отпадает, породив плод, сам плод находит свой конец в соке, и наконец сок исчезает в форме удовлетворения того, кто его выпивает;

23. Рука убирается, поместив жертвоприношение в огонь; слова (мантры) завершаются в удовлетворении, которое они вызвали;

24. Показав отражение лица, зеркало откладывается в сторону; выполнив свое предназначение пробуждения кого-либо, пробуждающий уходит;

25. Точно так же термины Сат, Чит, Ананда, выполнив свое предназначение указания чувствующему существу на его истинную природу, уходят, прекращаясь в безмолвии.

С помощью этих примеров мудрец еще раз повторяет, что любая попытка понимания нашей истинной природы на интеллектуальном уровне усугубляет ситуацию, поскольку подобная попытка означает лишь концептуализирование, которое, в свою очередь, означает создание объектов, сравнений и стандартов для оценки чего-то, не являющегося вещью!

То, что мы ищем, – это наша Самость, но нет «кого-то», чтобы «видеть», и «чего-то», чтобы быть «видимым»; видящий есть видимое.

Иначе говоря, чем бы вы себя ни считали – ложно, так как это может быть только идеей разделенного ума, в то время как То, что есть, – То, что мы есть, – это цельное Сознание, источник всякого представления.

На самом деле лишь когда все мысли и словоописания отказываются от невозможной задачи и становятся безмолвием – когда ум недвижим и «постится», – лишь тогда возможно знать, что мы есть, не сознавая этого.

Лишь в тотальности феноменального отсутствия Я Есть как абсолютное присутствие, не осознавая этого.



26. Все, что бы вы ни говорили об Абсолюте, будет неверным, поскольку Абсолют предшествует всякой концептуализации. Можно ли знать свой рост, измеряя свою тень?

27. Человек не может узнать свой рост, измеряя свою тень; его можно узнать лишь когда измеряющий, устыдившись своих бесплодных попыток, измерит именно себя.

28. То, что представляет собой потенциальную полноту, – может ли быть какая-то другая вещь или сущность, способная его постичь?

29. То, что служит источником всякого представления, – как его может постигать что бы то ни было другое?

30. Человека, который (уже какое-то время) бодрствует, не заботит не только сон, но и состояние бодрствования.

Точно так же, как может то, что само является сознанием, иметь какую бы то ни было отдельную связь с чувствительностью?

31. Когда Абсолют не имеет отношения ни к какому объективному опыту, какой смысл говорить, что Абсолют означает высшее счастье?

32. Короче говоря, когда все три атрибута – Сат, Чит, Ананда – видятся как полностью неадекватные применительно к Абсолюту, что же остается?

Начав с концепции Сат-Чит-Ананды как триады указателей на Абсолют, мудрец ни на мгновенье не переставал осознавать, что никакая идея на свете не могла бы давать ничего, кроме смутного намека на интуитивное восприятие нашей истинной природы, в котором нет «воспринимающего».

В этих стихах мудрец еще раз подчеркивает:

То, что есть, не имеет ни малейшего оттенка объективности и потому не подлежит концептуализации.


Он более чем ясно указывает на неизбежный факт:

будучи субъектом всех объектов, То, что есть, не может быть никаким объектом и потому не может восприниматься.

Будучи видением, оно не может быть видимым самим собой – глаз может видеть все, кроме самого себя.

Все умозрение, все мышление, все концептуализирование должно кончаться в видящей пустоте.


Мудрец спрашивает:

«Что остается, когда прекращается всякое концептуализирование?»

Остается, казалось бы, «ничто», поскольку оно феноменально отсутствует, но оно очень даже присутствует ноуменально, как абсолютное присутствие.

Мысли (слова) не способны вести нас дальше, и на этом этапе должны умолкать, отказавшись от невозможной борьбы.

Не существует никакого конкретного метода для прекращения концептуализирования.


Как говорил Нисаргадатта Махарадж, только когда полностью прекращаются всякие усилия (вместе со всеми наставлениями и советами), появляется возможность почувствовать ноуменальное присутствие.

Прекращение попыток достигается не посредством использования какой бы то ни было силы, а капитуляцией интеллекта, когда человек приходит к неизбежному выводу: «Я не знаю».


В ином случае, как говаривал Нисаргадатта Махарадж, ситуация не может быть вакантной, чтобы в нее вошло Это.

Объективацию необходимо останавливать, но не посредством противодействующей силы.

Абсолют – это то, что остается после того, как исчезает все обусловливание объективации.

Намеренное действие усиливает обусловливание разделенного ума

33. После отказа от всех взаимосвязанных противоположностей и сбрасывания оболочки двойственности остается лишь чистый покой.

34. Недопустима даже идея единственности, поскольку «единое» всегда связано с «двумя».

Недвойственность соотносится с двойственностью, а Абсолют находится за пределами двойственности и недвойственности.

35. Если бы был кто-то, погружавшийся в счастье, он мог бы говорить, что пребывал в счастье.

Но когда Это (не «кто-то», а) само счастье, где переживающий, чтобы говорить о его переживании счастья, в случае Абсолюта?

36. Если имеет место присутствие богини и есть литавры, чтобы в них бить, то богиня может управлять отдельным телом; но если есть только литавры (и нет присутствия богини), то кто может входить в чье тело?

(Это относится к суеверию, что если непрерывно бить в литавры в храме, телом медиума начинает управлять богиня).

37. Точно так же, в случае Абсолюта, который является субъектом, Это (Абсолют) свободно от объективности и эмоциональности, и остается неосознающим свою бытийность в качестве аспекта покоя.

38. В отсутствие зеркала нет никакой двойственности лица и его отражения; так и Абсолют в своем аспекте покоя запределен и счастью, и горю.

39. Это (Абсолют) не подвержено сну в форме любых философских понятий; оно не подвержено даже своему собственному осознанию.

Пробуждение к нашей истинной природе или отказ от ошибочной идентификации с автономным, независимым феноменальным объектом обычно считается результатом некоего положительного действия.

В этих стихах Джнянешвар говорит нам, что наша истинная природа запредельна пониманию, которым наделено чувствующее существо.

На самом деле Это, как источник чувствительности и интеллекта, находится за пределами всех измерений чувствительности и интеллекта.

Это может восприниматься только из совершенно отличного измерения, лежащего за пределами пространства-времени.

Мы приучены искать Это положительным подходом, и действительно, все различные дисциплины и практики неизбежно представляют собой такие положительные подходы.

Но положительный путь по самой своей природе дуалистичен.

Та связанность, от которой ищут освобождения, или пробуждения, сама является результатом двойственности, разделения цельного ума.

В цельном уме отсутствует триада воспринимающий-воспринимаемое-восприятие, существующая в двойственности.

Единственный способ возвращения к цельному уму – это отрицательный путь, который устраняет обусловливание разделенного ума.

Любая положительная дисциплина или практика может лишь усиливать обусловливание, и именно это имеет в виду мудрец в данных стихах.

При таком анализе То, что мы ищем, кажется отрицательным, но

на самом деле, оно ни отрицательное, ни положительное, поскольку То, что мы ищем, – это наша собственная ноуменальность.

