Всякая московская живность. Нахальная белка-попрошайка в Нескучном Саду. К сожалению, ничего съестного у меня с собой не было. Уже не мартовские, а апрельские коты 8 апреля: ещё проплывают последние льдины, но уже прилетели огари: Мамка с котятами в московском дворике: В этом году на тополе, прямо напротив наших окон, вороны свили гнездо и теперь сидят высиживают яйца: И такие заморские звери у нас тоже есть :
Артём, ну что сказать... Талантливый человек - талантлив во всём.. Прекрасные композиции. Прямо чувствуется дух Тайной Москвы. Спасибо. А у нас последними отцветают каштаны Для Нади крупно цветок, она в прошлом году спрашивала, что это такое))
Вадик, спасибо! Хотя последние фото с живностью, по-моему , довольно обыкновенные. А у нас они только зацветают. Очень люблю каштаны! Одни из самых моих любимых деревьев. Какая у вас каштановая аллея! И какие розовые цветы! У нас они более белые.
Бесконечная анфилада двориков Нравится мне такое нагромождение форм, эпох и стилей И ещё немного зимних фото. Московский модерн: Пречистенка после аномального снегопада в этом феврале: И Музей Изобразительных Искусств им.Пушкина весь в снегу Мстислав Ростропович теперь всегда играет на своей виолончели в Брюсовом переулке: Борис Борисыч на улицах Москвы :)
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках. Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды». Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея. – Дайте нарзану, – попросил Берлиоз. – Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась. – Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный. – Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина. – А что есть? – спросил Берлиоз. – Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина. – Ну, давайте, давайте, давайте!.. Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной. Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было... сердце шалит... я переутомился. Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск...» И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая. Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..» Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо. Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца. – Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак...» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой. ...... Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей. «Немец», – подумал Берлиоз. «Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках». А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало. Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки....
Спасибо! Каштановая смычка состоялась! Отдельный респект за фотографии Патриарших! Десятки раз перечитывал Михал Афанасьича, но реального образа этого места не было в воображении.
Но это немного случайные снимки — просто мимо проходил. В следующий раз, когда буду в этих местах, попробую снять так, чтобы лучше передать дух того места и времени.
У нас сейчас цветёт всё, что только может. В самом разгаре цветение яблони, груши, вишни, черёмухи, зацветает сирень. Жалко, что фото не может передать медовый дурман, который чувствуется уже метров за десять от кустов черёмухи.
Наряду с каштанами, очень люблю дубы и липы. Эти дубы на косогоре и липовая аллея — в парке в Хамовниках. Вся Воробьёвская набережная расцвела и заблагоухала сиренью.
На смотровой площадке Воробьёвых гор всегда полно туристов. Если кликнуть по картинке, то на панораме можно разглядеть даже Останкинскую башню, хотя она очень далеко (точно посередине между двумя полосатыми трубами). Помимо наших соотечественников там можно встретить китайцев (их больше всего), японцев, немцев, англичан, французов, испанцев, итальянцев, поляков...
