. Спиноза-Декарт 1:0. Уязвимость дня: доверие слову. Этой цитатой из Еврипида начинается статья Дэниела Гилберта сотоварищи о давнем споре Декарта и Спинозы тождественны ли понимание утверждений и вера в их истинность. Декарт утверждал, что можно и должно понять до того, как поверишь, а Спиноза говорил, что не поверить невозможно, но можно разувериться. Benedictus de Spinoza — René Descartes Идея Декарта лежит в самой основе рационального и научного мышления и требует от человека контролировать свои верования. Как верно замечает Гильберт, требование основано на предположении о том, что это в принципе возможно. И как показали эксперименты Гильберта (и это полностью согласуется с интроспекцией автора этих строк), всё не так однозначно. Конечно, достаточно очевидно, что мы, абстрагировавшись от эмоционального согласия или несогласия с утверждением, можем подвергнуть оное скрупулёзному анализу, прийти к выводу о его ложности и отвергнуть, но главный нюанс заключается как раз в том, от чего мы абстрагируемся: от нейтрального понимания смысла высказывания или всё же от едва уловимого согласия с ним. Эксперименты Дэниэла Гильберта В чём состоял эксперимент? Участникам предлагали прочесть описания преступлений, напечатанные чёрным шрифтом. Для половины участников к этим описаниям были добавлены утверждения, которые отягчали вину преступника, а для другой половины — утверждения, которые смягчали его вину. Все добавочные утверждения были напечатаны красным шрифтом и участников предупредили, что всё напечатанное красным ложно. Затем участникам предложили вынести преступнику приговор. Оказалось, что заведомо ложные добавки несильно, но повлияли на решение: бедолаги со смягчающими получили в среднем 6.03 года, а с отягчающими — 7.03 года. Но самое интересное произошло тогда, когда эксперимент слегка видоизменили: в тот момент, когда испытуемые читали заведомо ложные утверждения (текст давался бегущей строкой на мониторе, так что можно было контролировать, что именно они читают в данный момент), так вот в этот самый момент их внимание отвлекали, лишая тем самым возможности критически осмыслить прочитанное. В результате смягчающие обстоятельства незначительно, но всё же снизили средний срок приговора с 6.03 до 5.83 лет, зато отягощающие подбросили сроки с 7.03 аж до 11.15 лет. Всё это подтвердило гипотезу о том, что, даже когда человеку известно, что он читает или слышит ложь, ложные утверждения подсознательно воспринимаются как истинные и это влияет на последующие реакции. А когда способность критического мышления снижается прессингом посторонних когнитивных задач, подобное влияние значительно усугубляется. Если бы испытуемые функционировали по проактивной модели Декарта, то ложные утверждения не влияли бы на приговор. Зато в ретроактивную модель Спинозы результаты уложились прекрасно. Таким образом, по умолчанию мы не нейтральны к получаемой информации, но скорее склонны ей автоматически доверять, и только затем подвергаем информацию осмыслению и можем сделать вывод о её недостоверности. Естественно, люди, тренированные в критическом мышлении и компетентные в содержимом информации, выполняют эту когнитивную задачу практически автоматически, очень быстро, настолько быстро, что могут даже не заметить этого подобно тому, как опытный теннисист, принимая подачу, не вдаётся в размышления о том, как парировать мяч. Мы просто видим, что перед нами ложь и не замечаем того краткого мига, в который мы верили, будто это правда. Конечно, эксперимент не идеален, в нём слишком много факторов, но структурно указанная интерпретация очень похожа на основную интерпретацию результатов знаменитого эксперимента Либета. Как в случае с действием мы не вольны решать, что сделаем, а вольны лишь пресечь некоторые замеченные порывы, так и случае с убеждениями мы не вольны решать, что истинно, а что ложно, но можем разувериться в некоторых замеченных убеждениях. Эксперименты Бенджамина Либета На что указывают данные выводы? Например, когда мы слушаем новости, то визуальный и звуковой ряд создают дополнительную когнитивную нагрузку, снижающую нашу способность критично воспринимать подаваемую информацию. В интернете ту же функцию выполняет не только реклама, но и сам дизайн сайтов, приносящий в поле зрения огромное количество разнообразной сторонней информации. Поэтому самым относительно безопасным источником информации, по-видимому, являются газеты: спокойно читая газету значительно легче включается внутренний Станиславский, говорящий: «Не верю». Интроспекция автора данной заметки полностью подтверждает идею Спинозы. Когда мы слышим знакомые слова, автоматически в нашем уме рождаются соответствующие им образы и эти образы имеют в точности ту же природу, что и наши воспоминания о реальных событиям. И так же, как мы верим собственным воспоминаниям, мы верим тому, что навеяно текстом, и лишь в следующий миг мы можем извлечь из памяти прежний опыт и логику, чтобы увидеть, как новые образы с ними не согласуются. А если мы хорошо знакомы с предметом, например, с географией, то без всяких образов мы не примем на веру фразу «Волга впадает в Азовское море», поскольку в памяти есть «Волга впадает в море Каспийское». Но это уже автоматическая реакция биокомпьютера, который сличает объект с базой данных и выдаёт вердикт, есть ли там эта фраза. Ребёнок, освоив речь, сначала по умолчанию принимает на веру всё, что ему говорят, и лишь спустя какое-то время понимает, что существует обман, и учится оный распознавать. Но первичная привычка принимать всё на веру намного сильнее. Её можно компенсировать и отрегулировать образованием, но искоренить вряд ли возможно. Отдельный вопрос — значимость источника получения информации: если мы осознаём некий источник, как авторитетный, это снижает способность критического мышления. На первый взгляд кажется, что осознавание источника как заведомо недостоверного тоже снижает критичность, только в другую сторону: мы отказываемся верить во всё, что исходит оттуда. Но проведём мысленный эксперимент. Представьте, что кто-то, о ком вы знаете достоверно, что он лжец, негодяй и подлец, что ни единому его слову верит нельзя, и вот представьте, что этот мерзавец говорит вам о ком-то вам близком, в ком вы совершенно не сомневаетесь, что этот близкий вам человек сделал какую-то подлость, причём вам точно известно, что это неправда. Ситуация максимальной недостоверности. Вы не верите. Но остался ли у вас на душе неприятный осадок от клеветы? Остался. Значит вы хоть чуть-чуть, но успели поверить. Что можно сделать? Научиться отчётливо замечать, что происходит в уме, и распознавать всё, что он показывает и говорит, как иллюзию. Источник .