Пробуждение (метаноэзис, или пара-вритти) может происходить только путем установления баланса – равновесия – между положительными и отрицательными аспектами.


Само отсутствие равновесия считается связанностью.

Равновесие – это результат взаимного наложения или уравновешивания противоположных элементов, оставляющего феноменально пустоту.

По существу, равновесие – это полное отсутствие всякой концептуализации: состояние цельного ума.

Ноуменально, цельный ум – это не пустота, а потенциальность, из которой может возникать все проявление.

Это иллюстрируется несколькими примерами в следующих тринадцати удивительных стихах.

Ноумену-субъекту нет нужды отождествляться с чем бы то ни было

40. До посадки сахарного тростника только сам сахарный тростник (которому еще только предстоит прорасти) может знать что-либо о сладости сока.

41. До создания вины (музыкального инструмента) лишь тишина, которая в конце концов будет становиться звуком, могла знать о его резонансе.

42. До того, как в цветке образуется нектар, знать его вкус может лишь сам цветок, выполняя функцию пчелы.

43. До приготовления пищи ее вкус может знать только сама пища, которой еще предстоит быть приготовленной. Как его может знать кто-либо еще?

44. Сходным образом, тот покой, который предшествует концептуализации, невозможно знать или переживать, поскольку не существует переживающего.

Эти стихи подразумевают, что

ноуменальному-субъективности нет нужды идентифицировать себя с чем бы то ни было иным, кроме самого себя,

точно так же, как чему-то, являющемуся самой сладостью или самим ароматом, нет нужды идентифицировать себя с каким бы то ни было переживанием сладости или аромата.

В самой тотальности нет разделения на «ноуменальное» и «феноменальное»;

феноменальность – это лишь объективный аспект ноуменальности.

Вопрос о связанности и освобождении возникает только когда происходит разделение, и разделенный ум создает различия «себя» и «другого», субъекта и объекта, переживающего и переживаемого (и все взаимосвязанные противоположности).

То, что мы есть, – это функционирование, восприятие, слышание и т. д., – а не отдельный субъект, воспринимающий или слышащий что-либо.

Разделение – это разновидность заблуждения, которое исправляется, когда происходит пробуждение к нашей истинной природе.




Видение лица без зеркала

45. Днем луна существует, но о ее существовании известно только луне.

46. Красота лица в отсутствие лица, молодость в отсутствие тела, последствия в отсутствии действий – как их можно знать?

47. Если ум безмолвен и свободен от всякого концептуализирования, как может возникать желание, или страсть?

48. Звук, существовавший до того, как он становился явным в результате игры на музыкальном инструменте, был бы известен только звуку, который тогда безмолвствовал (только потенциальное может знать актуальное).

49. Когда проявление огня исчезает после того, как израсходовано топливо, огонь, который был, теперь остается скрытым в самом себе.

50. Только те, кто способен видеть свое лицо без зеркала, будут воспринимать свою истинную природу (в отсутствие «воспринимающего»).

51. Только тот, кому известно, сколько семян в корзине, будет знать, каков мог бы быть урожай. Вот тот вид знания, о котором я говорю.

52. Абсолют-ноумен – ни та, ни другая вещь. Его можно переживать только бытием Тем.


Самый важный стих в этом ряду обозначен номером

50: «Только те, кто способен видеть свое лицо без зеркала, будут воспринимать свою истинную природу».

Мудрец явно хочет добиться понимания того, что

истина не может быть видимой вещью, воспринимаемым объектом.

Триада видящего, видимого и видения не может входить в ноуменальное видение, которое само представляет собой Истину.

В то же время наше обусловливание требует, чтобы видимое нами было объектом, отдельным от нас самих, что по своей основе является дуалистическим видением.

Желая видеть свое лицо в зеркале, мы делаем из своего лица объект (в зеркале), который не зависит от Видящего.

Однако положение таково, что

все, доступное вашей объективации, – это не То, что вы есть. Вы не способны объективировать То, что вы ищете и не можете найти, поскольку То, что ищут и не могут найти, – это сам Искатель.

Видение посредством зрения, направленного вовне, – это просто видение чего-либо, являющегося лишь видимостью в сознании – наподобие видения своего лица в зеркале.

Видение без зеркала видит объект не как объект, а как То, что видит: не физическое зрение, а Сознание.

При таком видении, направленном внутрь, нет никакого отдельного видящего, который видит объект вне самого себя.

Мы – и проявленное, и непроявленное

53. Увидев таким образом, что Абсолют-ноумен находится за пределами триады переживающего-переживаемого-переживания и что Этому нет нужды осознавать Себя, было бы глупо говорить об этом что-либо еще. Это состояние запредельно и словам, и безмолвию.

54. В случае Абсолюта, все иллюстрации и критерии полностью неприменимы;

55. Точно так же совершенно бесполезны все указатели, знаки, символы и т. д.;

56. В равной степени бесполезны все средства, альтернативы и переживания.

57–58. Подобно тому, как хороший солдат, подчиняющийся приказам (своих командиров) делает все, на что он способен и, наконец, даже отдает свою жизнь, так и вся концептуализация и дисциплина, сделав все возможное, должны признавать полное поражение и переставать функционировать.

59–61. Если пластину слюды или ствол банана обдирать слой за слоем, то в конце концов не останется ничего, за что можно было бы ухватиться; точно так же, когда искатель и искомое – это Одно, должен прекращаться и сам поиск (поскольку он бесплоден).

62. И может ли выжить слово там, где нет места пониманию или переживанию?

63. И могут ли выжить мышление и речь, когда прекращается само концептуализирование?

64. Когда человек полностью пробужден, разве его заботит состояние сна или состояние пробуждения? Или будет ли кто-то сразу после утоления голода думать о том, чтобы приготовить (себе) еду?

65. Когда восходит солнце, все лампы гасят; думает ли кто-нибудь о том, чтобы вспахать поле, когда оно полно посевов (которые еще предстоит убрать).


Смысл этих стихов в том, что все становится ненужным и лишним, коль скоро имеет место ясное осознание того, мы – и чувствующий мир, и Абсолют – проявленное и непроявленное.

Мы – Сознание, один аспект которого составляет движение, а другой – недвижимость и покой.

Иными словами, истина, насколько ее можно понять, проста:

то, чем мы кажемся, всегда будет кажимостью в сознании (тем, чем мы выглядим), а То, чем мы являемся, всегда было тем, что мы есть – и были, – поскольку до времени всегда была Бесконечность-Безвременность.

То, что мы есть, будучи чистой субъективностью, не может видеть, чем мы являемся, кроме как в форме того, чем мы кажемся (то есть, только как видимость).

И опять же, То, что мы есть, – это сознание в покое; то, чем мы кажемся, – это видимость в сознании, объективация субъективности.

Общеизвестно, что воспринимаемое не может быть тем, что воспринимает.

Мы можем воспринимать свои тела, и потому

«воспринимающее мы» неизбежно должно находиться вне или за пределами наших тел, воспринимая из измерения, находящегося вне трех измерений, вмещающих объем наших тел.

Это «воспринимающее мы» воспринимает везде и всегда и, следовательно, должно быть элементом, принадлежащим измерению, которое недоступно нашему сенсорному аппарату.

Это добавочное измерение находится за пределами пространства-времени, и потому то, что мы есть, «бесформенно» и, значит, безвременно – это единственный познающий субъект.

Когда это понимается (в отсутствии «понимающего») – что сам искатель в точности представляет собой то, что он ищет, – поиск прекращается, а вместе с ним и все вопросы и проблемы.

Полезность слов ограничена

66. Слово полезно только пока сохраняется двойственность рабства и освобождения; в ином случае, в нашем естественном состоянии, от слова нет никакой пользы.

67. Слово полезно лишь для того, чтобы напоминать нам о чем-то, что мы забыли, но какую потребность может удовлетворять слово в том состоянии, которое находится за пределами забывания и вспоминания?

В этих двух заключительных стихах Джнянешвар завершает тему данной главы, называет тему следующей, а также проверяет качество сосредоточения или осознания читателя.

Нисаргадатта Махарадж говорил, что просто слушать его слова было бы пустой тратой времени, если только не слушать достаточно сосредоточенно, чтобы проникать за слова и улавливать смысл, скрытый за ними и между ними.

«Улавливайте суть моих слов, чтобы потом вы могли отбрасывать сами слова».

Он часто повторял, что было бы бесполезно просто записывать его слова на бумаге или с помощью диктофона.

Это говорит читателю и Джнянешвар.
Мудрец говорит нам:

полезность слов ограничена состоянием двойственности, в котором существуют взаимосвязанные противоположные понятия, вроде связанности и освобождения, забывания и вспоминания.

Он явно хочет, чтобы мы понимали:

пока наши усилия ограничиваются этой областью разделенного ума, слово будет оставаться могущественным;

пока продолжается концептуализирование, будет сохраняться связанность (и связанное с ним понятие освобождения).


Он хочет, чтобы мы ясно осознавали, что

универсальным ключом ко всем дверям исследования служит восприятие (в котором нет «воспринимающего») того, что все в относительности – и даже знание – это не что иное как феноменальное существование;

все существующее представляет собой лишь кажимость, или движение, в сознании.

Он утверждает, что

все проблемы, несоответствия и загадки будут исчезать только если постижение происходит в цельном уме, где нет никакого «постигающего», никакого «ищущего».

Подобное восприятие – это само видение «внутрь», без отдельного «видящего», в совершенно ином измерении.

Но такое видение – это еще не все.

Мудрец подводит нас к последнему шагу: предполагаемая цельность ума – называем ли мы ее единственностью или какими-то другими словами – сама представляет собой идею разделенного ума!

Видение «внутрь» – это самый дальний предел, до которого нас могут довести слова, поскольку слова, будучи сами подвержены двойственности, не могут преобразовывать видение «внутрь» в бытийность внутри.

Слова не способны прямо вызывать метаноэзис, или пара-вритти, которая представляет собой разотождествление с любой конкретной концептуальной сущностью. Это составляет тему следующей главы.

Глава 6
Аннулирование Слова (Шабда)

Слово создает разделенный ум, однако указывает на цельный ум

1. О, какая полезная вещь – слово, благодаря которому простой звук обретает достоинство значения!

Оно показывает природу того, что недоступно чувственному восприятию, а потому, разве оно не служит зеркалом для непроявленного?

Этот стих показывает важность слова. Без слова звук остался бы бессодержательным.

Давая значение звуку, слово наводит мост между непроявленным и проявленным.

Слово служит для напоминания человеку о его истинной природе и в то же время делает возможным общение между реализованной душой и будущим искателем.

Мудрец спрашивает:

разве слово таким образом не действует как зеркало, отражающее истинную природу человека, направляя его мысли внутрь, к первопричине звука?

Только слово передает знание вещей, которые лежат за пределами постижения чувств.

Та же идея продолжается в следующем стихе.


2. Обычное зеркало позволяет лишь зрячему видеть отражение своего лица, но слово даже слепому дает возможность видеть его истинное «Я».

Слово – действительно, удивительное зеркало. Обычное зеркало может отражать лишь то, что доступно чувственному восприятию, и только для тех, у кого есть необходимый сенсорный аппарат, чтобы воспринимать отражение.

Но слово способно передавать людям их истинную природу независимо от их сенсорного аппарата, поскольку то, что передает слово, находится за пределами проявленного.

Более глубокий смысл этого стиха состоит в том, что слово (представляющее собой лишь вокализацию мысли) делает сознание осознающим само себя.

В своем абсолютном состоянии сознание не сознает само себя; оно – ноумен-субъект, и в его состоянии единственности ему нет нужды осознавать себя.

Сознание, или осознание себя, сразу становится состоянием двойственности.

Джнянешвар показывает, что

первым движением в сознании становится мысль «я есть», которая нарушает статичное состояние Абсолютного сознания в единственности, вызывая состояние двойственности, и вместе с ним триаду воспринимающий-воспринимаемое-восприятие.

Таким образом, именно сознание-мысль-слово создает иллюзию одного объекта, присваивающего себе субъективность по отношению ко всем другим объектам.

В то же время само слово, которое создает дихотомию разделенного ума, способно указывать на цельный ум, на истинную природу человека.


3. Слово родится в уникальной семье непроявленного (Майе), и именно слово дало имя «амбар» пространству (небу). Оно подобно солнцу, которое «вносит» в существование то, что в ином случае осталось бы невидимым.

Слово «непроявленное» использовалось в трех разных интерпретациях традиционных текстов.

В «Брахма-сутре» оно использовалось для обозначения как Абсолюта, так и тонкого тела, тогда как в «Бхагавад-гите» оно обозначало неведение Майи.

Общим фактором во всех трех интерпретациях является то, что слово обозначает нечто, лежащее за пределами чувственного восприятия.

В этом стихе говорится, что когда в Абсолютном возникает сознание, непроявленное становится проявленным. Но проявленное не имеет никакого независимого существования.

Феномены – это просто отражения, или иллюзии, обязанные имеющимся у них существованием Майе – мысли, концептуализации, или слову.

Поэтому слово подобно солнцу, освещающему объекты, которые в ином случае остались бы невидимыми;

оно «вносит в существование» понятие, вроде ноумена-Абсолюта, и таким образом передает знание индивиду, который в ином случае остался бы привязанным к своей феноменальной идентичности.

Возможно, в этом стихе имеется косвенная ссылка на «Чхандогья-упанишаду» (6-1-4), где говорится, что само слово представляет собой проявление, а также на «Брахма-сутру», в которой Вьяса сказал, что Господь Брахма создал Вселенную, произнеся слово «Бху».

(Теоретически, Господь Брахма-создатель считается отдельным от Господа Вишну-хранителя и Господа Шивы-уничтожителя Вселенной).

Возможно, мудрец помнил об этом, отдавая должное уважение слову.

Он говорит, что осознание Вселенной было вызвано только словом и потому Вселенная носит чисто концептуальный характер и не обладает собственной субстанцией или реальностью, хотя и может быть доступной чувственному восприятию.

Точно так же, слово «амбах» означает «слово»; слово владеет пространством, и потому пространство (небо) называется «амбар».