Из интервью журнала «Mandala» с Джейкобом Линдсли, одним из немногих, кто включает в курсы внимательности-mindfulness буддийскую практику обнаружения безличности, "не-я". Note. Перевод как обычно осложняется тем фактом, что в современном русском языке отсутствует форма именительного падежа возвратного местоимения, что не позволяет так просто объективировать и овеществить сугубо служебное слово и грамматическими средствами превратить его в нечто кажущееся осмысленным и значительным. (Берхин) Mandala: Каким образом идеи "себя" в основанных на "внимательности" терапиях отличаются от буддийских идей? Линдсли: Хотя корни "внимательности" в буддизме, основанные на ней терапии основаны на западном представлении о "себе". Основные основанные на "внимательности" терапии полагаются на более-менее три типа самоосознания. Во-первых, они говорят о "повествовательном" чувстве себя. Это история, которую каждый из нас создаёт о том, кем мы являемся в прошлом, настоящем и будущем. Это то, что мы имеем в виду, прося кого-то себя описать. Когда мы размышляем, то фабрикуем рассказ о том, кто мы. Во-вторых, есть "опытное" чувство себя. Это относится к к непрестанному потоку нашего опыта: мыслей, действий, восприятий. Это содержание сознания. Оно включает разговор с самим собой, мыслеобразы, эмоции как они испытываются — не персонаж внутри истории, повествовательного себя, но ежемгновенный опыт прежде, чем мы оформим его как историю. Третье чувство себя "наблюдательное". Это чувство бытия сознанием, которое субъективно замечает или испытывает мысли, чувства и ощущения. Это фоновое осознавание. Всякий раз говоря "я", мы можем подразумевать любое из этих трёх. Мы нечасто замечаем, что в обыденной жизни у нас постоянно перемежаются эти понимания "я", но глядя на данную схему, можем понять, что это так. Всё это вместе в каком-то смысле составляет то, что буддисты могли бы назвать "условным собой". Они всё время меняются и, по буддийским стандартам, их действительности невозможно обнаружить как "Меня" с большой М. Буддизм мог бы сказать, что такого рода опыты сами по себе не суть корень наших проблем. Корень глубже: это врождённое чувство "я" реального, прочного, длящегося и являющегося "мной", которое, как нам верится, мы можем найти где-то внутри или поблизости нашего ума или тела." http://fpmt.org/…/new-self-no-self-jacob-sky-lindsley-on-m…/ на русском: https://translate.google.ru/transla...ey-on-mindfulness-and-madhyamaka/&prev=search Комментарий И.Берхина: На мой взгляд, аналитический разбор того, что именно мы воспринимаем как самих себя, сам по себе настолько же эффективен для буддийского понимания безличности — анатмана, — насколько чтение научных статей о вреде курения полезно для того, чтобы действительно бросить курить: занимательно, убедительно, но нефункционально. Пока исследование предрассудочного "себя" остаётся на уровне рассудка, всё это будет царапанием поверхности, но не погружением вглубь. Требуются конкретные и нетривиальные методы того, как от рассудочной активности перейти к нерассудочному прозрению. И хотя отстранённого наблюдения своих чувств и ощущений и может быть достаточно для облегчения вызванных ими страданий, но даже этого совершенно недостаточно для кардинального переворота в глубине сознания. Такие методы существуют, но требуют недюжинных способностей, в том числе способности понять и принять, что обычные схемы мышления в данном случае принципиально неприменимы. Подлинное применение этих методов и является водоразделом между mindfulness и Буддадхармой. Источник
- Вера Михайловна, можно вопрос? - Конечно, Кипятков. - Вот вы у нас программирование преподаете, уж вы-то точно должны знать. Как программа выдает нам рандомное число? - Спрашиваете функцию random, она и выдает случайное число. - Это понятно, а функция-то откуда берет это число? - Запрашивает у компьютера. - А компьютер как придумывает случайное число? - Например, регистрирует момент вызова и преобразует дату в соответствующее число. - Постойте... Получается, если два раза вызвать рандом, то из первого числа и интервала между вызовами можно вычислить второе? Какая же это случайность тогда? - Ну, а ты что хотел, Кипятков? - Совершенно случайное число... - Тогда вот тебе задание на дом- почитай про тепловой шум с транзисторов, который преобразуется в последовательность нулей и единиц, чтобы составить случайное число нужной величины. - ...А шум, что, случайный? - Так, Кипятков! Что ты мне голову морочишь? Если умный такой, назови мне случайное число! - Я-то могу, я же человек. А вот ваш компьютер, оказывается, не может! - Называй, называй. Последовательность чисел мне, случайную. - Легко! 38 46 11 40! - сказал Кипятков, у которого был 38-ой размер ноги, но его 46-летняя мать покупала ему на два размера больше, поскольку им приходилось на всем экономить с тех самых пор, как 11 лет назад отец ушел из их семьи. Через 40 минут у Кипяткова было свидание с парнем из соседней школы. (c) Duran