Мудрец указывает, что среда пространства, в котором могли восприниматься объекты, была создана именно посредством одной лишь концептуализации, и потому понятие пространства, и вместе с ним концептуальная вселенная, «создаются» как кажимости в сознании.

Помимо кажимости, Вселенная и феномены в ней, как таковые, не обладают никаким существованием.

Именно слово создало понятия Абсолютного-непроявленного и относительного-проявленного.

До слова – до возникновения сознания – у ноумена-субъекта не было нужды осознавать свое бытийствование;

оно было потенциальной полнотой, не осознающей себя; сознанием в недвижимости, или покое.

Слово создает обусловливание

4. Слово, подобно общеизвестному «цветку в небе», не существует, но приносит плод в форме проявленной вселенной. Есть ли в мире что-то, что можно называть «неизмеримым», когда это может быть измерено словом?

«Цветок в небе» – очертания цветка, создаваемые в небе формацией пушистых облаков, как и вошедшее в поговорку выражение «сын бесплодной женщины», используется для указания на несуществующую (независимую) природу феноменов.

Кроме Абсолюта, представляющего собой субъективность, больше ничто нельзя назвать действительно существующим.

Все остальное носит концептуальный, объективный характер и, следовательно, являет собой только кажимость, феномен.

Все вещи обязаны своим существованием только слову; если само то, что описывает слово, – это просто понятие, то как может быть слово, которое это описывает, быть чем-то кроме понятия?

Поэтому слово представляет собой всего лишь понятие, но оно способствует созданию всего обусловливания, заставляющего принимать что-либо несуществующее за существующее.

Пока нет осознания несуществования слова (как чего-то реального), человек продолжает принимать обусловливание, передаваемое словом, а также продолжает, как объект, испытывать все переживания, связанные с жизнью в этом концептуальном мире.

Есть ли что-нибудь в этом мире, чего не может понять и измерить слово (мысль)? Именно слово создает общение миллионов людей в мире.

Более того, даже неописуемый Абсолют попадает в сферу влияния слова, хотя лишь в качестве понятия, указывающего на Абсолютное.



5. Слово сообщает миру, что следует и чего не следует делать (на чем настаивает каждая религия). И именно слово порождает понятия рабства и освобождения.

У Нисаргадатта Махараджа была удивительно практичная и проницательная точка зрения на моральные заповеди общества и религии.

Он говорил, что эти правила, по существу, основываются на потребностях места и времени; на самом деле даже в одном и том же месте и времени они меняются в зависимости от обстоятельств.

Основная цель подобных правил состоит в обеспечении мирного функционирования общества, и они имеют очень малое отношение к подлинному искателю.

Искателя больше заботят интуитивные моральные принципы. Например, просто понять, что человек не должен умышленно наносить кому бы то ни было физический или психологический вред по той очевидной причине, что это нарушило бы его собственное душевное спокойствие и в этой мере было бы ненужным препятствием.

Очевидно, что человек должен соблюдать законы страны, но в остальном неразборчивое следование кодексу строгих дисциплин, проводимых тем, что позиционирует себя в качестве религии, может вести к упрочению связанности, а не быть средством освобождения.

В этом стихе Джнянешвар говорит о могуществе слова.

Нисаргадатта Махарадж часто замечал, что всегда было множество реформаторов, религиозных лидеров, пророков и философов с собственными кодексами правил поведения для достижения превосхождения «я».

Но, спрашивал он, было ли от этого какое-либо общее улучшение ситуации? На самом деле, если что-то и менялось, то от плохого к худшему. Людей объявляли еретиками, избивали и пытали не в гневе, а в сожалении «для блага их бессмертных душ»!

Что же побуждает людей к подобным крайностям, заставляя их не только калечить и убивать других, но и самим страдать и умирать в религиозном рвении?

Несомненно, слово.

Затем, есть слова «связанность» и «освобождение».

Слово передает заповедь, согласно которой человеку следует обращаться с «другим» так же, как с самим собой, и тем самым сразу же создает связанность, объявляя, что есть «другой», с кем нужно обращаться как с самим собой.

В действительности нет ни «одного», ни «другого».

Это обусловливание становится все сильнее и сильнее по мере того, как накапливается все больше и больше словесных выражений.

В отсутствии сознания «некто» и «другой» не существуют, и сознание носит субъективный, безличный характер.

Это все, что вы есть – или, скорее, все, что каждый из нас представляет собой как «Я», – не как объект (наряду с другими), но как единственный субъект.

Как субъект, человек просто есть, здесь и сейчас.

Когда кто-то говорил о связанности и желал освобождения, Нисаргадатта Махарадж просил посетителя показать ему связанность, говоря, что он мгновенно освободит его от него.

Когда посетитель пытался идти другим путем и говорил, что связанность – это эго, Махарадж просил его предъявить эго, говоря, что он его сразу уничтожит.

Махарадж явно хотел внушить посетителю, что эго, связанность и соответствующее освобождение – это понятия (за которые ответственно слово).

В процессе проявления сознание отождествляется с каждым феноменальным чувствующим существом, которое после этого считает себя субъектом (но на самом деле является псевдо-субъектом) всех других объектов.

Эго представляет собой иллюзорный результат такого отождествления.

Иначе говоря, феноменальное чувствующее существо на самом деле представляет собой «способность ощущать», субъективную потенциальную полноту.

Вследствие ошибочной идентификации, присваивающей себе псевдо-субъективность, эго становится понятием, одержимым связанностью и ищущим освобождения от вины концептуального добра-и-зла.

Слово заставляет реальное выглядеть нереальным

6. Слово, принимая сторону неведения, заставляет самую иллюзорную вещь казаться реальной и упрямо заставляет единственную субъективную реальность выглядеть иллюзорной и нереальной.

Субъективная реальность неизбежно должна быть феноменально отсутствующей – иначе она утрачивала бы свою субъективность и становилась объектом, – но слово может ее неправильно представлять.

Когда слово принимает сторону неведения, может казаться, что единственно реально лишь то, что присутствует феноменально и доступно чувственному восприятию.

Именно так, то есть через посредство слова, наука интерпретирует феноменальный мир.


7. Подобно тому, как тантрик с помощью заклинаний призывает дух умершего в тело медиума и заставляет его говорить, так и слово способно превращать Шиву в индивида.

То, что мы есть, – это невообразимая бесконечность, по сравнению с которой то, чем мы себя считаем, – это всего лишь кажимость, галлюцинация, иллюзорная бесплотная тень.

Основной причиной этого неправильного понимания служит тот факт, что слово (я есть) заставляет нас мыслить в терминах познающего/субъекта («себя») и познаваемого/объекта («другого»), считая их оба чем-то вещественным.

Такое мышление затемняет фундаментальный факт: То, что мы есть, – это не отдельный познающий, а познавание, как таковое, функционирование тотальности проявления, представляющего собой объективный аспект чистой субъективности, каковой мы являемся как «Я» (Шива).

Таким образом, слово (мысль) превратило чистую субъективность (Шиву) в псевдо-субъекта (индивида).




Слово указывает на Истину

8. Человек отождествляется с телом из-за слова, и также благодаря слову (ты есть То) происходит восприятие (без «воспринимающего») его истинного «Я».

Именно слово (концептуализирование) поместило концептуального индивида в концептуальную связанность, и именно слово (наставление Учителя) способно указывать на Истину.

Такое указывание неизбежно должно оставаться в границах концептуализации, но само восприятие (без «воспринимающего») – осознание того, что связанность есть атрибут временной двойственности, тогда как То, что мы есть, вневременно – с необходимостью должно быть ноуменальным и потому спонтанным и мгновенным.


9–10. Солнце, принося свет дню, одновременно противостоит ночи; поэтому солнце не может сравниться со словом, которое само по себе выводит на свет противоположные понятия, наподобие добра и зла, связанности и освобождения.

11. Как можно описать могущество и величие слова? Слово (хотя и помещает в связанность) в конечном счете, жертвует собой, приводя «индивида» к его истинному и законному положению.

В этих стихах мудрец обращает наше внимание на тот важный факт, что

условия, делающие возможным восприятие без «воспринимающего», создаются только когда слово жертвует собой – когда прекращается концептуализация и ум остается в не занятом и «постящемся» состоянии.

Когда слово приносит себя в жертву, то берет «индивида» с собой, и тогда в переживании восприятия без «воспринимающего» «индивид» присутствует на собственных похоронах.

То-что-мы-есть, непостижимо, поскольку если бы был постигающий (иной, чем То-что-мы-есть), чтобы постигать То-что-мы-есть, этот постигающий становился бы объектом, постигаемым еще одним постигающим, и так до бесконечности.

Иными словами,

хотя феноменально то-что-мы-есть носит концептуальный характер, То-что-мы-есть не-концептуально – это сама не-концептуальность;

поэтому не-знание – как и знание – представляют собой чистую субъективность.


Просыпаясь, я говорю «я не знаю» по отношению к чему-то, происходившему когда я глубоко спал.

И знание в состоянии бодрствования, и не-знание в состоянии глубокого сна представляют собой феноменальные понятия, но знаемость – позитивная или негативная – субъективна, или ноуменальна.

То, что мы знаем или не знаем, феноменально, но функция познания ноуменальна.

По словам мудреца, необычайно благородно, что слово указывает на То, что мы есть, и в то же самое время указывает на То, что будет означать его собственное уничтожение.

Слово ограничено феноменальностью

12. Короче говоря, слово актуально и полезно только в качестве напоминания, но в состоянии не-концептуальности слово просто не существует.

Показав огромную важность слова, Джнянешвар теперь объясняет, что эта важность актуальна только а рамках интеллектуального понимания; в состоянии до концептуализации слово абсолютно неуместно.

Слово может вести нас к воображаемой двери, отделяющей феноменальное от ноуменального, но не через нее.

Для того, чтобы происходила метаноэзис (пара-вритти) – трансформация, – необходима способность искателя осознать свое собственное абсолютное несуществование в качестве отдельной сущности.

Только такое постижение (в котором нет «постигающего») способно вести к полному разрыву отвратительной цепи непрерывного концептуализирования во временной феноменальности.

Это поcтижение может открывать ноуменальную беспредельность – бесконечную вневременность, – каковой мы являемся.

Но слово на это не способно, поскольку бедное слово само представляет собой продукт феноменальной двойственности.

Слово может лишь указывать в направлении последней опасности; восприятие (без «воспринимающего») должно происходить до того, как искатель может быть аннулирован.


13. Атман – Абсолютный субъект – недостижим посредством слова или чего бы то ни было еще.

Слово способно лишь устранять обусловливание, вызываемое им самим.

Оно может устранять неправильные представления и заблуждения, мешающие пониманию того, что ищет искатель, но за пределами этого слово бессильно.

Абсолют-субъект находится в той области, где он даже не осознает своего собственного бытийствования.


14. Можно ли говорить о вспоминании или забывании в случае чистой субъективности? Эти понятия применимы только к объекту в феноменальной двойственности.

Вопрос о забывании и вспоминании может возникать только для триады воспринимающего-воспринимаемого-восприятия.

В случае Абсолютного субъекта нет никакого «знающего». Это «то, что есть» – Абсолютное присутствие ноуменально, абсолютное отсутствие феноменально.

Слово не может описывать немыслимое

15. Абсолютное присутствие – это вечное Здесь и Сейчас. Как можно применять к этому слова «вспоминание» и «забывание»? Как можно применять слова «имеющий вкус» или «не имеющий вкуса» к языку, говоря о нем самом?

16. Возникает ли вопрос у полностью бодрствующего человека, спит он или не спит? Точно так же, как может возникать вопрос о том, помнит или забывает себя Абсолютное присутствие?

17. Солнце никогда не знает ночи, поэтому не возникает вопроса о том, знает ли солнце день. Точно так же, термины вспоминание и забывание полностью неуместны там, где речь идет об Абсолютном присутствии.

18. Абсолютное присутствие никогда не может забывать само себя, поэтому слово «вспоминание» неуместно по отношению к самому Себе. Таким образом, слово не имеет существования или смысла по отношению к Абсолюту.

В этих стихах Джнянешвар ясно показывает, что слово актуально только в том, что касается памяти – и вспоминания, и забывания.

Возникающее в уме представление/мысль/слово об объекте вызывается или порождается внешним стимулом и получает свое «содержание» из памяти.

Именно так рождается мысль – слово.

Таким образом, «реальность» любого объекта – такого близкого, как стул или такого далекого, как звезда – представляет собой не что иное, как образ в уме, а ум есть не что иное, как содержание сознания.

Если нет сознания, то нет никакого ума и никакого объекта, регистрируемого в уме.

Иначе говоря, объект воспринимается из-за впечатления в уме, который судит о его форме путем невероятно быстрых повторений этого впечатления.

С научной точки зрения, каждое впечатление представляет собой отдельный квант, и последовательность таких квантов составляет то, что мы называем «временем».

То, что мы представляем себе как «реальность» объекта, – не что иное, как непрерывный ряд впечатлений, следующих друг за другом с фантастической скоростью.

Основу как проявления объектов, так и времени или длительности, в которой происходит их проявление, составляет сознание.

Поэтому вся так называемая реальность концептуальна (является мыслью, словом) и феноменальна;

ноуменальность – истинная реальность того, что мы есть, – может постигаться только путем отрицания этой феноменальной концептуализации (самопожертвования слова).

Все положительное и объективное создано мыслью/словом.

Отрицание концептуализации уничтожает эти порождения слова, оставляя только феноменальную пустоту, которая представляет ноуменальную полноту потенциальности:

полное феноменальное отсутствие, представляющее Абсолютное ноуменальное присутствие.

В этом состоянии заканчивается мысленный процесс, приводя к немыслимому, где слово полностью и очевидно исключено.

Поиск – это неправильное представление

19–20. (Соблазнительно говорить, что) есть еще одна вещь, которую делает слово, но было бы глупо так говорить: слово уничтожает неведение, и тогда открывается истина.

21. Было бы глупо говорить, что солнце уничтожает ночь и затем восходит, поскольку солнце само служит источником всего света.

22. Можно ли говорить, что человек, который бодрствует, уничтожил сон? Есть ли какое-то состояние бодрствования, в которое можно пробудить уже бодрствующего человека?

23. Точно так же, действительно ли существует неведение, чтобы слово его уничтожало? И нужно ли знанию что-то другое, чтобы приносить ему знание?

В этих и последующих стихах на ту же тему Джнянешвар втолковывает нам самую суть своего учения.

Обусловливание, которое лишает свободы большинство искателей, так невероятно сильно, что даже повторные атаки неспособны пробить его стены.

Однажды, после того, как Нисаргадатта Махарадж очень подробно и с огромной настойчивостью говорил именно на эту тему, большинство посетителей чувствовали, что все сказанное им было чудесно слушать, но…!

Махарадж довольно резко говорил им, что сам поиск представляет собой неправильное представление, поскольку «то, что есть» настолько ясно и открыто, что не нужны никакие положительные усилия, чтобы его видеть;

на самом деле, любое положительное усилие было бы несомненной опасностью и помехой.


Проблема состоит в следующем:
искатель идет к Учителю и ожидает, что ему дадут ряд инструкций, касающихся определенных дисциплинарных практик, медитации, определенных вещей, которые следует делать, определенных вещей, которых следует избегать и т. д.

После следования наставлениям искатель также ожидает, что Учитель обеспечит ему освобождение, которого он искал.

Многие псевдо-Учители, полностью осознавая подобные ожидания и вооружившись соответствующей «святой» внешностью и, возможно, кое-какими йогическими способностями, действительно обманывают большое число учеников.

Но средний искатель оказывается в замешательстве, когда настоящий Учитель, наподобие Нисаргадатты Махараджа, говорит:

Послушай, сынок, ты уже освобожден.
Ты никогда не был в связанности, ты не можешь быть в связанности. Ты пребываешь в заблуждении.

Внимательно слушай, что я говорю, но слушай таким образом, чтобы слушающий в тебе исчезал вместе с говорящим.

Углубляйся в смысл моих слов, размышляй над ними, и твое неправильное понимание будет рассеиваться.

Нет ничего, что нужно «делать», поскольку что бы ты ни делал, ты будешь делать это как феноменальная сущность, а само отождествление с феноменальной сущностью и есть связанность.

Ты лишь должен постоянно помнить –
то, что ты ищешь, это то, чем ты уже являешься.


Цель этих стихов – показать, что концептуализация – это все, от чего необходимо избавиться, – не неведение как таковое, а понятие неведения.

Чтобы открылась истина, необходимо лишь отрицание ошибочного отождествления с отдельной, автономной сущностью.

Нет ничего, что нужно «приобретать», так как любое приобретение будет лишь половиной пары взаимосвязанных противоположностей.

Превосхождение концептуализации, которое предлагает мудрец, не происходит путем подавления понятий, но с этим пониманием происходит отказ от желания, или волеизъявления.


Быть свободным от целенаправленного намерения – значит быть свободным от концептуализирования;

без волеизъявления наши действия становятся спонтанными и поэтому свободными от всякой вины, и значит не связывают нас.

Но свобода или отказ от волеизъявления – это свобода как от волеизъявления действовать, так и от волеизъявления не действовать, свобода как от хотения чего-либо желательного, так и от не хотения чего-либо неприемлемого.

Такой «отказ» от положительной, равно как и от отрицательной волевой или концептуальной деятельности держит ум в состоянии голодания, или равновесия и, потому, открытым к внезапному, спонтанному восприятию без «воспринимающего», ведущему к метаноэзису, или пара-вритти: освобождению от концептуальной связанности.

«Волеизъявление» и «эго» – синонимы; отсутствие воли, или волеизъявления, – это отсутствие «делания» в эго.

Нет нужды ни в каком действии, необходимо лишь ясное понимание – что не существует никакого неведения, поскольку не существует сущности, которая может пребывать в неведении или обладать волей или свободой выбора.

Полное отсутствие волеизъявления, эго, означает свободу и спонтанность действия: приятие всего, что встречается на пути.

Это значит быть не отдельной частью тотальности функционирования, а самой этой тотальностью.

Слово не может уничтожать неведение, которое было не существующим

24. На самом деле неведение не обладает никакой собственной сущностью или природой. Это – иллюзия, наподобие ребенка бесплодной женщины. Поэтому как может слово (и диалектика) уничтожать «нечто», что не существует?

25. Если бы радуга была реальной, разве кто-нибудь не надел бы на нее тетиву?

26. Если бы жажду мудреца Агастьи мог утолить мираж, тогда слово могло бы уничтожать мифическое неведение. (Это ссылка на миф, в котором мудрец Агастья выпивает океан).
27. Неведение существует не в большей степени, чем иллюзорные города мифических Гандхарвов, которые, если бы были реальными, погибли бы в огне (естественных катастроф), подобно другим настоящим городам.

28. Разве в присутствии света есть какая-то тьма, подлежащая уничтожению?

29. Разве нужна лампа, чтобы видеть солнце?

30. Если никакой тени нет, то не может быть никакого вопроса о ее существовании; но даже если тень есть, она все равно не обладает никаким существованием (независимым от реальной вещи, тенью которой она является).

31. Когда человек сновидит, сон кажется ему вполне реальным, но, просыпаясь, он осознает, что это был только сон, и события в нем были иллюзорными.

Но ни в состоянии сновидения, ни в последующем состоянии бодрствования сон не имел никакого реального содержания.

32. Нет никакой разницы, украдены или нет иллюзорные драгоценности, созданные факиром (гипнотизером).

33. Как бы плотно человек не поел в сновидении, он продолжает оставаться голодным.

34. Там, где нет миража, земля, разумеется, будет сухой, но будет ли земля влажной там, где возникает мираж?

35. Если бы дождь на картине был реальным, то люди в доме могли бы промокнуть.

36. Можно ли приготовить чернила из черной тьмы?

37. Короче говоря, неведение так же иллюзорно, как синева неба.

В этих стихах мудрец настойчиво показывает, что не существует никакого неведения, которое нужно уничтожать.

Тогда возникает вопрос: если никакого неведения нет, то почему мы все – не просветленные будды?

На самом деле мудрец говорит,
что это именно то, что все мы из себя представляем, но мы этого не видим потому, что некий условный рефлекс – назовем его Майей – настойчиво заставляет нас смотреть в неправильном направлении – наружу, а не внутрь.

Мы не осознаем, что нет никаких «нас» в том смысле, в каком мы о себе думаем – то есть, как отдельных сущностей со свободной волей.

Не желать ничего – и даже концептуального просветления – это в точности то же самое, что покончить с понятием «мы», которое скрывает от нас тот факт, что мы – просветленные и освобожденные (и не можем быть ничем иным), то есть лишены всякой объектности.

На самом деле сама идея просветления препятствует пониманию того простого факта, что мы свободны – и всегда были таковыми, – но не как объективные «мы», не как отдельные объекты.

Мое объективное «я» представляет собой концептуальный феномен, и когда я отождествляюсь с концептуальными феноменами, я нахожусь в концептуальной связанности.

Освобождение – это осознание того, что не-объектно Я – вся феноменальная вселенная, субъективным аспектом которой является ноумен.

Иными словами, «Я» есть мое феноменальное отсутствие.

Джнянешвар ссылается на сновидение и объясняет, что сон – это всего лишь феномен в сознании; он никогда не бывает «чем-то» (реальным) ни во время сновидения, ни когда кажущийся сновидец бодрствует.

Сходным образом, он просит нас отдавать себе отчет в том, что все объекты, предположительно воспринимаемые чувствами, не являются сущностями в смысле обладания собственной природой.

На самом деле есть только восприятие в нашем сне наяву, сон о кажущихся объектах, движущихся в кажущемся пространстве в течение кажущейся длительности, создавая впечатление «событий».

Когда мы просыпаемся и вспоминаем сон, его кажущаяся реальность исчезает, и мы сразу осознаем его нереальность.

В сне наяву, который мы называем своей повседневной жизнью, основной принцип, в сущности, тот же, что и в ночном сне.

Когда человек осознает тот факт, что жизнь – это, на самом деле, сон наяву, то понимает, что он – кажущийся сновидец своего собственного сна.

Подобное осознание и есть то, что называют пробуждением или освобождением.

Но человек не может пробуждать других во сне, от которого пробудился сам, по той простой причине, что они находятся в том же положении персонажей сна наяву: не самостоятельных сущностей, а лишь объектов в сне наяву (в жизни-сне).

Действительно, каждый из нас – тоже объект в сне наяву других, и каждый сновидец должен пробуждаться сам.

Суть в том, как говорит мудрец в стихе 31, что сон всегда оставался сном – и когда сновидец не осознавал этого, будучи спящим, и когда он осознавал это после пробуждения.


38. Самим своим именем авидья (а-видья, что означает отсутствие знания), неведение объявляет, что оно не существует.

39. Самим своим именем неведение показывает, что оно не существует; имя (авидья) подразумевает, что оно даже не может быть описано.

Джнянешвар интерпретирует слово авидья как нечто не существующее и потому не допускающее возможности знания или описания.

Подобно ребенку бесплодной женщины, оно просто не существует. Поэтому авидья и Майя – это название для чего-то, что не существует.

Иными словами, неведение – это просто концепция.

Неведение не может быть названо истинным или ложным.

Подобно веревке, ошибочно принимаемой за змею, его нельзя назвать истинным – коль скоро веревка ясно видна, очевидно, что никакой змеи нет.

И его нельзя назвать ложным, поскольку веревка (которую ошибочно принимали за змею) несомненно существует.

Точно так же, наша истинная природа всегда оставалась неизменной; действительно, наша природа – это неизменность, вечность, Истина.

Никакое заблуждение не может изменить тот факт, что неведение – это только концепция, не имеющее никакой сущности.

Если неведение иллюзорно, то таков же и автономный индивид

40. Если убедительно утверждается, что неведение не существует, то подобное утверждение должно быть само собой разумеющимся, но это не так, поскольку (неведение не существует, и) ничтойность не может быть испытана, (пережита на опыте).

Если на земле невозможно увидеть горшок, значит он не существует, а земля остается землей без всякого горшка.

41. Если утверждать, что истина уничтожает неведение, это утверждение было бы глупым, поскольку истина есть истина независимо от неведения, подобно тому, как существование солнца не зависит от тьмы, которую оно, казалось бы, уничтожает.

42. Если говорить, что Майя не только иллюзорна, но и скрывает свою иллюзорность, это бы только подтверждало, что никакого неведения нет. Истина в том, что не существует ничего кроме Истины.

43. Таким образом, как бы не рассматривать этот вопрос, факт состоит в том, что никакого неведения нет. Если неведение полностью иллюзорно, то на что будет направлять свою атаку слово?

44. Если ударить тень топором, топор может затупиться от удара о землю, но с тенью ничего не случится; это все равно, что пытаться ударить небо.

45–46. Если пытаться пить воду миража, обнимать небо или целовать отражение в зеркале, это будет бесполезной тратой усилий; так же обстоит дело и с попыткой бороться с неведением.

47–54. Таким образом, любой желающий уничтожить неведение мог бы с тем же успехом пытаться лезть на небо, или пить молоко из вымени на шее у козла, или есть вафли, сделанные из вечерних сумерек, или выжимать сок из скуки, или добавлять к нему немного лени и давать его пить кукле, сделанной из грязи, или заставлять текущую воду пятиться, или вытягивать тень, или прясть ветер, или бить мифического гоблина, или убирать отражение в сумку, или причесывать волосы на ладони, или разрушать несуществующий дом, или собирать цветы в небе, или вырывать рога зайца, или делать чернила из черноты чистой камфары (которая белого цвета), или собирать сажу над огнем бриллиантов, или жениться на дочери бесплодной женщины, или кормить птицу чакора из подземного мира лучами луны в новолуние, или ловить рыбу в (водах) миража.

55. Сколько мне еще продолжать? Вкратце, поскольку неведение не существует, то как его может уничтожать слово?

Все эти стихи могут казаться бесполезным повторением, но через них Джнянешвар передает очень важное послание, если мы способны его понять.

Если неведение иллюзорно и не существует, то феноменальный субъект – объект, присваивающий себе субъективность – тоже должен быть полностью иллюзорным.

В совокупном функционировании проявления (безличного, объективного аспекта непроявленного) иллюзорная сущность – это просто персонаж сна, актер, который явно не обладает – не может обладать – никакой собственной волей.

Он представляет собой лишь кажимость в сознании.

Поэтому мудрец в стихе за стихом настойчиво повторяет, что сама эта «жизнь» иллюзорна; персонажи сна наяву (жизни-сна) иллюзорны, связанность, в которой воображают себя персонажи, иллюзорна, и освобождение, к которому они стремятся, тоже иллюзорно.

Другими словами, абсолютно нечего «достигать» волеизъявлением – ни просветления, ни чего бы то ни было другого, – поскольку цель, которая не существует, есть продукт неведения, которое тоже не существует.

Само всеобъемлющее понимание (в котором нет «понимающего») этого факта представляет собой пробужденное состояние сновидца в его ноуменальности.


Используя то же рассуждение, Нисаргадатта Махарадж говорил, что

вся тема неведения – связанности и освобождения – это большая шутка, поскольку всякий, кто мыслит в терминах связанности и желания что-то сделать для собственного освобождения, находится под впечатлением убеждения, что он – отдельная сущность: того самого убеждения, которое следует отбросить.

Само отпадение этого убеждения представляет собой искомое освобождение: уничтожение ошибочного отождествления с кажимостью.

Сам искатель и есть то, что он ищет – и шутка в том, что он, разумеется, не может найти искомого.

Осознание бесплодности поиска становится его концом – концом связанности и освобождением от идеи связанности – связанности, которой никогда не существовало!

56. Говорить об уничтожении чего-то никогда не существовавшего – полный абсурд. Как можно отдавать должное слову за уничтожение неведения, которое никогда не существовало?

Можно ли выделить какую-то конкретную область тьмы в тотальности темноты?

Когда происходит осознание того, что неведения как такового не существует, все относящиеся к нему слова автоматически становятся бессмысленными.

Важно то, что Абсолют – это единственный субъект, поэтому «иного» не существует – в том числе и «слов», как понятий чего-то иного, чем Абсолют.

И даже те, что указывают на Абсолют, носят только концептуальный характер. Описывая Абсолют, слово сливается с самим Абсолютом в безмолвие.

57. Когда нет такой вещи, как «неведение», есть ли какая-либо нужда в логическом доказательстве его несуществования? Это было бы так же глупо, как зажигать лампу днем (чтобы доказывать существование солнца).

58. Когда те, кто выходят жать (урожай), ничего не сажали – чего они заслуживают, как не обвинения в глупости?

59. Было бы глупо пытаться атаковать небо; в равной степени глупо было бы говорить, что слово уничтожило неведение (в обоих случаях не было сделано ничего).

60. Происходит ли что-нибудь, когда сильный дождь проливается в океан? Слово в равной степени бесполезно для уничтожения неведения.

61. Мерная линейка полезна лишь постольку, поскольку ее не используют для измерения неба; лампа полезна лишь постольку, поскольку ее используют, чтобы показывать вещи в темноте, но не с намерением показывать саму темноту.

62. Может ли быть функцией языка пытаться ощущать вкус пищи, сделанной из (пустоты) пространства?

63. Когда муж умер, пристойно ли жене наряжаться и вести себя так, как будто он жив? Если бы кто-то решил питаться сердцевиной бананового дерева, то оставался бы голодным (у ствола банана нет сердцевины).

64. Днем можно видеть все объекты – и большие, и маленькие, но можно ли использовать солнечный свет, чтобы видеть темноту?

65. В состоянии бодрствования глаза могут видеть все, но могут ли они видеть состояние сна?

66. Разве не оказались бы бесплодными попытки птицы чакора есть лунные лучи днем? (По преданию птица чакора вкушает лунные лучи).

67. Может ли даже самый ненасытный читатель читать пустую бумагу? Может ли даже ходок-марафонец ходить в пространстве?

68. Поэтому, когда несуществование неведения самоочевидно, все слова, доказывающие это, бесполезны.

Очевидная цель этих стихов, настойчиво повторяющих, что

неведение не существует, состоит в уничтожении идеи существования отдельной сущности, ибо эта идея представляет собой прямое следствие понятия неведения – и, таким образом, родственных понятий связанности и освобождения.

Если нет неведения, то нет никакой отдельной сущности; если нет никакой сущности, то кто может находиться в связанности или освобождаться?

Иными словами,

сама идея «кого-то» по отношению к тотальности функционирования феноменального проявления – полностью неправильное представление, и именно это мудрец старается донести до нас в данных стихах.



69. Способна ли луна устранять темноту в ночь новолуния? На это похожа идея слова, уничтожающего неведение.

(Если бы луна светила, это вовсе не было бы новолунием; если бы слово могло уничтожать неведение, то неведение было бы существующим, но на самом деле неведение не существует).

70. Питаться пищей, которой нет, значит не питаться вообще; видеть глазами, которые не могут видеть, значит вообще не видеть.

71. Если бы слово могло описывать что-то никогда не существовавшее, то и слово, и его значение были бы бесплодными.

72. Сколь многими способами я должен повторять, что неведение никогда не существовало? Более того, слово, возникающее, чтобы его уничтожить, уничтожает само себя.

73. Если мысль встает перед неведением в оппозиции к нему, то она исчезает в самой себе. (Именно мысль сама создала иллюзорное неведение, и пытаясь уничтожить неведение, мысль бы уничтожила сама себя).

74. Поэтому, если считать, что слово (мысль) приобрело бы определенную важность как уничтожитель неведения, это было бы неверно, поскольку слово не может уничтожать что-то никогда не существовавшее.

Мудрец еще раз подчеркивает, что неведение – предполагаемая причина всего горя и страдания – просто не существует.

Как в том состоянии Абсолютного присутствия, которое синонимично с полным отсутствием всего феноменального проявления, может идти речь об уничтожении чего-то, подобного неведению?

Более того, как в том состоянии может идти речь о любой мысли, любом понятии, любом слове, коль скоро то состояние исключает всякий оттенок объективности?

Поэтому глупо говорить, что слово показывает индивиду его истинную природу – никакого индивида как такового никогда не было.

Абсолютное невозможно знать посредством знания

75. Было бы полностью ошибочно говорить, что слово – мысль – показывает сознанию его истинную природу.

76. Случалось ли когда-нибудь, чтобы кто-то женился на самом себе? Или было ли когда-нибудь затмение, в котором солнце затмевало само себя?

77. Случалось ли когда-нибудь, чтобы пространство охватывало само себя, или чтобы океан впадал сам в себя, или чтобы рука вкладывала себя в саму себя?

78. Может ли когда-нибудь случиться, чтобы солнце освещало само себя, или плод приносил сам себя, или аромат наслаждался самим собой?

79. Теоретически возможно одновременно снабжать питьевой водой всех чувствующих и неодушевленных существ, но возможно ли заставить воду пить саму себя?

80. Есть ли среди всех дней года хоть один день, когда солнце увидело само себя?

81. Стихия огня может сжечь всю вселенную, но может ли она сжечь саму себя?

82. Может ли даже Господь Брахма видеть себя без помощи зеркала?

83–84. Возможно ли, чтобы зрение видело само себя, чтобы вкус пробовал себя на вкус, чтобы уже бодрствующий человек просыпался, чтобы сандаловое дерево помазывало себя пастой из сандалового дерева, чтобы краска красила саму себя, или чтобы жемчужины украшали себя жемчугами?

85. Возможно ли, чтобы золото украшало себя золотом, чтобы свет освещал сам себя, или чтобы сок влезал сам в себя?

86. Шива украсил себя луной на макушке, но может ли луна носить себя на собственной голове?

87. Точно так же, как может Абсолют, будучи чистым знанием, знать сам себя? Если бы знание могло заключать в себе само себя, это означало бы существование двух знаний!

Если было бы возможно знать Абсолют посредством знания, это означало бы существование субъекта и объекта: знающего и знаемого объекта.

Свет знания разыскивает тьму неведения, но не может ее найти, поскольку там, где есть свет, не может существовать тьма, ибо тьма есть отсутствие присутствия света.

Неведение не существует, поскольку оно представляет собой отсутствие присутствия знания.

Далее, свет не стремится светить, ему не нужно светить, и он не знает, что светит: свечение – это сама его природа.

«Свет» – это наш свет, наша сознательность; это аспект того, что мы есть. Любой объект воспринимается потому, что на него падает свет, который наполняет все пространство.

Любой видимый объект или любое наблюдаемое событие существует только потому, что его освещает наш свет, наше сознание.

Или, скорее, объект или событие появляется в свете нашего сознания, одно из наших чувств регистрирует результат восприятия, и ум/интеллект интерпретирует его в субъект/объектной двойственности.

Объект/событие не имеет никакого независимого существования помимо его восприятия.

Это восприятие – то, что мы есть, познающий субъект; не может быть никакого другого познающего, чтобы познавать познающего субъекта.

Искатель есть искомое потому, что субъект не может быть объектом.